– Сейчас ты всё скажешь, родной! – Колычев спросил Сашку, – слушай, у тебя где-то был кипятильник?
– Кипятильник? – словно очнувшись, переспросил Александр, никак не врубаясь, зачем, собственно, он понадобился приятелю, – Да, есть. А что, принести, да? Сейчас?
Всё ещё не понимая, зачем, Сашка притащил небольшой кипятильник в виде закругленной спирали и недоуменно протянул её Колычеву. Это что он задумал?
– Хо-ро-шо, – по складам произнёс атлет, – Сашка, теперь садись и следи за нашей красавицей.
Рыжов вдруг понял, зачем понадобился кипятильник. В голову ударило, он отмахнулся и произнёс пересохшими губами, – Не надо, Шурик.
– Надо, – твёрдо произнёс Колычев, глядя в глаза Александру, – если мы хотим услышать правду о Лёшке.
Медленно пятясь назад, Рыжов уселся рядом с Настей, не отводя глаз от поблёскивавшей спирали в руках культуриста. Плечи девушки чуть дрожали, она была бледна, как полотно, и Сашка почти безотчётно крепко обнял её обеими руками.
Тем временем Колычев туго одел петлю нагревателя на два пальца связанному Диме и, разматывая шнур, вставил вилку прибора в бывшую поблизости розетку.
– Вот теперь ты скажешь всё, – глаза атлета яростно блеснули, и он встал около Димы, скрестив руки на груди.
– Боже, – шепнула Анастасия, начиная понимать затею с кипятильником, – Боже мой, что он делает?
Казалось, ужас сковал девушку, да и сам Рыжов, часто и тяжело дыша, с каким-то животным отвращением и страхом, смотрел на дрожащие пальцы Вершинина. Губы Дима мелко дрожали. Безумный ненавидящий взгляд блуждал.
– Говори, что с Лёшкой? – повторил Колычев.
– Не знаю, не скажу, – завизжал вдруг Вершинин, попытался встать, но тяжёлая ладонь Колычеву пригвоздила его к пуфику.
– Говори, пока не поздно, – спокойно заметил Колычев, улыбнувшись.
– Сашка, останови его! – дрожащими, чуть слышным голосом произнесла Стаси, обращаясь, очевидно, к Рыжову. И вдруг сорвалась на крик, – Стойте, не надо! Оставь его!
Сашка едва удерживал рвущуюся девушку, всё крепче обхватывая её плечи, и шептал ей в ухо горячими губами, – Ну-ну, Настя, милая, не надо, ну потерпи сейчас.
Хотя он и сам не знал, что это будет сейчас. Его самого била дрожь, и он почти физически ощущал нарастающее тепло, бьющийся огонь и кричащую страшную боль. Дима хрустнул зубами, тело его напряглось, побледневшие руки страшным усилием пытались освободиться от начавшего своё действие нагревателя, но тщетно – пальцы корчились, выгибались почти неестественно, капельки пота выступили на лбу Вершинина, кудри прилипли к безжизненно-бледной коже. Дима застонал.
– Как? – наклонился к нему Колычев.
Он тоже был бледен, без кровинки в лице, но внешне держался спокойно.
– Гады, – проскрипел Вершинин, – всё равно крышка. Всё скажу, сними, сволочи все!
Последние слова он уже крикнул. Видимо, боль стала невыносимой.
– Говори, – произнёс Колычев.
– Да, это я, – заорал Вершинин. Лицо его исказила страшная гримаса, беззубый рот оскалился, – Я, я это его порешал, снима, всё скажу, сними, гадина!
Колычев наконец стянул нагреватель, и Дима в изнеможении откинул голову назад, хрипло дыша. Кадык дергался на тонкой шее.
– Ну? – атлет поднёс уже раскаленный прибор к самому носу Вершинина, тот отпрянул с ужасом и начал, – Ночью сегодня, да, мы его подловили на палубе вверху. Он дрался, но длинный кастетом его. Ну, потом что делать? Спихнули под винты, так, туда его, на кусочки. Всё, значит.
Дима задыхался, то ли от неотпустившей ещё боли, то ли от ненависти. Вдруг забился в истерике, пытаясь вскочить, но мешали руки, привязанные к коленям.
– Мерзавцы, ну убейте меня, свиньи поганые! Всё из-за этой, – он злобно вытаращился на Анастасию, плюнул вдруг в её сторону, но плевок бессильно повис у него на подбородке, – Шлюха ты! Из-за тебя всё!
И Вершинин, выдохшись, уронил голову на грудь, сморщившись, заплакал, заныл противно, распуская сопли и слюни.
– Ты, ты убийца! – закричала Настя, которая, казалось, внезапно очнулась от своего забытья. Она оттолкнула Сашку и вскочила с дивана. Глаза её смотрели пусто и яростно, маленькие кулачки её сжимались, она напряглась вся, как пантера перед прыжком. Сашке Рыжову с большим трудом удалось удержать её, иначе, казалось, она разорвёт этого жалкого, привязанного к стулу, слащавого человечка.
– Убийца, убийца! – продолжала повторять Стаси, и вдруг, обернувшись к Сашке, прильнула к нему, дрожащая и беззащитная. Рыжов почувствовал, как плечи её сотрясают рыдание, он гладил её по голове, как маленькую девочку, путаясь пальцами в пышных её волосах, шептал что-то ласковое ей на ухо, усаживая обратно на диван.
– Всё ясно, – промолвил Колычёв, нагнулся и развязал Вершинина, – ступай, сволочь! И запомни, если Лёшка не появится в Москве сразу, как мы прибудем туда, ты позавидуешь его смерти. Понял? Иди и помни, что я сказал.
Вершинин все еще не верил, что его отпускают так просто. Он осторожно встал, глазки его бегали, слезы блестели на щеках, смешиваясь с потом, он всхлипнул и, отступая задом, прошмыгнул в проем двери, щелкнул замок. Колычев устало опустился в кресло и вытянул ноги. Сашка не мог прочесть никаких эмоций на невозмутимом лице атлета.
– Неужели он умер? – сквозь рыдания спросила Настя. Она все еще не пришла в себя. Лицо ее было залито слезами. И, глядя в это лицо, искаженное горем, Сашка никогда бы не подумал, что это была красавица, мисс круиза, девушка из элиты.
– Будем надеяться на лучшее, – ответил Колычев, глядя куда-то в стену, – Еще не все потеряно. Он отлично плавает.
Анастасия вдруг вскинула голову и с надеждой, внезапной, отчаянной, поглядела в глаза обеим Сашкам.
– Он выплыл, да? Правда?
– Да, конечно, скорее всего, – пробормотал Рыжов, сам не веря в то, что он говорил.
– Он уже на берегу, да? Да? Хорошо, – Настя кивнула и вымучено улыбнулась, – Ладно, ладно, я пойду.
– Идем, я провожу тебя, – засуетился Александр.
– Нет, не надо, я сама, – она встала и, вытерев слезы кое-как тыльной стороной ладони, вышла из каюты.
– Никому ни слова про все это, – крикнул ей вдогонку Колычев.
Анастасия шла по коридору, медленно, отрешенно, глядя перед собой. В голове билась одна только мысль. Неужели все это правда? Неужели того, кто еще вчера был с ней, улыбался ей, того, кого она обнимала, страстно и нежно, неужели его уже нет, нет в живых? Какое страшное это было слово – нет, пустота страшная, ничем не заполнимая. Неужели она больше никогда не увидит его серо-стальных, жестких и, вместе с тем, таких глубоких и ласковых глаз, никогда не коснется его губ, крепких, вызывающих сладостный трепет? Настя почти автоматически нашла свою каюту. Родителей не было. И она, захлопнув дверь, бросилась на постель, лицом вниз, зарываясь в подушку. Ей не хотелось никого видеть, не хотелось даже дышать. Перед глазами стояло лицо. Его лицо, более отчетливо прорезанное суровыми складками между бровей, и ей хотелось плакать. Но не было больше слез, и только лишь судорожный комок застрял где-то в горле, душил ее, и бледные пальцы раздирали белое нежное покрывало.
Теперь только, вспомнив последний вопрос Алексея, кого она в нем видит, она поняла все, поняла его и себя. И, догадываясь в глубине души, что, скорее всего уже было поздно отвечать на него, все же не могла не ответить самой себе, потому что он был для нее всем.
Глава 16
На 21 день своего круиза теплоход «Руслан» прибывал в столицу. Погода в Москве стояла теплая, ровная, солнце светило вовсю, не застилаемое облаками, как тогда, почти три недели назад, когда Сашка в такси мчался к речному вокзалу. Но тогда ему было радостно, свободно на душе. Предстояла неведомая прогулка со старым другом, а теперь прогулка эта позади, а друг Лёшка, старый добрый дружище, выброшен за борт и, похоже, изрублен винтами судна. Об этом было даже страшно думать.
Сашка сглотнул горький комок и тоскливо глянул на чемоданы, стоящие у его ног. Два из них, черные, большие, элегантные, принадлежали ему, Алексею Князеву. Сашка вспомнил, как они с Колычевым собирали Лешкины вещи, аккуратно и молчаливо складывая их в чемоданы, черные и мягкие. Кому передать все это теперь? В Лешкином паспорте значился адрес, но он говорил, что живет тот один в однокомнатной квартире. Родители его жили отдельно, неизвестно где, и ребята даже не знали, что делать с этими двумя чемоданами.
Оставшиеся два дня они прожили на корабле, скромно, не шикуя. У Алексея они нашли потом уже довольно крупную сумму наличными, тысяч пять или шесть, но брать из них не решились ни одной бумажки, так и оставили эту пачку лежать в портмоне. Настя больше не заходила к ним, они видели ее несколько раз, но издалека, всегда в обществе родителей.
Она уже не ходила играть в теннис и плавать в бассейн, замкнулась, да и Сашка не обижался на нее. Он знал, что для Стаси гибель Алексея была тяжелым ударом, да и сам он, Сашка, переживал сильно, иногда едва ли не до слез, глядя на зеркальный потолок, в котором отражалась аккуратно заправленная, пустая койка его друга. Ведь как нелепо, после скольких лет разлуки они встретились, так много еще было не досказано друг другу и вдруг смерть, а Сашка почти не сомневался, что это была смерть. Он сам последние две недели подолгу глядел с кормы на страшной буруны под винтами, попавший туда никак не мог выжить, его изрубило бы в клочья.
И вот теперь теплоход, давая пронзительные гудки, швартовался у причала, в негустой толпе встречающих замахали руками. Сашка Рыжов и Шурик Колычев до боли в глазах вглядывались в эти незнакомые лица, понимая, все тщетно, напрасно, и все-таки глядели, надеясь на чудо. Александр безнадежно вздохнул и отвел глаза от причала. Левее, у самого трапа, он увидел генеральскую чету, все трое тоже смотрели на пирс, но неизвестно было, чего они там искали. У ног их стояли два или три чемодана, ветерок трепал волосы Анастасии, но лицо у нее было белое, каменное, неподвижное, как у статуи.
– Не смотри, – Сашка опустил руку на плечи Колычеву, – не надо, его нет, нет в порту, и вообще нет, понимаешь?
Колычев движением плеча сбросил вялую руку Александра, пальцы его побелели, казалось, он хотел раздавить деревянный парапет, как недавно он давил ладонь Вершинина. Этого убийцы не было видно нигде на палубе, видимо, он прятался от справедливого возмездия, но Сашка знал, что Колычев сдержит слово, если Лёшки не будет в порту среди встречающих, он передаст Вершинина в руки милиции, ему, Шурику, уже нечего будет терять, их совместное с Лёшкой дело не состоится.
Теплоход глухо ударился о причал, полетели канаты, заиграла музыка, и хрипловатый голос в динамиках поздравил пассажиров с благополучным возвращением, желая счастливого пути. Рыжов и Колычев подняли чемоданы, каждый по два, и постепенно, увлекаемые людским потоком, разноцветным, улыбающимся, стали продвигаться к сходням, спускаясь по трапу, пробиваясь через накатившие вдруг, кричащие, радостные волны встречающих.
Друзья с последними искрами надежды выискивали высокого, темноволосого, с усиками Алексея, и много было высоких брюнетов с усами в пол лица, не было только одного – их друга. Они остановились только у подъезда вокзала, где стояли десятки такси и суетились пронырливые частники. Толпа осталась позади, постепенно рассасывалась, расходилась, гомоня, веселясь в разные стороны.
– Вот и всё, – мрачно произнёс Колычев, – всё, теперь эта сволочь Вершинин у меня за всё рассчитается.
Зубы Колычева злобно скрипнули, и Сашка отвернулся, уставившись в камень мостовой. Недалеко Соболевы, взявшие такси, укладывали багаж, и Сашка встретился вдруг взглядом с Настей. Та шепнула что-то матери и направилась в их сторону.
– Прощайте, ребята, – глаза её были грустные и влажные.
Лицо осунулось. Рыжов сразу заметил эту перемену. Зрачки Стаси уже не сверкали былой гордостью. Красивый рот был очерчен ещё резче. Уголки губ чуть подёргивались. Прическа была уложена слишком уж идеально и строго. Это делало Анастасию старше лет на пять, и она казалась почти их ровесницей.
– Прощайте, – повторила она, пытаясь улыбнуться, – Вот видите, как всё.
Уголки её рта задрожали ещё сильнее. Глаза наполнились слезами, и Настя, отвернувшись, быстро зашагала к машине.
Вдруг, перерезая ей дорогу лихим полукругом, затормозила с визгом красная пятёрка. Друзья встрепенулись от этого резкого звука, непроизвольно вскинув головы.
– Эй, ребята, куда едем? – хлопнула дверца, и все трое вздрогнули, уловив знакомые интонации в голосе водителя. В голубой фирменной безрукавке, широко улыбаясь, пред ними стоял тот, кого они считали разорванным на части и утонувшим.
– Лёшка! – выдохнула Стаси.
Она бросилась к нему, обняла порывисто, словно не веря, что снова видит его. Она плакала, целуя Алексея крепко взахлёб, в шею, в усы, в щёки, тщательно выбритые. Слёзы текли по её лицу, а губы шептали одно только слово – «милый, милый, милый».
– Живой! – после оцепенения, длившегося несколько мгновений, в один голос воскликнули Рыжов и Колычев, сбивая чемоданы, толкая друг друга, они побежали и одновременно обняли Лёшку и Стаси заодно. Все смеялись в этом тесном клубке объятий, четверо застыли посреди площади, проходившие мимо изумлённо качали головой. Рады же люди, встретились, наверное. Наконец, когда буря радости поутихла, Алексей послал воздушный поцелуй генеральше, наблюдавшей эту сцену из такси. Та в ответ пожала плечами в недоумении, да ведь её никто не посвящал в драму, произошедшую на «Руслане».
– Я позвоню, – шепнул Лёшка на ухо счастливой Анастасии и слегка подтолкнул её, – Иди, тебя ждут.
– Через час! – Стаси помахала ему рукой и уселась в такси. Машина тронулась, из шума мотора Князев услышал еще раз знакомый радостный голос, – Через час!
– Ну, давайте, мужики, чемоданы в багажник и быстро в машину, – сказал Лешка, когда такси скрылось из виду.
– Есть, командир, -от ветил Колычев, и через минуту красная «Жигули», ведомая Князевым, уже выруливала с территории вокзала. За окном шумело Ленинградское шоссе. Свежий ветерок на скорости врывался в салон.
– Невероятно! – начал Рыжов. – Как ты выкарабкался?
– Да так, – ответил Князев, – эти ублюдки не умеют даже топить по-человечески, – он рассмеялся, – Вообще мне повезло. От винтов отбросило, а там уже сам очухался и выплыл кое-как. Правда, потом ехал пять часов на электричке, бог весть в чем. Один рыбнадзорщик ссудил мне свое старое тряпье. Брюки были едва ли не по колено. Я шел по городу, как клоун. Все оборачивались.
– Но это все пустяки. Я надеюсь, вы не заявили в милицию?
– Нет, конечно, хотя сразу поняли, что это был Вершинин, – ответил Колычев, – Мы неплохо потрепали всю компанию, и их счастье, что ты живой и невредимый.
– Если же не считать шишки на виске, – улыбнулся Лёшка, – а этот прощелыга Вершинин мне конкуренцию не составляет, сами видели. Я его прощаю, чёрт с ним, он своё получил от меня и, думаю, от вас тоже, так?
– Так, так, – довольно закивали Лёшкины друзья.
– А куда мы, собственно, едем? – спросил Сашка Рыжов, заслоняясь ладонью от бившего лицо ветра.
– Куда? – переспросил Князев и ответил, – Конечно же, ко мне домой, отпразднуем нашу вторую встречу!
Глава 17
Анастасия подошла к зеркалу, критически оглядев себя с головы до ног, даже повернулась боком, наблюдая, насколько эффектно выглядят ее сетчатые чулки под темно-серой юбкой с разрезом. Правда, юбка была и так выше колен, но разрезы были остро модные в этом сезоне, а уж кто-кто, а Настя одевалась как надо. Мать ее была модельером, в квартире едва ли ни на каждом шагу лежали всевозможные модные журналы, проспекты и собственные разработки ее матери. Для Анастасии шили, как правило, на заказ, мать ее не признавала серийных вещей и как-то раз представила свою дочку самому Зайцеву, и этот знаменитый модельер даже составил для нее специально пару моделей.
Впрочем, Анастасия не любила щеголять во всём остро модном. Большинство её подруг по институту не имели таких вещей. Она не хотела, чтобы они косо смотрели на её наряды. Лишь в особых случаях, вроде недавней поездки на теплоходе, позволяла себе особо роскошные туалеты.
А сейчас Настя видела, как мать с удивлением наблюдает за её сборами. Она сама не могла удержаться, нарядилась, как парижская модница. Ещё бы! Она шла на свидание к человеку, перед которым хотела выглядеть на все сто.
– Настя, – Зоя Александровна вышла из кухни, – не иначе, как ты собралась навстречу к молодому человеку? А?
– Да, мамочка, – ответила та, поправляя прическу, – А теперь догадайся, кто же этот молодой человек?
– Догадываюсь, – генеральша покачала головой, – это Алексей.
– Не одобряешь? – Анастасия пристально, с вызовом посмотрела в глаза матери, – Что ты смотришь, так?
– Так, он же лет на шесть старше тебя, – ответила мать, – Конечно, он симпатичный и воспитанный мужчина, но…
– А что но? – Настя гордо вскинула голову, – Что из того, что он старше? Ты еще напомни мне, что он не инженер, что работает простым фотографом, что там еще.
– Да я не это имела в виду, – смутилась генеральша, – Подумай, как много хороших парней ищут знакомство с тобой. А у этого Алексея что, есть машина? Тогда в порту я видела.
– Меня это меньше всего интересует, – отрезала девушка, – просто он очень хороший человек и он мне нравится. Вот и всё.
– Первый раз слышу, чтобы тебе действительно кто-то понравился, – Зоя Степановна всплеснула руками, – Ну что же, я ничего не имею против, раз так. Но что будет дальше?
– Увидим, – Настя улыбнулась на прощание и захлопнула с собой дверь.
Времени оставалось в обрез.
Ровно в шесть часов вечера Лёшка на красных жигулях подъехал к условленному месту и сразу же увидел её. Яркая, эффектная, в мини-юбке и в безрукавке с вырезом, Настя уже ждала его на соседней автобусной остановке. Несколько парней вовсю глазели на неё, перешёптываясь. Прохожие оборачивались, но красавица равнодушно смотрела в одну точку, пока не подъехала красные жигули.
– Привет! – она открыла дверцу и уселась рядом с Алексеем.
– Привет! – Лёшка обнял её и поцеловал. Краем глаза он заметил, как недовольно сморщились ребята на остановке, – Ты всегда приходишь на свидание раньше времени?
– Просто не люблю опаздывать, – улыбнулась она, – Ну, куда мы поедем сегодня?
– В ресторан, в какой угодно, если желаешь, – ответил Лёшка.
– Ой, нет, – Настя махнула рукой, – мне достаточно ежедневного ресторана на «Руслане», ведь прошло всего-то пять дней. Кстати, с твоей стороны не очень любезно всё это время где-то пропадать.
– Но я же каждый вечер звонил тебе, – Лёшка обиженно пожал плечами, – Я был занят, работа, отпуск закончился, а на выходные у меня не было иных планов, кроме как быть с тобой. А знаешь что, – Алексей коснулся её коленки, – давай-ка махнём ко мне в гости, а?
– Давай, – с радостью согласилась Анастасия, Лёшке показалось, что на все его предложения она отвечает радостным согласием, и он весело тронул машину вперёд. Минут через двадцать они подъехали к старой хрущёвской девятиэтажке на пятой Кожуховской.
Лёшка припарковал машину, и они поднялись на лифте на восьмой этаж.
– Вот здесь я и обитаю, – Алексей отпер дверь, пропуская Настю вперёд. Она вошла в тесную маленькую прихожую. Налево была кухня, направо комната, довольно-таки большая. В открытую дверь виднелась тёмная мебель, устаревшая уже. Такую делали и покупали лет десять или пятнадцать назад. Пахло свежестью и ещё чем-то далёким старомодным. Запах этот Анастасии запомнила ещё из своего детства.
– Прошу, – Лёшка ввёл её в комнату и усадил в кресло, мягкое, громоздкое и тоже старое.
Несмотря на старые вещи, запустения не чувствовалось в этой квартире, везде было чисто, прибрано, всё расставлено, разложено, почти в геометрическом, строгом порядке. В стенке из тёмного матового дерева стояло множество книг, старый громоздкий цветной телевизор, каких не выпускали уже лет семь, расположился посередине этой стенки. На полу расстилался ковёр с пёстрым рисунком, тёмные шторы едва пропускали свет. Насте вдруг показалось здесь так уютно, по-домашнему, что она села в кресло, поджав ноги под себя.
– Как здорово, – искренне призналась она, откидываясь назад.
– Эта квартира досталась мне от тётки. Раньше я жил в Орехово, – ответил Лёшка, – Посмотри вот эти журналы, а я пока приготовлю кофе со сливками.
– Ты даже умеешь варить кофе, – рассмеялась Настя, – у тебя тут просто прелесть. Никакого модернизма, очень уютно и со вкусом.
– Стараюсь, – Лёшка улыбнулся и ушёл на кухню.
Настя потянулась, глядя на своё отражение в матовом экране телевизора. Затем она взяла какой-то журнал, но, машинально перелистывая его, задумалась совсем о другом. Мать её в чём-то права. Что дальше? Действительно ли она нужна Алексею? Она, а не генеральские привилегии её отца, а не его сберкнижка, квартира, связи, в конце концов. Может быть, все его слова о любви просто обман. Может, он гонится за богатством и значением в обществе. Анастасия ещё раз обвела взглядом комнату. Да, живёт он скромно. Если не сказать, очень скромно. Но именно эта скромность и простота Алексея привлекала к нему Анастасию. Он был не похож на остальных ребят, которых Настя делила условно на две категории.
Одни дети обеспеченных родителей, сынки, всегда имеющие карманные деньги в приличном количестве, престижную не пыльную работу, проживающие жизнь в ресторанах и на пляжах, разъезжающие на папиных Волгах и смакующие свободную любовь. Анастасия научилась сразу узнавать их по томным слащавым глазкам и небрежно раскованном манерам.
Она презирала их, но это были люди круга её отца и матери, с ними приходилось общаться, улыбаться им в ответ, вежливо отвергая дешёвые притязания, хотя Настю иногда так и подмывало влепить кому-нибудь из них пощёчину, как тогда на корабле Вершинину.
Под второй категорией молодых людей Настя имела ввиду основную их массу – студентов, молодых рабочих, грубоватых, прямых и вечно недовольных своей жизнью, трясущихся за каждую потраченную трешку. Настя понимала их, жизнь не сахар, жалела даже, когда в приличном кафе они, скованные, то и дело жалко оглядывались по сторонам. Неспокойные они были какие-то, эти рабочие, студенты, неуверенные в себе. С такими было неинтересно, скучно постоянно выслушивать про их работу, про их заботы, срезанные расценки, и видеть их жадные, чуть дрожащие руки, вынимающие мятую пятерку и берущие у таксиста сдачу мелочью. Нет, Анастасия не презирала их как сынков, сочувствовала таким, но не уважала, отнюдь не хотела связывать свою судьбу с этими людьми.
И вот внезапно, сама для себя, она открыла третий тип. Это был Алексей, и он казался ей единственным, сильным, надежным, уверенным в своих силах и возможностях, не опустившим руки в этой жизни, не унывающим, хотя как будто и не достиг он многого, Не купался в роскоши, жил средне, да и не беда это, Насте был безразличен его достаток. Главное, она встретила человека, которого поняла, которому хотелось верить и идти за ним куда угодно.
– А вот и кофе, – голос Алексея вывел ее из размышлений. Перед Настей на столике стоял кофейный прибор, молочник, даже бутылка с коньяком, хотя она и не любила пить с ним кофе.
– Спасибо, – она улыбнулась, взяла чашку, – А знаешь, послезавтра я должна буду все-таки уехать.
– Куда? – Лешка внимательно взглянул на нее.
– В стройотряд, я же говорила тебе, посылают весь наш курс в какую-то глушь, вкалывать по 12 часов в день до начала сентября. Так что…
– Подожди, – Лешка встрепенулся, – разве это обязательно?
– Конечно, – ответила Стаси, – теперь во всех вузах ввели новые правила, по которым студентов обязывают полтора месяца отработать в народном хозяйстве, и, как обычно, платить нам будут копейки, дармовая рабочая сила.
– Я что-то слышал про такое, – Лешка задумался, – Вот тебе и демократия. Пару лет потрепали языком и довольно. А что, отец твой не может повлиять?
– Нет, он и не пытался. Говорит бесполезно, да и не хочет. Говорит, чтобы дочь его была, как все. Он у меня строгий. Да и ладно, я поеду. Все же работают и не умирают, – улыбнулась Анастасия.
– Как фамилия вашего декана? – спросил Алексей.
– Зачем тебе? Вы вряд ли знакомы, его зовут Николай Семенович. Фамилия Коврижкин. Леша, это бесполезно. Отстань.
– Коврижкин? – Лешка задумался.
– Ладно, бесполезно. Так что в понедельник я отбываю, – Настя встала с кресла и подошла к Алексею, обнимая его за шею, – Проводишь меня?
– Конечно, – ответил он. И Насте показалось, что в его улыбке было что-то таинственное и чуть насмешливое.
Внезапно зазвонил телефон. Алексей поднялся и взял трубку.
– Алло! – послышался голос, так хорошо знакомый ему, что он даже вздрогнул. Конечно, это была Алла.
– Привет! – стараясь говорить весело и беспечно, ответил Лешка.