Оруженосец

СОБАКА ГРИНСЛЕЙСКОГО КЛИРИКА

Кетси оказалось тишайшей чистенькой деревушкой, мирную дрему которой тревожил только стук молота на окраине. Туда-то, к железных дел мастеру, мы и направились.

Я удивился словам сэра Грегори, что умелец подправит доспех, доставшийся мне от Ричарда. Бронники – мастера редкие, разве можно такого найти вдали от крупного города?

А когда увидел маленького сухонького старичка, поглаживающего кошку на крыльце чистенького домика, изумился еще больше. Зачем он нам?

Однако умильный дедок оказался самим Бартоломью Доном, клеймом которого – изготовившаяся к прыжку рысь – отмечены доспехи императора Юстиниана. Что он делает в каком-то Кетси?

Оказалось – живет. И просто наслаждается покоем в стороне от суеты и столичных интриг.

А клиенты? О, если мастер Бартоломью понадобится, его найдут. С сэром Грегори легенда бронного дела болтал, будто со старым знакомым.

Внимательно оглядев доспех Ричарда, мастер сказал, что подогнать его по моей мерке можно дней за пять. Управился бы и быстрее, но как раз посередь этого срока вбился последний день недели, когда, как известно, Творец Вседержитель, утомившись от трудов, уходит спать, а Злой Насмешник, пользуясь этим, вольно гуляет по миру. В этот день ни новое начинать не стоит, ни старое продолжать – все равно ничего путного не получится.

Сэр Грегори согласно кивнул. Похоже, он сам был не прочь провести несколько дней в Кетси.

Поле поросло высокой, по пояс, травой вперемешку с крупными голенастыми ромашками. Вдалеке возвышались несколько поставленных вертикально крýгом камней, некоторые из которых поддерживали другие, положенные на них сверху. Менгир. Он был моей целью.

Я приблизился к древнему сооружению почти вплотную, когда из-за камня вдруг вышла Салли. Разъелась же дочка булочника на родительских кренделях, чуть не вдвое выше и шире меня стала. Что-то о такой красе скажет Джеффри?

Я вдруг оказался внутри менгира, стоял, прижимаясь спиной к камню, а гигантская девица надвигалась, как волна на рыбачью лодку. Наклонилась, подставляя круглую румяную щеку… И тут в круг вступил мерзкий зеленый гоблин, колотящий в огромный барабан. Выхватив из ножен верный меч, я устремился вперед, дабы покарать дерзкую тварь, и… проснулся.

Не было ни цветущего луга, ни прекрасной Салли, ни даже проклятой нечисти. Только гром ударов никуда не делся. Кто-то лупил в пол моей комнаты и, соответственно, потолок своей, нижней, так, что стоящая рядом с кроватью табуретка и кувшин на ней подскакивали вразнобой.

– Артур! Артур! Явись пред очи мои!

Раз, два. Штаны, сапоги, сменить рубашку. Крючки на камзоле застегиваю, уже скатываясь вниз по лестнице.

Сэр Грегори, склонив голову, стоит у окна. Заглядывающее в трактир утреннее солнце четко очерчивает его крючконосый профиль. Обычно людей с такой внешностью сравнивают с хищной птицей – соколом, ястребом, коршуном. Но мой патрон необъяснимым образом напоминает рыбу горбушу. Причем сушеную.

– Спал ты там, что ли? – недовольно спросил рыцарь, отставляя в сторону двуручный меч, оголовьем которого без всякого почтения к благородному оружию только что лупил в потолок.

Спал. А что еще можно делать через час после рассвета?

Однако огрызаюсь я исключительно в мыслях и даже думать стараюсь… как можно менее отчетливо. Дерзить патрону – себе дороже.

– Помнишь ли ты, мальчик, – сложив руки на груди старый воин повернулся ко мне, – что оруженосец, чающий стать рыцарем, должен быть отважен, честен, почтителен к старшим, умен и трудолюбив?

– Да, сеньор.

– Что он обязан носить оружие, следить за амуницией и подготавливать ее к походам и турнирам, ухаживать за конями, защищать патрона в бою, а также поддерживать рыцаря в сложных ситуациях?

– Да, сеньор.

– Тогда позови ко мне хозяина гостиницы, потом ступай на конюшню, проведай Скорпия и Айлиля, задай им овса, почисти, после отправляйся в лавку и купи чернил и самое лучшее перо. А еще возьми у булочника хлеба. Здешний есть невозможно.

Сэр Грегори царственным жестом бросил на стол кошелек и снова отвернулся к окну.

В хлебной лавке было полно народу, но хозяин не спешил обслуживать покупателей. Все столпились вокруг тощей носатой женщины, жены шорника, и слушали, как она, закатив глаза, вещает высоким визгливым голосом:

– Его снова видели на кладбище в Гринслее! Он шествовал меж могил, а в зубах держал горящий фонарь! Пруденс Меллоу говорит, что ее двоюродный кузен собственными глазами видел его, когда прошлой ночью шел из кабака вдоль кладбищенской стены.

Похоже, где-то происходит что-то интересное.

– О ком речь?

Все разом повернулись ко мне.

– Собака гринслейского клирика!

– Черный адский пес!

– Хранитель сокровищ!

– Он вернулся! – пронзительный голос шорницы перекрыл все прочие. Почтенная дама явно считала, что раз уж она добыла новость, то только ей принадлежит право ее сообщать. – Черный пес с церковного двора в Гринслее!

– Никогда о таком не слышал.

– О да! – Шорница обвела присутствующих довольным, но в то же время предупреждающим взглядом: никто не смейте вмешиваться! – Вы ведь в наших краях человек новый. Сто лет назад в гринслейской церкви был некий клирик. Хоть он и называл себя слугой Творца, но был плохим человеком, нечистым на руку. Когда его звали к богатым прихожанам, дабы принять последнюю исповедь, он всегда говорил домочадцам, что умирающий ради спасения своей души завещал церкви большую часть денег и дорогих вещей. Забирал, что понравится, и никто не смел ему возразить. В храм, естественно, не попадало ничего. Так было долгое время. Но однажды кто-то все-таки решил найти на нечестивца управу. Донес епископу, и тот послал в Гринслей своих слуг. Негодный клирик как-то прознал о грозящей ему опасности и решил спрятать свои богатства, а потом бежать. Ночью он начал выносить деньги и ценности на кладбище и складывать их в могилы, но дело двигалось слишком медленно. Тогда он воззвал… Ну, вы сами понимаете…

Присутствующие дружно принялись творить охранительные знаки.

– Говорят, – жена шорника многозначительно шмыгнула носом и подняла вверх костлявый палец, – что клирик всю ночь носил и прятал свои богатства, а помогал ему черный пес, держащий в зубах горящий фонарь. А утром нечестивца нашли на одной из могил. Мертвым. С лицом, искаженным от ужаса. А собаки у него отродясь не было!

Народ согласно закивал, будто каждый здесь лично знал всех псин и их хозяев, живших в Гринслее сто лет назад.

– Слуги епископа осмотрели все кладбище, но так и не нашли никаких следов сокровищ. А ночью их прогнал с церковного двора огромный черный пес…

– Несущий в пасти горящий фонарь! – не выдержала какая-то тетка.

И тут снова заговорили все:

– С тех пор он иногда появляется в Гринслее!

– Бродит по кладбищу!

– А денежки-то клирика так никто и не нашел!

– Если кому-нибудь удастся забрать у собаки фонарь, она укажет, где сокровища!

– Почему ж тогда до сих пор никто клад не взял?

– Так ежели пойти на такое дело и сплоховать в чем, тварь тебя пополам перекусит!

Люди еще говорили, обсуждая и осуждая каких-то дурней, которые полезли на церковный двор, но вместо богатства нашли там свою гибель от клыков пса из преисподней, но я уже не слушал, размышляя.

Странствующему рыцарю должно защищать людей от чудовищ. Мало ли кто может забрести ночью на церковный двор и столкнуться с порождением зла. А если избавить нечисть от необходимости охранять клад, она просто уберется восвояси. Еще и сама рада будет. Деньги весьма пригодятся моей семье. И главное, мне показалось, что одна юная и красивая девушка из местных смотрела на меня с надеждой, ожидая подвига.

В конце концов, я всегда отлично ладил с собаками.

Сэр Грегори интереса к собаке гринслейского клирика не проявил.

– Черный пес? – переспросил он, поднимая затуманенный взор от листа бумаги, исписанного мелким убористым почерком. – Почему пес? Это был кот. Огромный, размером с хорошего борова, черный, как проклятие, с горящими глазами. Он обитал в пещере на Кошачьей горе. Перекусил копье с легкостью, будто это была вареная плотва. Потом оставил на щите борозды от когтей. Но если ты уверен, что это пес, пусть так и будет. Ступай, мальчик, и возвращайся со славой, – патрон махнул на меня обгрызенным пером. – Но не позже вечера пятницы, ибо мыслю я, что в день субботний покинем мы наконец сей город.

– Да, сэр.

Я поклонился и повернулся к выходу.

– Артур.

– Что? То есть вам внимаю, сеньор.

– Твари подобного рода, – сэр Грегори задумчиво переложил на столе несколько листочков, – обычно норовят сбить с ног и разорвать горло. Постарайся, чтобы у тебя за спиной все время была какая-нибудь опора. Жди прыжка, но не забывай, что зверь может перекусить колени.

– Спасибо, сеньор.

– Угу. Впился железными когтями… И, когти запустив во щит… Творец Всеведающий, какая чушь! Ступай уже. И только попробуй не вернуться.

Поклонившись еще раз, я отправился выполнять волю патрона.

От Китси до Гринслея примерно час неспешной езды по дороге. Местные шастают напрямки через верески и управляются быстрее, но я не знаю троп. Ничего, спешить некуда, если спокойно собраться и выехать, как раз успею к часу, когда народ соберется в трактире, дабы выпить кружечку-другую доброго эля. Лучшее время: нет надобности отрывать кого-либо расспросами от дел, но и ломиться в запертые на ночь дома тоже не придется.

Я собирался скоро вернуться, потому не видел смысла брать с собой много вещей, только самое необходимое. Меч, верно служивший многим из рода Фламмов, и в пару к нему кинжал. Серебряная цепочка со знаком, защищающим от зла, – да убоится нечисть святого символа и белого металла! Печенье… Обменяю на фонарь. Редкая собака устоит против доброго слова, подкрепленного кусочком сладкого. Хорошо, что я не съел выпечку накануне. Адский пес может на такое не польститься? Но печенье-то замешано на свежем коровьем масле. Сделано в форме сердечка. Приготовлено собственноручно дочкой булочника Салли. Даже жалко отдавать. Эй, Айлиль, отстань, это не тебе!

Мой конь не столь философичен, как Скорпий сэра Грегори, но, судя по выражению морды, всегда лучше меня знает, как правильно. Вот и сейчас он, конечно, согласен на яблочко, но тащить еще что-либо вкусное невесть куда, чтобы скормить какой-то шавке… Тьфу, расточительство!

Осуждающе фыркнув, Айлиль все-таки позволил себя взнуздать.

Трактир в Гринслее бурлил, как котелок похлебки на огне. Я сперва подумал, что народ отмечает какой-нибудь местный праздник – столь радостно вопили и стучали кружками посетители, но, взглянув туда, куда, боясь что-либо пропустить, жадно смотрели все, понял, что ошибся. За столом в центре зала сидели двое: один в прожженном искрами фартуке кузнеца, другой в лубяных башмаках фермера – и, запрокинув головы, тянули из кружек, каждая из которых вмещала по меньшей мере пинту, какое-то пойло. Рядом с состязающимися стояло еще по несколько посудин. Ясно, народная забава – кто кого перепьет. Юркий типчик с физиономией продувной бестии бегал между столами, подставляя азартно вопящим жителям Гринслея две миски, куда желающие сделать ставки бросали монеты.

Трактирщик едва глянул на меня и, пододвинув кружку с элем, снова погрузился в созерцание питейного поединка. Я его как клиент интересовал мало. Наличие меча на поясе вовсе не подтверждает присутствия в кошельке достаточного количества денег. Гораздо важнее сейчас считать кружки, опрокинутые спорщиками.

– Скажите-ка, любезный, – я постучал по стойке ребром монеты. – Что слышно про пса с церковного двора?

– Про собаку дохлого клирика, что ли? – Трактирщик с возмущением взглянул на медяк в моей руке. – Вот что я вам скажу, сэр: ступайте на кладбище, там все и узнаете.

К вечеру небо затянули тучи, а ближе к полуночи начался мелкий противный дождь. Кутаясь в плащ, я сидел на чьей-то отсыревшей могильной плите и ждал, когда из тьмы появится горящий фонарь и еще два огня над ним – пылающие адским пламенем глаза черного демонического пса. Но похоже, этой ночью мне было суждено обрести разве что простуду.

Сзади раздался шорох. Вздрогнув, я обернулся.

Тощая черная кудлатая дворняга смотрела на меня. Очевидно, бродячий пес вылез из какого-нибудь склепа, где нашел себе укрытие, и решился приблизиться в надежде получить хоть немного еды.

А у меня ничего нет… Хотя как же – печенье!

Вынув из кармана сдобное сердечко, я протянул его бедолаге. Тот изумленно принюхался: не знает, что это такое.

– Возьми, это можно есть.

Пес по-прежнему пребывал в замешательстве. Я осторожно провел ладонью по мокрой спине. Тощий какой, позвонки как камни. Естественно, при такой-то жизни.

А ведь появившаяся нечисть может убить несчастную собаку.

– Послушай, тебе лучше куда-нибудь уйти, здесь будет опасно.

Псина недоумевающе смотрела мне в глаза.

Ну чего же ты ждешь? Что я могу для тебя сделать? Накормить нечем, а забрать с собой…

Ночь сегодня не самая подходящая для поиска сокровищ. Приду завтра: если нечисть повадилась шастать по кладбищу, то никуда уже не денется.

В конце концов, мне всегда хотелось завести собаку.

– Ну что, пойдешь со мной? Думаю, сэр Грегори нас не прогонит.

Сняв ремень, я, как сумел, соорудил из него ошейник.

Айлиль, мирно дремавший в стойле, шарахнулся от меня, как от волка в зимнем лесу. Заржал, забил копытами. Попытка подступиться к нему сейчас могла закончиться плачевно. Увещевания не действовали. Очень скоро я понял, что еще немного, и мы разбудим весь трактир, а свидетельствовать перед стражей, что я не конокрад, а всего лишь пришел за собственной лошадью, разъяренный хозяин заведения не будет из принципа. И в дом он меня с грязной бродячей псиной не пустит. Оставалось одно: все-таки попытаться отыскать путь через пустоши. За Айлилем я вернусь завтра.

Уже на полпути через мокрые верески я пожалел о принятом решении. Надо было все-таки остаться в Гринслее, переночевать где-нибудь на конюшне. А теперь делать нечего, возвращаться придется столько же, сколько идти вперед. Не знаю, почему жители Китси говорили о каких-то тропах, на мой взгляд, ровные участки здесь отсутствовали вовсе. Будто все дьяволы преисподней плясали на этой несчастной земле, перерыв ее копытами. Если не кочка, так яма. Так и ноги переломать недолго. Было бы намного легче, если б светила луна, но на небе – дождь кончился и тучи разошлись – висел лишь тонкий огрызок умирающего месяца. Честно говоря, я почти пожалел, что меня сопровождает всего лишь тощая дворняга, а не пес гринслейского клирика. Нечисть хотя бы несла в зубах горящий фонарь.

У меня даже не было возможности смотреть на моего спутника. Я не то чтобы отпустил собаку, просто, споткнувшись и завалившись в очередной раз, выронил самодельный поводок. Не мог я и позвать пса, у него не было имени, а свистеть ночью на пустоши станет только последний дурак. Но все же, изредка поднимая глаза, я видел, как неподалеку мелькает черная тень. Бродяга не хотел оставлять меня.

Поднялся ветер. Еще довольно слабый, будто прилетевший издалека, он непрерывно дул мне навстречу. Не знаю почему, но от него хотелось заслониться локтем, а еще лучше – лечь на землю, спрятаться в вересках, чтобы не нашли, не заметили… Кто?

Повернувшись к ветру спиной, я остановился и оглядывался, пытаясь разглядеть в темноте черного пса, и в результате пропустил появление старухи.

То, что женщина эта пребывает в почтенном возрасте, можно было догадаться только по белым растрепанным волосам. Лица было не разглядеть. Незнакомка казалась высохшей и сгорбленной, но дышала тяжело, прерывисто, будто долго бежала, а такое поведение не свойственно старикам.

– Скажи, мальчик, – обратилась она ко мне, беспокойно оглядываясь через плечо, – далеко ли отсюда до какой-нибудь церкви?

Голос показался знакомым, но я не мог вспомнить, кому бы он мог принадлежать.

– В Гринслее есть храм. Это в той стороне.

– Успею ли я добраться туда до рассвета?

– Да, мэм. Это недалеко.

То-то я проклял все, пробираясь через пустошь, и сам удивляюсь, как до сих пор не переломал ноги.

– Могу ли я чем-нибудь помочь вам?

– Да, мой милый, да, – карга явно обрадовалась. Подвинулась ближе. От нее исходил странный запах, как будто гнилой травы, затхлости погреба, который облюбовали жабы, прочей мерзости. Я уже пожалел, что предложил ей помощь.

– Пойдем со мной.

Она протянула ко мне руки – сухие, долгопалые. Как будто хотела схватить.

Я невольно отшатнулся и чуть было не упал, наткнувшись на приблудного пса. Пригнув голову, оскалив зубы, молча шел он на старуху. Та взмахнула руками и с яростным криком бросилась прочь. То ли женщина эта была еще достаточно молода, то ли сохранила на зависть много сил и проворства, но она неслась по пустоши так, будто спасала свою жизнь, и очень скоро совсем скрылась из виду.

Пес, вскинув морду, завыл. И тут же ветер донес издалека многоголосый ответ.

Ни разу прежде: ни когда я на тренировках вставал под занесенный меч сэра Грегори, ни когда дома, поспорив с сестрами, перелезал через водосток из их окна в свое, ни когда сдуру выбрался на покрывающий озеро подтаявший весенний лед и начал проваливаться – мне не было так страшно.

Я лежал среди мокрых кустов вереска, не смея поднять головы, только прижимал к себе бешено вырывающегося пса, а над нами с топотом, воем и визгом летела Дикая Охота. Адская свора, что преследует и настигает грешные души и несет смерть всему живому, что попадется ей на пути. Если темные ловчие заметят тебя, ты станешь одним из них. Нет спасения…

Словно шквал над морем, пронеслись чудовища над нами и… остановились. Я слышал, как в нескольких шагах переступают копытами и фыркают кони, ерзают в седлах всадники, нетерпеливо повизгивают гончие. Сонм нечисти словно кого-то ждал.

Черный пес толкнул меня локтем, вывернулся и вскочил. В отчаянии я приподнялся и потянулся к собаке, которую хотел спасти. И увидел, как бродячая дворняга вмиг увеличилась до размеров хорошего оленя, сверкнула огненными глазами и рассыпалась ворохом искр. Они тут же полетели прочь, и словно за вожаком устремилась следом Дикая Охота.

Осторожно, на коленях подобрался я к месту, где сгинула нечисть. Вереск там исходил паром, будто мокрый веник, брошенный на раскаленную печь. Мой ремень, по-прежнему свернутый в ошейник и поводок, валялся на земле. Рядом высилась аккуратно сложенная стопка золотых монет.

– Так, значит, ночью на пустошах ты встретил старую женщину, спешившую добраться до ближайшей церкви?

– Да, сеньор. – Я с трудом отвел взгляд от окна, в которое был виден развалившийся на солнцепеке толстый черный пес трактирщика.

– Если душа умершей ведьмы успеет укрыться в божьем храме до рассвета, – задумчиво сказал сэр Грегори, – она спасется. Но ей очень трудно отыскать дорогу, даже если при жизни колдунья жила где-то неподалеку, ведь слуги Породителя Скверны не ходят в церковь. Единственный способ – отдать Дикой Охоте кого-нибудь вместо себя. Встреченного на пути человека. Этой ночью в деревне умерла старуха, которую все звали Матушка Мегги. Про нее говорили разное, но ничего хорошего.

– А черный пес?

– Скорее всего, обычная нечисть с церковного двора. На такую даже с мечом не выходят, достаточно пригласить хорошего экзорциста. Но местные не спешат избавится от собаки грешного клирика, пожалуй, они по-своему любят ее. Настолько, что даже могут побить того, кто вздумает «избавить» их от адской твари. Так что все закончилось хорошо. Сам же призрачный пес был крайне удивлен твоим поведением.

Я вспомнил, как совал потустороннему созданию печенье на чистом коровьем масле, как увел, можно сказать, из родного дома, как держал, пытаясь защитить от Дикой Охоты, в которой для него все свои.

– Он спас меня от ведьмы. А потом… – я с подозрением уставился на лежащие на столе монеты. – Я надоел ему настолько, что он попросту решил от меня откупиться?

– Знаешь, мальчик, – задумчиво покачал головой сэр Грегори, – временами твои поступки действительно вызывают сильное изумление. Но, очевидно, даже темным силам приятны доброе отношение и забота.

КРОВАВАЯ МЭРИ

Следующее место, где мы нашли пристанище, Хэдвуд, только назывался городом. Улицы здесь были узкие, немощеные, единственное высокое здание – храм. Он стоял на холме, а приземистые домишки толпились понизу, точь-в-точь школяры, рассевшиеся за партами и почтительно глядящие на вещающего с кафедры долговязого учителя.

Постоялый двор имелся, но был он тих и безлюден. Хозяин отыскался под старой ветвистой яблоней, где он, несмотря на полуденный час, нахально дрых. Кров и пищу он нам предоставить согласился, но заявил, что за лошадками своими благородные господа сами ухаживать должны. Тем более всем известно: справный рыцарский скакун чужого к себе не подпустит. Это правда. Мне повезло, что прежним хозяином Айлиля был мой родной брат. А также что первое, чему начал учить меня сэр Грегори, еще в Корби, – это нужные для обращения с конем, чтобы признал, правильные слова и действия. Да и Ричард, когда приезжал, снисходительно позволял погладить Айлиля, угостить сахаром или хлебом с солью, иногда даже подсаживал в седло.

После того как я отвел в стойла и обиходил Скорпия и Айлиля, перетащил в комнаты наши вещи и напомнил трактирщику об обеде, сэр Грегори выгнал меня на улицу – тренироваться.

Рипосты – занятие скучное. Чего хорошего: делаешь шаг по прямой линии, наносишь заранее известный удар, потом все повторяется. Бесчисленное множество раз. Пока не доберешься до отмеченного наставником рубежа. А от него обратно, так же однообразно защищаясь. Нельзя ни отступить хоть на шаг в сторону, ни изменить движение клинка. Неужели всех рыцарей так учат? А может, это я больше ни на что не годен? Или – вовсе крамольная мысль – сэру Грегори просто лень? Конечно, лучше сидеть, вытянув ноги, на крылечке и жмуриться на солнце, чем скакать с мечом, показывая оруженосцу новые приемы.

– Неплохо, – наконец изрек наставник. – Теперь повтори все то же, но один. Вернее, с воображаемым противником. Цель… Предположим, плечо, вот здесь. – Он провел ладонью в воздухе. – Доводи удар, но не позволяй клинку опускаться ниже. Это упражнение развивает глазомер и точность движений, позволяет правильно расходовать силы.

– Сэр Грегори! – не удержался я. – Но ведь в бою враг вряд ли будет ждать моей атаки и все время наносить одинаковые удары.

– Первое – сомнительно, – тут же ответил паладин Грифона. – Второе вполне возможно. Видел когда-нибудь, как лесоруб валит дерево? Он бьет топором по одному и тому же месту. Так несколько ударов по щиту, в плечо или колено, даже защищенные доспехом, «отсушат» тебе руку или ногу, и обороняться и нападать толком ты уже не сможешь. Но главная цель рипостов – запомнить приемы, чтобы потом приучить тело двигаться и думать самостоятельно, быстрее разума. Повтори то, что сейчас делал, десять раз. Десять проходов, я имел в виду.

Сэр Грегори резко повернулся и взмахнул рукой, указывая на угол дома, от которого мне следовало начать путь, и тут же с проклятием схватился за шею.

Сперва мне показалось, что паладина поразила стрела, выпущенная по-подлому, из засады. Но ни крови, ни торчащего древка видно не было. Что же тогда? Оса его ужалила?

– Что с вами, сеньор? Старая рана?

– Сквозняк! – сквозь зубы прошипел сэр Грегори. – Пройдоха трактирщик и думать не хочет заделывать щели в оконных рамах. Дует, как из пропасти! Артур, беги, сыщи хоть какого-нибудь лекаря или костоправа, сгодится даже бабка с умелыми руками, но она нужна немедленно! Рыцарь ордена Грифона не может быть скрюченным, как креветка!

– Как кто?

– Есть такое морское чудовище, после я расскажу тебе о нем. А сейчас ступай, мальчик, и приведи мне лекаря!

О том, где найти доктора Джеймса Лонкса, я узнал от проворной служанки, которая подметала двор. Правда, пока добился от девушки ответа на один свой вопрос, пришлось ответить на пять ее. Похоже, рыцари Грифона заезжают в эти края нечасто, а про необычное людям всегда хочется узнать как можно больше. Но наконец, клятвенно пообещав рассказать про наши с сэром Грегори сражения с чудовищами и злодеями, но несколько позже, я отправился звать врачевателя.

Джеймс Лонкс обитал на темной грязной улочке. Странно: обычно медики – люди состоятельные, могут позволить себе жилище и получше. Один вид дома лекаря, мрачного, с наглухо закрытыми днем ставнями, должен отпугнуть всех потенциальных клиентов. Однако бывают случаи, когда и к черту за помощью побежишь, если больше не к кому.