Недоброе утро Терентия

А маманька как заерепенилась! Не поеду, и все тут! Прямо в крик.

– Дома останусь! – говорит. – Пошли вон!

Дык, уехал дохтор тогда. Бумажку какую-то дал ей подписать, об отказе которая. И уехал.

Через неделю маманька моя померла. Я тогда по хозяйству управлялся. Ну как, делал, что могу. Какое дело-то, с пацана малого! Ну, во дворе прибрался, корове Мартушке нашей – сена дал, да воды. В сарае прибрался. Да еще по воду сходил, чтоб емкости не пустели. Всего и делов-то с меня!

Зашел я тогда в хату. Маманьке хлеба принес, да молочка парного попить. А она – лежит. Не дышит… Не стало маманьки моей. Все.

Похоронил я ее. За деревней. У речки. Тама, опосля Машку, ту, что с магазина, тоже положили. Красиво там! Реченька тихая, водицу несет плавно. Березки там, да ивушки плакучие. Травушка весной зеленая, высокая, да цветочки полевые растут. Ромашки, да васильки.

Сам могилу копал. Да сам туда маму и ложил. В простыночку ее любимую, что с цветочками-васильками, завернул и аккуратненько так – положил. Опосля землицей ее укрыл. Ладошками землю собирал и укрывал. Чтоб не лопатой. Чтоб не побить землицей-то ее. Маму мою. Сам нагребаю, ложу, – Лежи – матушка моя. – говорю. – Лежи, да отдыхай! Чай, отмаялась… – а сам слезы лью.

И так мне горько, да противно так! Того, что никто мне помогать не пришел. Никака сука мне тогда не подсобила! Дядька Вий тогда в командировке был. По делам, по служебным. А больше никого у нас с маманькой из «своих» – то и не было! Один я тогда остался…

Сосед, гадина такая окаянная, все из-за забора своего поглядывал, да про вещи, что «уже не нужные» спрашивал. Чтоб отдать ему, да за так чтоб, задарма… Да наглый такой! Вынеси ему, а он поглядит что есть! Дык вынес я ему тогда… В раз! В глаз ему залепил. Козлу этому… Тьфу на него! Дык, у него с тех пор глаз-то и дергается тот. И поделом! Не жалко его дурака…

Осень тогда наступила. Задождило. Распутица. Холодно сразу сделалось! А чо так холодно, дык никто не знал. Прямо лютый холод настал. И небо темное-темное. Почти черное. Солнышка нет. Такое, пятнышко светлое в небе, едва заметное к полудню вылазило и после полудня – прочь. Така погода наступила!

А следом и снег. Много снегу навалило! Метели начались. Так замело, что хаты, по окна в снегу были. А где и по крыши замело. Тех, кто с краю деревни. Глянешь, – белым-бело кругом! Искрится снег. Только печные трубы видать. Дымят, коптят. А дым – столбом стоит! Морозяка… Красиво. Да лютая зима была. Все промерзло. Река стала. Снег топили, воды чтобы. Таки дела!

Жил сам. Хозяйство вел, как мог. Хлеб ел, что в припасах был. Не много припасов тех было, да что есть… Да Мартушку, коровушку доил. Молочко! За дровами ходил, чтобы печку топить было. У печки спал. Холодно…

Померла коровушка в ту зиму. Одной ночью. Морозяка уж сильно душил. Дажить изнутри в хате стены лед покрыл. А я у печки. Да спал крепко. Забыл про Мартушку! Забыл, чтобы в хату ее завести, да к печке…

Ночью мороз придавил. А я уже утром пришел в сарай, чтоб сена дать да водички, а она лежит… Замерзла вся. Каменная сделалась. Плохо. Ревел тогда. Себя ругал. Да что с меня взять. Десяток годков…

Худо стало без коровы-то! Припасы хлеба таяли на глазах. Оно, холод-то – он жрать требует! Ну я и жрал. Корову на мясо пустил. Даже резать не надо было. Молотом дал, – да кусок и отломился! Мерзлое же. Как стекло все сделалось. На печи оттаял и в воду кипятить-варить. Все дела!

А как закончились припасы, тогда и пошел работу искать. Хотя бы за еду. Делать нечего…

Вот тогда я и узнал, какими на самом деле, люди бывают!

Сначала я ходил по деревне и нанимался на работы разные. В основном, это были от самого простого – почистить снег, например. Это было не трудно. Махай лопатой, да махай! Вроде-бы, оно даже весело! Убирай снег, да дорожки прочищай. Чтобы людям ходить удобно было. Красота! Отмахаю пару-тройку часов, согреюсь, дык мне хлеба дадут. А кто и крупы. Не много, да и на том спасибо…

Только не наедался – я. Голодный ходил. Слабеть начал. Похудел сильно. Очень. Одна шкура, да кости. Нанялся я тогда дерьмо выгребать. Из сараев, где скотина, да нужники людские чистить. Обещали больше давать за работу. Навоз – оно еще пол беды чистить. Запахи привычные, да дело простое. Выгребай лопатой, да туда, где огород – сыпь. А вот человеческие нужники… Ямы-то глубокие! Пока выгребешь, измажешься, провоняешься весь гадостью этой… Тошно, да гадко. Дык, хоть жрать-то по больше давали!

Вроде-бы перестал я от голода по ночам зубами скрипеть. Голова кружиться перестала. Думал, мож и проживу так худо-бедно! До поры.

Нанялся я тогда мужику одному. У него хата на краю. Да двор большой. Скотины много! Надо было нужник почистить, да сарай, да курятник. Хлев еще. Всю работу я тогда сделал. Чистенько выгреб. Еще ему и снег прочистил, ну, чтоб вообще красиво! Чин-по чину!

А как дело к оплате дошло, дык… Ничего он мне тогда не дал. Собак на меня своих спустил. Пять штук насчитал. Здоровенные псы! Как кони огромные! Зубища – во! Где и выискал-то таких…

Отбивался, сколько сил было. Упал. Рвали меня. А мужик тот, все смеялся. Говорил, гляди мол, тварь мелкая, денег захотел! Дык кому я нужен звереныш! Кто за меня вспомнит, коли сдохну?! Видать знал меня. Что сирота. И что не кому за меня заступиться!

Затем он псов своих-то отогнал. Я уж думал, сжалится… А он с палкой ко мне. И палкой меня той бить! Сильно побил! Я тогда убег оттуда. Еле ноги унес! Домой считай на карачках дополз. Крови потерял много! Порванный теми псами весь, да голова разбита. Вот така оплата была мне за работу…

Никто мне тогда не помог. А ведь видели люди! И как домой шел, и как в снег падал. Кровавые следы на снегу оставлял. Ревел, звал, помощи просил. Видели все, да рожи свои воротили в сторону. Сосед этот окаянный… Тоже видел тварь, что у калитки своей лежу, да зову, помощи прошу. Дык, – нихера…

Чуть не сдох я тогда. Лежал на снегу у хаты-то своей. Глаза уже закрываться начали. Холодно стало. Да не от холода. Остывал я! Помню снег начал слизывать. Откуда и силы появились! Заполз в хату. До печки долез. Благо печка еще не затухла. Ведро с водой на ней. Горячее! Напился водицы той, вымылся от крови. Простынь на лоскуты разорвал. Ту, что от маманьки досталась. Красивая… Раны я ей замотал. Да лежал, пока легче не стало.

Очухался я и в лес решил пойти. К людям-то как-то не особо хотелось… Подумал, мож там, в лесу том чего найду полезного?

Да не прогадал! День прошлялся по лесу тому. В дупла заглядывал, да под корни. Дык, нашел я тогда беличьи закладки. Да много нашел! Грибы там орехи, ягоды всякие. Их и вычерпывал. Ел, да чай себе заваривал из ягод тех, ну иль компот. Такое оно.

Дней через пять я хорошо себя почувствовал. За одно и понял, что раны мои очень быстро заживают. Гораздо быстрее, чем у других! Видать мне такое при рождении досталось. Особенность такая, ага! Такой я уродился. Здоровый, да лохматый. Да раны мои заживают почти мгновенно!

Дык, оно не только у меня так. После того, как враги в последнюю войну, чем-то особым по нам шарахнули, тогда умирали люди. Много мерло. И детки с уродствами шли, да не доживали до взрослого. А потом вроде как адаптировались. Наладились. Много деток родиться стало! В основном обычные все. Детки, как детки. Да не все!

Некоторые с особенностями. Разными. Как я, – например! И даже если папанька и маманька обычные, все равно никогда не знаешь, какое дите у них народится. Обычное, иль такое! Вон дядька Вий, так тот вообще весь пером совиным покрытый. И глаза у него как у совы. В темноте хорошо видит! И голова у него большая. Умный он шибко! А маманька с папкой у него обычные были. Сам мне рассказывал. Да и моя мама, тоже была самая обычная! А про папаньку, я не знаю ничо. Какой был. Мама говорила, вроде тоже обычный. Только здоровый очень!

Но такие как я, и как дядька Вий, редко родятся. Один на – тысячу. А может и на больше. Такие в основном бандюками становятся. Сильные шибко, да выносливые. Да бесшабашные! Или в военные идут, если мозги имеются. Как дядька Вий! Он же тогда у военных служил. Офицером был. Би-о-ло-гических войск! Во! Это он потом к нам в деревню участковым пришел, когда войска те не нужны стали. Как их приборы тама все прохудились, так и не надобны эти войска сразу сделались. Ага!

Дык, оно все так! Все, что опосля войны той окаянной осталося целым, тем народ и пользуется по сей день! И машины, и трактора, и станки все. Электростанции тоже. Запчасти только могут клепать, да чтобы не сложные. А чо нового сделать, иль, сложного, дык – хер! Не дотягивают мозгами!

Говорят, это после бомбы той окаянной. Последней, что на нас сбросили. «Последствия» – говорят. Может и так оно! А может и еще чо другое с людьми сталося. Да кто-ж теперь точно знает… Город вон, и тот еще до войны построенный. Только и могут, что поддерживать. Да новых домов, что многоэтажные, не строит никто. Нету знаний. Или мозгов не хватает. «Последствия» – эти видать. Ага. Вот так и живем.

А мужику тому, что меня побил, отомстил я! Как очухался, да сил набрался, так и отомстил. Морду ему набил, да собак тех подушил! Он тогда три свиньи мне отдавал. Чтобы я его не убил. Откупиться сволочь хотел, ага!

Не взял я свиней тех. Да мужика того в живых оставил. Не надо мне от него ничего! Свое найдется. Главное, чтобы он с людьми больше так не поступал, скотина…

Ну дык, хрен с ним, мужиком-то тем! Я вот о чем: Узнал я тогда, какие люди бывают от жадности, да плевать им до чужого горя, коли самих оно не касается! А нас, вот таких, что на них не похожи, многие так вообще за людей не признают! «Зверьками» кличут. С ружжа стрельнуть могут за просто так, иль вилы в бок! А если мал совсем, да заступиться не кому, так собаками рвать, да палкой по голове мутузить до полусмерти. За то, что за свою же работу, денег посмел просить! Вот такие они, бывают… люди.

Эх, не спится че-то… Глянул, – волчок тоже не спит. Слушает, что рассказываю. Так, в пол уха. Да одним глазом поглядывает на меня помаленьку. Интересно ему видать. И голову мне на руку положил. Где локоть. Ну, пусть. Удобно ему так значит! Ну и я лежу. На спине. Вторую руку себе под голову засунул и лежу. Нету у нас подушек…

А потеплело. Заметно потеплело! Мож медуза та, чо? Встать бы, да глянуть, только волчка беспокоить не хочется! Умостились так-то. Лежим. Тихо вокруг. Вот если про медузу ту, да про всю ту гадость не вспоминать, то оно и обычно все кажется. Будто и не было ничего! Лето. Ночь. Лежим вроде как с другом, да я байки ему травлю. А он слухает. Такая идиллия! А сон не идет. Ну и хрен с ним! Дальше вот чего расскажу:

Зима длинная тогда была. Ох какая длинная! Аж-но до середины лета была. Не было весны, тогда как таковой. И морозяки душили, почти до самого ее конца! И снега было в пояс. Никуда ни проехать, не пройти!

С дровами тогда, совсем плохо стало. В лес не поедешь, кони-то в снегу вязнут, тонут! Даром, что в сани запряжены… Трактором было сунулись, дык засел в снегу так, что до тепла не могли выдернуть! Тоже никак…

Я тогда сарай свой разобрал. На дрова чтобы. А зачем он мне нужен? Коровушки-то нет! А больше и ничего тама нет. Инструменты всякие, вилы, косу, пилку, да топор, я в хате держал. Все за соседа побаивался. Казалось, что он их сопрет из сарая! Хата-то запиралася, а сарай, дык – подпорка там и все! Дорого замок, чтоб с ключом. Много денег стоит! Там же механизм. А такие вещи у нас дефицитные очень.

Ну, разобрал я сарай, попилил доски, да стопкой их сложил. Много вышло! Тама еще крыша была брезентом укрыта. Тот брезент я в хату прибрал. Не нужен он мне был особо, только вещь уж больно хорошая! Думал, мож и пригодится, когда? Дык, пригодилась! Правда опосля. А тогда, люди ходили мимо, да все поглядывали на стопку мою из дров. Один мужик меня тогда позвал. Спрашивал: «Почем дрова продам?»

А я кумекал все, кумекал… Бошку почесывал, почесывал… Да и продал ему часть дров своих. Половину он забрал. Денег мне отвалил за дрова те! Сам на телегу их погрузил и поехал восвояси. Дык, радостный весь, что столько урвал! Полная телега-та дров вышла, да с горою! А я тогда за деньги те, что он мне заплатил – хлеба себе купил, да курочек две штуки, да еще крупы. И соли, и сахара маленько!

Сидел я тогда у печки, чай пил. Да с сахаром, да с хлебом – вприкуску! Так хорошо мне было. Сладко-сытно. И я тогда вот чего придумал! А может мне самому за дровами в лес ходить? Пешком ходить! Ногами-то оно вроде как надежнее. Чай не утону в снегу том! Лопату возьму, чтоб раскопаться если чо. И брезент тот, что с крыши остался возьму! Пойду в лес через снег, да дров насобираю, да в брезент тот их и сложу. А дальше – волоком! Оно по снегу-то легче будет! А как приволоку, – продам. И будут у меня деньги! И еще пойду. Вот чего я тогда придумал! И пошел.

Пошел я тогда в лес. По дрова. Снегу и правда – ого-го! Дык, в пояс! А где и по шею мне мальцу было. Ну ничо! Я-ж по беличьим припасам ходил, да все тропки те знаю. Где овражек какой, а где и горка. Да где повыше хрящ выходит. Та по нему и скакал-пробирался. Дошлепал я до леса. Долго правда, дык, ничо не поделаешь…

А в лесу, снега-то и не так много! Стоит стена у подлеска, а дальше – можно! Лес зимний, – красивы такой! Стоят дерева темные, ветви свои к небу протянули, да снег белый. Искрами поблескивает! А где ельник, так там зелено, да с белым. Снегом лапы елок укрыты. Плотненько так. А под них, залезть можно, дык словно в шалаше. Тихо так. Не дует там. Хорошо!

Насобирал я тогда дров. Много насобирал! Ветки, да бревна. Я-ж еще пилку с собой прихватил. Чтобы пилить! Да попилил все, сложил на брезент аккуратненько, дык домой уже, обратно засобирался. Слышу, каркает кто-то! Да тихонечко так, покаркивает. Дажить жалобно вроде. Да рядышком! Как из-под сосны слышу. Полез глянуть, чо там? Вижу, – ворона сидит. Дык, маленькая совсем. Вороненок! Да крыло у него висит вниз. Пораненое видать.

Меня увидел, – заклекотал, да прыгать. А сам еле на ногах стоит. На лапах на своих. Оголодал видать, да сил нет совсем! Поймал я его, вороненка того, да, думаю, с собой заберу его. Жалко! Пропадет же! Живая душа как-никак. А у меня, авось и выживет. Да будет мне отрада, что душу живую спас, не дал сгинуть! Ну и забрал. За пазуху его засунул, чтоб теплее ему было, да и поволок брезент с дровами через снег.

Домой уже затемно вернулся. Приволок брезент. Дрова те сложил коло хаты. А сам в дом, да к печке. Усадил вороненка того, по ближе до тепла. Водички ему тепленькой налил в скляночку, да хлеба покрошил. Рядышком насыпал. Сидел он такой, на меня поглядывал. Шарахался сперва. Да и успокоился после. Никто его обижать тут не собирается! Попил воды. Хлеба поклевал. Да разомлел коло тепла от печки. Спать намостился. Вот и хорошо!

А я тогда еще несколько ходок за дровами сделал. К утру уже прямо гора у хаты дров тех стала! Много натаскал! А как рассвело, дык ворота открыл во двор. Чтоб гору дров всем видать было.

Кричу:

– Налетай люди, да покупай дрова мои! Много их у меня, да на всех хватит! Вот!

Ходили люди, смотрели. Мужики и бабы. Цену спрашивали. Дык, я не ломил! А так, чтоб на кашу, да хлеб мне было!

Продал я тогда все бревна! И еще ходил. И еще. Много носил, да продавал.

Хорошо стало! Денежка завелась. Сытно жить стал! Накупил себе всего. Еды, одежды, да в хату много чего купил! Кровать новую купил чтоб спать удобнее. Старая-то считай, развалилась уже! Стол купил, да стулья. Ковер новый на стену. С горами, да солнышком! Да пилку новую купил. Чтоб дрова лучше пилить. Корову купить уже подумывал! Ага!

Вороненок тоже, отошел тогда. Крыло уже выздоравливать начало. Да летать пока не мог еще. Ко мне привык, на руку садиться начал. Чудной такой! Сядет, крылья свои развернет, да на меня смотрит, клювом своим чего-то там пощелкивает, да покаркивает. Словно говорит мне чего. А я слушаю, да не знаю чо он тама щебечет на вороньем, на своем! Дык, зато весело!

Через две недели беда у меня случилася. Аккурат к Новому году, беда в мой дом пришла. Люди не добрые пришли…

Спал я ночью. Крепко спал. Умаялся. Дров натаскал тогда уйму! Почти, как хата моя гора сложена их была. Продам, думал, да точно тогда коровушку куплю! Чтоб вместо Мартушки была. Молочко чтобы было! Да досок ровных купить еще собирался. Сарай себе хороший справить собирался, да крыша чтоб с шифером! И забор по весне поправить. Чтоб ладно все было в моем хозяйстве. Маманька чтоб с неба на меня смотрела, да радовалась за меня!

Спал я. Да сон какой-то дажить снился мне. Не помню уже чо снилось… Проснулся от того, что вороненок мой кричать начал! Поднял я голову, глянул в окно. Занавеска-то моя отрыта. Забыл задвинуть, как спать ложился! А тама стоит кто-то за окном. С просонья не разобрал чо сперва. Дык, как разлупал! Мужик тама какой-то, да с ружжом! Прямо в меня дуло направил.

Не знаю, как я тогда сообразил, что с кровати слетать надо! Слетел в один момент, упал на пол. На пузо. Дык, как шарахнет оно! Стекло в брызги, да огнем дало! Порохом горелым завоняло. А он еще пальнул и в окно полез. И еще два мужика, двери мне входные вынесли, да в хату ввалилися. Да с топорами, машут! А мне видно все. Хоть и ночь. От печки огонек светится. Вижу их. Злые рожи, да наглые. Да знакомые мне! Один, тот что с ружжом – дык, с соседней улицы он! Днем у меня дрова хотел купить. Все крутился, смотрел, скидку требовал. Да не купил! А эти – через три хаты от меня живут. Папаня, да сынуля евойный, с ним! Такие выходит у меня соседи…

Орать они начали! Отдавай мол деньги все, звереныш поганый! Знаем, что богатеньким сделался!

Дык страшно мне тогда стало! Забился я под кровать… Спугался сильно. Первый раз так, чтоб в меня из ружжа стреляли! Жуть…

А вороненок каркает что есть мочи, да в морды им кидаться норовит! Вот така у меня защита, ага. Да только маленький же он еще! Что он им сделает?!

Ударил мужик один вороненка того, сильно ударил. Да зашиб. Я как увидал, что птичка мертвая лежит на полу, так сердце мое огнем прямо обожгло! Да странное тогда со мной сделалось. Будто внутри меня чо взорвалося. Такое поднялось, черное, да горячее прямо! Опалило меня изнутри всего!

Медленным сразу все вокруг сделалось. Вялым таким, будто в воде они шевелятся. А я, наоборот – быстрым стал! Да таким быстрым, что не успел из них никто ничо сделать! Как я из-под кровати вылетел, да кулаками в морды им, да зубами в глотки им вцепился!

Одного сразу, на месте загрыз. Наглухо! Мертвый он свалился. Да весь в крови своей! Второго ногами из хаты вышиб, да догнал его, а как упал он, дык я его ногами-то и растоптал! А этому, что с ружжом, дык ружжо-то об голову ему раздолбал. Даже стволы у ружжа того погнулись об его голову. Так лупил!

Всех их я тогда положил. На смерть положил. За все рассчитался я с ними! И за стекло, и за дверь мою, и за наглость их, и за то, что стреляли в меня, и за птичку мою, вороненка того! Ну, дык и успокоиться бы мне пора! Только вот огонь тот, что внутри меня, не унимался все…

Дальше я попер! По улице побежал. Думал, кого застану на улице, – всех перебью! Кто стар, кто млад – похрену! Чтоб на всю жизнь запомнили! Озверел я прямо от огня того, что внутри. Люто озверел!

Остановили меня тогда. Дядька Вий. Он со службы только возвратился! Я как одного мужика, который по улице шел, на снег-то повалил, да в рыло ему замахнулся, дык чую, голос прямо в голове моей, как рявкнет:

– Стоять!

Ну, я и замер. Дык, слышу, голос-то знакомый! Обернул голову, смотрю – дядька Вий! Стоит сбоку, да в глаза мне смотрит. Пристально так смотрит! У меня кулаки-то сами и разжалися. Да и сам я от взгляда того в снег повалился. Завертелось в голове карусель-водоворот. Закружилось все.

Закрыл глаза. И хорошо мне тогда так сделалось! Спокойно. Будто маманька меня обняла! Я и отключился тогда.

А как очнулся, смотрю – хата не моя! Лежу в постелюшке. Все чин-по чину: Раздетый, чистый, да раны мои перевязаны. Вспомнил, что вилами меня тогда кто-то в руку, да в спину ширял. А я и боли не чувствовал. Такие дела! А рядом дядька Вий стоит. Смотрит.

– Очнулся? – спрашивает.

Я кивнул.

– Ну и хорошо! – говорит. – Вот, что Терентий, знаю уже, что маманька твоя померла. И знаю уже, что сталося, ночью этой! Не дело то… – говорит. – Я теперь в милиции тут. Участковым буду. А ты с этого дня, при мне жить будешь. Воспитанником моим будешь. И только спробуй мне баловать!

Сказал и пошел на стол завтрак нам собирать. Дык, а я лежу. И вроде дома я теперь. Вот чувствую и все тут! Дома я!

Так и жил я при нем. Да рос. Пока не женился. Ага.

А ту самую ночь, когда мужиков тех поубивал, я по сей день вспоминаю. Первый раз в своей жизни я тогда вот так, чтоб до смертоубийства дошел! Сам не знаю почему оно так вышло. Да только огонь тот черный, что в душе загорелся, он видать мозги отключает! Да тормозов не становится.

Дядька Вий тогда похлопотал, за все позаботился. Похороны тем мужикам справили. Семьям помогли. Дык, детки же у них у всех были! Дурней тех. По-людски в общем тогда все сделали для семей ихних.

А мне ничо за убийство не было. Дядька Вий сказал, что разбой то был! А я защищался. Все по закону было!

А огонь тот, окаянный, не появлялся больше ни разу во мне. Как и не было его. Вот так оно…

Вроде орет кто-то за окном?! Точно орет! Мужик орет. Аж волчок подскочил! Ухи туда направил, да смотрит. А там надрывается кто-то. Да истошно так орет! А следом рев звериный. Грохот. Да выстрелы. С оружия палят да много так! Бах-бах-бабах! Снова рев и крики! Грохнуло че-то, будто гранату кто рванул! Стекло наше, что под потолком – с рамки вылетело! В дребезги посыпалось. А оттуда ветер подул. А следом вонь пошла. Болотом завоняло. Гадко так завоняло, да тошно!

Затихли на улице. А мы лежим. И пошевелиться нам страшно. Я даже дышать перестал! Дык, смотрю шторка-то, что висеть осталася, – пошевелилась. И не ветром! Да еще шевелится, да будто что-то оттуда внутрь лезет! А волчок сразу шасть, и под стол запрятался! Вот так! И я тогда следом!

Залез до волка и сижу, да на окно поглядываю. А оттуда щупальце полезло! Да не медузы-то! Тоненькое такое, с колечками, да пупырышками. А на конце – усы длинные! Да шебуршит как-то, да пощелкивает чего-то там. Гляжу, а под усами теми, рот! Да узкий и длинный. Вдоль щупальца того. Да зубы у него все словно иголочки тонкие, да острые. Да шевелятся, словно лапки. Пощелкивают. Страшно – жуть!

Волк – тот, уши прижал. Пасть оскалил. Страшно ему! И мне страшно! У меня вдоль спины холодок, пот мокрый прошиб!

Поглазело то щупальце вокруг. Повертелося! Да тыкаться начало в топчан наш. Елозит по нему, зубами теми шоркает! Фыркает чего-то! Видать запах наш с волком почуяло! Все, думаю… Сейчас на нюх нас искать станет, да найдет! А нам чо делать-то?! Я так понял, это только «рука». А «хозяин» там, снаружи! И чо там за гадина такая?..

Да какая разница думаю! Чо там, да кто! Вон, стреляли же! И толку… А мы? У нас ведь ничо такого нету! Дажить врезать ей, гадине той чем, и то нету…

Бежать?! … Можно!

Я уже навострился к дверям метнуться. Ноги напряг, дык, чего-то на улице еще затарахтело. Словно мотор заработал. Да скрип пошел. А это щупальце раз, и назад через окно выдернулось! Видать у его хозяина другие дела появились, да по важнее, чем туташние.

Дык, снова реветь тама начало! Орать, да выть. Баба кажись теперь орала. Только не стреляли уже… Прижались мы с волчком друг к другу, да сидим. В гляделки играем. То на форточку нашу, то друг на друга. А самим страшно до коликов!

Да не долго там орали, да выло. Удаляться кажись начало! Прислухался, – так точно! Дальше стало. А после, вообще затихло! Такая тишина наступила, что слышно, как сердце у волка колотится! Выдохнул я тогда, да снова дышать начал нормально. Смотрю и волк задышал. Тоже видать, как и я дыхнуть боялся… Ох и ночка…

Так мы с волком под столом и просидели. До самого рассвета. Дажить задремалось мне чуток пару раз. Да просыпался сразу! Дергался, да глаза сразу на форточку! Казалось, будто снова та гадость к нам лезет! Только не беспокоил больше нас никто. И слава Богу!