Заманивая к алтарю

Описанные здесь события могли произойти, а могли и не произойти в 2002 году в провинциальном городе Снежске, расположенном в центре России. В любом случае, все события и персонажи живут только в воображении автора, любые аналогии неправомерны.

Он преследовал меня повсюду. Провожал от работы до дома и наоборот, предусмотрительно держась на почтительном от меня расстоянии. Терпеливо дожидался на улице, если мной вдруг овладевало непреодолимое желание заскочить в магазин. А дождавшись, вновь, как верный пес, продолжал следовать за мной по пятам.

С каждым днем незнакомый мужик проявлял ко мне все более нездоровый интерес. Если в самом начале своей «слежки» он пытался прятаться, торопливо прыгал за угол, когда я неожиданно оборачивалась, или с захватывающим любопытством прилипал носом к витрине с нижним женским бельем, старательно делая вид, что в эту минуту ничто не интересует его больше, чем ажурные узоры и тоненькие бретельки бюстгальтеров и ночнушек, то вскоре преследователь заметно осмелел. Он следовал за мной, нисколько не заботясь о конспирации. Больше не вздрагивал, когда я резко останавливалась, и не вертел при этом нервно головой по сторонам, делая вид, что впервые прибыл в наш сланный город Снежск и пребывал в понятном замешательстве.

Ничего этого теперь в помине не было. Наоборот, мужик вел себя все смелее, больше не скрывая своего нахального интереса к моей персоне. Персона, конечно, была заинтригована, но не сказать, чтобы оставалась довольной. Не всегда пристальное внимание может прийтись по душе, даже если речь идет об интересе со стороны представителя противоположного пола.

Время от времени я останавливалась и пыталась пригвоздить нахала к земле убийственным взглядом, который, по моему мнению, должен был нагнать на него страха. Но на мужика, похоже, такие взгляды не действовали так, как должны были действовать по инструкции. Он тоже замирал и во все глаза таращился на меня, словно я была диковинным зверем, привезенным в составе зверинца из стран Африки. Порой, гляделки мне надоедали, и в голову вдруг приходила благая мысль подойти к нахалу и откровенно, по душам, обсудить с ним сложившуюся геополитическую ситуацию. Однако мужик, похоже, умел читать чужие мысли, или же на моем лице было все написано так четко и ярко, что он, едва заметив мои маневры, направленные на резко сужение курсов, резко разворачивался и трусливо улепетывал в противоположном направлении, набирая скорость и переходя, в случае необходимости, с рыси на галоп.

Мне же оставалось только недоуменно качать головой, глядя на его мелькающие в бегстве копыта, и очень скоро такое мужика поведение мне осточертело. Я испытывала отравляющее душу чувство дискомфорта, вызванное тем, что за каждым моим шагом следил подозрительный тип. Отвратительные ощущения усиливались от того, что я никак не могла сообразить, чего же он ко мне привязался. Вроде ничего подлого никому не делала, деньги ни у кого не занимала и особым богатством не отличалась.

Единственное, что приходило в голову: преследование каким-то образом связано с моей работой на радио. По роду занятий мне нередко доводилось общаться, порой, в грубой форме с кретинами всех мастей, но этот превосходил их своей невероятной настырностью. Я мучительно припоминала, не переходила ли в последнее время дорогу кому-либо из сильных мира сего, кто мог бы установить за мной слежку. Но ничего подобного в памяти не всплывало. Журналистские расследования уже полгода отсутствовали в моей практике, а все последние радиорепортажи носили подчеркнуто нейтральный характер, гарантировавший мне хотя бы временное душевное спокойствие. Никакой критики – таким был мой девиз последнего времени, ставший актуальным после стычки с одним озлобленным олигархом местного разлива, обидевшегося на мое предположение о том, что свои капиталы он нажил не совсем тем путем, который в определенных кругах принято называть честным.

Значит, слежка связана не с моей работой. Тогда с чем же?

Устав ломать над этим голову, я обратилась за помощью в милицию. Все равно им там делать особо нечего, в нашем крошечном Снежске криминал большую часть времени проводит в летаргическом состоянии и оживает только во время праздников, напоминая о своем существовании пьяным мордобоем. Мелкие кражи тоже не в счет, никто их особо и не расследует.

Вот я и решила – зря они, что ли, получают зарплату на мои налоги? Пусть хотя бы разберутся с подозрительным мужиком, благо мой журналистский статус дает право на определенную защиту. К тому же в криминальной милиции работал мой старый друг, Ромка Ушаков, недавно занявший кресло начальника. Я очень рассчитывала на его помощь, но он, узнав о моей проблеме, обидно для меня, но совершенно искренне для себя рассмеялся в телефонную трубку:

– Тебе все это просто показалось, – веселился он от души, а во мне в это время медленно, но верно закипала ярость. – Городок у нас маленький, народа немного. Вот тебе лицо и примелькалось. Наверное, вы с ним на работу ходите по одной и той же улице.

– Конечно, примелькалось, – согласилась я, с трудом сдерживая вот-вот готовые вырваться гневные слова. – Он же за мной по пятам целыми днями шляется!

– Это не значит, что он за тобой следит, – спокойно возразил Ромка, и я про себя вынуждена была признать, что в его рассуждениях присутствовала своя логика. – Говорю же, возможно, вам по пути на работу. Или вы живете по соседству, да мало ли что еще может быть!

– Признайся, ром, тебе просто работать лень? А вдруг этот мужик – маньяк сексуальный?!

– Да нет у нас маньяков, – почему-то тяжело и печально вздохнул Ромка, словно целью его жизни была поимка последователя Чикатило. – Если и были, то спились все давно…

В итоге помощь милиции ограничилась гениальным советом поменьше обращать внимание на подобные вещи, а если мой преследователь все же начнет приставать, то дать ему отпор и уже тогда звонить блюстителям порядка, чтобы они могли оперативно приехать на место происшествия, упаковать мой труп в непроницаемый мешок и пометить белым крестиком место, где маньяк оборвет мою скоропостижно оборванную жизнь. Я сухо поблагодарила Ромку за совет, максимально язвительно добавив, что никогда не забуду его доброты. Вот до конца дней своих не забуду, о того самого дня, когда превращусь в белый крестик на асфальте. Он хмыкнул в ответ и пожелал мне всего хорошего.

А слежка продолжалась. Мой преследователь был неутомим, но вовсе не так назойлив, как мне иногда казалось. Наверное, у страха действительно глаза велики. Мужик просто следовал за мной, будто тень, жадно ловил взглядом каждое мое движение и как будто даже тяжело вздыхал, стоило только мне скрыться в подъезде. Это я пару раз подсмотрела из подъезда, прячась за входной дверью и превращая свои глаза в перископ. Скоро я настолько привыкла к мужику, что даже начинала беспокоиться, если, выйдя из дома или с работы, не замечала его жадно нацеленных глаз, пронзающих меня с другой стороны улицы.

Я понятия не имела о том, кто он такой. Никогда прежде его не встречала. С виду преследователь был довольно неказист. Невысокого роста, чуть повыше меня, неброской внешности. Пройдет такой на улице мимо тебя, а ты его и не заметишь. То ли дело красавцы встречаются, что потом день-деньской перед глазами словно наяву стоят. А этого не сможешь опознать уже спустя минуту. Я узнавала его лишь по светло-серому пиджаку. Эта деталь туалета бросилась мне в глаза еще при первой нашей встрече. На улице конец июня, жара почти сорок. Люди в легких сорочках и майках обливаются потом, а этот спокойно в пиджаке разгуливает и хоть бы хны.

– Он просто-напросто влюбился в тебя, – уверенно заявила моя подруга Людка Еремеева в ту редкую минуту, когда работы у нас почти не было, и мы бездельничали в нашем рабочем кабинете, разговором коротая время до обеденного перерыва. – Точно тебе говорю, втюрился. Голову потерял. Помяни мое слово.

– Что-то мне в это не очень верится, – с сомнением ответила я.

Мой взгляд в эту минуту был устремлен за окно и прикован к фонтану, вернее, к моему преследователю, который уже третий час терпеливо вышагивал на будто бы негнущихся ногах вокруг не действующей по серым будням городской достопримечательности. Власти били все рекорды чиновничьей глупости, и фонтан, призванный радовать и развлекать народ, функционировал по большим праздникам, да и то все чаще в ненастную погоду, когда на площади ни одной живой души не найдешь. Впрочем, объясняли это экономией бюджетных средств.

– Влюбился, это как пить дать, – не унималась, тоже старательно глядя в окно, Людка и забавно щурила глаза; она страдала близорукостью, но очки не носила, считая, что никто, кроме меня, не имеет права знать о ее физическом недостатке; линзы же она не признавала. – Просто это скромный человек, стеснительный. Боится подойти к тебе, познакомиться.

– Если боится, пусть отстанет! А то прилип, как банный лист.

– Ой, а может, он думает, что ты замужем? Боится, что муж ему наваляет?

– Если бы он так думал, то не шлялся бы за мной. А ну как вместо меня муж выйдет на улицу и правда по шее накостыляет? Тогда вся скромность мигом испарится.

Но Людку, уж если она что-то вбила себе в голову, переубедить практически невозможно.

– Да пойми же ты, дурья башка, – вежливо вдалбливала она в мои уши. – Может, человек переживает свою последнюю любовь. А может, первую. Вдруг он всю жизнь только тебя и ждал. А сейчас встретил, случайно, на улице увидел, и загорелся. Места себе не находит. Не ест, ни пьет. Ночи не спит.

– Из-за меня? – искренне удивилась я и со слабой надеждой подошла к зеркалу, которое висело на стене рядом с дверью.

К сожалению, ничего нового я там не узрела. Разве что парочку новых морщинок, которые не разглядела утром. Пользуясь случаем, я подвела губы и брови и вернулась на свое место. По дороге меня едва не сшиб с ног Котылев, как вихрь ворвавшийся в кабинет.

– Прихорашиваешься? – весело подмигнул он. – Куда собралась?

Котылев был практически единственным нашим другом и единомышленником во всем здании районной администрации. Мы знали друг друга давно, еще с детских лет. Бегали когда-то в одной компании, вернее, носились как угорелые, но потом выросли, остепенились, стали поспокойнее, но и духовной связи не утратили. А то, что работали мы в одном здании, еще больше сблизило нас. Котылев частенько спускался со своего третьего на наш, первый, этаж, попить чайку или просто поговорить и отвлечься от надоевших дел. Мы смело делились друг с другом самым сокровенным, абсолютно ничего не утаивая, и помогали советом или делом, в зависимости от ситуации. Впрочем, наши отношения нельзя было назвать в полной мере равноправными. Котылеву все равно нелегко приходилось в общении с двумя женщинами, которые, вдобавок ко всем своим недостаткам, были порядочными язвами и за словом в карман не лезли.

В администрации Котылев занимал должность руководителя общего отдела, но начальником слыл небольшим. В основном ему доставалась черновая работа, достойная завхоза, но Васька не хныкал и не капризничал, как могли бы хныкать и капризничать другие на его месте, а терпел и ответственно выполнял свои должностные обязанности. Более ответственного работника в администрации найти было сложно, поэтому зарабатывал он немного.

– Опять в коридоре лампочки перегорели, – с ходу пожаловался он. – Вот, бегу в магазин, бухгалтерия деньги выделила. Хотя как, выбил я деньги-то у них, не хотели давать, говорят, лимиты бюджетных средств на текущий квартал израсходованы, ассигнований нет и не предвидится. Ну я пустые кармана вывернул, они сжалились и нашли дополнительные лимиты. Вот, лампочки сейчас куплю, а потом сам же буду их вкручивать. Знаете же, что глава на должности завхоза экономит.

– Ну а кто же еще лампочки вкрутит, если не ты, – с трудом сохраняя серьезный вид, ответила я, дружески потешаясь над вечной проблемой приятеля. Котылев постоянно жаловался на то, что ему приходится выполнять работу завхоза, но никогда не ставил этот вопрос ребром перед главой администрации. Другим же любил сказать, что все в администрации держится на нем. И в этом была определенная доля правды.

– Поэтому я и в отпуске уже два года не был, – грустно вздохнул Котылев.

Его бритая наголо, чтобы скрыть от природы поредевшую шевелюру, голова и большие пушистые усы, которые не редели несмотря ни на какую природу, а только буйствовали пышным цветом, давно стали предметом наших с Людкой шуток, но в этот момент он не вызывал иных чувств, кроме жалости. Вид у него действительно был печальный.

– Заходи, не стой на пороге.

Дважды Ваську приглашать не пришлось. Он с готовностью схватил один из стульев, предназначенных для посетителей, и поставил его на стыке наших с Людкой рабочих столов.

– Вась, а Машка у нас красивая? – глядя на него в упор, спросила Людка, когда Котылев уселся.

Котылев насторожился, почувствовав подвох, и заметно заволновался. Он растерянно смотрел на меня, беспомощно моргая веками, и мучительно выискивал правильный ответ.

– Она мне как сестра, – нашелся, наконец, он.

– Понятно, что не брат, – беззлобно огрызнулась Людка. – Но тебя никто и не спрашивает про ваши отношения. Просто скажи: красивая или нет?

Васька прищурил один глаз и впился в меня оценивающим взглядом второго, демонстрируя всем своим видом, как старательно он ищет во мне нечто красивое. Я не дала ему ответить и буквально огорошила следующим вопросом:

– Вась, как ты думаешь, из-за меня можно ночи не спать?

– Конечно, – сразу оживился он, разлепив сощуренный глаз. – Я, например, часто из-за тебя не сплю. Помнишь, как-то ночью у вас во дворе подожгли мусор в контейнере? Казалось бы, в чем проблема. Если тебя это волнует, так выйди с ведром воды и затуши огонь. Нет же, ты села на телефон и подняла на уши всю администрацию. А администрация подняла на уши меня. Ну и набегался тогда, всю ночь из-за тебя не спал… А когда твоя дочь Дашка грибами отравилась? Опять же не спал, по больнице бегал…

– Ты не понял. Меня интересует, могу ли я произвести на кого-то такое впечатление, чтобы он из-за этого ночи не спал?

– Почему бы и нет? – задумался Котылев. – Опять же, на меня. Помнишь, в прошлом году мы с тобой в Давыдовку по жалобе ездили? Под дождь тогда еще попали, у тебя тушь размыло по всему лицу, а тебе хоть бы хны. Так вот, следующей ночью я долго не мог заснуть, перед глазами стояла ты, как живая.

– Нахал! – возмутилась я и выгнала его из кабинета. – и так живая была. Беги за своими лампочками, а то разберут.

Время шло, Людка, чтобы не скучать, упорно продолжала гнуть свою линию. Она говорила так убедительно, что к концу недели я стала понемногу привыкать к мысли о том, что у меня появился таинственный поклонник. Мысль показалась лестной и помогла вновь почувствовать себя привлекательной женщиной. Да что там, просто женщиной. За долгие годы замужества я успела отвыкнуть от этого, ощущая себя то кухонным комбайном, то посудомоечной машиной, но никак не тем, кем изначально явилась на этот свет.

Происходящие со мной перемены первой заметила Дашка.

– Ой, мам, а что это ты так наряжаться стала? – с неприкрытой поддевкой в голосе интересовалась моя дочурка, когда я перед выходом в свет дольше обычного крутилась у зеркала в прихожей.

– Жених у меня появился, скоро замуж выйду!

– Даже не думай. Хватит с меня и одного папочки.

С тех пор, как почти девять лет назад я развелась с Алексеем, тема замужества в нашей семье стала запретной. Даша очень болезненно воспринимала любые разговоры на этот счет. А череда неудач на личном фронте лишь утвердила ее во мнении, что все мужики – сволочи, а замужество – неимоверная глупость, на которую решаются лишь полные дуры…

Неугомонный поклонник преследовал меня почти две недели. К исходу второй, когда надо мной уже стали посмеиваться и подшучивать сослуживцы, слышавшие «звон», мужик неожиданно явился прямиком ко мне на работу. Мы с Людкой как раз высматривали его в окно, удивляясь тому, что «жених» куда-то пропал.

– Все, разлюбил, – разочарованно констатировала Людка, привстав со своего кресла и чуть ли не носом елозя по стеклу. – Раньше всегда у фонтана стоял, а сейчас нету.

В этот момент и раздался осторожный стук в дверь.

– Войдите! – пригласила я и едва не поперхнулась, когда увидела, кто заглядывает в кабинет.

– Здравствуйте! – еле слышно приветствовал нас мой таинственный поклонник, робко сунув нос в образовавшуюся между дверью и порогом щель. – Скажите, пожалуйста, редакция районного радио здесь находится?

Его вопрос прозвучал вполне логично, поскольку на двери нашего общего кабинета висела одна табличка с надписью «Комиссия по делам несовершеннолетних» и ни одной таблички с надписью «Радио». Полноценной хозяйкой здесь являлась Людка, возглавлявшая комиссию, а я находилась на «птичьих правах». Отдельного помещения районному радио не предоставили, поскольку весь штат состоял из одного-единственного работника, то есть меня. Вот я и кочевала из кабинета в кабинет по всем трем этажам здания районной администрации, пока благодаря стараниям Котылева не осела у подруги Людки.

Жених нетерпеливо переминался на пороге с ноги на ногу, явно не решаясь войти внутрь без приглашения.

– Да входите же, – чуть более резко, чем следовало, гаркнула Еремеева, и мой преследователь незамедлительно выполнил ее требование.

Здесь он снова замешкался и неловко покрутил головой по сторонам, словно отыскивая взглядом какой-нибудь темный и дальний уголок, в котором можно было бы укрыться. Он чувствовал себя не в своей тарелке, и это было хорошо заметно со стороны. Но мы, женщины, на редкость коварные существа, если обстоятельства к тому располагают. Чувство жалости может проснуться в нас по отношению к самым малым пустякам – голодному бездомному котенку, например, но к мужчинам мы часто относимся безо всякого сожаления. Особенно если у нас за спиной волочится груз не самых приятных воспоминаний о представителях пола противоположного.

Вот и мы с Людкой в эту минуту с огромным наслаждением, не таясь, разглядывали и изучали нежданного посетителя, ввергая несчастного мужика в еще более жалкое состояние. Впрочем, лично я считала, что имею полное моральное право на это. Ведь разглядывал он меня без моего согласия целых две недели, слоняясь за мной по пятам, как Тузик за Жучкой.

При ближайшем рассмотрении жених оказался еще менее видным мужчиной, чем казался издали. На вид я бы ему дала что-то около сорока лет. Он был не очень высок, чуть выше меня, худощав, как солдат-первогодок, и обладал потрясающе кислой физиономией болезненно-желтого цвета, будто в детстве его против воли кормили одними лимонами и заставляли пить крепкий чай без сахара. Пиджак болтался на нем как на вешалке, и вместо достоинств подчеркивал одни лишь недостатки его угловатой, словно у подростка, фигуры. Вдобавок ко всему он был плохо выбрит. Темная, с пробивающейся кое-где едва заметной сединой, щетина вкупе с редкой, неумело приглаженной прической невольно наводили на мысль, что мой жених не прочь время от времени приложиться к бутылочке.

Я указала на ряд стульев, стоявших у стены с моей стороны, предоставив ему право самостоятельного выбора. Он присел на ближайший ко мне стул.

– Мне нужна Маша Юрик, – скромно примостившись на краешке стула, заявил жених и смирно положил руки на колени, своим видом напоминая провинившегося школьника, которого вызвал к себе директор.

«Кто бы в этом сомневался!» – мысленно пробурчала я, украдкой продолжая разглядывать ухажера, а вслух ответила:

– Вам нужна Мария Юрик? Она перед вами.

Но посетитель вместо того, чтобы запрыгать от восторга и разразиться в комплиментах, ошарашенно вытаращил на меня глаза.

– Нет, – возразил он, и его лицо осветилось мягкой, глуповатой улыбкой. – Мне нужна молодая Маша Юрик.

– Ох, а как мне она нужна, – рассмеялась я, искренне дивясь в душе не совсем обычному поведению мужика, – да вот только где ее взять? Молодые Маши закончились. Мой вам совет: берите то, что дают.

– Но мне нужна та Маша Юрик, которая выступает по радио, – продолжал он растерянно хлопать веками, бросая полные надежды взгляды на мою подругу.

– Послушайте, милейший, – Людка заметила его внимание к себе и решила, что наступило и ее время вступить в разговор. – Вам же русским языком говорят: вот Маша Юрик. Другой Маши у нас, к сожалению, нет. Если вам нужна именно молодая Маша, то вы обратились не по адресу. Обратитесь туда, где молодые Маши еще не исчезли с прилавков. На складе посмотрите. Мы машин времени не изобретали, а другим способом возвращать молодость пока не научились. Но, по-моему, и эта Маша еще ничего и любой молодой фору даст.

Мужик нам не верил. Он сидел с таким видом, будто его разыгрывают. Глупая улыбка играла на его губах, а на лице застыло идиотское выражение полнейшей растерянности.

– Нет, у моей Маши голос нежный и мелодичный, как звучание арфы.

– Ой, а у меня голос какой же? – я не удержалась и прыснула от смеха. – Грубый и прокуренный, как у расстроенного баяна? Ну что мне сделать, чтобы доказать вам, что я – это я?

И тут меня осенило. Я порылась в груде беспорядочно сваленных на столе бумаг и отыскала написанный от руки сценарий одного из своих выступлений. Нацепила на нос очки (для солидности и не только), прокашлялась, приводя голосовые связки в рабочее состояние, и с выражением принялась читать:

– Здравствуйте, дорогие радиослушатели! В эфире Снежск!

Мужика будто гром небесный на месте поразил. Он внимательно слушал меня, раскрыв от изумления рот, а его жидкие брови смешно изгибались, поднимаясь все выше и выше. Краем глаза я с удовольствием наблюдала за тем, как он буквально заглядывает мне в рот, высматривая, очевидно, спрятанный там диктофон или другое записывающее устройство. Он ловил на лету каждое мое слово, вздымал вверх свои очи, и словно обсасывал в уме пойманные звуки со всех сторон, сравнивая, очевидно, с тем, что слышал из динамика домашнего радиоузла.

– Ну как, похоже? – поинтересовалась я, прочитав добрую половину текста.

Мужика не оставляли сомнения. Видно, его разочарование было настолько велико, что он с достойным осла упрямством цеплялся за последнюю соломинку.

– Не может быть! – в порыве чувств фальцетом воскликнул он. – Я представлял вас себе совсем другой. У Маши Юрик такой молодой, такой прекрасный и энергичный голос. Ради Бога простите меня за эти слова, но… я ожидал увидеть совсем другую женщину!

– И вы меня простите, уж какая есть, – миролюбиво улыбнулась я, радуясь в душе, что все, наконец, разъяснилось.

– Да кто вы вообще такой и что вам надо от Марии Юрик? – не вытерпела Людка, несмотря на то, что я подавала ей знаки помалкивать.

Подруга ответила не менее выразительным взглядом. Ее можно сколько угодно пинать под столом ногой, вплоть до появления синяков, сигнализировать флажками или посылать сигналы азбуки Морзе, но она все равно не переборет свою настырную натуру и обязательно вмешается в любой разговор. Мужик, похоже, понял это и окончательно переключил внимание на мою подругу. При этом его руки внезапно ожили, сорвались с коленей и начали выплетать из пальцев невероятные узлы. Никогда не видела, чтобы люди так сильно нервничали.

– Понимаете, я всегда был одинок, – тихо начал он, смущенно уткнув взгляд в свои туфли. – У меня никогда не было верной спутницы жизни. Хотя, и неверной тоже не было… Нет, вы не подумайте, я не ущербный и не больной. Просто мне не везло, и я никак не мог сделать выбор.

Он говорил все тише и медленнее, еще ниже опуская голову.

– С женщинами у меня не заладилось еще в молодости, – трагическим голосом вещал посетитель. – А, как говорится, как запряжешь, так и поедешь. Сначала я не придавал большого значения своим неудачам. Перед моими глазами было много живых примеров того, как невзрачные в юности парни с годами расцветали, набирались жизненного опыта и становились любимцами женщин.

«Ну вот, а Ромка утверждал, что у нас в городе нет маньяков», – думалось мне, пока я разглядывала мужичонку с тихо ворохнувшейся внутри жалостью, смешанной с отвращением.

– На деле все оказалось совсем не так. Годы шли, а я никак не мог найти свою половинку. Женщины попадались вовсе не такие, о которых я мечтал, о которых думал бы бессонными ночами.

«Ну вот, значит, он все-таки не мог не спать по ночам из-за меня», – с досадой подумалось мне.

– Женщин было не много, но все же они были, – продолжал нежданный визитер. – Только ни с одной из них мы не могли сойтись. Кого-то не устраивал я, кто-то не устраивал меня. Одна, например, – пустился он в воспоминания, выдавив на лице улыбку блаженного, – была крайне помешана на чистоте, другая – слишком ревнива. Представляете, ревновала меня! Пожалуйста, не смейтесь, я ведь прекрасно знаю, что родился совсем не красавцем. Словом, мне ужасно не везет в жизни на женщин. Несколько лет назад я окончательно потерял надежду найти супругу. И, конечно, смирился бы с этим, если бы не моя мама.