Там, где лес не растет
Ужас заразителен. Внутренности Коренги тотчас смёрзлись в ледяной ком, он повернулся посмотреть туда, куда смотрел Ириллир, даже схватился за борт, приподнимаясь в тележке… Сперва он не увидел в море ничего, кроме очередного па́блака – полосы тумана, медленно превращавшейся в тучку. Но ветер вскоре оттащил мглистую завесу, и глазам молодого венна предстали два корабля. Они приближались с севера, быстро догоняя шедшую вроде бы резвым ходом «Чаграву».
И что это были за корабли!.. В первый миг Коренга так залюбовался ими, что забыл даже бояться. Они напоминали ярких диковинных птиц, взапуски нёсшихся над гребнями волн. Их крыльями были широченные пёстрые паруса: у одного – в косую красно-жёлтую полосу, у другого – расходящимися белыми и зелёными кольцами. Тот, что шёл под полосатым парусом, ещё и нёс на мачте позолоченный флюгер… И стало понятно, что торговое аррантское судно казалось Коренге проворным и мореходным только потому, что сравнивать было не с чем, а опыта, чтобы сравнивать мысленно, не имелось.
Молодой венн до того засмотрелся на грозные и прекрасные корабли, явившиеся с далёких северных островов, что даже не сразу расслышал полный обречённости стон, прокатившийся по палубе «Чагравы»:
– Чугушегг…
Что означало это слово, Коренга не особенно понял. Только стало ясно, что ничего хорошего для себя арранты не ждали. Коренге опять сделалось жутко, перед глазами тоскливо проплыло видение тростниковой лодьи и смеющихся чернокожих мореплавателей, не принуждённых бояться никакого Чугушегга… Примерещились крутые опасные тропки через Засечный кряж на сухом пути из страны сольвеннов в Нарлак, примерещились и показались широкими, удобными дорожками гораздо гостеприимнее моря, на которое он их променял… Рядом насторожился Торон. Как и хозяин, он пока ещё не вполне понимал, чем озабочены арранты, но на всякий случай приготовился дать бой.
А Коренга сидел с пересохшим ртом и едва не впервые за всё время путешествия даже в присутствии зубастого друга чувствовал себя беспомощным и беззащитным. Летели под гору саночки, внизу ждала, скорее всего, погибель, и опять от его усилий ничего уже не зависело.
И, как ни верти, вновь получалось, что с кручи он оттолкнулся сам.
Глава 12
Чужая душа дешевле гроша
Арранты и даже некоторые из гостей корабля начали вытаскивать оружие, но чего ради они это делали, было не очень понятно. С такими лицами, как у них, не побеждают. Да, в общем, толком и не сражаются. Когда у человека загодя прыгают губы, а глаза бесцельно шарят по сторонам, от него трудно ждать даже отчаянной ярости загнанной крысы, куда уж там настоящего мужества, которое одно только и приносит победу. Подобный ратоборец в бою будет только стараться продлить свои мгновения на земле, но и того как следует не сумеет… Тем не менее эти люди готовились биться, не помышляя о том, чтобы сложить оружие, и не надеясь, что склонённую голову сегванские мечи, скорее всего, не станут рубить.
Значит, решил про себя Коренга, имелась некая причина, делавшая сдачу в плен для них невозможной…
Тут его посетило одно весьма неприятное воспоминание. Притом имевшее самое прямое отношение к цели его путешествия. Молодой венн даже скрипнул зубами – и ужас, скрутивший нутро, как-то сразу отступил, сменившись чуть ли не равнодушием к собственной участи. Ему было только жаль мать. И Торона. Но они с Тороном с самого начала были готовы умереть друг за дружку; а когда даются такие обеты, нечего притворяться, будто никогда не настанет время их исполнять. И мать заранее знала, на какое дело провожает его. Она проведает о его смерти самое позднее назавтра. Минует время, и занявший его место сделает то, чего не удалось сделать ему. Но никто не скажет про него, Коренгу, будто из-за него прошлое повторилось…
А на сегванских кораблях уже можно было рассмотреть стоявших возле борта людей. Взгляд Коренги задержался на одном из них, что воздевал перед собой, на вытянутых руках, ярко-красный щит, знак непримиримой вражды. Таких, как этот человек, встретив раз, не скоро забудешь. Он был огромного роста, и даже на расстоянии чувствовалось, что сила его не знала границ. Но всего более привлекала внимание его борода. У веннов про такую сказали бы: «На семерых росла, одному досталась», хотя какое там на семерых! Она неукротимым веником торчала во все стороны от лица, начинаясь прямо из-под шлема, а длину имела – хоть за пояс закладывай. Борода была тёмная, с яркими беспорядочными прядями седины. В памяти Коренги наконец-то всплыли обрывки сегванского языка, которым он не то чтобы владел, но при жестокой нужде вполне мог объясниться. «Чугушегг» значило «Двадцатибородый». Вот так-то. Лучше не скажешь.
– Эй, арранты! – проревел Чугушегг, и голос легко покрыл расстояние, разделявшее корабли (чему Коренга нимало не удивился). – Мне не нужны ваши никчёмные головы и тем паче не нужен дрянной товар, который вы там везёте. Я пришёл только за этим ничтожеством, Ириллиром Седрием! Если получу его – слово кунса, ни о кого больше не стану руки марать!
– Чу-гу-шегг!.. Чу-гу-шегг!.. – дружно поддержали вождя комесы, стоявшие за спиной. Имя предводителя служило им боевым кличем, так уж от века было заведено.
У Коренги часто заколотилось сердце, он сразу оглянулся на корабельщиков… и увидел, что все они, один за другим, с видимым облегчением стали бросать на палубу приготовленные было луки и копья. А гости корабля, взволнованно столпившиеся кругом Ириллира, спешили отойти прочь. Так, чтобы его злая судьба по ошибке их не коснулась.
И кто-то уже сворачивал парус, прекращая бессмысленное бегство «Чагравы».
Некоторое время несчастный Ириллир стоял столбом, явно не в силах осознать, что всё это происходило в действительности, а не снилось ему. Коренга примерил на себя его состояние и решил: если бы от него вот так отвернулись те, кого он привык считать побратимами, он бы тоже, наверное, сразу утратил волю сражаться. Зачем всё, когда предают самые близкие?.. Коренга сжал зубы. Аррант не показался ему очень хорошим человеком, но всё равно его было жаль. Потом Ириллир заметался по палубе, исступлённо крича, что сегванам нельзя верить, что, вступив на палубу, они тотчас всех перережут, что слово кунса на самом деле подобно дыму, уносимому ветром. У него был голос человека, нутром чующего, что ему не поверят. И точно. От него шарахались, как от зачумлённого, а один из гостей, галирадец, даже проворчал:
– Не меряй всех на свой аршин, Ириллир.
В самом деле, сегваны могли и сдержать данное слово. А вот если бы им отказали, тогда уж они точно побросали бы всех за борт. Так что выбор был очевиден, и команда «Чагравы» не послушала ни просьб, ни угроз хозяина судна – парус остался висеть на рее тяжёлой матерчатой колбасой.
Сегванские лодьи между тем подошли совсем близко, и вот уже над водой свистнули трёхлапые якоря, привязанные на длинных верёвках. Они с треском вцепились в борт и палубу «Чагравы», сегваны дружными усилиями стянули корабли… И первым с борта на борт по-хозяйски ступил, конечно же, сам Двадцатибородый. За ним последовал молодой комес. Он сразу не понравился Коренге. Неприлично парню быть таким пухлым и рыхлым, а воину и подавно. Ишь, ляжки наел – а у самого не то что борода, даже усы мало-мальские не растут!.. Не поминая уже, что справные воины, удостоенные сопровождать вождя, не должны ходить в каких-то дурацких плащах из грубой рогожи, из которой мешки только делать, а не одежду!
Немного погодя к этим двоим присоединился третий, седой старик, выглядевший измождённым то ли болезнью, то ли тягостным горем. Он молча остановился подле Чугушегга и молодого, скрестив на груди руки. Он смотрел на Ириллира даже без ненависти. Так – словно с того света – смотрят люди, безмерно уставшие от жизни и от тех невзгод, которыми она даже на склоне лет продолжает их настигать.
А Ириллир стоял перед ними, держа в руке короткий изогнутый аррантский меч, и, кажется, собирался недёшево продавать свою жизнь. Сегваны на этот меч не обращали никакого внимания. «Ну а я-то что делать должен? – мучился Коренга. Рука молодого венна лежала на холке взволнованного, глухо ворчавшего Торона, другая сжимала узкий кожаный ремешок, уложенный вдоль правой ноги. – Защищать его? Сегванов этих я первый раз вижу и совсем видеть бы не хотел, а с ним третий день рядом живу, не чужие вроде друг другу… Я что, получается, тоже его предаю?..»
– Ты думал, твоему злодеянию не будет свидетеля, – проговорил Чугушегг. Проговорил очень спокойно и даже грустно, и от этого стало ещё страшней. – Ты ошибся. Свидетели найдутся всегда…
Ириллир вдруг выронил меч, бухнулся на колени и принялся биться лбом о палубные доски.
– Помилуй, помилуй, достойный кунс… – разобрал Коренга. – Не губи… Я не знал, что всё так получится… Я не хотел…
Старик медленно отвернулся. Двадцатибородый смотрел на арранта с видимым отвращением. Казнить человека, униженно молящего о пощаде?.. Нелегко это, наверное. Коренга попробовал мысленно поставить себя на место сегванского кунса: «А я смог бы его убить?» И пришёл к выводу, что Ириллир должен был совершить какое-то вовсе уже запредельное преступление. Такое, за которое просто не может быть никакой милости, лишь кровь в отплату за кровь. Например, поднял бы руку на родителей Коренги. Или на его младших сестрёнок. Или на Торона…
Да, на Торона. За своего пса Коренга кого угодно зубами бы загрыз. Как и тот за него.
Тут шагнул вперёд молодой комес. Расстегнул пряжки на плечах – и его рогожный плащ оказался-таки мешком. Большущим мешком, местами перемазанным чем-то подозрительно бурым. При виде этого мешка Ириллир отшатнулся, дико закричал, попытался вскочить… Юноша успел раньше. Его колено с маху врезалось в подбородок арранта. Тот, видно, не был кулачным бойцом, чья челюсть делается несокрушимой от постоянных ударов. Он даже руками не взмахнул, сразу закатил глаза, начал заваливаться назад. Но на палубу не упал. Молодой сегван сверху вниз натянул на него мешок. И перевернул, явив немалую силу, так что Ириллир исчез внутри весь, вместе с нарядными сапогами, которые надел в море вместо сандалий.
– Другие купцы говорят про тебя: «Чужая душа дешевле гроша», – по-прежнему задумчиво и негромко проговорил Двадцатибородый. Тут Коренга заподозрил, что напугавшие его россказни Буркуна о присвоенных Ириллиром задатках были всего лишь тенью чего-то гораздо более тайного и страшного, а сегванский кунс продолжал: – Что ж, поглядим, выручат ли тебя деньги, нажитые душегубством… Где-то здесь должна быть кубышка!
На палубу аррантского корабля перепрыгнули ещё несколько комесов, все молодые, дочерна обветренные, отлично вооружённые. Они скрылись в недрах «Чагравы» и скоро вернулись, неся довольно увесистую шкатулку, вернее даже, небольшой окованный сундучок. Воины не стали возиться с замком, попросту сбили крышку. Проделали они это играючи. Чугушегг кивнул головой, и монеты со звоном посыпались следом за Ириллиром в мешок. Коренга мог бы поклясться, что различил блеск добрых сребреников, которые три дня назад отсчитал арранту за их с Тороном плавание в Фойрег…
Ещё несколько коротких движений, и горловина мешка оказалась крепко завязана. Оглушённый Ириллир неуверенно шевелился внутри, серебро звякало. Чугушегг протянул было руку, но полнотелый парень остановил его:
– Позволь мне всё сделать, отец.
Подтащил мешок к краю палубы, почти туда же, где тайком облегчался Торон…
И по-прежнему без особой натуги вывалил через борт.
Арранты и гости «Чагравы» ахнули, подались прочь…
Глава 13
«Поморник» поворачивает назад
Кажется, Чугушегг совершил всё, что собирался, и был намерен вернуться к себе на судно, предоставляя осиротевшую «Чаграву» её собственной участи. Но было бы поистине странно, если бы его внимания избегла привязанная возле борта тележка. И калека в ней, испуганно обнимавший за шею громадного лохматого пса.
Чугушегг остановился против них и презрительно бросил:
– Встречал я веннов, но таких скуде́льных[29] – ни разу не видел. Знать, мельчает порода!
Он произнёс это по-сольвеннски, должно быть затем, чтобы лесной житель верней его понял. О себе Коренга не моргнув выслушал бы ещё что похуже, тем более что в ушах у него ещё стоял последний крик из тонущего мешка. Однако оскорбления, нанесённого племени, снести он не мог. Саночки опять покатились с горы – он мрачно ответил:
– Из земной скудели хороший мастер творит добрую посуду людям на радость. А вот ты, сегванский кунс, как я погляжу, доброго горшка испечь не сумел. Если только этот толстый, называющий тебя отцом, и вправду твой сын!
«Прости, мама… – добавил он про себя. – Так-таки я ничего и не сумел…» Он ждал возмущённого рёва сегванов и, конечно, немедленной расправы. И даже слегка растерялся, когда молодые комесы и сам Двадцатибородый… дружно захохотали. Так, будто он, Коренга, сморозил нечто невероятно смешное.
– Длинный у тебя язык, парень, – отсмеявшись, сказал Чугушегг. – Пусть-ка тебе его рыбы немного укоротят. – И обернулся к своим, чтобы буднично распорядиться: – Выкинуть его в море. А пса пришибить, чтобы под ногами не путался.
У воинов имелись при себе снаряжённые луки… Сегваны умели очень быстро выхватывать их из налучей, немедленно пуская стрелу. Но Коренга, подстёгнутый страхом за любимца, успел раньше. Он хлопнул ладонью по корабельному борту и заорал во всё горло, приказывая оглянувшемуся кобелю:
– Вперёд!..
Торон был давным-давно и строго приучен: хозяйские приказы следовало исполнять мгновенно и не артачась. В том числе самые странные. И даже тогда, когда дело, по всему, двигалось к драке. Пёс не раздумывая сиганул в воду – только мелькнул пышный хвост да взвилась раздуваемая ветром попонка… Коренга отстал от него ненамного. При лёгком теле у него были крепкие руки, которым опасность ещё добавила силы. Схватившись за борт, он рывком выдернул себя из тележки и улетел следом за псом, пока в воздухе ещё висели брызги, поднятые Тороном… Ему показалось, будто он рухнул в крутой кипяток.
Сегваны, оставшиеся на палубе, не стали стрелять им вдогон, потому что в этом было мало достоинства. Столпившись у борта, они с любопытством рассматривали тележку Коренги. Но тут их подстерегала ещё одна неожиданность. Когда кто-то наклонился поближе и протянул руку – внезапно зашевелилась корабельная лодка, лежавшая рядом на палубе. Из-под неё стремительно выскочил человек в лохмотьях… и с невнятным криком бросился опять-таки за борт. Наверное, ополоумевшему от страха дармовому гостю «Чагравы» помстилось, будто его заметили в ухоронке и собирались схватить.
Коренга к тому времени уже вынырнул, а Торон вытряхнул из ушей воду и деловито подплыл к хозяину, чтобы предложить ему схватиться за свой хвост. Так они всегда делали, когда вместе купались. Водичка, впрочем, была такая, что Коренга почти сразу перестал чувствовать пальцы. Он знал, что́ очень скоро сделает с ним эта вода. И, пока руки ещё худо-бедно повиновались ему, принялся торопливо распутывать завязки попонки.
– Ты сумеешь, – шептал он кобелю. – Ты сможешь. Попробуй… Только попробуй… Ты сможешь…
В это время с палубы «Чагравы» опять раздался смех комесов. На этот раз к веселью примешивалась брезгливость. Коренга понял: сегваны стали рыться в его тележке и наткнулись на черпачок. Он не ошибся. Посыпались непристойные шутки, после чего тележку… взяли за концы и, обрубив привязные верёвки, выбросили с корабля.
Вот это была нечаянная удача, настоящий подарок милостивой Хозяйки Судеб!.. Коренга ощутил, как отодвинулась казавшаяся неминуемой смерть, и яростно заработал руками, направляясь к тележке. Упала она, конечно, кверху дном и набрала прилично воды, но это было не страшно. Коренга знал: утонуть она не могла.
О том, что берег прятался где-то за горизонтом, он и думать не думал.
Кунс Сквире́п Чугушегг стоял на носу верного «Поморника» и хмуро смотрел вперёд, в открытое море. Ветер нёс и расчёсывал его роскошную бороду… Кто сказал, будто сбывшаяся месть сладка, а лучший запах на свете – запах трупа врага? Наверное, тот, кто тщился отомстить, да не сумел. На самом деле в исполненном отмщении нет ничего радостного, ничего, что возвышало бы душу. Только пустота – тёмная пустота, в которую неохота заглядывать.
Но это не означает, что месть не должна быть совершена…
Рядом с кунсом на скамье гребца примостился полнотелый юноша, называвший его отцом. В отличие от Двадцатибородого он смотрел назад, за корму.
– «Чаграва» подняла парус, – заметил он негромко. – Люди Ириллира уходят.
Сквиреп Чугушегг промолчал, и погодя юноша заговорил снова:
– Они не стали их подбирать.
Кунс только хмыкнул, дескать, чего и ждать от корабельной дружины, у которой был подобный вожак. Молодой комес повременил ещё и сказал:
– Мальчик не дотянет до берега, отец. Он ведь калека. А ты дал слово вождя, что больше никого не погубишь.
– У этого мальчика язык вперёд ума поспевает, – бросил через плечо Двадцатибородый. – Он оскорбил меня. И тебя.
Юноша улыбнулся.
– Но ведь он только правду сказал. Я тебе в самом деле не сын.
Кунс раздражённо обернулся:
– Верно, Эо́рия, ты мне дочь, а не сын, но…
Он не договорил. Поскольку одновременно с Эорией увидел нечто такое, отчего сразу забыл, что собирался сказать.
Там, откуда торопливо удалилась поставившая парус «Чаграва», на волнах ни дать ни взять забила крыльями громадная птица…
– Поворачиваем! – велел кунс.
Глава 14
Тайна кожаной попонки
Коренга плыл к болтавшейся вверх колёсами тележке, загребая руками с такой яростью, словно там его ожидало немедленное спасение. Сейчас он привычно вернёт тележку в должное положение, вычерпает воду, отвяжет спрятанное внутри двухлопастное весло и… Что, собственно, «и», он не помышлял. Ему вполне хватало нынешнего мгновения. Гребок, ещё гребок и ещё. Кисти рук были двумя немыми ледышками. Его всего пуще заботило, успели ли сегваны как следует порыться внутри, не разорили ли рундучки…
Опрокинутая тележка была уже рядом, когда Торон вдруг издал глухой, неприязненный рык. Коренга не обратил внимания на рычание пса, а зря. Последнее усилие поднесло его прямо к кожаному борту, он схватился за бездельно качавшееся колесо… И почти сразу получил очень чувствительный удар по пальцам. Такой, что боль достигла разума даже сквозь причинённое холодом онемение. Коренга отдёрнул руку и поневоле погрузился с головой, и в том состояла его удача, поскольку следующий удар, нацеленный в голову, смягчила вода.
«Что такое? Не Ириллир же действительно выбрался из мешка…»
Молодой венн про себя числил аррантского купца уже мёртвым, а потому чуть не заорал от внезапного страха. Он отпрянул и вынырнул, выплёвывая изо рта воду… И тут же выяснилось, что Ириллир, мёртвый или живой, был здесь ни при чём. Просто, покуда Коренга возился с собачьей попонкой и плыл к своей тележке, на неё успел ловко вскарабкаться человек в серых лохмотьях, тот, что прятался под лодкой на корабле. Коренга и не знал, что он тоже выпрыгнул через борт.
И вот теперь полночный крадун, которого он не выдал корабельщикам, стоял на коленях на округлом днище его, Коренги, тележки. И, оскалив зубы, замахивался увесистой короткой дубинкой. Глаза у него были откровенно безумные.
– Дурень, – сказал ему Коренга. – Нам только легче будет вдвоём! Я стану грести, а ты – воду вычерпывать!
Однако слова пропали впустую. Оборванец завизжал, словно одичавшее животное, к которому подошли слишком близко. Дубинка свистнула в воздухе. На самом деле тележка, обращённая в лодку, действительно без труда выдержала бы двоих, и это можно было понять с первого взгляда, но… для начала следовало обладать способностью трезво оценивать вещи. А этого от галирадского воришки, похоже, нынче требовать было нельзя.
– Слушай, ты… – снова начал было Коренга, чувствуя, как бесполезные ноги становятся не просто бесполезными, но вовсе превращаются в два ледяных камня и начинают утягивать в глубину.
Договорить ему не пришлось. Пока он подыскивал слова, могущие, по его мнению, достучаться до отуманенного страхом разума товарища по несчастью, за дело взялся Торон. Коренга с небывалой ясностью ощутил волну его гнева, а в следующий миг пёс рванулся вперёд. Широченные крылья с гулом ударили по воде, почти вырвав из неё отягощённое намокшей шерстью тело, и крадун остался цел только потому, что лишний вес помешал Торону взметнуться как следует. Пёсьи челюсти, разинутые отхватить половину лица, с лязгом захлопнулись в полувершке от человеческого носа. Крадун отшатнулся и с невнятным криком опрокинулся обратно в воду. Когти Торона проскребли по вощёной коже и соскользнули. Коренга давно отточенным движением схватил тележку под борт и перевернул, одновременно скользнув внутрь. Так, как он это проделал, другой человек, даже очень ловкий, управился бы навряд ли. Тут нужно было знать все особенности, все повадки лёгкого судёнышка, нужно было быть ему родным.
Неудавшийся захватчик вынырнул возле самого борта. Торон приподнял губу, но уже без гнева, скорее презрительно. Угрозы хозяину тот более не представлял, значит и карать было не за что. Тем более что крадун от пережитого ужаса плакал, точно ребёнок, которого во время купания расшалившиеся сверстники схватили за пятку из-под воды. У него были голубые глаза, и в них Коренга прочёл страх, стыд, отчаяние… Всё простительное и присущее человеку в смертельной беде. Безумной жажды продлить своё существование, наступив на голову другому, более не было. Знать, увещевание, предпринятое Тороном, оказалось гораздо действенней всего, что сумел бы выдумать Коренга!
– Залезай, – сказал молодой венн, хлопая по борту позади себя.
Собственная рука показалась ему безжизненной деревяшкой. Пальцы кое-как слушались, но внятного осязания не отдавали.
Тележка, зачерпнувшая изрядно воды, низко сидела в волнах. Крадун без труда вскарабкался на кормовой щит и распластался там, стуча зубами от холода пополам с испугом. Вряд ли он был сейчас способен молвить внятное слово. Коренга не глядя сунул ему гнутый из берёсты черпак для воды. Тот не взял, пришлось обернуться. Голодранец лежал, прижавшись лицом к плотной, твёрдой, как хороший луб, коже и всхлипывал, крепко зажмурив глаза. Делать нечего, Коренга сгрёб его за мокрые патлы и звучно приложил об эту самую кожу лбом:
– Дурень, воду вычерпывай!
Крадун, словно очнувшись, цепко схватил берестяной черпак и принялся за работу. Движения у него были дёрганые, судорожные, однако дело пошло. Мокрые рукава задрались, стало видно, что руки воришки были сплошь покрыты цветными наколками, сплетавшимися в замысловатую вязь.
«Живое узорочье…» – тут же вспомнил Коренга и мимолётно удивился не покинувшей его, оказывается, способности что-то сопоставлять…
Схватил змеившийся в воде поводок Торона – и могучий пёс потянул лодку туда, где, удерживаемая на поверхности надутыми кармашками-зе́пями, плавала сброшенная попонка. Крылья, которые она так успешно скрывала от слишком любознательных взглядов, вздрагивали на спине у Торона и то складывались, то наполовину раскрывались, силясь помогать движению тела.
Глава 15
На палубе
«Поморник» развернулся, перекладывая паруса, одним слитным движением океанской птицы, возмужавшей в потоках стылых ветров, под вечную колыбельную волн. Так разворачивается степной конь, давно слившийся с наездником в единое существо. Сегваны, ходившие под началом Сквирепа Чугушегга, почти не нуждались в указаниях кормщика. Одно слово «Поворот!» – и каждый знал, что ему делать.
Хищная морская птица описала круг и вернулась туда, где осталась выброшенная с «Чагравы» тележка. Здесь широкий парус был подвёрнут ради убавления хода, и воины кунса в некотором недоумении уставились через борт.
Вместо неуклюжей тележки их глазам предстала маленькая опрятная лодка, нёсшая двоих человек. Один, распластавшийся на корме, с такой поспешностью выплёскивал изнутри воду, словно от этого зависела его жизнь или смерть. Второй – безногий хозяин судёнышка – с молчаливой яростью орудовал двухлопастным гребком. Кажется, бешеная работа понемногу согревала его кровь, но опытные в гребле сегваны сразу усомнились, что парня, взявшего подобный разгон, хватит сколько-нибудь надолго.
Впрочем, их внимание тотчас приковали к себе вовсе не люди…
Перед лодкой, натягивая плетёный ремень, плыло невиданное существо. У него было тело крупного длинношёрстного волкодава, каких издавна пестовали в веннских лесах, и… громадные кожистые крылья, росшие откуда-то из лопаток. Эти крылья размеренно и мощно вздымались, загребая поровну воду и воздух, и перед носом лодчонки вскипал самый настоящий бурун.
Всё вместе двигалось со скоростью поистине удивительной…
В сторону приблизившейся «косатки» не обернулись ни люди, ни зверь.