– Виски?
В животе рвались динамитные шашки.
– Это же самогон!
– О да! – в голосе доктора Беннинга прорезался неожиданный энтузиазм. – Натуральный «лунный свет»[5]. Та же таинственная опалесценция, так же туманит разум, пробуждает причудливые фантазии и ведет за собой в бархатную тьму ночи… Юноша! Что вас интересует в первую очередь? Букет или эффект? Пейте!
По второму разу пошло легче. Добавки док не дал. Пожадничал, сквалыга. Нет, сжалился, налил все-таки.
Ну, до дна!
⁂Очнулся Джош в полночь. Не на столе, на кровати: узкой и жесткой. В окно лился самогон, в смысле, лунный свет. Спросонья Джош решил, что люстра ударила его не в грудь, а в голову. После докторского пойла голова просто раскалывалась. За стеной заливисто, с присвистом между рычащими басами, храпел Беннинг. Возле кровати стоял тахтон. В лунном свете он казался призраком.
Тьфу ты! Он и был призраком!
– Ты где был?! – напустился на него Джош.
К счастью, с тахтоном можно было говорить, едва шевеля губами или вообще не шевеля. Если каждый сколько-нибудь глубокий вдох – пытка, такая возможность – божий дар.
– Почему не помог?!
«Ты меня не звал. Хотел сам.»
Правда была горше яда. От нее Джош разозлился еще больше:
– Ты знал, что так случится! Знал!
С минуту тахтон молчал. Подыскивал нужное слово?
«Предполагал. С высокой долей вероятности.»
– Хоть бы предупредил! Друг, называется…
«Ты бы не послушал.»
– А ты бы предложил! Давай, мол, помогу!
«Я не предложил.»
– А мог бы! Как раньше…
«Я не мог. Ты не готов.»
– Предатель! Чей ты друг, мой или этой шлюхи?
Гнев притупил боль:
– Тоже считаешь меня слабаком?!
«Ты не готов.»
– К чему?!
«Ты не поймешь.»
– А ты попробуй!
«Ты раньше не вступал в конфликт с такими, как она.»
– С шансфайтерами?
«С такими, как она. С другими было просто. С ней – сложно. Раньше – просто. Сейчас – сложно. Раньше, сейчас. Сейчас, позже. Было, стало. Мне трудно объяснить. Вокруг слишком много путаницы. Я не мог помочь.»
– А ты бы попробовал! Постарался!
«Если бы я постарался, ты бы умер. Сердце не выдержало бы. Печень. Почки. Сосуд в мозгу. Ты не готов. У тебя есть много всякого слабого, что надорвалось бы. Не потом, не позже. Сейчас, сразу.»
– Так подготовь меня! В другой раз мы…
«Чтобы такие, как она, не видели тебя, как цель? Тебя нужно переделать. Перемешать было и стало, раньше, сейчас и потом. Это долгий труд. Не могу, могу, смогу. Невозможно, вероятно, обязательно. Шаг за шагом, отсюда туда.»
– Хватит болтовни! Я не хочу еще раз получить люстрой по ребрам.
«Понадобится много ночей.»
– Ночей?
«По ночам ты все равно спишь.»
До сих пор тахтон занимал тело Джоша, выпуская самого Джоша наружу, только ради конкретного дела. В таких случаях Джош его звал. Бывало, в минуту опасности тахтон кричал первым. Просил, требовал. Оглушительный шелест леса под натиском бури заполнял мозг Джошуа Редмана: «Позови меня! Попроси! Позволь…» Джош звал, просил, позволял. Отдавал тело во власть призрачного друга; ждал снаружи, сам бесплотный призрак-невидимка.
Когда дело было сделано, они снова менялись местами.
Еще никогда тахтон не предлагал впустить его просто так, когда Джошу не грозила опасность. Мне это нужно, сказал себе Джош. Друг меня подготовит. Тогда пусть только сунутся! Хоть эта шлюха, хоть кто другой!
Он представил себе шлюху, старую клячу. Увидел ее так ясно, будто она стояла у окна. Длинный пыльник с чужого плеча. Выцветший шейный платок. Мужские штаны из плотной саржи. Шляпа цвета болотного мха. Два револьвера справа, один над другим. Никто так не носит, кроме нее. Придет время, вашу мать, и можно будет сказать проще: никто так не носит, вообще никто.
– Что надо сделать?
«Позови меня. Пригласи войти. Разреши входить каждую ночь, пока ты спишь. Я займусь переделкой тебя.»
– Пока я буду спать?
«Пока ты будешь спать.»
А что, подумал Джош. Отличная идея. Я буду дрыхнуть без задних ног, а мой ангел-хранитель – переделывать меня для грядущих переделок. Переделка для переделок? Славная шутка, сэр! А проснусь – и тело снова мое. Я ведь ничего не теряю, верно?
«Верно…» – эхом прошелестел лес.
– Я тебя приглашаю. Входи каждую ночь, пока я сплю.
«Договорились.»
Он не думал, что заснет.
Не в первый раз Джошуа был снаружи. Он знал, как это бывает: чистый восторг, легкость, бессмертие. Знал, предвкушал, наслаждался. Табак, виски, женщины, трубка с китайским опиумом – ничто не шло в сравнение с этим ослепительным удовольствием. Возвращаться не хотелось, но тахтон входил, затем выходил, не задерживаясь надолго, и снаружи превращалось во внутри.
Преподобный Элайджа рассказывал про изгнание из рая. Верил ли Джош преподобному? Нет, не верил. Он знал, как это происходит, а знание не нуждается в вере. Он только не знал, что снаружи – в раю! – тоже спят. В конце концов, он впервые коротал ночь вне собственного тела. Оказалось, что да, спят.
В ту ночь ему впервые приснился ад.
Глава третья
Другой человек. – Чистая белизна. – Не трать патроны зря. – Чертова куча дерьма. – Джентльмен и лев. – Феб и сатир.
1
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
– И не надейтесь.
– О чем вы?
– Я не буду с вами стреляться.
– Что вы такое говорите, мэм?
– Вам хочется отомстить, мистер Редман? Не спорьте, я вижу, что хочется. Полагаете, за это время вы достаточно набили руку?
Парень улыбается. Сколько ему лет? Во время первой встречи Рут дала бы ему семнадцать. Сейчас – двадцать, максимум, двадцать два. Это невозможно, ему не меньше двадцати семи! «Я молодо выгляжу, мэм. Это мое наказание…» Мне тридцать, думает Рут. Выгляжу я на все сорок. Это мое наказание? Нет, это будни.
То, что она выглядит старше своих лет, никак не задевает Рут Шиммер. Ну, почти никак.
– Джошуа, мэм. Друзья зовут меня Джош.
– Мы друзья?
– Надеюсь. Вы не поверите, мисс Шиммер, но перед вами другой человек. Вы знали молокососа и грубияна. Я не умел обращаться с женщинами. С мужчинами, думаю, тоже. Ваш выстрел…
Он поднимает взгляд. Смотрит на люстру.
– Он вышиб из меня всю дурь. Вправил мозги! Если позволите, я бы хотел попросить у вас прощения за тот поступок. Недостойный поступок, мэм! Я…
Он еще что-то говорит. Горячится, взмахивает руками. Рут не слушает. Она смотрит, как посетители салуна, проходя мимо, здороваются с парнем. Смеются, касаются шляп, хлопают по плечу. Возможно, люстра и впрямь вернула мистера Редмана на путь добродетели. Если нет, Рут ничего не теряет.
– Пиво, – говорит она.
Парень запинается на полуслове. Румянец вспыхивает ярче пожара. Трудно жить, если краснеешь так быстро.
– Что, мэм?
– В тот раз вы помешали мне допить мое пиво. Угостите меня кружечкой, и будем квиты. Это вас устраивает?
– Виски, мисс Шиммер! Самый лучший виски, какой только найдется в «Белой лошади». Бутылку, а?
– Кружка пива. Этим мы ограничимся.
«Вы хотите меня унизить?» Рут прямо слышит, как он произносит эти слова. Она слышит, он не произносит.
– Лиззи! – кричит он через весь салун. – Два пива!
– Одно, – поправляет Рут.
– Два, Лиззи! Мэм, вы жестоки. Неужели вы запретите скромному помощнику шерифа выпить свою законную кружечку? Не исключаю, что я закажу повторить. Я…
Новый взгляд на люстру.
– Она не упадет, – заверяет Рут.
– Ну, не знаю. В вашем присутствии, мисс Шиммер… Нет, не стану врать. Знаете, почему я хожу в «Белую лошадь»?
– Потому что это лучший салун в вашей дыре?
– Это лишь одна причина. Вторая заключается в том, что я борюсь со своими страхами. В «Белой лошади» мне все время чудится, что чертова громадина, будь она проклята… О, извините! Я просто хотел сказать, что каждый миг жду…
– Что люстра вот-вот долбанет вас поперек груди?
– В яблочко, мэм!
– Это бывает. У многих, попавших под выстрел шансфайтера, сохраняются такие страхи. Что-то вроде фантомных болей. Ноги нет, но колено все еще ноет в предчувствии дождя.
– Вы меня успокоили! Страх – чепуха, главное, чтобы люстра оставалась на месте. Призна́юсь вам, что раз в месяц самолично проверяю, целы ли тросы.
Рут с удивлением отмечает, что смеется. Парень, ты опасен, думает она. Мы похожи на тетку с племянником – хорошо, если не на мать с сыном! Ты нравишься мне ничуть не больше, чем при первой встрече. Ты мне вообще не нравишься, но я сперва смеюсь, а потом замечаю это. «Вы не поверите, мисс Шиммер, но перед вами другой человек!» Я поверю, Джош. Поверю и буду бдительной.
Толстуха приносит заказ. В одной руке она держит три кружки пива, в другой – большую миску с кашей и говядиной. Говядина жесткая даже на вид. Каша такая крутая, что ее можно резать ножом, как хлеб.
Три кружки. На лице Джоша читается недоумение.
– Одну кружку заказала она, – Лиззи кивает, указывая на Рут. Заказ толстуха со стуком сгружает на стол. – Еще когда вошла. Кашу с мясом – тоже. Две кружки заказал ты. Что-то не так?
Разносчица говорит с Джошем, как с тугодумом. Наклоняется к парню, чуть ли не грудь в лицо тычет. Похоже, он ей нравится. Так она заигрывает. Странный способ, но Рут не считает себя знатоком в области ухаживаний.
– Отлично, Лиззи!
Щелчок пальцев. Монетка взлетает из руки мистера Редмана, блестит, приземляется обратно. Ныряет в кармашек платья Лиззи.
– Ах ты хитрюга! О, у нашей Лиззи ушки на макушке! Теперь тебе не придется бегать два раза…
Залпом он выпивает половину кружки.
Лиззи удаляется, всем своим видом демонстрируя неодобрение компании, с которой связался помощник шерифа. Бедра толстухи колышутся, как борта военного корабля, делающего разворот перед сокрушительным залпом.
– Скажите, мистер Редман…
– Джош! Умоляю, Джош!
– Хорошо, – Рут сдувает пену на пол. – Скажите, Джош, не приезжал ли в Элмер-Крик некий джентльмен по имени Бенджамен Пирс? Мы договорились о встрече.
– Рад вам помочь, мэм! Он приехал позавчера.
– Снял комнату?
– Нет, мистер Пирс остановился в Гранд-Отеле.
– Где это?
– Свернете за фостеровским магазином направо. Дальше по Ривер-роуд, третий дом от угла. Двухэтажное здание с плоской крышей и широкой верандой. На первом этаже – ресторанчик для постояльцев.
– Там кормят лучше, чем в «Белой Лошади»?
– Да. Между нами, это нетрудно. Кормят лучше, но цены заметно выше. Если вы не стеснены в средствах, рекомендую остановиться там же. Не сочтите за любопытство, но кто он вам, этот мистер Пирс?
– Почему вы спрашиваете?
– Буду говорить прямо, мэм…
– Рут. Зовите меня Рут.
– Вы шансфайтер, Рут. Охотница за головами. Непростыми головами, замечу. Мистер Пирс не похож на бандита, и все же… Меньше всего я бы хотел, чтобы в Элмер-Крик началась заварушка. Как видите, мой интерес чисто служебный. В противном случае я не стал бы вас тревожить.
Что выбрать, думает Рут. Одно из двух. Что?
Выбор сделан.
– Бенджамен Пирс – мой отчим. Моя мать вышла за него замуж после смерти отца. Я тогда была младше, чем вы во время знакомства с люстрой. Вы удовлетворены, Джош?
– Целиком и полностью! Падчерица явилась в наш городишко, чтобы пристрелить собственного отчима? Нет, в такое не поверит ни один судья!
Шутит, отмечает Рут. Ну, как умеет.
Этого парня следует взять на заметку. Бандиты легче легкого становятся шерифами, оставаясь бандитами. Ласковые да благодарные, они стреляют в спину, потому что в лицо боятся. Вторая встреча в одном городе? В одном и том же салуне? Рут не любит совпадений. Всякий, избравший ту же судьбу, что и она, знает: случайные совпадения редко бывают случайны.
Взгляд шансфайтера. Талант шансфайтера.
Слушая вполуха болтовню парня, Рут Шиммер смотрит на помощника шерифа. Смотрит так, как умеет. Так, словно намерена без промедления выхватить «Молнию» из кобуры и стрелять на поражение. Впервые в жизни она смотрит так, будто вот-вот выстрелит, не собираясь стрелять.
«Вы не поверите, мисс Шиммер, но перед вами другой человек…»
Мистер Редман больше не похож на схему разделки коровьей туши. Нет областей: светлых, красных, темных. Нет песка и пепла, розы и пурпура, раннего вечера и поздней ночи. В контуре, обозначающем границы мистера Редмана, которого друзья зовут Джошем, кипит чистая белизна. Катятся снежные волны, искрят, слепят взор. Ни единого пятна темнее парного молока из-под коровы.
Захоти Рут пальнуть из «Молнии» – не нашла бы куда.
– Что с вами, Рут? У вас такой вид, будто вы увидели привидение.
– Ничего. Все в порядке.
– Знаете, что я вам скажу? Это покажется странным, но вы тоже не слишком-то изменились со дня нашего знакомства. Я часто вспоминал о вас, представлял, как вы стоите тут с револьвером…
Джош наклонился вперед:
– И вот сейчас я вижу: вы точно такая же, какой были.
Лжет, подумала Рут. Или не лжет.
Это смотря о чем он говорит.
⁂На улице она перебрала воспоминания, как нищий – мелочь. Чистая, ослепительная белизна. Ни одного темного пятна. Что-то еще? Она что-то упустила?
Тень.
Зыбкая тень рядом с помощником шерифа.
«Вы не поверите, мисс Шиммер, но перед вами другой человек…»
Другой, не другой, думает Рут. Джошуа Редман, кем бы ты ни стал, ты по-прежнему терпеть не можешь одиночества. Душа общества, миляга-парень, улыбка до ушей. Кто поверит, что тебе жизни нет без своего воображаемого друга?
«Не трать патроны зря, – шепнул дядя Том. – Пустое дело, девочка.»
Иногда Рут думала, что и ей неплохо было бы обзавестись воображаемым другом. Кем-то вроде дяди Тома. Вот уже девять лет и три месяца покойный Томас Шиммер мог быть ей только воображаемым другом.
Одиночество не снаружи. Оно внутри.
2
Джошуа Редман по прозвищу Малыш
– Давно рванул на закат?
Шаткий стул издает жалобный стон. Вздрагивает стол: Сэм Грэйв с размаху грохает на него кружку пива. Шапка пены сползает на столешницу.
– Шутишь? Только начал.
– Врешь!
– Вторую пью! Господь свидетель, вторую…
Джош салютует приятелю початой кружкой.
– Догоню, – рокочет Сэм. – Не уйдешь. Понеслась!
И ревет, как бугай весной:
– Лиззи! Пивка старику Сэмми!
Этот догонит, сэр! Не извольте сомневаться! Неужели вы хотите, чтобы слуги закона трудились в поте лица, умирая от жажды? Стыдитесь! А лучше присядьте рядом, скоротайте вечерок. Видите, тут даже плевательницы есть. Приличное заведение, сэр!
И, кстати, не пивом единым…
– Лиззи, дорогуша! Кукурузки нам! Жареной с солью!
Сэм в доле:
– На двух бизонов! И бобов с подливой.
После ухода мисс Шиммер народ как с цепи сорвался. Валит в «Белую лошадь» толпой. Дробный перестук игральных костей. Шлепки карт. Стрекот рулетки. Закрыть глаза, прислушаться, так не салун, а летний луг. Топочут жеребята, стрекочут цикады, шлепает лапами пес, вымокший в ручье.
А накурено-то! Нет, не луг. Труба паровоза.
– Ставок больше нет!
Бутылка звякает о край стакана. Булькает виски. Гул голосов вздымается к потолку, забивает уши щекотным бормотанием. Фигуры завсегдатаев, как моряки с разбитого корабля, тонут в пластах табачного дыма. Словно тут палили из дюжины стволов! Джош достает заранее свернутую самокрутку. Сэм – дешевую коричневую сигарку. Сует в рот: точь-в-точь палец прикусил! Чиркает спичкой, наклоняется через стол, дает прикурить.
– Дерьмо какое-то, Джош. Богом клянусь, дерьмо.
– Что? Где?
– Чертова куча дерьма, говорю. Нюхом чую.
Джош кашляет: дым встал поперек горла. И это говорит Сэм Грэйв, самый счастливый человек на свете?! Сэм по-прежнему улыбается, но в глазах Сэма нет и тени веселья. И ноздри раздуваются, как у бродячего пса, почуявшего опасность.
– Ты о чем?
– Оглянись. Разуй глаза. Прочисти уши.
– Что тут смотреть? Что слушать?
Сэм молчит.
Лиззи приносит заказ. Джош хрустит соленой кукурузой. Ладно, думает он. Хорошо, я смотрю. Слушаю. Дурацкое занятие, но раз тебе приспичило…
Сэм не мешает. Курит, ждет.
– …переселенцев на дороге грабанули.
– Второй раз за неделю!
– На ферму к Стоксонам наведывались. Стоксоны их свинцом угостили. Так эти, когда удирали, кричали, что ферму спалят!
– Совсем обнаглели!
– Куда шериф смотрит?!
– Я из дома без дробовика ни ногой!
– Револьвер купи. А лучше винчестер.
– Как по мне, заряд картечи в пузо…
– Ты пока свой дробовик достанешь…
– Проверим?
Скребут по полу отодвигаемые стулья.
– Эй, вы там!
– Прекратить!
– С ума посходили?
– Убрали стволы! Убрали, я сказал!
Револьвер Сэма остается в кобуре. Джош едва сдерживается, чтоб не достать свой: ладонь нашаривает рукоять. Два мордатых бородача, похожих, как братья – братья и есть! – оторопело таращатся на помощников шерифа.
– Да мы что…
– Мы ничего…
– Мы просто…
Уставились друг на друга:
– И правда, Гил. Что это на нас нашло?
– Не знаю, Фрэнк.
– Прости, погорячился…
– Да ну тебя…
– Угомонились?
– Да, сэр!
– Все в порядке, Малыш!
– Бес попутал!
– Помрачение нашло…
Драчуны возвращаются за стол. Ладони они держат подальше от оружия. Будто боятся, что оно само прыгнет им в руки.
– Видел? – спрашивает Сэм.
Ответить Джошу не дают.
– Сучий потрох!
– Я тебе покажу, как мухлевать!
Движение смутных фигур. В табачном дыму, в дальнем конце салуна. Не сговариваясь, Джош с Сэмом спешат туда, лавируют меж столами. Кого-то толкают, кому-то наступают на ногу. Льется на пол пиво из опрокинутых кружек. В спины хлещет грязная брань.
И это «Белая лошадь»? Даже в «У Счастливчика Джо» не каждый вечер такое случается! Прав был Сэм: чертова куча дерьма!
Возле карточного стола – свалка. С полдюжины человек яростно дубасят седьмого, лежащего на полу. Толкаются, мешают друг другу. Один, не сумев добраться до хрипящей жертвы, от души дает по зубам набегающему верзиле. Верзила стремился присоединиться к расправе; вот, присоединился. Люди вскакивают из-за столов. Кто-то схватился за револьвер…
Оглушительный грохот выстрела.
Отдача дергает руку. Дикий визг шлюхи со второго этажа. Туда, в потолок, ушла пуля. На миг Джош замирает от беспочвенного страха. Чудится: вот сейчас с металлическим звоном лопнет трос. Тяжеленная люстра качнется убийственным маятником…
Всё замирает вместе с Джошуа Редманом. Ничего не происходит.
Вообще ничего.
– Прекратить!
Миг, другой. С неохотой распадается куча мала́. На четвереньках люди ползут прочь, встают на ноги, отряхиваются. Моргают, утирают пот. Один лежит на полу: скорчился, прижал руки к лицу, колени подтянул к животу.
Жалобно скулит.
Жив, уверяется Джош.
3
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
«Универсальный магазин Фостера».
Витрина вымыта до блеска, товар купается в вечерних сумерках. Охотничьи ножи. Фарфор из Англии. Стопка жестяных мисок. Фальшивое столовое серебро. Зубной порошок за четвертак. Шкатулка с нитками и иголками. Сапоги из воловьей кожи. Портняжные ножницы.
Два манекена: дама и джентльмен. Шляпка с перьями. Шляпа-котелок, как у фотографа провинциальной газеты. Рут представляет себя в модной шляпке. Дергает щекой: у нее это обозначает улыбку.
Идет дальше.
Ривер-роуд. Гранд-Отель.
Холл. Стенные панели из мореного дуба. Тканые обои с узором. В углах под потолком – ажур паутины. Пол следовало бы вымыть. За конторкой – молодой человек в черном костюме гробовщика. На носу очки, в руке – записная книжка в сафьяновом переплете.
Должно быть, сын владельца.
– Комнату, мэм? Есть свободные на первом этаже.
– Где остановился мистер Пирс?
– А-а, – улыбка гаснет. В Рут больше не видят клиентку. – Второй этаж, номер сорок пять.
Лестница. Скрип ступеней. Точеные перила. На площадке между первым и вторым этажами скучает мужчина хрупкого телосложения. Шляпа с узкими полями надвинута на лоб. Из-под шляпы блестят глаза: живые и цепкие.
Одет мужчина как джентльмен. Поизносившийся джентльмен, мысленно уточняет Рут. Швы засалены, ткань вытерта. На сюртуке видна умелая штопка. Вместо шейного платка – витой шнурок с серебряной пряжкой. На пряжке бирюза.
– Это вы спрашивали мистера Пирса, мэм?
Рут молчит. Смотрит.
– По какому делу?
Рут молчит. Она знает таких хрупких. К несчастью, они бывают очень быстрыми. Ответить? Объясниться? Уйти? Не надо было соглашаться на эту встречу. Следовало отказать сразу.
Зачем она провоцирует хрупкого?!
– Вы, должно быть, мисс Шиммер, – джентльмен освобождает дорогу. Он невозмутим, как если бы Рут ответила на все его вопросы. – Мистер Пирс предупреждал меня о вас. Я думал, вы зайдете еще до полудня.
Значит, предупреждал. Ясно, почему хрупкий не вскипел. «У моей падчерицы скверный характер, дружище! Если заявится тощая крокодилица и станет пучить на тебя зенки, не спускай ее с лестницы. Полагаюсь на твою выдержку…»
– Проходите, мистер Пирс ждет вас. Постучите в дверь, прежде чем войти. Мистер Пирс может быть неодет.
– У него женщина?
Язвительность Рут пропадает втуне:
– Нет, он один. Мистер Пирс принимал ванну с дороги.
Когда отчим приехал в Элмер-Крик? Позавчера, сказал Джошуа Редман. И все это время плещется в ванне? Пожалуй, перебор. Или выдумка хрупкого, опасавшегося, что Рут войдет без стука.
– Ничего личного, – говорит хрупкий ей вслед. – Работа.
Коридор. Обои в цветочек. Светильники на стенах. Дверь. Цифры из бронзы: сорок пять. Хороший калибр, убедительный.
– Пирс? – Рут входит без стука.
Детский вызов, нелепый. Ей стыдно, кровь стучит в висках. Почему присутствие отчима – да что там! Одно упоминание о нем! – превращает Рут Шиммер в тупицу, доверху наполненную бессмысленной дерзостью?
«Потому что ты винишь его в смерти отца, – отвечает дядя Том. Случалось, Рут донимала дядюшку запоздалым раскаянием. Сперва честила отчима на все корки, проклинала, грозилась, что убьет мерзавца при первой же возможности, а после каялась, глотая слезы. – Он не виноват, но ты глуха к доводам разума.»
– Ты уже помылся?
– Рут, девочка моя!
Вот уж не девочка, злится Рут. И не твоя.
Отчим распахивает объятья ей навстречу. Этим он и ограничивается, понимая, что обниматься с ним не входит в планы Рут. Бенджамен Пирс похож на благородного льва с книжной иллюстрации. Пышная грива волной зачесана назад. Борода аккуратно подстрижена. Бакенбарды шире, чем полагалось бы при такой бороде. В гриве ни единого седого волоска. Иней тронул лишь бороду по обе стороны подбородка.
Широкие плечи. Длинные ноги.
Рут вспоминает помощника шерифа. Теперь ясно, почему Джошуа Редман не понравился ей хоть при первой встрече, хоть при второй. Рут не любит красивых мужчин. Рут не любит мужчин, которые выглядят младше своих лет. Дядя Том был красив, но это совсем другое дело. Исключение. И выглядел он на все свои годы, без скидки и снисхождения.
«Это потому, детка, – слышит Рут голос дяди Тома, – что ты выглядишь старше своих лет. Это потому что ты не слишком хороша собой, в особенности, когда смотришь волком. А еще это потому что твоя мать, овдовев, вышла замуж за мистера Пирса. Ты ведь хотела, чтобы она вечно омывала слезами могилу первого мужа? Тебе надо пересмотреть свои взгляды, детка. Ты превращаешься в отвратительную брюзгу. Злобная карга с парой дружков-револьверов, вот кто ты.»
После смерти дядя Том режет правду-матку без стеснения. При жизни он был сдержанней. Он – да, зато Рут никогда не отличалась сдержанностью.
4
Рут Шиммер по прозвищу Шеф
(четырнадцать лет назад)
Когда мать сообщила дочери, что выходит за Бенджамена Пирса, Рут закатила натуральную истерику.
В шестнадцать лет второй брак матери – предательство. Оно вопиет к престолу Господню. Твой отец погиб; ты видела, как это случилось. Да, ты видела трагедию не до самого финала. Тебя пинком вышвырнули из зрительного зала в конце пятого акта. Но признайся: тебе хватило с лихвой. Твой отец – герой. Ты уверена, что будешь оплакивать его до тех пор, пока небо не упадет на землю. Ты ждешь от матери скорби в десятикратном размере. И вдруг – через месяц свадьба, в усадьбу съедутся гости, я заказала тебе новое платье, дитя мое.
У тебя вырвали сердце и скормили собакам.
«И башмаков еще не износила, – кричала Рут матери. Под ногами хрустела битая посуда, – в которых шла за гробом мужа! Как бедная вдова, в слезах… О боже! Как можно сравнить этих двоих? Феб и сатир!»