Сад твоей души

– Нет, нет Олег Александрович, – стал быстро говорить Виктор Иванович. – Мы как раз готовили материал к вашему приходу.

– Да? – с удивлением спросил он.

– Я думаю, что вам стоит сначала все просмотреть, а потом Ольга Николаевна введет вас в курс событий, – таинственно проговорил Виктор Иванович, представляя нас друг другу.

Молодой профессор подошел к столу, на котором мы разложили гравюры, и стал их рассматривать. По мере просмотра гравюр выражение его лица менялось, и в конце его взгляд напоминал гончую, которая взяла след.

– Господи, откуда это у вас? – только и смог спросить он.

– Все вопросы к Ольге Николаевне, – ответил мой учитель.

И я повторила, под удивленный взгляд нового знакомого, свою историю, опустив только деталь, что третью гравюру я украла из библиотеки Союза архитекторов. Мне не хотелось его этим шокировать. Пока.

– А теперь давайте мы введем вас в курс проблем, – предложил Виктор Иванович. – И расскажем, что нам удалось узнать, исходя из этих материалов.

– Если принимать во внимание статью журналиста Щеглова, – продолжал Виктор Иванович, – а это подтверждается заметкой профессора Громова, в чьей коллекции хранится центральная гравюра, то существует план парка, составленный членом тайного общества, в котором спрятаны сокровища. Щеглов опирался в своей гипотезе на донесения агентов тайной канцелярии. Источник профессора Громова нам неизвестен. В этих же донесениях есть упоминания об архитекторе Василии Ивановиче Баженове. Также известно, что он был масоном.

– Это так, – подтвердил Олег Александрович. – По одной из версий, Екатерина Вторая предала его опале за то, что он хотел ввести наследника престола цесаревича Павла в масонскую ложу.

– Тогда анаграмма VB в восьмиугольнике может быть анаграммой Баженова. Он является одним из предполагаемых авторов Инженерного замка, двор которого в плане имеет восьмиугольник, – высказала я свое предположение.

Виктор Иванович кивнул в знак согласия.

– А восьмиугольник, с точки зрения символизма, очень интересная фигура, – также кивнув в знак согласия, сказал Олег Александрович, – как и цифра восемь.

– Да? – с удивлением спросила я.

– Восьмиугольник – первая стадия начала превращения квадрата в круг, – стал объяснять профессор, и, что мне понравилось, без назидательно-менторских интонаций. – Если отдельно рассматривать значение квадрата и круга, то квадрат символизирует мужское начало и процессы, проходящие на Земле, а круг – женское и, следовательно, является аллегорией высшего мира. В церковной архитектуре преобразование квадрата в круг или круга в квадрат олицетворяло трансформацию сферической формы Небес в квадратную форму Земли и наоборот. Также во времена Возрождения геометрическая задача квадратуры круга являлась алхимическим символом трудности созидания божественного совершенства из земных материалов. А розенкрейцеры занимались алхимией.

– А цифра восемь, что означает она? – с интересом спросила я, заметив, что и Виктора Ивановича заинтересовал рассказ профессора.

– Кто познал тайну десяти чисел – владеет сокровенными знаниями о первопричине всех вещей, – с воодушевлением продолжал Олег Александрович, видя наш искренний интерес. – Восьмерка является символическим выражением числа бесконечности на Древе жизни. В плане духовного развития восьмерка – это цель посвященного, прошедшего семь ступеней, или Небес, и поэтому восемь – символ обретенного рая, возобновления и совершенного ритма. А также, как круг и квадрат, восьмерка символизирует пары противоположностей.

– Никогда не задумывалась о таких вещах, – честно призналась я новому знакомому, – и не соотносила эти понятия с архитектурой.

Олег Александрович только улыбнулся в ответ.

– Видите, Ольга Николаевна, как я вам и говорил, без специалиста нам не справиться, – после некоторого молчания произнес Виктор Иванович.

– Олег Александрович, вы не против того, что мы втянули вас в решение этой головоломки? – с улыбкой обратилась я к профессору.

– Нет, Ольга Николаевна, честно говоря, я мечтал о чем-то подобном, – ответил мне Олег Александрович. – И приму в этом участие, куда бы это расследование ни привело.

– Тогда вернемся к нашему первому пункту. Кто может быть автором этих гравюр, и когда предположительно они были созданы? – сказал Виктор Иванович, беря в руки центральную гравюру с общим видом партера.

– Пока мы вас ждали, я просмотрел некоторые книги и хочу поделиться с вами своими мыслями, – продолжал Виктор Иванович, отложив в сторону гравюру и взяв листы со своими пометками. – В 1796 году должность профессора при Академии художеств занял известный в то время гравер Клаубер, приглашенный из Аугсбурга. В 1797 году на престол восходит Павел Первый, в этом же году по его указу в Академии художеств создается особый гравировальный ландшафтный класс, который и возглавил наш профессор. Клаубер не только имел много учеников, но и поднял русскую гравюру на небывалую высоту. Но это еще не все: в этот же год вице-президентом Академии художеств Павел назначает Василия Ивановича Баженова, нашего старого знакомого. И я думаю, что это не просто совпадение.

– А мог ли Клаубер быть масоном? – спросила я, глядя на Олега Александровича.

– Такой вариант возможен, – ответил профессор. – Он приехал в Россию из Европы, а там в это время был расцвет тайных обществ. Это коснулось и Американских Штатов.

– В продолжение нашей темы могу добавить, – продолжал Виктор Иванович, – что в 1799 году неожиданно умирает архитектор Баженов. А в ночь с 11 на 12 марта 1801 года по новому стилю, как вы помните, от рук заговорщиков в Инженерном замке погибает император Павел. В это же время в Академии художеств прекращает свое существование особый гравировальный ландшафтный класс, вместо него образуется гравировальный класс, который возглавил ученик Клаубера Уткин, а сам Клаубер исчезает.

– Тогда, исходя из этих данных, мы можем сделать предварительный вывод, что автором нашего таинственного партера мог быть или Баженов, или Клаубер, или кто-то из приближенных учеников, – сказала я, глядя на лист, на котором было увеличенное изображение анаграммы VB в восьмиугольнике.

– Или это результат совместного творчества архитектора и гравера, – высказал свою мысль Виктор Иванович. – И время создания этих гравюр не позднее 1800 года.

После насыщенной беседы мы замолчали. За окнами на город тихо опускались зимние сумерки. На Петропавловской крепости включили подсветку, и ее силуэт сиял на фоне ультрамаринового неба. Мы не заметили, как наступил вечер.

– Ну что же, наш сегодняшний разговор принес свои плоды, – стал подводить итоги Виктор Иванович. – Теперь, молодые люди, вам надо выработать план дальнейших совместных действий.

– А вы разве не будете принимать в этом участие? – с удивлением спросила я своего учителя.

– Оленька, я уже стар для таких приключений, – с улыбкой ответил Виктор Иванович. – Но вы держите меня в курсе событий. И по мере своих сил я буду вам помогать, посмотрю еще кое-какие бумаги.

– Виктор Иванович, мы забыли об одной немаловажной детали: не хватает, судя по главной гравюре, еще двух фрагментов плана, – сказал Олег Александрович, рассматривая гравюры. – Где они могут быть?

– Это неизвестно, но, может быть, по ходу развития событий мы сможем это выяснить, – ответил Виктор Иванович.

– Тогда, я думаю, пора откланяться, – заметил Олег Александрович.

Я стала складывать наш материал, а также взяла листы с пометками Виктора Ивановича, которые он мне предложил забрать с собой.

Виктор Иванович сказал, что еще немного поработает, так как скоро надо сдавать тезисы доклада к научной конференции, которая будет проходить в Эрмитаже.

– Без этих двух фрагментов, мы вряд ли сможем решить эту головоломку, – проговорила я, когда мы вышли на Дворцовую набережную.

– Это верно. Но кто ищет, тот найдет, – с мужским рационализмом спокойно ответил Олег Александрович.

– Ловлю вас на слове, – улыбнулась я.

Профессор предложил проводить меня до дома, когда узнал, что я живу на Галерной улице, недалеко от Медного всадника.

– Мне еще надо вернуться в университет, но я могу перейти через Неву по мосту-дублеру. При сидячем образе жизни лишняя прогулка не повредит, – пошутил Олег Александрович. – А почему вас заинтересовали эти гравюры, Ольга Николаевна?

– Я закончила архитектурный факультет Академии художеств и параллельно занималась историей искусства, одним из моих педагогов был Виктор Иванович, но мои родители – архитекторы, и архитектура всегда была мне ближе, – стала рассказывать я. – Архитектором я быть не хотела. Но смогла найти область, которая объединяет и архитектуру, и скульптуру, и живопись – садово-парковое искусство. Этот партер слишком необычен, чтобы я могла его пропустить. А остальное – воля провидения.

– Это верно. Ольга Николаевна, вы не могли бы просветить меня относительно основных моментов, связанных с историей парков? – спросил меня мой спутник.

– Хорошо.

– А почему вы заинтересовались тайными обществами? – через некоторое время задала я встречный вопрос своему собеседнику.

– Запретный плод сладок, – с улыбкой ответил профессор. – Меня всегда привлекали тайны, а что может быть более таинственным, чем тайные общества.

Вскоре мы подошли к моему дому. И я предложила Олегу Александровичу прийти завтра ко мне домой – прослушать краткую лекцию по истории садово-паркового искусства с использованием наглядного материала из моей домашней библиотеки, а также ознакомиться с оригиналами гравюр.

– В три часа вас устроит? – спросила я. – С утра мне надо в издательство по поводу моей книги, а у вас, наверное, лекции.

– Да, устроит. Приятно было познакомиться, Ольга Николаевна, – с галантным поклоном попрощался мой новый знакомый. – До завтра.

Вечером, не спеша поужинав, я решила подготовить материал к завтрашнему приходу Олега Александровича, так как не знала, сколько времени мы будем обсуждать с Надеждой Сергеевной макет книги. Лучше приготовиться заранее.

А так как Денис дал мне время на сбор материалов по Баженову, то я решила пока ему не звонить. Но я не сомневалась, что, если у него появится новая информация, он меня обязательно известит.

На следующий день в одиннадцать часов я уже сидела в кабинете редактора. Макет книги был полностью готов, и к двенадцати часам, когда с Петропавловки раздается выстрел пушки, извещающий горожан, что в Петербурге наступил полдень, мы с Надеждой Сергеевной пришли к единогласному решению, что книгу можно отправлять в типографию.

– Ну что же, Ольга Николаевна, я думаю надо уже договариваться с секретарем секции ландшафтной архитектуры Союза архитекторов о проведении презентации вашей книги. Если в типографии не будет задержек, то в марте книга выйдет в свет, – говорила Надежда Сергеевна, положив руки на макет книги.

– Хорошо, – ответила я, испытывая удовлетворение от того, что работа наконец-то завершена. – На днях зайду в Союз, чтобы секретарь внесла презентацию в план мероприятий секции в апреле.

Выйдя из редакции, я решила купить бутылку шампанского, чтобы вечером отметить это событие. Тогда надо позвонить Серовым и пригласить их. Сказано – сделано. По дороге домой я зашла в элитный винный магазин на Конногвардейском бульваре за шампанским, а также заскочила в магазинчик под площадью Труда купить кошачий паштет – Ромео тоже заслужил праздник. И сделав круг по набережной, к двум часам была дома.

Олег Александрович оказался человеком пунктуальным, так как ровно в три часа раздался звонок домофона. Я пошла открывать дверь под удивленный взгляд Ромео, который спрыгнул с дивана и сел посреди комнаты.

– Добрый день, Ольга Николаевна. Как прошла встреча в издательстве? – поинтересовался мой гость, снимая пальто.

– Книга пошла в типографию, – ответила я, радуясь, как ребенок.

– Поздравляю, это всегда приятное событие, – с улыбкой сказал профессор, краем глаза, чтобы было не очень заметно, разглядывая мое жилище.

– Проходите в комнату, я уже приготовила материал, – проговорила я, пропуская Олега Александровича вперед.

– Какой у вас кот, – с восхищением сказал профессор, смотря на Ромео, сидящего на середине комнаты, как египетское изваяние, и не спускавшего своих сапфировых глаз с вошедшего незнакомца.

– Это мой доморощенный философ Ромео. Кофе? – предложила я.

– Да, не откажусь, – ответил он, беря в руки книгу В. Я. Курбатова «Всеобщая история ландшафтной архитектуры».

– А я по натуре собачник, – продолжил Олег Александрович.

– У меня до Ромео были две собаки, последняя, Джон, прожила пятнадцать лет, – ответила я, разливая нам кофе. – Но собака требует большего внимания, чем кошка. Коты более независимы.

– Это верно, – согласился профессор. – Поэтому сейчас я не могу завести пса, все время забирает работа.

И пока пили кофе, мы вспоминали забавные истории из жизни наших четвероногих питомцев, что помогло сгладить неловкость от первых минут общения.

– Вы хотите сначала посмотреть оригиналы наших гравюр или прослушать лекцию, – спросила я Олега Александровича, убирая со стола посуду, чтобы освободить место для книг.

– А давайте мы попробуем это совместить, – предложил мой собеседник, выкладывая на оставшееся свободное место на столе наш материал.

– Согласна.

– Мы начнем наше путешествие по истории садов и парков с XII–XIII веков, когда в Европе появились первые регулярные сады при монастырях, – начала я свой рассказ. – Хотя садово-парковое искусство зародилось еще во времена первых фараонов Древнего Египта, мы не будем затрагивать этот временной пласт. Если вы захотите ознакомиться с этим периодом, то могу порекомендовать книгу Ожегова «История ландшафтной архитектуры». Начнем с того, что ближе к нашим находкам.

Олег Александрович кивнул, соглашаясь.

– Монастырские сады были трех типов. Первый тип – сад в ограде монастыря, декоративно-символический по своему характеру. Второй тип – так называемые хозяйственные сады, которые включали в себя огороды и фруктовые посадки. И третий тип – сад за оградой, связанный с представлением о Священной роще, – продолжила я свой рассказ, одновременно раскрывая книги на нужных мне страницах. – Композиция сада отражала христианские символы. Сад в ограде монастыря, так называемый «Сад ограждений», символизировал изолированность от греха и спасение. Ограда сада – это охрана от греха, а также являлась символом небесной чистоты. Сад имел прямоугольную или квадратную форму, по главным осям проходили крестообразные аллеи, в центре пересечения располагался фонтан, который символизировал жертвенность жизни Христа, или розовый куст – символ Богоматери. Позже распространенным элементом сада стал лабиринт, символизирующий крестный путь Христа, до этого первоначально изображавшийся только на полу храмов.

Сказав это, я замолчала, уставившись на нашу гравюру.

– Да, крест и роза, – произнес Олег Александрович, озвучивая мою мысль.

– Это только подтверждает мою догадку, – через некоторое время сказала я, пытаясь собраться с мыслями.

– Какую?

– Автор наших гравюр был знаком с символикой средневековых садов. В том числе с гравюрами дю Серсо, – проговорила я, перелистывая книгу, чтобы показать эти гравюры Олегу Александровичу.

– А в чем их особенность? – спросил меня профессор.

– Большая часть замковых садов XVI века не сохранилась. Но мы можем представить, как они выглядели, по гравюрам Жака Андруэ дю Серсо. Эти сады располагались на территории замка, но также имели свои стены. По контуру сада шла рядовая посадка деревьев. Партер имел прямоугольную форму, и его границы отмечались стриженым буксом. Внутри партера из декоративных цветов создавался сложный геометрический рисунок. В центре пересечений аллей располагались фонтаны или скульптуры. Все это мы видим на наших гравюрах. Но что это может означать, я не знаю.

– А разве нет книг, в которых описывается символика партеров? – с удивлением спросил меня Олег Александрович.

– К сожалению, нет, – с грустью ответила я. – В основном архитекторы-исследователи анализируют планировку исторического регулярного сада, обращают внимание на структуру плана, композиционную взаимосвязь элементов, а также на особенности визуального восприятия сада с различных точек. Аллегория и символизм сада, как правило, не рассматривались в их исследованиях. И поэтому философско-символические особенности садов нам сегодня не понятны. Мы многое забыли из прошлого и воспринимаем сейчас только то, что доступно нашему восприятию.

– Да, с этим я согласен, – сказал Олег Александрович.

– Но, на наше счастье, до нашего времени сохранился, правда, в отреставрированном виде, сад Вилландри. В нем можно выявить характерные черты садов французского Возрождения, на которые оказали влияние как замковые сады XVI века, так и сады итальянского Возрождения. А аллегория символов Вилландри достаточна, проста и доступна нашему восприятию.

– Хорошо, рассмотрим то, что доступно нам на данный момент, – философски заметил профессор и приготовился слушать дальше мой рассказ.

– Итак, замок Вилландри в первой половине XVI века принадлежал министру финансов короля Франциска I, Жану Бретону. В 1754 году его покупает маркиз Кастеллане, посол Людовика XV, и разбивает сад с террасами в классическом духе. Но в начале XX века замок Вилландри покупает известный ученый – доктор Иохим Карвалло и восстанавливает сад в стиле замковых садов французского Возрождения. Сад Вилландри… – только я перешла к самой интересной части рассказа, как была вынуждена прерваться из-за телефонного звонка.

– Извините, – сказала я и сняла трубку. Звонил Денис.

– Хорошо, что ты позвонил. Я собиралась вам звонить и пригласить на ужин, – произнесла я, но Денис меня перебил и стал быстро тараторить.

– Повтори еще раз, – попросила я его, не замечая, что от волнения стала ходить по комнате кругами. – Хорошо, буду вас ждать, – ответила я Денису и отключила телефон.

Олег Александрович с удивлением смотрел на меня.

– Не знаю, как сказать. Это звонил Денис Серов, это он дал мне газету со статьей Щеглова, и он же рассказал, что Щеглов незадолго до своей гибели говорил об архитекторе Баженове как возможном авторе парка, – стала я объяснять. – Так вот, придя сегодня на работу, он взял почту у вахтера, так как секретарь болеет. Среди писем был пакет на имя погибшего Щеглова. Письмо без обратного адреса, и он, пока никто не видел, положил его в карман. Но вскрыть его он смог только сейчас – сидел на совещании у главного. В конверте находился диск без каких-либо надписей. Ему удалось его открыть, и на диске, как он говорит, записано изображение какой-то гравюры. На ней символы и эмблемы с надписями. Он хочет прийти, чтобы я посмотрела.

– Вы думаете, что это может быть изображение части нашего партера? – спросил Олег Александрович.

– Боюсь сглазить, но возможно, – ответила я. – Денису не дает покоя смерть Щеглова. Он просил меня покопать по Баженову, да и вряд ли простая гравюра его заинтересовала бы.

– Почему?

– Его жена Лена – художник-график, работает в технике офорта и акватинты. У него наметанный глаз, и гравюрой, даже очень старой, его не удивишь, – объяснила я Олегу Александровичу.

– А в чем различие между офортом и акватинтой? – поинтересовался мой собеседник.

– Рисунок в офорте выполняется иглой по листу металла, покрытого специальным грунтом. Это может быть медь, цинк или сталь. После этого доска протравливается кислотой, грунт смывается, и после нанесения краски изображение печатается на станке. Тональность в офорте достигается за счет глубины травления штриха. А в акватинте после травления линейного рисунка наносится канифоль, которая плавится на огне. И тональность достигается за счет глубины травления плоскости, покрытой канифолью. С одной доски можно сделать до ста оттисков. Но некоторые художники, например Рембрандт, печатали всего несколько листов, иногда два или три. Наши гравюры выполнены в технике офорта.

– С этим ясно. А что касается третьей части, скоро мы будем знать точно, так это или нет, – заметил профессор. – Вы сможете позвонить мне сегодня вечером?

– Обещать не буду, – честно призналась я. – Серовы могут уйти от меня и в два часа ночи. Это в порядке вещей. Особенно если Денис придет с работы в десять вечера. Но я могу послать вам сообщение на мобильный.

– Хорошо, а то я не засну, – с шуткой произнес Олег Александрович.

– До вечера еще есть время, и мы можем продолжить наш экскурс в историю садов и парков, – предложила я.

Он кивнул головой в знак согласия, как примерный ученик.

– Сад Вилландри состоит из четырех различных по своему художественному решению, функциональному назначению и образной символике садов. Сады различаются также и своими размерами, – продолжила я прерванный телефонным звонком рассказ. – Сам замок располагается в северо-восточном углу участка, и перед его южным фасадом разбит Сад любви. Сад состоит из четырех квадратных партеров, каждый из которых символизирует определенный тип любовных переживаний. Первый партер – это «Нежная любовь»: четыре символических сердца, разделенные пламенем любви, и в центре четыре бальные маски, которые позволяли вести беседы на фривольные темы. Следующий партер – «Страстная любовь», двенадцать мелких цветников треугольной формы в переплетении образуют сложный ритмичный рисунок, напоминающий танцевальные движения. Третий партер – «Любовь непостоянная», в углах партера расположены четыре веера, символизирующие легкость чувств, между веерами изображены стилизованные рога, а в центре брошены обрывки любовных посланий. И последний партер – «Любовь трагическая»: из красных цветов по сторонам квадрата выложены четыре стилизованных лезвия как символ поединка на почве ревности. Также на этой террасе, южнее Сада любви, располагается партер с изображением в центральной части Мальтийского креста, справа от него – контур креста провинции Лангедок, а слева – провинции Басков. Далее с западной стороны находится Огород почти квадратной формы, разделенный пересекающимися аллеями на девять квадратных партеров-грядок. С юга к Огороду примыкает Сад музыки, где в рисунке партера условно изображены символические арфы и лиры. Это, наверно, и все, что касается сада Вилландри.

– Какие еще партеры существовали на тот период? – спросил меня Олег Александрович, после того как я закончила свой рассказ.

– Наиболее раннее сохранившееся изображение партера приведено в аллегорическом романе Hypnerotomachia Poliphili, изданном в Венеции в 1499 году, – ответила я на вопрос профессора, раскрыв журнал «Реликвия», в котором было приведено изображение этого партера. – «Гипнеротомахия Полифила» переводится с латыни как «Борьба Полифила за любовь во сне». Книга представляет собой энциклопедию и научное исследование, охватывающее все темы – от архитектуры до философии, замаскированное под любовный роман. Кроме этого партера в ней приведены четыре лабиринта: в храме, в саду, в воде и под землей. А также гравюры, имеющие скрытый аллегорический символизм. Сам текст написан на семи языках: латыни, итальянском, греческом, древнееврейском, халдейском, арабском, и есть даже египетские иероглифы. Но вернемся к нашему партеру, где рисунок образован неширокими полосами различных цветов и декоративных трав, их виды отмечены цифрами.

– Так-так, а это уже нечто интересное, – проговорил Олег Александрович, внимательно изучая рисунок.

– Да?

– Если рассматривать этот партер с точки зрения символов, – стал объяснять мне Олег Александрович, – то только на поверхности здесь три уровня. Вот смотрите: первый уровень – это круг, вписанный в квадрат. В каббалистической традиции круг, вписанный в квадрат, символизирует искру Божью в бренном теле, а также переход из материального мира в духовный. Второй уровень – квадрат, вписанный в квадрат, причем внутренний квадрат упирается углами в стены наружного. Фигура мистическая, символизирует, что человек, пока жив, никогда не может «пробить» стены квадрата. Но если человек становится одухотворенной личностью, он раздвигает внутренним квадратом стены внешнего, то есть, раздвигая рамки, он наполняет их новым содержанием. Третий слой – это квадрат, вписанный в квадрат, причем он повторяется дважды. Символизирует порядок. Это основной принцип порядка всех вещей, которыми мы окружены.

Я сидела и слушала объяснения Олега Александровича, как завороженная.

– Выходит, что в этом партере зашифровано целое послание?

– Выходит, да.

– А что обозначают эти переплетения? – спросила я.

– Сразу же сказать не смогу, надо покопаться в справочниках, – признался профессор. – Но скорее всего они чисто декоративные.

– Ясно, – немного печально сказала я, потому что мое любопытство не было до конца удовлетворено.

– И в завершение нашей лекции приведу в качестве примера еще несколько изображений партеров на тот период. Это рисунок партера выполненного Серлио в 1537 году. Как видите, он имеет строго геометрические формы. А это уже партеры из книги Феррари De Florum Cultura, изданной в 1633 году. В XVII веке рисунок партеров начинает принимать более сложные формы. Также очень интересны рисунки партеров Саломона де Коса, французского архитектора XVII века, работавшего по всей Европе. Сохранилась гравюра, на которой в сложном рисунке партера присутствуют символ королевской власти – корона, а также надпись на латыни.