Потерянные судьбы. Роман
– А мы вот тут с Вовочкой кораблики из бумаги складывали, – Тамара присела на табурет.
– Вот, пап, погляди, – из кармана штанов мальчик достал помятый кораблик, сложенный из обрывка газеты.
– Молодец! – Иван похвалил сына и натянул на его голову шапку. – Ну, бывайте!
Попрощавшись, открыл дверь Володе.
– Вань, – Тамара встала и подошла к мужчине. – Как сына назовём?
Шо? – опешил Иван и обернулся.
– Ну как… – Тамара положила руку на его плечо. – Нашего…
Ваня, держа дверь открытой, обратился к сыну:
– Володька, прогуляйси пока по двору, я туточки погутарю!
Радостный Володя выбежал на улицу и, подпрыгивая, приблизился к качелям, верёвки которых были привязаны к высокому дереву.
Иван отпустил дверь и повернулся к женщине с недовольным видом.
– Ты свою приблуду на меня не вешай! – сделал два шага навстречу. – Ишь, шо задумала!
– Ванечка, за шо ты так со мной? – расстроилась Тома. – Сынок – твой…
– Мой? Ты шо несёшь? Ты меня пьяного прибрала, а теперича чужой грех на меня повесить хошь? Ентого не могёть быть!
– Ванюша, родненький… – обвила руками шею мужчины. – Я же тебя усю жизнь люблю… Ещё с самого детства…
Тамара и Ваня родились и выросли в хуторе Бураковский. Раньше жили на одной улице. После войны бабушка и дедушка Тамары переехали на другой конец хутора. Родителей у неё нет. Тома с детства влюблена в чернявого парнишку. Иван старше Томки почти на семь лет, но ей это нисколько не помешало, будучи в пятилетнем возрасте, обратить внимание на красавца-соседа. С тех самых пор она грезит Иваном Грищенко.
– Ваня, твой он, твой… – лицо порозовело от обидных слов разозлившегося мужчины.
– Знаю я вашего брата, – насупился мужик и сдёрнул руки, обнимающие его за шею. – Чуть шо – твой… Семья у меня, забыла? А прошлая встреча ошибкой была!
– Знаю, шо семья… – женщина присела на табурет. – А мне-то теперича как быть?
– А вот, с кем нагуляла, к тому и в ноги кланяйся! – как отрезал Грищенко и подошёл к выходной двери.
– Я усем расскажу, якый ты бессовестный семьянин! – неожиданно выкрикнула Тамара.
– Прежде чем коня седлать, удостоверься, шо он конь, а не кобыла, – повернул голову и натянул кепку на глаза. – С меня шо взять? Я мужик, а ты баба… Сообразила? Енто ишо доказать надо, мой ли… Дождёсси, наши лихачи начнуть тебе забор воротить, вот тебе и репутация… А подкидыша своего другому приписывай. О тебе и так молва ходить, будь здоров.
Иван строевым шагом вышел на улицу. Тамара так и ахнула, услышав речь любимого…
– Шо ж теперь делать-то? – размышляла молодая женщина. – А ведь верно, нельзя, шоб узнали, как я с женатым… Зря подруге разболтала, ой дура…
Володя гордо шагал рядом с отцом, держа его за руку. В его маленькой голове крутились мысли о рыбалке. Папа иногда брал его с собой по зиме удить карасиков, как только мальчишке исполнилось три года.
– Пап, а мы скоро рыбок будем ловить? – поинтересовался мальчик.
– Скоро, снег выпадеть, и поплывём… – Иван обдумывал новость, услышанную от воспитательницы. Он не мог в это поверить.
***
В конце лета, когда Ваня и Порфирий выпивали на конюшне поздно вечером, пришла Тамара с просьбой помочь заколоть поросёнка. Порфирий отказался, а Иван сдуру дал согласие. Томка заранее принесла бутылку горькой, якобы оплата за будущую помощь. Пьяные мужики тут же принялись её распивать. Позже Порфирия и след простыл, когда бутылка опустела, а Ваньку чересчур разморило. Женщина решила воспользоваться моментом. Грищенко даже в любви ей признался, пребывая в пьяном угаре. Очнувшись ночью на сеновале, Ванька не понял, как он вообще тут оказался. Кряхтя застегнул штаны и поплёлся домой. Только проснувшись утром Грищенко вспомнил, что обещал помочь Тамарке, и тут память оживилась: сеновал, Тома, и как она его пыталась соблазнить. А было ли что или нет – амнезия.
***
Тамара с трудом дождалась, когда из садика заберут последнего ребёнка. Закрыв дверь за очередной родительницей, быстренько оделась и пошла домой, вспоминая разговор с Иваном.
На улице прохладно. Потуже затянув платок, Томка шагала по дороге, стараясь перепрыгивать через грязные лужи. Дома её ждала с огромным нетерпением бабушка Марфа, которая каждый день справлялась о работе девушки и всё выспрашивала о разных новостях.
– Ну? Как тама? – пожилая женщина положила ужин в плошку и поставила на стол перед Тамарой.
– Как-как… никак, – недовольная Тома ела похлёбку.
– Слышно шо аль не? – Марфа присела рядом за стол, насыпала прямо на деревянную поверхность жареных семечек и приготовилась слушать внучку.
– Усё так же, без изменений, – Тамара не имела желания разговаривать.
– Я туточки сиднем сижу, дожидаюся, а тебе и погутарить не об чем? – упрекала бабушка, складывая шелуху на край стола.
Тома тяжело вздохнула и бросила взгляд на любопытную старушку.
– Не, ну ты погляди на неё, – усмехнулась Марфуша. – Приходил аль не?
Тамарка бросила деревянную ложку в плошку со злостью. Брызги разлетелись в разные стороны, оседая жирными каплями на стол и занавеску..
– Ну, приходил, а толку?
– Докладай усё, как есть, едрит твою… – положила семечку в рот.
– Докладай… – повторила и вновь вздохнула девушка, положила кусок хлеба рядом с плошкой. – А нечего докладывать, бабуль… Упёрся, как баран, и слухать не хочет…
– Та-ак, – протянула Марфа, выплюнув шелуху. – Учу тебя, дуру, учу, а толку нетути!
– Тише ты, – прошептала Тамара, нагнувшись к Марфе. – Дед услышит…
– Не услыхает он ничо́го! Глушный, як тетеря! – бабушка встала с табурета и подошла к печке. – Меня мамка учила, як надобно жить, теперича моя очередь тебе объяснить, тока ты тетёха какая-то…
Марфа Петровна – семидесятипятилетняя уроженка Краснодарского края. Женщина с жёстким характером, ищущая выгоду просто во всём. Она не будет общаться с соседями вхолостую – «воздух месить», как выражается сама Марфа. Она терпеть не может слабых духом людей и «пустозвонных» собак маленького размера. Если с человека нечего взять, то это и не человек вовсе, а пустое место.
– Откудова вы такие берётеся тока… – бубнила женщина, высыпая шелуху от семечек в печку. – Да ежели б не я, то и дед твой со мною ня жил бы… Ежели б не я, ня бывать тебе воспиталкой в ентом саду!
Марфа злилась и нервничала.
– Вот помрём мы с дедом, шо ты будешь делать? Не могёшь себя пристроить, дык слухай бабку Марфушку! – стукнула кулаком по столу и плюхнулась на табурет.
– Хто тама, Марфушка? – отреагировал дед Панкрат на грохот.
– Гром гремить! – издевательски прошипела женщина и пригнулась ближе к внучке. – Во, видала? Совсем глушный… Старый стал… Сморщился, як сморчок, зараза… А якый красаве́ц был, у-у… Усе девки за им бегали-бегали, но не догнали… Об мене он споткнулси, када женатым был…
– Да ты шо? – доела Тамара похлёбку и убрала посуду.
– А за кем женатым был, ты до сих и не вразумеешь… – прищурилась Марфа и хитро улыбнулась.
– Бабуль, ты ж говорила, что он холостой был… – удивилась Томка рассказу бабули.
– Мало ль, шо я тама говорила… А ты слухай правду, девка, и мотай на ус! – подняла указательный палец правой руки вверх в знак приказания. – Жёнка у его была клуха клухой. Такая уся важная, кура очкастая.
Марфа встала и прошлась по комнате от одной стены до другой, выпятив грудь вперёд, изображая женщину, о которой рассказывает.
– И на кой чёрт на таких женютси? Ни характеру, ни лица… Тьфу… В общем, я вовремя постаралася, шоб жизню твоему деду наладить…
– Ничого я не поняла, и не надо… – встала Томка и хотела было уйти.
– А ну, сядь на место, – приказала Петровна и постучала по табурету. – И жёнкой Панкрату была твоя первая училка…
У Тамарки округлились глаза.
– Как енто?
– А вот так, – громко рассмеялась Марфуша во всё горло, закинув голову назад. – Ента дурында и ухом не ведёть, шо я сделала…
– Ничего себе…
– Я к бабке одной ходила. У нас её ведьмой кличали. Она мене и подмогнула… Присуху нашептала, во как! Я будущего муженька хлебушком-то и угостила…
– Грех-то какой…
– Ничо́го и не грех, коли для дела надобно, – Марфа закинула семечку в рот. -Такие, як Манька Грищенко, не умеють с мужиками справлятьси… Ну и шо, шо живуть они с десяток годков вместе. Ты, девка, взрослая ужо, бери его в оборот и дальше. Сдастся, никуды не денетси! Слухай мене и учися… А то помрём с дедом, так и останиси одна, як бобыль. А Ванька – видной мужик, работяший… Сама знаешь, у нашем хуторе с мужиками беда. Где ж тебе сыскать годного? Сколько ж тебе маитси? Усю жизню любишь и маишьси… Как гутарють в народе: «жена – не стена, подвинетси». Коли так у тебя не выходить, значится, будем действовать по-иному. Есть тута у нас одна знахарка, вот я завтра сбегаю и договорюся. Она тебе подмогнёт, коли для дела надобно. И быть тебе пристроенной бабой. А тама родишь ему сынка, и никуды он больше от нас не денетси.
Глава 3
Наутро Нюся почувствовала себя нехорошо.
– Мам, мне жарко, – простонала девочка, надевая льняное платье.
– Не городи, – Мария торопила детей. – До чего ж вы ленивые… Торопитеся, Потапыч ждать не будет. Учиться надо, Нюсь.
– Я знаю… – девочка оделась и стала ожидать у порожка брата. Пот стекал по лбу. Но надо, так надо…
Почти четыре километра идти до колонки.
Колонка – маленький район в конце хутора. В этом месте когда-то немцы собирали местных жителей и пытали их… Поэтому так и прозвали этот участок – колонка.
– Шевелись, – нервничала Нюся, подгоняя брата. – Уедут без нас, придётся идти пешком до садика.
В саду мальчика ждала Тамара, чтобы в очередной раз расспросить, как поживает папа и не ругается ли он с матерью.
– Папка у меня хороший, – улыбнулся Вовка, снимая шапку. – А вот Нюська – вредина…
– Возьми сладенького… – протянула Томка конфетку. – А мама с папой не ругаются?
– Не, – развернул конфету и положил в рот. – Папка только иногда громко говорит, а мамка – не…
Тамара вздохнула и повела мальчишку к детям.
***
С раннего утра бабушка Марфа Петровна собиралась посетить знакомую ей женщину, которая отлично разбирается в заговорах на любовь.
– Кудый-то тебя несёть? – удивился Панкрат, лежа на печи.
– На Кудыкину гору, – огрызнулась Марфуша, накидывая телогрейку. – Сиди тута, хрыч старый, я скоро возвернусь.
Вышла на улицу и быстрым шагом направилась по серьёзному делу. Дойдя до нужной мазанки, без стука открыла дверь.
– Доброго утречка! Есть кто дома? – крикнула Марфа, ожидая ответа. – Поля, я к тебе по очень сурьёзному делу пришлась…
В хате никого не оказалось. Марфа вышла на улицу и прошлась по двору в поисках знахарки Полины.
– Чаво надобно? – хозяйка вышла из сарая, волоча только что зарубленную курицу.
– Полюшка, доброго здра́вичка, – тонким голосом заговорила Петровна. – Я по делу… Знаю, шо ты на многое способна… Мне помощь требуется…
– Ты об чём? – опуская в кипяток тушку, Полина начала выдёргивать перья.
– Говорю, как есть – присушка мне нужна… – наклонилась к женщине и шепнула на ухо.
Хозяйка засмеялась и пристально посмотрела на просительницу.
– Тебе? На кой? Али деда решила сменить?
– Тю, глупая, шо ты несёшь? Не мне, а внучке моей надобно…
– Та-ак, а вот туточки давай подробности, – Поля взяла ведро. – Пошли в хату.
Устроившись поудобней за столом, Марфа Петровна начала свой рассказ.
– Женатый он, но здеся моя правда – ему будеть лучше с моей Томкой. Сама знаешь – мужиков у нас нема, а в той семье его не ценють.
– Да об ком ты мне гутаришь?
– Ванька Грищенко нам нужон, – отчеканила Петровна и положила руки на колени.
– У-у, баба, чаво напридумала… А то, шо детки у них, тебя не касаетси?
– Ну и шо? Поль, я же слыхала, шо ты могёшь… Ты ж много лет назад подмогнула своей куме… Мужик тоже был семейный… Кума твоя мне и докладала…
– Странность якыя, усем Грищенку подавай… – задумалась хозяйка.
– Кому енто усем? – прищурилась Марфа.
– А? – спохватилась знахарка. – Не-не, енто другой, однофамилец…
– Ну, дык поможешь аль не? Иль мне с кумовьёвым мужиком погутарить? – ехидничала Петровна.
– А ну, цыть! – занервничала Полина. – Нельзя, шоб прознали… Енто дело такое… Ладно, вечерком заходи и принеси сахарку да водовки.
На том и расстались.
***
Вечер.
Мария собралась кормить скотину. Оделась и открыла выходную дверь. Неожиданно на порог прыгнула огромная жаба.
– Откудова тебе взяться? – удивилась Маша. – Холодно ужо.
Жаба квакала и упорно лезла в хату. Мария пыталась развернуть её ногой, но ничего не получилось.
– О боже, – Грищенко вдруг вспомнила народную примету. – Енто кто ж так люто нас ненавидить?
В деревнях и сёлах люди верили: если на порог дома запрыгнула жаба, то жди беды. Это означало, что кто-то навёл порчу на одного из членов семьи. По преданию, необходимо заколоть земноводное вилами. И в этот же день, кто первый из чужаков придёт в гости, тот и сотворил чёрное дело.
Маня мигом забежала в сарай и схватила вилы.
– Добрейшего вечеро́чка, – к калитке подошла соседка Стеша.
Мария не обратила внимание на соседку.
– Я туточки тебе должок принесла, – Стешка протянула ведро.
– Поставь у калитки и иди, – пробурчала Маша, подходя к двери мазанки.
– Ой, а шо енто у тебя? – встрепенулась соседка, поставила ведро и осталась с той стороны забора. Закрыла калитку. – Неужто жаба? Ой-ой, ужасти какие! Манька! Убей её, убей! Она беду несёть в твою хату! Ой, батюшки! Шо ж енто делается? Какая пакость!
Мария замахнулась вилами.
– Так её, так! Окаянную! – причитала верующая во всю нечисть Стешка, – Жги её, жги! Вот же ж дрянь якыя приползла!
– Чаво барагозишь? – к Степаниде подошёл муж. – Шо опять приключилося?
– А ты шо припёрси? – обернулась Стеша. – Ты же у Мельниковых хату ремонтироваешь!
– Ну… – замешкался Порфирий. – Я перекусить пришёл, а тебя в хате как ветром сдуло…
– Не по́няла… – Стешка поставила руки на бока. – И часу не прошло…
– А шо вы туточки жарите? – поинтересовался мужчина, чувствуя странный запах.
– Лягушку, шоб ей пусто было! – крикнула Манька, наблюдая за своим действом.
– Чаво? Оголодали совсем? – усмехнулся мужик, облокотившись на забор.
– Тьфу на тебя, злыдень! – плюнула Стешка на мужа. – Какая-то падлюка порчу напустила…
– Шо?
– Лягушка в хату полезла, – продолжила Мария.
– Неужто свершилось? Ай да баба… – шепнул Порфирий, отойдя на пару шагов назад.
– Шо ты тама бормочешь? – услышала шёпот Стеша.
– Ни-ни… – развернулся Порфирий и собрался уходить. – Я в хату, а опосля к Мельнику…
Порфирий забежал в дом, перекусил хлебом с молоком и поторопился к Мельниковым помогать перестраивать мазанку.
– Як думаешь, кто енто могёть быть? – Степанида изнемогала от любопытства.
– Почём мне знать? Никому плохого не делала, ни с кем не ругалася, – вздохнула Маша, закапывая недогоревшие остатки.
– А ты покумекай, мо́жа, с кем и был скандал давеча? – не унималась Трофимова.
– С тобой был, – с кривой улыбкой Манька взглянула на соседку. – Али запамятовала?
– Очумела? – лицо Степаниды вытянулось. Она вошла в калитку. – Я до таких грехов не способная! Али ты на меня усех собак спустишь?
– Вот и я сумлеваюсь в твоих способностях, – улыбнулась Грищенко. – Давай ведро. Чаво тама?
– Сахарного песку возвращаю. Я у тебя одалживала весной.
– А, да, было… – Мария взяла ведро и понесла в дом.
Степанида вприпрыжку пошла следом. Уж очень ей хотелось обсудить этот случай и сделать выводы, кто же та самая женщина, что решилась на такую пакость.
– Баба, не иначе… – усаживаясь на табурет, рассуждала Трофимова. – Точно тебе говорю. И есть у мене мыслишка одна – енто полюбовница твоего Ваньки.
– Ты опять? Нету у него нико́го – Маша пересыпала сахар в мешок.
– Тады кто? Кому енто понадобилося, такие страсти воротить?
– Не ведаю…
– Ду́рная ты! Манька! Ребятёнка из сада забираешь, нет бы с бабёхой ентой погутарить, а ты кота за причиндалы тянешь! Ой, заплачешь горькими слезами, а слухать мене надо было! – не сидится на месте Стешке, так и ёрзает, доказывая свою правоту.
– Не хочу и слухать, отстань с ентими разговорами подобру-поздорову! Следи за своим муженьком.
– А чё за им следить? Туточки он, всегда рядышком.
– Опять запамятовала? Мы ж с тобой давеча слыхали у сеновала…
– Не было ничо́го! – встала Стеша. – Порфирий призналси, шо с бабой неизвестного имени ожидал твоего Ваньку. Развлекал разговорами, так сказать…
– Ох, и язва ты, как я погляжу! – Мария не утерпела. – Своего кобелька прячешь, а моего поно́сишь на чём свет стоить? Иди, иди отсель, покуда…
– Тьфу! – подошла к двери Трофимова. – Я об ейной семье пекуся, а она и нос воро́тить. Как хошь! Попомнишь, попомнишь Стешку Трофимову.
Степанида, хлопнув дверью, вышла из хаты.
– Чумная баба, всюду свой нос суёть. – Маша оделась, покормила скотину и пошла забирать сына из детского садика.
Подойдя ко двору сада заметила, как Тамара и Иван любезничают между собой, а Вовка качается на качелях.
– Ну, бывай! – хлопнув по плечу воспитательницу, подозвал Вовку. – До хаты шагом марш!
– Ой, мамка пришла, – увидел маму мальчонка и побежал к калитке.
Иван удивлённо взглянул на жену и поторопился со двора.
Тамара тут же прошмыгнула за дверь.
– Вовка балу́ется? – поинтересовалась Мария у мужа.
– Та не, усё в порядке, – нехотя улыбнулся Иван.
– Чаво ей надобно тады?
– Порося про́сить помочь заколоть…
– Больше некому? – заволновалась Маша, заглядывая в лицо Ване.
– Дед у них ужо не справится, вот и про́сить…
– Ну-ну… – нехорошая мысль закралась в голове Маньки по поводу Томы.
Дома родителей ждала приболевшая Нюсенька. Лёжа на кровати, девочка облизывала сахарную ложку и вспоминала питомца Черныша.
– Нюсь, ты шо тама? – в комнату вошла Мария. – Краснючая уся…
Всю ночь у девочки была высокая температура. Мария отпаивала её тёплым питьём с сахаром и укладывала на лоб полотенце, смоченное холодной водой. Нюся бредила и пела военные песни.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой.
Выходила, песню заводила,
Про степного сизого орла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла.
Про того, которого любила,
Про того, чьи письма берегла…
– Як же ж ты простудилася? Ой, донюшка… – причитала Маша, переживая за здоровье ребёнка.
– Не нагоняй, – сердился Иван, наблюдая за женой. – Впервой, шо ли? Выкарабкаетси…
На следующий день вместе с сестрой родители решили оставить дома и Вовку. Мальчишка бегал по хате и прыгал у кровати Нюси, мешая ей своими криками и визгами.
– Сядь, кому сказала! – ругала Маня сына. – Сестра болееть!
– Она притворяется, – заглядывал в лицо девочки неугомонный мальчик. – Чё разлеглася? Вставай…
– А ну, поди прочь, – мать дёрнула за руку Володю. – Паршивец…
– Лучше бы я с папкой пошёл… – обиделся мальчонка и сел в угол. – Тётя Тамара добрая, а ты злая…
– Шо?
– Добрая! А ты злая! – отвернулся от Марии Вова и захлюпал, пытаясь выдавить из себя слёзы. – Уйду я от тебя к ней жить…
– Куды енто ты собрался? А? – Маша подошла ближе. – Куды?
– К тёте Тамаре, она меня конфетами угощает, а ты прятаешь…
– Володя… – Марии стало не по себе. – Я не прятаю… Их мало, я вам по одной отдаю, покуда они у нас имеются…
– Она меня любит и жалеет, а ты орёшь! Не любишь ты меня!
– Сы́ночка, ты шо такое говоришь? – Маня всплакнула, опустилась на колени и принялась гладить по голове Вову.
– Отойди… – увернулся мальчишка и выбежал из комнаты. Залез на печь и притих.
– Шо енто делается? – Мария встала, проверила на температуру лоб дочери и села на лавку у печки. – Володенька, хочешь, леденцов наварим?
– Не хочу, я уже конфет наелся… А исчо пряничков…
– Пряничков… – повторила женщина, понимая, что Тамара приваживает ребёнка сладостями.
– А исчо она папку любит, – выглянул из-за шторки. – И зовёт в гости часто…
– С чего ты взял, шо любит? – мать подняла голову.
– Вчерась она говорила, а я услыхал…
– Ну я им сейчас усё растолкую… – Маша вскочила, оделась и понеслась в хату Томки Гориной.
Грязь и лужи не давали бежать в полную силу – скользко. Мелкий дождь намочил телогрейку, от ветра волосы выбились из-под платка. Кое-как добравшись до хаты, Маша остановилась на мгновение: «а, может, Вовка усё выдумал?» Немного подумав, всё-таки решила войти.
– Кушай-кушай, Ванечка, – у стола хлопотала Марфа Петровна, подавая ужин мужчине. – Тамара, деточка, приташи во́довки, угостить дорогого гостя…
Томка сунулась было пойти к погребу, но тут же остановилась.
На пороге стояла Мария.
В хате все замерли.
Томка отступила назад, не говоря ни слова. Марфа Петровна стояла, открыв рот. Глазёнки так и забегали. Только Иван ел луковую похлёбку вприкуску с белым хлебом, не замечая всеобщего столбняка.
– Харчевничаешь, – выдавила из себя Мария, закрыв за собой дверь.
Ванька поперхнулся, из глаз брызнули слёзы. Марфа опустила взгляд на гостя и резко ударила его кулаком между лопаток по привычке, которую она использует для своего мужа.
– В дому́ не ко́рмють? – строго спросила жена. Машу взбесила сама ситуация, что её муж обедает в чужой хате, да и ещё в той, где привечают её ребёнка.
Ваня откашлялся, вытер рот рукавом и повернулся.
– А ты чаво пришла? Случилося чаво? – дожёвывая кусок хлеба, задал вопрос Грищенко.
– Пока шо не по́няла, случилося аль не… – Манька с грозным видом смотрела то на Томку, то на её бабушку.
– Захо́дь-захо́дь, гостьюшка, – тонким голосом запела Марфа, приглашая к столу жестом руки.
– Некогда мне восседать с вами туточки, делов по горло… – Маня не сдвинулась с места. – Иван, порося закололи ужо? Нету запаха палёнки чавой-то…
Томка аккуратненько бочком пошла вокруг печки, чтобы скрыться в комнате.
– А? – вдруг откликнулась Марфа. – И не будеть, соседка Грунька вчерась заколола.
– Соседка? – удивилась Маня. – Кому?
– Шо кому? – не поняла Петровна.
– Кому заколола?
– Себе, а шо? – неосведомлённая Марфуша никак не могла понять, причём здесь вообще чей-то поросёнок.
– Себе значится… А ваш как же?
– Чаво? – Петровна плюхнулась на табурет, бросив взгляд сначала на Ваньку, а потом на Марию.
– Шо чаво? Порося вашего ужо усё? Али не сёдня надо было?
– В толк не возьму, – растерялась бабуля. – У нас их и отродясь не было… Сальце я у Груньки покупаю… а опосля перепродаю…
Тут уже у Ваньки вытянулось лицо.
– А шо я тады пришкрёбся?
– За сальцем, – ответила Марфа. – Я и угощаю…
– Я ж с порогу спросил про порося… А ты мне – садись…
– Ну, мне ж Томка сказала, шо ты сёдня придёшь, а я на стол… – Марфа закрыла рот рукой, видимо поняв, что всё пошло не по-задуманному.
Тамара сидела на кровати, взявшись за голову. Она и предположить не могла, что бабуля всё напутает, видимо, от растерянности, когда жена Вани пришла. План состоял в том, чтобы напоить заговорённой водкой мужика, и он одурманенный останется в хате, а там дело техники. Переждать нужно было всего-то несколько часов, как говорила знахарка, и волшебное зелье сработает.
– Тётя Тамара, – крикнула с издёвкой Маша. – Подойдите сюды… Спросить чё хочу.
На трясущихся ногах Тома вышла к гостям.
– Не пора ли вам своих дитёв заводить, а не чужих прикармливать? – надменное выражение лица Мани дало понять – не к добру вся эта затея.
– Ну, шо уж там, Мария, – улыбнулась девушка украдкой. – Ребятёнок всё-таки, почему бы и не угостить?
– Вот я и гутарю – своих рожай и угощай. Хватить моему Вовке презенты преподносить… Иван, вставай, пошли до хаты…
Ванька поднялся и не успел сделать шаг, как Томка подлетела к нему с криками.
– Не пущу! – обхватила руками мужика и уткнулась в его спину лицом.
Иван остолбенел. У Марфуши нижняя челюсть так и отвисла. Никто не ожидал такого от молодой девушки.
– Мой он, мой! – кричала Тамара, упираясь ногами. По всей видимости, любящее сердце не выдержало испытания годами – любовь в одни ворота.
Ваня отцепил руки Томы и повернулся.
– Сдурела?
Мария стояла у порога и молча наблюдала за сценой. Петровна понимала – как-то нужно успокоить внучку, иначе весь этот скандал выльется на улицу, и позору не оберёшься на весь хутор. Можно же всё было сделать по-другому: будто Ванька сам ушёл из семьи.