– Вот мое главное дело: меня оскорбили, и я хочу драться.
– Охотно буду вашим секундантом.
– Я был вполне уверен, что не откажетесь. Слушайте далее. Меня оскорбил именно тот, кому я должен, я проиграл ему под честное слово и не могу вызвать его, прежде чем расплачусь.
– Понятно, но вы можете расплатиться сегодня же, я взял с собою мою чековую книжку. А пока не забывайте ваш стакан.
– Если б вы знали, какую огромную услугу оказываете мне, – тихо проговорил Жюльен. – Благодаря вам я могу проучить этого негодяя, как он того заслуживает.
– Но что же он вам сделал? В чем суть?
– Речь идет о моей сестре, и вы понимаете, что дело серьезное.
– О вашей сестре! – воскликнул Дутрлез. – Каким образом имя мадемуазель де ля Кальпренед может быть замешано в такую историю, которая может кончиться дуэлью?
– О ней осмелились говорить так, как мне это не нравится, – резко ответил Жюльен.
– В таком случае вы имеете полное право на удовлетворение. Но кто же позволил себе такое?
– Кто? Шалопай, вам, вероятно, несколько знакомый, так как он живет в одном доме с нами – Анатоль Бурлеруа.
– Этот идиот, корчащий из себя светского человека, хотя ему подобало бы стоять за прилавком? Это уж слишком, и я сам охотно проучил бы его. Но, насколько я знаю, граф не оказывает ему чести принимать его у себя. что же он мог сказать о мадемуазель де ля Кальпренед?
– Собственно о ней, конечно, ничего. Если б он осмелился оклеветать ее, я тут же проучил бы его. Но он позволил себе говорить вещи, оскорбительные для всех нас.
– И вы в этом уверены?
– Я сам их слышал. Вчера я пришел в клуб очень поздно. Три-четыре человека сидели у камина в красной гостиной спиной к двери и разговаривали. Они не слыхали, как я вошел, но я тотчас же узнал голос Бурлеруа. Он рассказывал, что отец перебрался в прошлом месяце на другую квартиру, потому что разорился и не мог больше платить такую большую цену.
– Если он сказал только это, то, по-моему, не стоит поднимать такие глупости. Все знают, что это неправда.
– Правда или неправда, мне до этого нет дела. Я не желаю, чтобы этот дурак интересовался моим семейством. К тому же он не ограничился только этим, а прибавил еще, что мы можем очень легко избавиться от наших затруднений, отдав сестру замуж за богатого человека, настолько влюбленного в ее красоту, чтобы не смотреть на приданое, а взять ее без ничего, и что такой человек уже наготове, найден нами…
– И… он назвал его? – спросил Альбер бледнея.
– Назвал хозяина нашего дома.
– Господина Матапана?
– Именно его. Что вы скажете о дерзости этого негодяя, утверждающего, что мой отец способен продать сестру? А ведь это было бы не что иное как продажа. Матапану пятьдесят лет, он похож на разбойника, явился неизвестно откуда, во всяком случае, происхождения темного, не дворянин, да и этого достаточно с избытком, чтобы отказать ему в руке сестры.
Дутрлеза это покоробило, ведь и он не был дворянином.
– Сметь утверждать, что граф де ля Кальпренед продаст свою дочь за миллионы старого проходимца – жестокое оскорбление для всех нас, и я его не потерплю.
– Однако вы при этом не вступились?
– Я уже говорил вам, что должен Бурлеруа шесть тысяч франков под честное слово, и не мог тут же вызвать его. Я поневоле сдержался и ушел из клуба домой, чтобы все рассказать отцу, но потом раздумал – дело это касается меня одного. Я вернулся в клуб в надежде встретиться там с вами и занять проигранную сумму, но вас не было, а Бурлеруа ушел. Я прождал до четырех часов, а потом вернулся домой и написал вам.
– Прекрасно сделали, я тотчас дам вам добрый совет.
– Какой? – резко спросил Жюльен.
– Я согласен, и вам следует проучить Бурлеруа, но нужно найти другой предлог для вызова, чтобы не вмешивать сюда имени мадемуазель де ля Кальпренед.
– Но какой же предлог?
– Первый попавшийся. Я подумаю и найду, к чему привязаться. А если бы вы согласились сделать мне особое одолжение и позволить самому проучить дерзкого мальчишку…
– Вы забываете, что дело совсем не касается вас, а лишь меня одного.
– Извините, я имею честь быть принятым в доме вашего отца и питаю к нему и ко всем членам вашего семейства самое глубочайшее уважение.
– В этом я не сомневаюсь, но вы нам не родственник и ни с какой стороны не принадлежите к нашей семье. По какому же праву вы возьмете на себя мщение за нашу личную обиду?
Если б Дутрлез мог откровенно высказать все, что думал и чувствовал, ему было бы нетрудно доказать свое право на мщение за семью, членом которой он горел желанием сделаться хоть завтра, но сказанное за несколько минут перед тем Жюльеном о недворянском происхождении Матапана нисколько не поощрило его на откровенность, и он ответил несколько смущенным голосом:
– Хотя бы по праву друга, если не имею иного более близкого…
– Такого права недостаточно, и я оказался бы недостойным вашей дружбы, если б уступил вам в таком случае свое место. Я один могу вызвать Бурлеруа, если вы окажете мне услугу, о которой мы сейчас говорили.
Дутрлез поспешил вынуть из кармана портмоне и стал его открывать.
– Нет, не сейчас, здесь слишком много народа.
Действительно, ресторан наполнялся, за многими столиками уже завтракали.
– Как хотите, – ответил Альбер, подливая вина своему собеседнику. – Тогда, пожалуй, поговорим о другом…
– Готов о чем угодно, а лучше всего побеседуем о хорошеньких женщинах, такой предмет всегда интересен.
– В этом я не силен.
– Да, я забыл, что вы влюблены!
– Кто вам это сказал? – воскликнул краснея Дутрлез.
– Все ваши друзья говорят, а вы краснеете, стало быть, это правда.
– Это выдумка Куртомера, он никак не хочет понять, что я люблю ложиться рано.
– Он сказал мне сегодня у нас в клубе, что проводил вас вчера до дома, и вы вернулись в двенадцать часов.
– Да, через несколько минут после вас.
– Как после меня? Я же вам говорил, что пришел домой в два часа.
– Разве в два?
