Ива-иволга

Переплясал всех, даже приглашённого танцора. Узбекский танец – это ещё одна фишка Востока. В него погружаются с головой, отключая мозг. Ритм берёт власть, руки, плечи, шея от плавных движений переходят к отрывистым. Ноги то чуть выбрасываются вперёд, то топчутся на месте. Лица сосредоточенные, пальцы прищёлкивают в такт. Зажигательно, чувственно, сплошная импровизация.

Народ прекратил танцевать и собрался в круг. В центре остались танцор и Саня, кто-то на его шевелюру нахлобучил тюбетейку. Жаль, что тогда камер не было, тем более смартфонов. Что он там вытворял, не передать: руку на затылок и ходил фазаном в брачный период, голову втягивал ритмично, чисто по-узбекски, какую-то полную женщину вытащил и на колено перед ней вставал, руку к сердцу прикладывал, а сам плечами играет туда-сюда, туда-сюда. В общем, не Саня, а танцор диско. Гости под тюбетейку да за ремень ему деньги пачками насовали.

– Ай, маладессс! Баракалла!19

Их-то сегодня и решили спустить в Ташкенте, погулять, в кафе сходить.

Покидали веточки в воду. Стояли и смотрели как медленно плывут они, кружатся в мутно-зелёных воронках, пропадают в тёмной арке моста. Сонно перекатывает воды Анхор, равнодушно забирает мечты и уносит с берегов канала надежды.

Серому одного балла не хватило, пошёл на вечерний на тот же Мехфак. Обидно, можно бы на следующий год попытаться на дневной перевестись, но впереди армия замаячила. Он апрельский, Лёнчик и Саня мартовские.

Десятый класс Ленка не помнила, просто пережидала и всё. Никто её на переменах не подкарауливал, на хлопке опять ругали и в хвост и в гриву, а толку? Нотации ей были до фонаря, отвернётся в сторону и смотрит вдаль, думает – скажите спасибо, что вообще ковыряюсь. Николай Петрович как-то поймал её на хирмане и спросил:

– Что, Злобина, заскучала?

– Нет, – пожала плечами, отряхнула фартук и повесила на шею.

– А ну, стой. Как орлы твои?

– Нормально, в Каршах где-то.

– И всё-таки, как ты ими управляешь? – попытался пошутить Коля-Петя, ободряюще руку ей на плечо положил.

– Никак.

Вывернулась и пошла на грядки. Девчачьи разговоры, секретики – всё это было в её жизни. Подружки и во дворе и в школе, но с ними она не ощущала своей избранности как с мушкетёрами. Последний раз виделись в начале сентября. Тогда показалось: Лёнчик и Саня другие, городские, что ли. Отпечаток взрослой жизни лёг большей развязностью, покровительственным тоном и джинсами «Монтана», показатель статусности и кастовости. Загнивающий запад применил безотказную тактику нанесения превентивного удара через «хэбэшные» брюки. Политически грамотная и морально устойчивая советская молодёжь сдалась без боя. Одежда американских рабочих однажды просочилась сквозь кордоны и за пару десятилетий отвоевала ведущие позиции в стиле «кэжуал». Главное надеть их на нижнюю часть, а верхнюю хоть в рубище обряди, значения не имело. Голубая мечта на выбор была у спекулянтов, но «Монтана» всем джинсам джинсы, никакие другие не шли в сравнение с настоящими монтановскими штанами. Фирменные, так и говорили, они лучше всех протирались в положенных местах, стояли и без человеческих ног, а влезали в них с мылом.

Ленка обходилась тем, что покупали родители: итальянскими «Райфл» и «Риордой», Серый тоже особо не выпендривался, носил «Вранглеры» и «Ливайсы». С ним она иногда виделась. Он устроился работать на «Ташсельмаш» по профилю и учился по вечерам четыре раза в неделю. Возвращался поздно, из центра Ташкента добираться два с половиной часа, а утром пол шестого назад. Поспать времени нет, когда гулять? Изредка встречал её возле школы, привалившись к забору. Завидев его долговязую фигуру из окна автобуса, от радости перехлёстывало. Ленка поспешно поправляла прилипшие волосы, плевала на угол косынки и протирала им лицо. Вот и сейчас, ладошками отряхнула старую зелёную куртку с рыжей искусственной оторочкой, потеребила горлышко водолазки.

– Ну, беги, беги, – сказал Коля-Петя, усы его затопорщились добродушно. Снял с её воротника соломинку, Ленка улыбнулась и неторопливо вышла последней из автобуса.

Шла в сумерках с Серым, болтала и чувствовала себя именинницей. Вот она, минута триумфа! С ней он идёт, а не с какими-то городскими студентками, уж тем более не со школьными девчонками. Саня с Лёнчиком вернутся и тоже с ней будут выгуливаться, а ещё лучше все вместе. А она бы с ними по махалле до самой старости отходила.

– О чём думаешь? – спросил Серый.

Ленка украдкой поглядывала на него и оценивала: он, наоборот, говорит спокойнее и увереннее. Расправился, не сутулится, в отличии от Сани подстригся коротко, светлые волосы поблёскивают в свете фонарей. Только ноги в узких джинсах-трубочках как у кузнечика с острыми выпирающими бугорками. Пахнет незнакомо, взросло, и, даже…. Ой, мамочки, бреется!

– Да ни о чём, – соврала легко. – Я в России хочу поступать.

– Правда?

– Да. У нас нет баранов.

– Каких баранов?

– Ну, мы когда тебя ждали после экзамена, Саня сказал: националы всё равно вперёд пролезут. Чтобы пристроить одного барана, нужно отдать десять.

– Точно. И куда собралась?

– Не знаю пока. Вас всё равно не будет, что я тут одна?

– Я приеду к тебе после армии.

– Серьёзно? – Ленка зарделась кумачом.

– Конечно. Баранов у нас тоже нет.

Они засмеялись и долго стояли возле её подъезда. Домой идти не хотелось, тепло и ясно, на небе ни облачка. Давнишние приятели-звёзды образцово светили в вышине, вдруг одна оторвалась и стремительно полетела вниз алмазным росчерком.

– Смотри, смотри, падает, – Ленка пальцем потыкала в ночь. – Загадывай, быстрее.

– Ле-ена, – как всегда, отцовский голос не вовремя. – Кельмонда!

Несколько секунд и угасла, сгорела звёздочка.

– Сейчас, – крикнула в ответ и Серому: – Успел?

– Да, а ты?

– Не-а.

– Нечестно. Подождём, может ещё одна отвалится.

– Пойду, вставать рано.

– Пока.

– Пока, – попрощалась и пошла в подъезд, спиной чувствуя серый взгляд. Улыбалась, но оборачиваться не стала.

Последний школьный Новый год запомнился смутно и впечатление оставил угнетающее. Отмечали у Сани, его предки оказались самыми понятливыми. Они уехали к друзьям в город, дом оставили в полное распоряжение, в нагрузку к нему младших детей. Пятнадцать и тринадцать лет возраст солидный, можно и во взрослую компанию. После них по годам только Ленка, остальные одноклассники пацанов и дворовые друзья, всего человек двадцать. Сама себе она казалась мелочью, но хорохорилась – ей-то чего суетиться? Они-то как раз все пришлые, а она почти дома, у родителей отпросилась на всю ночь.

С девчонками как смогли шавли20 наварили, тазиками винегреты-оливье настрогали, праздничной дефицитной колбасы «Сервелат» нарезали. Сыра в Ташкенте сроду не было, огурцы, помидоры маринованные из погреба да самодельное «лечо». Несколько тортов «Сказка», до которых так и не добрались. Запаслись местными напитками «Ок-Муссалас», «Баян-Ширей» и компотами в трёхлитровых банках родительского приготовления. Второй год как страна ускорялась и перестраивалась, нещадно боролась с алкоголизмом не через экономику, а безжалостно вырубая виноградники. Сухой закон работал вовсю, но, зная ходы-выходы, в Узбекистане ещё можно было достать всё. Из-под полы Санина мать помогла раздобыть вина производства Ташкентского винзавода.

Столы накрыли на веранде, под танцы определили зал. Ленка сидела между Серым и Лёнчиком и поначалу смущалась, ни разу в жизни ещё не пила и опростоволоситься не хотелось. Смотрела исподтишка за всеми – выпивают потихоньку, никто не валяется, все весёлые.

– Давай, Ленк, по глоточку, – Лёнчик не оставил боевую подругу в беде и принялся обучать искусству пития.

Она набрала полный рот, переборщила и всё сразу проглотить не смогла. По закону сообщающихся сосудов часть незамедлительно вытекла через ноздри. Закашлялась, чихнула, Серый сунул ей под нос кухонное полотенце.

– Кто за тобой гонится, алкашка? – засмеялся Лёнчик, у самого глазки уже масляные. – Ну как?

– Кислятина, – честно призналась она.

– Может, другое налить? – спросил Серый.

Раз уж села в лужу при всём честном народе, какая теперь разница? Отважно сказала: «Да». Он плеснул на донышко в пустой фужер и она с осторожностью попробовала «Баян-Ширей». Холодненькое, сладковатое, а персиковый компот лучше, или вишнёвый. Но не позориться же до конца, тем более пацаны терпеливо ждут её реакцию, в лицо заглядывают.

– Вкусненько, – сказала небрежно, Серый удовлетворённо кивнул и добавил до краёв.

Ленка с обречённостью смотрела на массивный хрустальный кубок, встала вместе со всеми, чокнулась и выпила до дна.

Если бы тогда понимала, что вино бывает разное: столовое, креплёное, сухое и прочая, и прочая, то может быть и не набралась. Цедила бы потихоньку «Ок-Муссалас», вместе со всеми дотянула до утра и на своих двоих доползла до дома. Но получилось как получилось: раз, другой и к танцам она подошла не в меру смешливая и жизнерадостная, хохотала беспричинно, путалась в подоле синего платья из трикотина (мода тогда была ниже колен). В общем, проходила испытание алкоголем.

Быструю музыку свели на «нет» за полчаса. Собираться шумной компанией без предков, чтобы скакать? Не-ет. Медляк, медляк и ещё сто пятнадцать раз медляк, прижимались вплотную. Парни властные и брутальные все до одного, прилепят ладони под лопатками девчонок, а те и млеют. Доверчиво голову на плечо пацанам положат и сопят им в воротничок рубашки, они, в свою очередь, щекой льнут к дамским ушкам. Так и топчутся, как сросшиеся головами сиамские близнецы, вздыхают в свете ёлочных огней. Вся функция никому ненужной ёлки – таинственно мерцать в темноте, на доли секунды выхватывая жёлтые, зелёные, оранжевые одухотворённые алкоголем лица.

Даже поддатый Лёнчик танцевал не меньше остальных, а Ленка переходящим синим вымпелом то с ним, то с Саней, то с Серым. Синтетическая ткань забилась между ног, узбекские шаровары, а не подол. Поочерёдно две пары «Монтан» и одни «Вранглеры» упруго тёрлись о Ленкин живот и переднюю часть бёдер. Джинсовые картонные ширинки давили, а она наелась до краёв, да и платье жалко, затяжки будут. Кураж прошёл, в ушах шум, а не «Take on me, take on me», в глазах плывёт и сладко подкатывает к горлу тошнота.

С Лёнчиком и Саней танцевать приспособилась сразу. Закидывала руки им на шею не в целях пообниматься, а чтобы не упасть, укладывала голову на острое плечо и дремала, уткнувшись в мягкую кожу. Несколько мгновений чувствовала себя так хорошо! Сзади спину греют тёплые руки, пальцы успокаивающе поглаживают, один, самый нахальный, осторожно пробегает по лямочке лифчика. Извечная игра между мужчиной и женщиной во все времена разная. Тогда искусство флирта было более невинным и от этого более волнительным. Но не для Ленки. С закрытыми глазами в голове вихрилось в два раза быстрее, откуда-то лезли несметные полчища мошек и мельтешили, мельтешили. Становилось ещё хуже, она резко распахивала глаза и пустым взглядом таращилась в полумрак, головы не отрывая от спасительного плеча.

С Серым танцевать сложнее, уложиться невозможно, Ленка не дотягивалась. Держаться за его шею слишком высоко, руки быстро затекают и изнурённо сползают вниз. Он сам нашёл выход, одной ладонью плотно обхватил её спину, другой прижал пальчики к своей ключице. Тут же и лицо Ленкино разместилось, и лбом и носом упираясь в голубой батник. Прильнула всем телом и висела безвольной куклой.

Серый легко оторвал её от пола, она глупо хихикнула, подняла голову и наткнулась на странную зелёную физиономию, которая тут же пропала. Через мгновенье хищно-красная нечеловеческая морда смотрела на неё и лыбилась. Миг, и мертвецки синяя не сводит глаз, того и гляди рявкнет загробным голосом «Отдай моё сердце»!

К традиционной молодёжной забаве «бутылочка» Ленка почти спала. Игра по тем временам любимая. Хоть и женихались и целовались напропалую, но кто знает какие страсти в ком таятся? Два конца стеклянной бутылки могли демократично совместить несовместимое: скромнягу с первой красавицей, местного Алена Делона с самой замухрышистой девчонкой. Деваться некуда – вставай и целуйся при всех.

Разместились по-узбекски на полу. Ленка поджала под себя ноги, сложила руки под грудью, одной подпёрла подбородок. Потихонечку раскачивалась взад-вперёд, чтобы не уснуть. В круг даже не смотрела, кто там с кем не видела. Когда чей-то голос сказал шутливо: «Давай, Саня, в засос», она и не поняла.

– Лен, – подтолкнула сидящая рядом татарочка Альфия, одноклассница мальчишек. – Спишь, что ли?

– Не, нормально.

Поднялась, опираясь на Лёнькино плечо. Напротив Саня стоит, усмехается на одну сторону, глаза щурит, волнистые волосы чуть ниже уха, языком лениво прошёлся по губам. Тогда слово «сексуальный» не употребляли, уже много позже Ленка часто думала, что сексуальнее Сани в жизни никого не видела. Недаром на нём девчонки висли.

Вполне возможно, будь она трезвая, отнеслась бы к этому трепетно. Как юная барышня до старости лелеет воспоминания о ласках лихого гусара, так и Ленка могла. Но у неё сладость первого поцелуя смазалась портвейном, маринованными овощами и полукопчёной колбасой. Эта мешанина в обоих ртах вызывала рвотный рефлекс, да и партнёр увлёкся. Придерживал Ленкину голову ладонями, мягко захватил губы, язык его вовсю шарился по её нёбу. Она же думала: только бы не стошнило.

– Хорош, Саня, – с недовольством сказал Серый.

Ленка, наконец, вырвалась из плена, отошла в сторонку и прислонилась к косяку. Эмоций ноль, одна дурнота и губы пельменями. Сверху вниз туманно смотрела за игрой, отстранённо подумала «Почему Саня?», но тут же об этом забыла. Серый с Альфиёй поднялись исполнить поцелуйное «па», а она почувствовала: всё, больше не могу. Первым приливом пришло «лечо», Ленка прилепила ко рту ладошку, развернулась и поплелась во двор. На выходе её догнал Лёнчик, заглянул в лицо, сказал «Б-бли-ин…» и поволок наружу. Слава КПСС, успели! Новогоднее меню выстреливало в бетонированную уличную колонку, желудок стремился туда же. Лёнчик пригнул Ленку за шею, держал крепко и сам склонился рядом, повторяя:

– Ещё, ещё, Лен.

– Н-не могу.

– Можешь. Два пальца в рот. Толкай глубже.

– Н-не….

– Ну!.. Кому сказал!

Ленка послушно запихнула руку чуть ли не по локоть. Обеспокоенная мысль «Платье бы не испачкать» родилась вовремя, но вертелась безрезультатно, руки заняты животом и горлом. Зато откуда ни возьмись появился кто-то третий, накинул на неё большую куртку и скрутил в гусеницу злосчастный подол. Белка, хорошенькая дворняга, вертелась у ног, подвизгивала, заискивающе виляла хвостом, но положенной ласки не дождалась.

Когда всё закончилось, Ленка умылась ледяной водой, напилась и с тоской подумала остатками мозга: Позор на всю Европу! Пацаны, все трое, о чём-то переругивались. Она не слушала, хотела одного – спать. И уснула прямо во дворе под виноградником, так ей казалось. Стоя.

Проснулась на кровати Саниных родителей в трусиках, лифчике и колготках, заботливо укрытая одеялом. Справа, под этим же одеялом, Машка, а поверх него с другой стороны Саня в трусах и рубашке. Левую ногу по-хозяйски закинул на Ленку, рука покоится на её груди. Она обмерла. Ничего себе! Вот это номер!

Суетливо начала перебирать минувшую ночь, но, как ни напрягалась, ничего из ряда вон припомнить не могла. Хотя…. Там всё было из ряда вон, даже хуже. Её грандиозное подпитие никакому описанию не поддавалось. Не просто хватила лишку, напилась в стельку как самый последний подзаборный ханурик. Стовосьмая!

Добро бы, если все такие же, тогда не так страшно. «А платье-то где? И время сколько? Родители не приехали? Убраться надо, свинарник кругом, наверное». Соображала нормально и похмельем не страдала, ночью выполоскало дочиста, только во рту и кисло и мерзко. Попробовала вылезти, руку Санину скинула, однако нога его весила центнер и с места не сдвинулась. Ленка поелозила под одеялом, от чего капроновые колготки противно закололи. Плечом аккуратно Саню двинула, тот что-то сонно промычал, обдав причудливой смесью запахов, и снова накрыл её тяжеленной ручищей. Она повернулась на другой бок и выползла через Машку, та и не шелохнулась.

Босиком на цыпочках ступила на холодный линолеум. Сдёрнула с двери тёть Люсин халат, натянула и отправилась искать платье, на ходу застёгивая пуговицы. Тишина спящего дома разбавлялась настойчивым мяуканьем кошки. Ленка прошла на веранду, животина крутилась у двери и просилась во двор. Выпустила, кошка юркнула в щель на крытое крыльцо, с улицы дохнуло морозно. Ленка огляделась – всё чисто, столы сложены и придвинуты к стене, на них расстелены полотенчики. Вымытая посуда высится горами и поблёскивает глянцевыми донышками тарелок, солнечные лучи затейливо играют фиолетово-жёлтым на резных узорах хрусталя. На полу ничего не валяется, даже кто-то протёр его и аккуратно сложил тряпку у входной двери.

Ленка вздохнула – одна она оказалась свиньёй. Платье своё обнаружила в ванной, видимо, кому-то пришло в голову застирать подол, чтобы ей не влетело от родителей. Стыдобище-то какое! Сняла платье с верёвки, переоделась, глянула на себя в зеркало – под глазами грязные разводы от туши, от виска вниз сползла розовая подушечная полоса. Сгорая от досады, привела себя в порядок и заглянула в спальни. Пашка спал в Саниной комнате, дальние ребята-друзья в детской. В зале как будто ничего и не было. Потухшая ёлка, отстоявшая новогоднюю вахту, уныло готовилась к следующему этапу через две недели. Несколько игрушек упали и кучкой лежали на журнальном столике.

Оделась и выскользнула следом за кошкой. Землю припорошило снегом, у колонки она подмёрзла бугристо, чётко обрисовала множество следов. Ленка вспомнила о своих похождениях и нервно вздрогнула. Соскучившаяся Белка подбежала, виляя хвостом, поднялась на задние лапы, передние уложила ей на колени. Смотрит тёмными бусинами, ждёт.

– Пьяница я, Бела, понимаешь? Пьянчужка, – бормотала сквозь слёзы, гладя тёплую собачью морду. Та жмурилась от удовольствия и кивала: Ещё какая! Конченый пропойца!

Встретились на следующий день после обеда. Ленка выходить не хотела, но Лёнчик в который раз настырно кричал под окном:

– Лен, давай быстрей, холодно же!

– Покоя никому не даст! – в сердцах сказала мама, она только – только прикорнула в зале. – Люди отдыхают. Или иди, или скажи, чтобы не орал.

Пацаны в полном составе пританцовывали на морозе возле подъезда. Разумеется, без шапок. Ни словом не обмолвились, прикалывались как ни в чём ни бывало и все вместе пошли поедать торты к Сане. Хрустко ломался под ногами тоненький ледок, сверху сыпала белая крупка, иногда ветер швырял её в лицо и она лупила по коже. Ленка прикрывалась с двух сторон капюшоном, пряталась за спинами мальчишек и была почти счастлива.