Темные празднества

Унылый городской пейзаж состоит из обветшалых башен. Хейл изо всех сил старается отвлечь наше внимание от обветшавших зданий и угнетенного настроя местных жителей.

– Вот Йоркский собор, – указывает он на песчаного цвета силуэт церкви, нависающий над городом.

Мы проходим вдоль сточной канавы, по которой проплывают требуха и кровь. Руины – именно так назвал их Хейл – состоят из зданий, нависающих друг над другом с большой высоты, и напоминают продолговатую челюсть. Жилые дома покоятся на деревянных насестах магазинов, ближайший из которых украшен подвешенными тушами животных. Запах мяса теряется в ароматах кожевенных мастерских, расположенных неподалеку, и дыма, пока мы подходим к кузнице.

Хейл – не такой уж новичок на посту мэра, поэтому он не может остаться незамеченным горожанами. Многие из них приветствуют его со сдержанным уважением. Огромное количество солдат в оранжевых кушаках, разбросанных по улицам, словно фонари, не позволяет забыть о сдаче замка Болтон сэром Джоном Скрупом, которая случилась лишь после того, как он и его люди доели своих последних коней. Сражение при Марстон-Муре, случившееся в прошлом году, позволило Парламенту установить господство на севере страны. Теперь Йорк оккупирован, а армия требует заплатить ей за эту невыносимую ситуацию. То же самое случилось и в Оксфорде. Многие горожане жаловались на насильственное размещение солдат в их домах. Хуже того, некоторых солдат жажда денег заставила грабить местных жителей. Йорк же хранил в секрете и свою обиду, и цвета монарха. Он был побежден, но не сломлен как минимум, пока король продолжает мобилизовать свои силы. Я готовлюсь к схватке.

На меня, а особенно – на Уилла с любопытством смотрят несколько человек.

– Охотник на ведьм, – шепчет незнакомец, и смесь страха и возбуждения в его голосе передается окружающим.

– Наверное, вы испытываете облегчение, когда видите, что ваше бывшее ремесло снова в таком почете. – Хейл привлекает наше внимание к магазинчику, рекламирующему услуги охотников на ведьм.

– Не верю в такое единодушие, – прямо произносит ему Уилл.

– То дело Грея из прошлого давным-давно забыто, и не сказал бы, что вы имели к нему какое-то отношение, – признает Хейл.

На лице Уилла возникает натянутая улыбка. Конец охоты на ведьм был ознаменован жутким скандалом. Тогда мальчик по имени Джозеф Грей заявил, что его украли ведьмы. Его делом занялся один местный охотник, который стал возить ребенка по деревням, чтобы тот показал ему тех, кто совершил это преступление. За этим последовала череда казней через повешение, пока обвинения Грея не были сняты после того, как король Яков лично взялся за расследование этого инцидента. К тому времени Уилл уже ушел из профессии, но бесчисленные смерти невинных вызвали протесты, что ознаменовало конец этой практики, по крайней мере в Англии. В то же время отсутствие санкций со стороны Парламента и обвинения ведьм в помощи солдатам-роялистам побудили многих пойти в это ремесло. Север всегда остерегался папизма и ведьмовства, и люди поспешили этим воспользоваться.

– В последнее время все здесь чувствуют себя такими растерянными. Некоторые ищут утешения в устаревших практиках, – признается Хейл.

Уилл останавливается.

– Те, кто так поступает, наверное, будут разочарованы моим прибытием.

Хейл замолкает, а я пытаюсь скрыть облегчение, которое испытал, когда услышал эти слова Уилла.

– Давайте пойдем куда-нибудь, где можно согреться? – предлагает Хейл, как только приходит в себя.

– Да, – соглашаюсь я с ним от лица своего наставника и дергаю себя за плащ, словно держа щит.

Вырезанные из камня фрукты над серой входной дверью дома Хейла причудливо оттеняют мрачные здания, стоящие вдоль его улицы. Кирпичные фасады перемежаются широкими окнами, и я краем глаза замечаю, как на втором этаже мелькают ярко-рыжие кудряшки, прежде чем Хейл приглашает нас внутрь.

В интерьере дома преобладают тяжелые деревянные панели, а узкая лестница извивается и разветвляется, пронизывая многоэтажное здание. Глубокие оттенки мебели красного дерева оттенены бежевым цветом стен и гобеленами, висящими вдоль коридора. Я морщу нос, учуяв странный запах, но еще до того, как мне удается его идентифицировать, я отвлекаюсь на пару ловких рук, которые начинают снимать с нас с Уиллом плащи. Слуга проводит нас в наши комнаты, чтобы мы смогли переодеться с дороги перед тем, как спуститься на ужин.

Уилла приглашают в комнату дальше по коридору, а меня отводят в маленькое помещение для гостей, окна которого выходят на улицу. Комната почти пуста, не считая находящейся в ней молодой женщины, чье внимание привлек гобелен, украшающий стену.

– Как мило. – Она оборачивается ко мне, и ее силуэт обрамляет изображение злосчастного романа Пирама и Фисбы, вышитое золотыми, коричневыми, синими, серебряными и красными нитями. Под моим пристальным взглядом ее лицо заливает румянец, и она торопливо заправляет рыжие кудри под белый чепчик служанки.

– Запоздалый свадебный подарок, – рассказывает девушка о гобелене. Она – примерно моя ровесница, у нее высокий лоб, а кожа, залитая светом, струящимся через окно, кажется почти прозрачной.

– Странный подарок для невесты, – замечаю я.

Она расправляет фартук, и ее темные глаза скользят вверх-вниз по моей фигуре.

– Вы не очень-то похожи на охотника на ведьм.

– А как он должен выглядеть? – интересуюсь я. Она высокая – почти моего роста, но как только я подхожу, немного сутулится.

– Не такой молодой, – отвечает она, и, чтобы разрядить обстановку, я смеюсь и делаю шаг назад. Я привык, что в поисках моего отца или Фрэнсиса люди смотрят сквозь меня, и что-то внутри меня оживает от ее пристального взгляда.

– А я и не охотник на ведьм, – объясняю я. – И мой господин – тоже. Он ушел из ремесла.

– Не бывает бывших охотников на ведьм, – заверяет она меня, и я краснею от ее откровенности. – Люди в восторге от того, что судья Персиваль приехал. Но предупреждают друг друга, что нельзя корчить рожи, в гневе проклинать соседей или делать заговоры на скот, а то их обвинят в колдовстве.

Служанка улыбается, и из ее тона уходит всякая серьезность.

– Ты забыла упомянуть гадания на будущее, – поддразниваю ее я, довольный тем, что мне так долго уделяют внимание.

Внезапно на ее лице появляется задумчивое выражение.

– Это ведь не всегда считалось преступлением. Писцы, до того, как стали охотниками на ведьм, читали по звездам и предсказывали монархам их судьбу.

Когда-то ведьмы и писцы были ветвями одного дерева, впрочем, из-за предательства первых им никогда не было суждено соприкоснуться.

– Зря они это делали. Вся магия – дар дьявола. Король Яков описал это в своей «Демонологии», – говорю я ей. Эта книга была одним из многих инструментов, которые использовал король Яков, чтобы внушить людям, что колдовство имело дьявольское происхождение.

– Но ведь при этом его предшественница, королева Елизавета, воспользовалась помощью ведьмы, чтобы сбить с курса вторгшуюся испанскую Армаду, – объясняет она. – И монархи, которые были до нее, тоже не гнушались использования ведьминских заклинаний.

Она удерживает меня взглядом, словно оценивая.

– Твой господин приказал тебе меня допросить? – спрашиваю я ее, набравшись смелости.

– Мой господин? – В глазах девушки мелькают веселые искорки, и она одергивает фартук. – Я ему подчиняюсь, но он не имеет власти над моими мыслями.

Беззвучно подошедший Уилл, одетый в коричневый бархатный костюм, застает нас обоих врасплох.

– Ты совсем не изменилась, – замечает он. Сделав короткий реверанс, девушка уходит, а я прошу дать мне минутку, чтобы переодеться в черный дублет. Я про себя проклинаю легкость, с которой попался в ловушку Хейла.

– Это моя жена Сара, – представляет нас Хейл, когда мы через какое-то время присоединяемся к нему на первом этаже.

Нас проводят в столовую, где слуги спешат разжечь огонь и сервировать стол, возле которого уже стоит миссис Хейл. Она напоминает узкий лоскут черной ткани, увенчанный белым чепцом. Взгляд, которым она смотрит на супруга, слегка смягчает ее ледяную осанку.

Молодая женщина, с которой я говорил ранее, проскальзывает в комнату и делает реверанс, чтобы извиниться за опоздание. Сменив наряд служанки на богатые синие шелка, она садится за виолу да гамбу, стоящую в углу.

– А это – моя дочь, Альтамия, – ласково улыбается Хейл.

Альтамия краснеет, а ее глаза сияют от радости, пока она рассматривает нас с Уиллом.

Уилл делает изящный взмах шляпой и подталкивает меня к тому, чтобы сделать то же самое. Альтамия затмевает сдержанное приветствие своей матери искусным реверансом. Нахмурившись, миссис Хейл проводит нас к столу, по пути бросив мимолетный взгляд в мою сторону. Глядя на ее нерешительное выражение лица, я хочу убедить миссис Хейл, что я не любитель пофлиртовать и у меня нет привычки коллекционировать чужие сердца или разбивать их. Чтобы успокоить ее, я наклоняю голову, чтобы продемонстрировать, что я принял к сведению ее невысказанные тревоги, и, чтобы не задеть самолюбие ни одной из присутствующих дам, делаю такое выражение лица, словно мне это чего-то стоило.

Нас с Альтамией сажают в самом конце стола, возле камина, но достаточно близко, чтобы при желании время от времени участвовать в разговорах старших, беседующих в золотом свете канделябра и капающих сальных свечей. Я стараюсь не встречаться с ней взглядами. Сейчас я не в игривом настроении.

Один слуга остается рядом, чтобы нам прислуживать, и вскоре моя тарелка наполняется постной едой: маринованной сельдью и овощами. Интересно, сколько еще порций рыбы я должен в себя впихнуть до того, как наконец смогу попробовать печенье, источающее чудесный аромат аниса и мускатного ореха, но стоящее слишком далеко, в центре стола. Бокалу вина не удается смыть мою тоску.

– Если бы вы не задержались в Донкастере, то могли бы стать свидетелями шествия в честь Джека-поста, – говорит Альтамия, с наслаждением откусывая маринованную селедку.

Я не жалею, что пропустил празднества, поэтому стараюсь скрыть облегчение. Каждый год соломенное чучело провозят по городу лишь для того, чтобы затем забросать его камнями и запинать, поливая оскорблениями, в Пепельную среду. Мучения его заканчиваются на кострище в Вербное воскресенье.

Альтамия кладет ладони на белую льняную ткань и продолжает забрасывать слова, словно рыбацкую сеть, но я отказываюсь попадаться в ее ловушку. Меня все еще злит ее предыдущая выходка, и, к ее ужасу, я переключаюсь на вторую порцию главного блюда.

Беседы на другом конце стола сопровождаются звоном бокалов, стуком столовых приборов и хрупким молчанием миссис Хейл. В надежде на передышку Уилл наклоняется к нам и просит прощения в ответ на то, что Альтамия сказала нам раньше.

– К нашему превеликому сожалению, мы задержались из-за погоды.

– Увеселения проходили прямо под моим окном, я словно была зрительницей спектакля. Хотя когда в городе были король с королевой, мне разрешали выйти на улицу, чтобы их посетить. – Игривый тон Альтамии плохо сочетается с легкой напряженностью в ее голосе, и миссис Хейл откладывает в сторону нож.

– Ситуация тут весьма деликатная, – поясняет мэр, стараясь как можно скорее смягчить замечания дочери, – особенно если учитывать присутствие солдат. Моя работа не позволяет мне стать полноценным сопровождающим для дочери.

– Женщинам безопаснее оставаться дома, – добавляет миссис Хейл.

Альтамия пропускает слова матери мимо ушей.

– Если останетесь тут до Пасхи, возможно, у нас будет возможность всем вместе посмотреть, как местные жители сжигают несчастного Джека.

– Я – не большой поклонник развлечений, – отвечаю я, но понимаю, что мне очень сложно сдержать раздражение. Она напоминает мне оксфордских женщин, попавших в ловушку войны, но все равно полных решимости развлекаться везде, где получится.

Не услышав возражений от отца, Альтамия расплывается в улыбке.

– Это – языческая практика, – жалобным тоном произносит миссис Хейл. – Я уверена, что судья Персиваль и его… ученик к тому времени уже уедут.

Я стараюсь не обращать внимания на тот факт, что она намеренно подчеркнула отсутствие у меня титула.

– Я точно буду здесь, а вот Николас, вероятно, меня покинет, чтобы заняться своей карьерой драматурга, – подначивает меня Уилл. – Он такой талантливый.

Несмотря на явный скепсис со стороны родителей Альтамии, он стоит на своем. Хотя меня и пугает внимание со стороны Уилла, я позволяю себе поверить его словам хотя бы отчасти.

– Вы пишете? – обращается ко мне Альтамия.

– Преуспеваю в этом гораздо меньше, чем в чтении.

– И все равно мне хотелось бы познакомиться с вашими работами, – говорит она.

– Вряд ли они вас развлекут. Мои истории обычно заканчиваются трагически.

– Я не против, – настаивает девушка, и ее прямота заставляет готовый вырваться отказ неловко застрять на моем языке.

Миссис Хейл поворачивается к Уиллу:

– Удивительно, как человек с таким прошлым, как у вас, может насмехаться над его амбициями.

До своего роспуска Парламентом пять лет тому назад Звездная палата успешно использовалась, чтобы подавлять новости о реальном положении дел внутри страны и любое противодействие политике короля Карла. Инакомыслящие, поэты и драматурги превращались в особую категорию врагов. Уильям Принн критиковал королеву Генриетту Марию за участие в придворных маскарадах – и был наказан, оставшись без ушей. А еще ему поставили клеймо на обе щеки. Наверное, Уилл помогал одобрить это решение.

Он разряжает обстановку, блеснув белозубой улыбкой.

– Николас – незаурядный и храбрый человек. Он пошел наперекор меркантильным амбициям, которые были уготованы для него его отцом, потому что захотел стоять на страже закона, а теперь разочарует и меня своей любовью к небылицам.

– Ваша семья работает в торговле? – интересуется миссис Хейл.

– Его отец – купец Фрэнсис Пирс-старший, – уточняет Уилл, пока я смущенно киваю. – А его мать, достопочтенная Софи Пирс, наследница семьи Рейнальд. – Хейлы одобрительно реагируют на имена моих родителей.

– Полагаю, в такой семье у вас есть свобода выбора профессии, – говорит миссис Хейл, но, несмотря на то, что ее лицо смягчилось, я не могу расслабиться. Затем она так же ненавязчиво спрашивает о моем возрасте.

– Семнадцать, – повторяет она за мной, и я вспоминаю шутливую реплику Фрэнсиса: «Возраст, когда уже можно жениться, и профессия, которая не даст ее дочери быстро овдоветь».

Уилл с ухмылкой наблюдает за происходящим.

– Достопочтенная Софи Пирс – моя мачеха, – уточняю я, не желая, чтобы нас посчитали родственниками.

Хейл хмурится.

– Не знал, что ваш отец когда-то овдовел.

Я ощущаю внутри себя вспышку необузданной энергии, которая была присуща Фрэнсису.

– Мой отец был женат лишь однажды. Моя мать умерла. – Есть какое-то привычное утешение в тишине, которая повисает за столом, пока Хейл торопится выпить, чтобы моя незаконнорожденность перестала быть ему столь отвратительной.

– Мне так жаль, – продолжает Альтамия, пока родители с неодобрением на нее смотрят, – что ваша мама умерла.

Откровенность ее признания меня обескураживает. Никто и никогда еще не придавал никакого значения памяти моей матери.

– Спасибо, – бормочу я.

Ее родители перекидываются взглядами, после чего мистер Хейл возвращается к беседе об ассизах:

– Судья Персиваль, вам предстоит присутствовать на судебном заседании над ведьмами.

Миссис Хейл сердито смотрит на мужа, и по ее молчаливому указанию слуга шевелит дрова в камине. У меня намокает лоб, когда языки пламени начинают подбираться к моей спине.

– Парламент не упоминал это дело, когда я принимал его запрос. – Хотя лицо Уилла и спокойно, он вдруг крепко сжимает бокал вина.

– Леди Кэтрин Тевершем лишь недавно обвинили, – объясняет Хейл.

– Поспешное решение, – хмурится миссис Хейл и собирается добавить что-то еще, но ее муж начинает качать головой.

Оценив безвыходное положение своих родителей, Альтамия поворачивается к нам с Уиллом.

– Леди Тевершем намерена доказать, что ее невестка – ведьма. Она убедила себя и присяжных, что ее бывшая служанка, леди Кэтрин, воспользовалась любовным узлом, чтобы приворожить ее сына, лорда Гилберта, и выйти за него замуж.

Елизавета Вудвилл применила тот же метод к королю Эдуарду Шестому, и приворот привел к ее коронации. И хотя за их союзом последовала неразбериха в стране, леди Кэтрин, судя по всему, решила, что цель оправдывает средства.

– Леди Тевершем также заявляет, что ее невестка с помощью магии довела до смерти ее мужа. Он был настроен против этого мезальянса еще решительнее, чем его жена, – добавляет Хейл.

Уилл допивает вино.

– А нашли ли на этом человеке какие-то нитки? С узелками или распутанные?

– Ни тех, ни других, но даже так, если бы узелок развязали, это навредило бы леди Кэтрин, а выглядела она и правда неважно, – говорит Альтамия, имея в виду поверье, согласно которому заклинание можно отменить, развязав узелки, хотя это и может оказаться смертельным для ведьмы.

Хейл недоволен познаниями дочери, но Уилл не обращает внимания на ее реплику, продолжая задавать вопросы:

– А нашли ли какие-нибудь магические инструменты? Может быть, мешочек с заклинаниями, спрятанный среди вещей ее мужа?

– Она же не Анна Болейн, – усмехается Альтамия, намекая на слухи о том, что с помощью подобных заклинаний королева вскружила голову Генри Восьмому, но лишилась собственной, когда чары рассеялись. В отличие от узелков заклинания и проклятия не держатся долго, поэтому приворот лорда Гилберта, если он и был, уже должен был дать трещину. А вот если бы леди Кэтрин использовала нитку с узелками, то его страсть было бы гораздо сложнее ослабить.

– Альтамия, – журит Хейл свою дочь, – нельзя так легкомысленно воспринимать то, что сделала леди Кэтрин.

– Супруг мой, но ее ведь еще не признали виновной, – напоминает миссис Хейл.

– У нее есть какие-нибудь родственники? – спрашивает Уилл. От этого ненавязчивого вопроса волосы у меня на затылке встают дыбом. Ведьма – это широкое понятие, но она никогда не бывает одна. Целые родословные рушились от одного-единственного обвинения. Альтамия нарушает внезапно повисшую тишину:

– В живых – никого.

– И близких знакомых – тоже, – добавляет миссис Хейл, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы. – Это сложное дело. Леди Тевершем полна решимости расторгнуть этот союз и уже направила огромное количество жалоб в церковные суды и на квартальные сессии, а теперь еще и будет утомлять судей на ассизах. Она превращает свое неадекватное поведение в настоящий спектакль. От такого сына, как у нее, можно было ожидать мезальянса, но браться за такие устаревшие средства и связываться с так называемым экспертом…

– Довольно! – перебил ее Хейл. – Большое жюри сочло дело достаточно важным, чтобы довести его до суда.

После этого обе женщины замолчали.

– Звучит как тема для пьесы, – замечает Уилл. – «Довольно колдовства в улыбке». – Эта шутка звучит весьма избито, но он вдруг пускается в воспоминания.

– Леди будет оставаться на свободе до начала слушаний? – спрашиваю я, пока Уилл задумался.

– Женщину до суда будут удерживать в башне Клиффорда, – отвечает мистер Хейл, и его супруга морщится.

Уилл хмурит брови.

– Я ожидал, что лорд Гилберт воспользуется своими связями, чтобы обеспечить своей жене более комфортабельное заключение.

– Муж старшей леди Тевершем был бывшим олдерменом, – объясняет Хейл. – И люди все еще помнят, что леди Кэтрин Тевершем раньше была настолько ниже по статусу, чем они.

– Весьма шаткое положение, – замечает Уилл. – Нельзя никого оскорблять, пока не поймешь, как сложатся дела.

– Мы – за Парламент, – говорит миссис Хейл за своего мужа и возвращается к предыдущей теме. – Я уверена, что в ваше время все было проще, и мужчина мог осудить женщину за ведьмовство, лишь взглянув на нее.

Альтамия ерзает на стуле, пока мистер Хейл спешит сгладить слова жены.

– Судя по вашей манере разговаривать, вы из Пендла? – вдруг спрашивает Уилл. В воздухе повисает тень суда над ведьмами из Пендла, хотя он и произошел более трех десятилетий тому назад.

– Рядом с ним, – признается миссис Хейл.

Это короткое признание позволяет одним глазком взглянуть на казненных ведьм – будь то настоящие колдуньи или несправедливо казненные – из ее прошлого. Были ли они ее соседками, подругами, родственницами?

– В то время охотники на ведьм совершали ужасные ошибки. Король Карл не зря переложил ответственность на обвинение ведьм в руки присяжных, – заявляет Уилл.

Миссис Хейл ударяет его под дых:

– Вы так говорите, словно не считаете себя одним из них.

Я снова надавливаю на свою старую рану и откидываюсь на спинку стула, словно прислоняясь спиной к языкам пламени в камине.

– Мадам, суд в Пендле произошел задолго до меня.

– Вы все равно из тех времен, – настаивает она, и я чуть не начинаю кивать в знак согласия. Истории Стивенса навсегда врезались мне в память.

Уилл пропускает мимо ушей расспросы Хейлов, перемежающиеся кашлем.

– Я несу этих женщин в своем сердце. Каждую из них. Можете быть уверены, что я их не забыл. Это просто невозможно.

Он снова берется за еду, а миссис Хейл сжимает нож так крепко, что косточки на ее руке белеют. Уилл сохраняет невозмутимое выражение лица, и спустя несколько напряженных секунд миссис Хейл просит прощения и уходит из-за стола вместе с дочерью, бросив презрительный взгляд на супруга.

Хейл ждет, пока стихнут их шаги, прежде чем извиниться.

– Моя жена живет прошлым. Это делает ее чересчур осторожной. Она и мне пытается привить эту добродетель.

– Тогда мне стоит у нее поучиться, – шутит Уилл, – чтобы понять, как вернуть себе расположение Парламента.

Это признание заставляет Хейла рассмеяться, забывая о наставлениях своей жены.

– Вам лучше набраться терпения, потому что многие горожане абсолютно уверены, что король победит и положит конец печальным разногласиям, охватившим страну.

– Это невозможно, – ухмыляется Уилл. – Все союзники короля отпали или как минимум собираются это сделать после его поражения на Севере. Король переоценивает свои возможности, а результатом будет его подорванная репутация.

Хейл наливает себе еще вина.

– Подорванная или нет, поражение или победа, все равно он останется королем. Меня поражает, какую мудрость проявил Парламент, отказавшись прийти с ним к соглашению.

– Я бы поспорил, – вмешиваюсь в их разговор я, когда Хейл делает глоток. Мое непрошеное замечание удивляет их с Уиллом, и я спешу сделать уточнение: – Сторонники Парламента контролируют Лондон и моря, и их количество выросло благодаря свежим рекрутам из Шотландии. Насколько мне известно, королю трудно получить подкрепление в Ирландии, а еще боеприпасы и даже деньги с континента. Роялистам не хватает средств, чтобы решить вопрос собственными силами, но они все равно упорно продолжают вести переговоры с позиции силы.

Уилл одобрительно улыбается, но выражение на лице Хейла не дает мне упомянуть новую армию Ферфакса. Я уже видел этот взгляд: прищуренные глаза и легкий неприязненный изгиб губ. Тот факт, что ему знакомо имя моего отца, не отменяет моей незаконнорожденности. Одного меня недостаточно – напоминает он мне своим суровым видом. Но, к его сожалению, подобный взгляд не сможет меня ранить.

– Вам надо кое-кого увидеть, – говорит Хейл, когда слуги наконец убирают со стола. Он откладывает в сторону свою курительную трубку, и Уилл жестом приглашает меня последовать за ними.

Резкий запах, который я ощутил, когда мы заходили в дом Хейла, усиливается, пока мы пересекаем коридор. Мне знаком этот аромат, но сейчас он приглушен запахами уксуса и розмарина. Он напоминает мне о Фрэнсисе, и от воспоминаний о нем у меня начинают подкашиваться ноги.

Хейл замедляет шаг и через плечо обращается к Уиллу:

– Леди Тевершем попросила эксгумировать своего мужа, когда мы впервые услышали о вашем назначении.

– Я непременно поблагодарю леди Тевершем за ее усердие, – кивает Уилл, оглядываясь назад. – Черная магия всегда оставляет следы. – Они спускаются в подвал, и я замираю, а затем заставляю себя пройти туда, где Хейл стоит, положив руку на гроб, поставленный на деревянный верстак.

Стоя рядом с Хейлом, Уилл смотрит на меня, поморщившись, а затем прислоняет к носу платок. Их диалог постепенно превращается в бессловесный обмен жестами, а я наблюдаю за мертвым лордом Тевершемом из другого конца комнаты. Крышка гроба приоткрыта, и он лежит, облаченный в костюм, в темноте комнаты, освещенной лишь свечами. Прищурившись, я начинаю улавливать детали: это немолодой мужчина с кожей зеленоватого оттенка, напоминающей воск. Его незрячие глаза выпучены прямо на меня.