Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя
Политруку Давыдову в срок до 30 июня привести к воинской присяге красноармейца Суворова В. А.
Командиру 1-й эскадрильи капитану Капитонову принять у красноармейца Суворова В. А. зачет по знанию вверенной авиационной техники и летной подготовке, завести летную книжку…
п. 5
За успешное проведение воздушного прикрытия ж./д. станции города Минск 26 июня 1941 г. и сбитые в бою с превосходящими силами противника 5 самолетов, три Ю-87 и два Ме-109, летчику-истребителю 1 ав. эск. красноармейцу СУВОРОВУ Вячеславу Александровичу присвоить воинское звание “СЕРЖАНТ”.
Начальнику штаба в течение сегодняшнего дня подготовить материалы к награждению сержанта СУВОРОВА В. А. орденом Красной Звезды.
Командир в. части № 3167–23 майор Никитин».
«Класс. Все оформлено строго как надо. Почитаем биографию!» – подумал я и стал листать документы, пока не нашел свою новую биографию.
– Учи, чтобы от зубов отскакивало. Понял? – спросил Никифоров, заметив, что я читаю.
– Товарищ политрук, а тут в приказе написано, что я сержант, но я ведь…
– Старшего сержанта вам, товарищ старший сержант, присвоили за двух сбитых во время перегона истребителя, там приказ в конце. Ясно?
– Ясно, товарищ политрук.
Учил свою биографию я до утра, не выходя из землянки, и пока Никифоров не убедился, что все запомнил, даже имена летчиков, с которыми учился, а также друзей в школе, не отпускал меня.
– Завтра придешь, повторим. А пока свободен. Иди, отсыпайся, – сказал он, тоже, как и я, зевая.
Я шел и размышлял: «Вряд ли они мне так доверчиво поверили, но чтобы проверять, затрачивая силы на выяснение моих слов, тоже нужно много времени. Поэтому они и поступили так логически. Летаю я, сбиваю, так какие проблемы, летай и дальше. Похоже, именно поэтому принципу они и решили. А это значит, я должен оправдать их доверие и увеличить количество сбитых!»
На следующий день меня разбудили к обеду. Подкрепившись, я сходил к Никифорову и, подтвердив, что все помню, направился в штаб, где капитан Смолин по приказу майора Никитина включил меня в боевой график. Оттуда я пошел к своему ястребку, на котором никто так и не летал – не было подготовленных пилотов.
– Ну что, товарищ командир, закончилась ваша «ссылка»? – спросил меня мой механик.
– Ну что вы, Виктор Семенович. Это просто я довел командира, упрашивая, чтобы он допустил меня к полетам. Лютикова сказала, что я еще не годен, вот он меня в наряды и сунул. Чтобы не мешал.
– А-а-а, понятно. А мы-то уж думали… А что это вас товарищ особист к себе вызывал?
– А вот это, товарищ старшина, не ваше дело… Ну ладно, скажу уж. Интересовались они, откуда я умею летать на немецком самолете.
– А вы?
– Так я им так и сказал, что я и «пешку» до этого в глаза не видел, так летал же! Мне какая разница, что за самолет, главное, что на нем летать можно, вот так-то.
– Это бывает. А летчики из соседнего полка сказали, что вас арестовали.
– Это когда мы к особисту шли?
– Да.
– Так я их видел и решил подшутить, вот и изобразил арестованного. М-да, зря, наверное.
– Да пусть их! Ну что, давайте аппарат смотреть? От винта?
– От винта!
Любовно проведя ладонью по борту своего ястребка, я потрогал пальцами десять белых звездочек, нарисованных на фюзеляже рядом с большой красной звездой, показывающих количество моих побед. Десятый сбитый на «пешке» мне все-таки засчитали, несмотря на все препоны. Никифоров подтвердил, что лично видел, как были сбиты «мессеры». Еще бы – он сам в этом участвовал. Семеныч стоял рядом и с легкой улыбкой смотрел, как я здоровался с машиной после долгой разлуки. Для меня три дня – это долго.
– Звезды я вчера нарисовал, должны уже высохнуть, – сказал он.
– Высохли. Трафарет сами вырезали? – спросил я.
– Горкин, писарь в штабе. А что, что-то не так?
– Да нет. Хорошо. Спасибо, Виктор Семенович.
Я сам попросил нарисовать звезды, а то сбитые есть, а подтверждения этого на самолете нет. Семеныч тянул с этим, видимо, ждал разрешения Никитина, а получив, нарисовал их.
– Ну что? Давай проверим технику, а то вдруг сегодня вылет.
– Не должно, сегодня полетов нет. Командование дало день на отдых и приведение себя в порядок. Может, ребята из второго взвода приведут за это время в порядок те три машины, – указал он подбородком на несколько бомбардировщиков разной степени разукомплектованности, стоящих в укрытии и под маскировочными сетями, которых облепили люди в черных комбинезонах.
– Будем надеяться. Ну что, давай смотреть. – Я помог Семенычу скатать маскировочную сеть с истребителя.
ЛаГГ стоял в капонире, так что, убрав средства маскировки, мы стали делать проверку всем узлам истребителя.
После ужина, когда стемнело, я пробрался в землянку, где квартировала Лютикова, там меня ждал горячий прием, после которого меня утром вытурили наружу.
Командование не обмануло, полку действительно дали отдохнуть целые сутки. Учитывая напряженность боев, это было трудным для них решением, но оно дало нам хоть немного прийти в себя. В строй вернули еще два СБ, доведя количество машин до семи штук, на очереди стояли четыре. А вчера вечером с мест вынужденной посадки притащили еще две. Причем не нашей части. Подобное «воровство» случалось частенько. Если нет охраны, значит, брошенный, именно так оправдывались наши эвакуаторщики под молчаливое одобрение командования полка. Самолетов не хватало, получили один раз семь машин без экипажей из одного полка, отправляемого на переформирование и пополнение в тыл, и все, так что выживали хоть так.
Зала для получения задания в полку не было, поэтому получали приказ на опушке, рассевшись на траве. Некоторые сидели на планшетах, некоторые, вроде меня, самые умные, – на принесенных с собой парашютах.
Задачу ставил командир полка майор Никитин. Разбомбить переправу и войска, скопившиеся перед ней. Затем слово взял комиссар полка, ведущий группы:
– Заходим со стороны солнца. Леонтьев первым заходом накрывает зенитные средства. Второй волной идут остальные. Ведущий я. Построение стандартное. Воздушное прикрытие осуществляет старший сержант Суворов. Если кто не знает его…
– Все его знают, – раздались многочисленные голоса. Были слышны отчетливые смешки.
Комиссар, когда поглядывал на меня, постоянно морщился, наконец не выдержал и сказал:
– Суворов, что у вас за вид? Мало того, что есть один синяк под глазом, так откуда еще один взялся?
– Ночью до ветра пошел, об косяк ударился. Не видно ничего было, – смущенно ответил я.
– Два раза?
– Второй раз – когда возвращался, – ответил я мрачно.
По летчикам прошелся ветерок смеха. Едва слышно донеслось:
– Знаем мы этот «косяк»…
– Вопросы есть? – спросил комиссар.
– У меня. Мне неизвестна система вашего построения. Высота полета. Также мое место при сопровождении. У нас разные скорости, а это значит, что сопровождать я вас рядом не смогу. Поэтому вы часто будете терять меня из виду. Также преимущество в охранении – это сопровождение на высоте, – сказал я и сел на свое место.
– Хм. Высота три тысячи. Идем двумя звеньями. Я ведущий. При подходе к цели вперед выходит машина Леонтьева и атакует зенитные батареи. Насчет сопровождения вы, товарищ старший сержант, насколько я знаю, более компетентны в этом вопросе, так что мы вас слушаем.
Встав, я посмотрел на парней, которых буду прикрывать, и начал говорить:
– ЛаГГ – машина своенравная. У нее есть свои недостатки, как и преимущества. Поэтому нужно вести сопровождение так, чтобы использовать именно свое преимущество и недостатки машин противника. А это значит…
Первый вылет меня разочаровал. Он был какой-то… обыденный, что ли?
То есть взлетели, я занял свою позицию на километр выше группы и сопровождал их до места бомбардировки. Лететь пришлось «змейкой». Это и скорость меньше, и для немцев проблема атаковать при таком полете, так что летел спокойно. Бомбардировку смотрел краем глаза. Больше за воздухом наблюдал. Но кроме «костыля» ничего так и не увидел. А вот при возвращении, оставив за спиной горящие понтоны и берега, забитые техникой, заметил на трех километрах двух охотников, которые шли в сторону моих подопечных. Комиссару пришлось брать левее и спускаться ниже, чтобы не попасться на глаза немцам, так что ушли они спокойно. Меня немцы видели, но атаковать не стали, ушли на свою территорию, вот и весь вылет. Не так я себе его представлял, не так.
После посадки был разбор полетов. Пока Семеныч осматривал машину, загнанную в капонир, я слушал комиссара, который давал оценку нашему вылету.
Во время лежания в санчасти как-то не обращал внимания на работу полка. Сейчас он мне казался странным. Изучал я в основном сорок четвертый и сорок пятый годы войны. Там не было одного или, в крайнем случае, двух вылетов в день. Пять-шесть, не меньше. То есть работали на износ, ели не вылезая из машин, справляли нужду рядом с самолетом, лезли обратно и снова взлетали бомбить. Тут же не так: один вылет, ну, максимум два, и все. Такое впечатление, что они воюют по стандартам мирного времени. Не настроились еще люди на подобную работу. Летчики-то были готовы, но командование еще нет. Полк того же Запашного делает не менее трех вылетов в день, но и это не предел, почему же они это не видят?
Похвалив меня за прикрытие, комиссар отпустил нас отдыхать, пока механики осматривали технику. Сдав парашют, я под гул садившихся «чаек» направился к ЛаГГу.
– Как аппарат? – спросил у Семеныча.
– Норма. Бензина привезли три бочки, шестьсот литров, все, что смогли пока достать. Через три дня обещали еще подвезти.
– Хорошо. Комиссар сказал, что, возможно, сегодня еще вылет будет. Нужно быть наготове.
– Будем.
– Я, если что, обедать.
После столовой направился в санчасть. Из нее меня уже выписали и поселили в землянке с первой эскадрильей, так что шел к Лютиковой. Поболтав о том о сем, вышел от нее и увидел суету у штабной землянки.
Как я и думал, вечером был вылет, и вот он не прошел так гладко, как первый.
– Сокол-два, со стороны солнца на вас заходит четверка «мессеров». Будьте готовы. Атакую! – Вылетев из-за облака, за которым прятался, я бросил свой ястребок в глубокое пике.
Немцы хотели перехватить строй бомбардировщиков, шедших на двух тысячах с полной загрузкой, на подлете к цели.
«Наверняка из прикрытия колонны!»
Летели мы бомбить, насколько я понял, длинную артиллерийскую колонну, которую засекли «чайки» майора Запашного, возвращаясь со штурмовки другой цели. Моя идея использовать их как штурмовики нашла горячий отклик в сердце Запашного, особенно когда он вернулся с первого вылета с шальными глазами и, захлебываясь восторгом, рассказывал, как они обрабатывали эрэсами пехотные колонны противника.
Судя по длине, это была бригада или что-то похожее. И почему-то она оказалась под воздушной охраной. Хотя, может, немцы куда по своим делам летели, но встреча таки состоялась.
Строй бомбардировщиков сплотился, ожидая подлета «худых», которых они пока не видели.
Немцы разочаровали. Честно. Нет, меня, конечно, плохо было видно, я постоянно укрывался за облаками, но то, что они совсем меня не засекли, – это ни в какие ворота!
«Мессеры» были в пятистах метрах от строя бомбовозов, когда я тихой сапой пристроился к ведомому задней пары и открыл огонь, уравняв скорости.
Гитлеровцы поняли, что их сбивают, только когда второй задымил, клюнул носом и пошел вниз. Дав по газам, я, стреляя короткими очередями, стал догонять первую пару «худых», которые тоже включили форсаж. Видимо, пилот второго сбитого успел крикнуть по рации, первый-то точно не успел – очередь прошлась по кабине.
Ни о какой атаке бомбардировщиков речи уже не шло, оба «мессера» скользнули под огрызающийся строй, пытаясь уйти из-под удара.
На горизонталях «худые» помедленней ЛаГГа, чем я и воспользовался, быстро догнав ведомого и обстреляв его. Удивительно верткий истребитель уходил из-под атак, и мне приходилось, постоянно удерживая его в прицеле, крутить фигуры высшего пилотажа, и тут немцы разделились. Задумка была удачная, хвост мне никто не прикрывал, и ничто не мешало ведущему подойти ко мне сзади.
«Тренироваться надо!» – думал я, когда очередная очередь прошла мимо.
В это время ведущий зашел ко мне в хвост, и у нас получилось этакая цепь. «Мессер», за ним я, следом – другой «худой», висящий на моем хвосте.
Я достаточно быстро бросил попытки сбить преследуемый «мессер» и теперь просто держался за ним, пытаясь не попасть в прицел заднему немцу.
«Квалификация-квалификация, а попасть не могу!» – думал я, когда рядом снова пронеслись огненные струи, от которых еле-еле увернулся.
И тут вспомнил про капитана Титаренко, который в сорок третьем на Курской дуге попал в такую же ситуацию. Правда, на Яке, но особой разницы не было. И поступил точно так же. Нажав на кнопку выпуска шасси и рычаг выпуска закрылков, рывком сильно снизил скорость. Не ожидавший этого «ганс» проскочил мимо. Но я уже поднял нос в ту сторону, где он должен был появиться, и нажал на гашетки.
Дав короткую очередь, пулеметы замолчали, закончились боеприпасы, однако «мессеру» хватило и этого. Клюнув носом, он понесся вниз и врезался в землю. Судя по тому, что не дымил, погиб пилот. В это время четвертый воспользовался случаем и скрылся на большой скорости. С сожалением посмотрев ему вслед, я убрал закрылки и шасси и с разворотом пошел к своим подопечным, под их крылышко. Теперь, когда боезапас у меня закончился, настала их очередь защищать.
– Сокол-два, я Малой. Работу закончил, иду к вам.
– Малой, вас понял, встречаем, – услышал я ответ радиста комиссара.
Пока мы с «мессерами» играли в догонялки, бомбовозы успели разгрузиться и повернули обратно.
«Ого, как немцы близко! Не ожидал, быстро они двигаются!» – подумал я, посмотрев на дымы на месте бомбардировки. Вдруг среди них вспух огненный клубок.
«Машина с боезапасом рванула, а то и не одна!»
Пристроившись рядом с бомбардировщиками, уравнял с ними скорость и так и дошел до аэродрома, благо больше мы ни с кем не встретились.
– Как аппарат? – спросил Семеныч, как только заглох мотор.
– Мировой.
Подчиненные Семеныча быстро вкатили самолет в капонир вместе со мной и стали его маскировать срубленными ветками.
– Боезапаса нет. Все отстрелял, до железки, – сказал сержант Оленев, наш оружейник.
– С немцами встретились? – спросил тревожно Семеныч, помогая выбраться из кабины. У меня, честное слово, сил на это не было.
– Ага. Четыре охотника. Заходили на наших со стороны солнца. Ну я на них сверху и…
– Сколько сбили? – спросил механик.
Меня заметно шатало, поэтому пришлось опереться о крыло.
– Троих. Только я тебя прошу, Виктор Семенович, нарисуйте только две звезды, не надо мне тринадцать.
– Нарисуем. Главное, чтобы засчитали, а то знаете ли…
– Да знаю… Смотри, двадцать минут с момента боя прошло, а меня все равно еще бьет.
– Это нервное перенапряжение, бывает.
– Бывает… Ох и погоняли они меня там, ох погоняли!.. Ладно, я в штаб, мне еще рапорт писать. Напишу – и купаться, вода всю усталость снимает. Посмотрите, есть ли пробоины, а то мне кажется, были удары по корпусу.
– Посмотрим, товарищ командир, – успокоил старшина. Развернувшись, я направился к штабной землянке, где уже собирались летчики после вылета.
Рапорт у меня приняли без особого удивления. Оказалось, комиссар уже рассказал о сбитых, правда, он видел только двух, но и это хлеб. В рапорте, как обычно, я достаточно подробно написал, как сбивал и что делал.
Устно доложив майору Никитину результаты вылета и ответив на его вопросы, я взял сменную форму, то есть комбинезон, и направился на речку. Купаться. Благо теперь мне это делать можно.
Вернувшись, когда стало совсем темнеть, заскочил в столовую, поел и направился к самолету. Узнать, как там дела.
– Три дыры в левом крыле, товарищ командир. Бак пробит. Но мы за ночь заклепаем, не волнуйтесь.
– Спасибо. Я – спать. Утром еще забегу.
Утром был вылет на бомбардировку переднего края по заявке одной из стрелковых дивизий. По их предположению, перед ними в глубине немецких позиций, в небольшой роще сосредоточивалась крупная механизированная часть для прорыва обороны. По крайней мере гул множества двигателей они слышали отчетливо.
Привычно заняв свое место на километр выше строя, я расстроенно осмотрелся. Небо было чистым. Укрываться в облаках не получится.
До расположения дивизии мы долетели спокойно, там нам показали сигнальными ракетами, в какой стороне бомбить. Сам я был на четырех тысячах над землей, как работали бомберы, не смотрел – все внимание сосредоточил на наблюдении за воздухом, поэтому мне показалось, что самолеты крутятся над целью слишком долго. Потом, уже на аэродроме узнал, что это действительно было так. Они никак не могли обнаружить немецкую технику, пока лейтенант Ларин не засек их в соседнем леске. Танки были хорошо замаскированы, и их не сразу можно было рассмотреть.
Делая большой круг над нашими, я летел привычной «змейкой», наблюдая не только за подопечными, но и за своим хвостом, так что неожиданного нападения у немцев не получилось.
Увернувшись от атаки пары охотников, спикировавших на меня с высоты, я неожиданно услышал:
– Малой, я Сокол-два, атакован немецкими истребителями. Требуется помощь.
«Видимо, на бреющем подобрались, а я их не заметил, наблюдая за верхней парой».
– Сокол-два, я Малой, веду бой с двумя охотниками, иду на помощь.
Двумя словами я сказал: «Иду на помощь, продержитесь немного, могу опоздать», думаю, комиссар меня понял.
В пологом пикировании догнал пару «мессеров», что атаковали меня, и на попытке уйти на вертикаль левым разворотом срезал ведущего.
«Смотри-ка, а стреляю все лучше и лучше!» – мелькнула мысль. Тут, конечно, перехвалил себя – просто выдал заградительную очередь, в которую немец сам влетел. Сбить я его не сбил – с легким дымком он, теряя скорость, пошел в сопровождении ведомого на свою территорию, а я бросился к своим, где мелькали хищные худые силуэты еще четырех врагов.
– Суки-и-и!!! – заорал я, увидев, как один из СБ, густо дымя, пошел к земле.
Первым в прицел мне попал увлекшийся атакой на отбившийся бомбардировщик и оторвавшийся от напарника одинокий «мессер». Очередь вспорола его от левого крыла до кабины, видимо, убив пилота, так как самолет скользнул вниз и врезался в землю. Резко развернувшись, я чуть было не сорвался в штопор, от которого при подобных маневрах страдали все ЛаГГи, но смог удержаться, так как прекрасно знал о такой мерзопакостной привычке любимого ястребка.
– Малой, двое к тебе сзади заходят, – пришло предупреждение от радиста комиссара.
Развернувшись, я сам пропустил немцев мимо себя и бросился в атаку, навязав им бой на горизонталях. Самое плохое, что третий «худой» продолжал атаковать сплотившийся и огрызающийся огнем строй оставшихся бомбардировщиков.
Слетанность у пары была просто изумительной, поэтому, понимая, что крутиться мы можем долго, я резко ушел от них и, вырвавшись из клубка, на всей скорости понесся к нашим. Немец, что атаковал их, видимо, получил предупреждение по рации, так как резко со снижением ушел в сторону, а потом полез в набор высоты, явно намереваясь атаковать нас сверху. Ну что ж, хорошая задумка.
От восьми машин осталось только шесть. Одного сбили – сам видел, как он, густо дымя моторами, шел к земле. Да и Сокол подтвердил это, когда я, отогнав немцев, крутился вокруг наших бомберов, словно сторожевая собака около раненого хозяина. А тройка оставшихся «мессеров» кружила, будто волки вокруг отары – боялись волкодава, но все равно пытались резко наскочить и оторвать кусок добычи. Так продолжалось, как мне показалось, не меньше часа, а то и двух. Потом выяснилось, что всего минут десять. Вот и дергался, то отбивая атаки пары, то огрызаясь заградительным огнем на одиночку, постоянно атаковавшего меня сверху, пока я не подшиб его и он не плюхнулся на вынужденную неподалеку от дороги, где шли наши войска. Как они его вытаскивали из кабины, уже не видел. Как мог отбивался от разозлившихся немцев и одновременно не пускал их к бомбовозам. Внезапно «гансы» резко встали на крыло и пошли к себе, а через пять минут показался родной аэродром, где солдаты из БАО засыпали свежие воронки на взлетном поле.
Заняв позицию, я следил за воздухом, пока наши по одному спокойно шли на посадку.
Тут что-то странное привлекло мое внимание. Присмотревшись, понял, что это пара «худых» на бреющем, дав форсаж, идут к аэродрому. Их цель – явно беспомощные бомбардировщики.
– Сокол-два, я Малой, на вас с севера заходит пара немцев, будьте готовы к встрече. Я атакую.
Ведущий немец попытался увернуться, уйдя влево, но получил очередь и свалился на опушке, где-то в районе наших землянок. А второй, у которого я повис на хвосте, проскочив через взлетное поле, попытался уйти на вертикаль, но тоже напоролся на мою очередь и с оторванным крылом, крутясь вокруг своей оси, рухнул. Переведя ястребок в горизонтальный полет, я пошел на посадку.
Подогнав самолет к своему капониру, заглушил двигатель и посмотрел Семеныча, который показал мне большой палец.
Улыбнувшись ему, без посторонней помощи вылез из машины и, скинув парашют, забросил его на крыло ЛаГГа, который уже начали закатывать в капонир.
А старшине сказал:
– Попадания были. Посмотри, хорошо?
– Посмотрим, товарищ командир.
– Ладно, я на доклад.
– Никитин со всем штабом у немецкого летчика, – указал он на группку людей, что-то рассматривающих рядом с обломками «худого» на взлетной полосе.
– Летчика? Что за летчик? – не понял я.
– Так это с «мессера», что вы сбили. Выпрыгнуть-то он прыгнул, да парашют не открылся.
– А, ясно, ну я туда тогда.
Вскочив на подножку бензовоза, ехавшего в нужную сторону, я спрыгнул на ходу и, пробежав несколько шагов, чтобы погасить скорость, направился к группке людей, рядом с которой стояла черная «эмка». Сделав несколько уставных шагов, обратился к полковнику авиации, стоявшему рядом с Никитиным и Запашным:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу майору?
– Обращайтесь.
– Товарищ майор… – Я быстро доложил в отсутствие комиссара результаты совместного вылета, в конце добавив: – Всего за время вылета сбито четыре Ме-109 и один подбит. У нас тоже есть потери. Доложил летчик-истребитель старший сержант Суворов.
Однако ответил не Никитин, а полковник:
– Уже не старший сержант, а младший лейтенант. Вчера был выслан наградной лист для награждения младшего лейтенанта Суворова… званием Героя Советского Союза, с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда», за десять сбитых, важный разведвылет и угон самолета с немецкого аэродрома.
Паузу полковник сделал просто замечательную, даже у меня сердце чуть не остановилось в ожидании продолжения. Что тут было-о!.. Меня хлопали по плечам и спине, выражая свою радость, кричали, поздравляли, а я стоял и глупо улыбался, с трудом веря, что я – я!!! – буду Героем Советского Союза. Нет, ждал, конечно, но все равно это известие как пыльным мешком по голове ударило.
– …это будет первый Герой Советского Союза в нашей дивизии с начала этой войны, – услышал вдруг, поняв, что вокруг уже тишина и все внимательно слушают командира нашей авиадивизии. Полковник оказался именно им.
После чего с подошедшим комиссаром мы направились в штаб полка, где комдив слегка отругал Никитина, что я служу в его полку, и велел перевести меня в истребительный полк Запашного, который, оказывается, входил в нашу дивизию. Разговор велся, конечно, не при мне. Но я стоял у штабной землянки и прекрасно все слышал.
– Суворов, зайди, – велел вышедший Смолин.
– Ну вот он, герой, – сказал полковник, осматривая меня еще раз.
– Сколько у тебя сейчас на счету сбитых?
– Семнадцать, товарищ полковник. Если четыре последних засчитают, – ответил я комдиву.
– На моих глазах сбил, – подтвердил Тарасов.
– Да и я тоже не слепой. Ах, как ты его на вираже поймал! Сказка! Никогда такого пилотажа не видел! Где учился?
– У майора Ларина, – ответил я. Именно так было написано в моей биографии.
– Ларин? М-м-м, Ларин, Ларин? Нет, не припомню такого. Где служит?
– Под Москвой, товарищ полковник, в ПВО.
– Хорошо, а теперь, лейтенант, расскажи-ка мне подробно про все свои бои, а лучше зарисуй еще и схемы, – вдруг попросил комдив.
– Так у меня все есть, товарищ полковник, кроме последнего боя. Разрешите принести?
– Разрешаю, – с легкой улыбкой ответил комдив.
Выскочив из штабной землянки, я поспешил к своей, однако навстречу попался один из моих соседей по койкам, сержант Власов.