Темный рассвет

Глава 6. Император

Мия сидела на черном берегу, в ее голове боролись три цвета.

Первый – алый, как кровь. Алый, как ярость. Он сжимал ее руки в кулаки. Наполнял до краев, от макушки до пальцев ног. Побуждал ругаться, плеваться огнем и топтать эти измученные каменные лица. Поддаться ему, пусть и временно, было бы блаженством, как и дать волю своему прославленному темпераменту. По крайней мере, теперь Мия знала его происхождение.

Парящая в воздухе вокруг, в городе наверху, меняющая архитектуру под ее плотью.

Всю ее жизнь.

Злость погребенного бога.

Второй цвет – серо-стальной. В ее живот, словно нож, проскальзывало подозрение, холодное и жестокое. На миг она даже взмолилась, чтобы все это оказалось обманом – манипуляциями мужчины, который всегда был на три шага впереди. Но в темных глубинах своей души Мия знала правду. То, как смотрел на нее Скаева в ту перемену, когда ворвался в дом ее матери. В перемену, когда он вытянул руку и забрал весь ее мир. Блеск в его глазах, когда он опустил на нее взгляд и его улыбка стала темной, как синяк.

«Хочешь знать, что греет меня по ночам, малышка?»

И так ярость погубила подозрение. Утопила в багровом потоке.

Но за стальным серым подозрением пришла скорбь. Черная, как штормовые тучи. Обращая ее проклятия во всхлипы, а злость в слезы. Мия легла на этом безмолвном, кричащем берегу и расплакалась. Как ребенок. Как гребаное дитя. Позволив своей скорби, своему ужасу, своим страданиям срываться с губ и литься по щекам, пока глаза не стали красными, как кровь, а горло не засаднило.

Дарий Корвере. Судья люминатов. Лидер Восстания Царетворцев. Мужчина, который дарил ей головоломки на Великое Подношение, который читал ей сказки перед сном, чья щетина щекотала ей щеки, когда он целовал ее и желал сладких сновидений. Мужчина, который поставил ее ножки на свои и закружил по мерцающему бальному залу.

«Я люблю тебя, Мия».

«И я тебя».

«Обещай, что всегда будешь помнить об этом. Что бы ни случилось».

Мужчина, которого она обожала, мужчина, которого оплакивала, мужчина, отмщению за которого она посвятила восемь лет жизни. Мужчина, которого она звала отцом.

Хотя он и близко им не являлся.

Эшлин сидела возле нее все то время, что она плакала, ласково обнимая за талию и прижимаясь прохладным лбом к ее спине. Мистер Добряк и Эклипс тоже были рядом, молча наблюдая за хозяйкой. Йоннен смотрел на нее с новообретенным замешательством, мерцающим в бездонных глазах. Черных, как вороново перо. Черных, как истинотьма.

Прямо как у Скаевы.

«Прямо как у меня».

– Его жена не может рожать детей, – пробормотала Эшлин натужным от горя голосом. – Жена Скаевы, я имею в виду. Полагаю, поэтому он и забрал Йоннена… после…

– Всем хорошим королям нужны сыновья, – прошептала Мия. – А вот дочери – не особо.

– Мне жаль, милая, – Эшлин прижала исцарапанные и кровоточащие костяшки пальцев Мии к своим губам. – Черная Мать, мне так жаль…

Эклипс подошла ближе и обернулась полупрозрачным телом вокруг талии Мии, уложив голову ей на колени. Мистер Добряк устроился у нее на плечах, укрываясь волосами и по-хозяйски обвивая хвостом ее грудь. Мия нашла утешение в их дымчатом холоде, в легких, как шепот, прикосновениях, в объятиях Эш. Но вскоре ее взгляд притянул черный пруд. В воздухе витала тяжелая медная вонь крови. Мия снова посмотрела на свои пустые руки, на своих спутников, на свою тень, которая была темнее, чем когда-либо.

«Многие были одним. И станут снова?»

Покосилась на безочажного юношу. Его взгляд теперь был сосредоточен на Эшлин. На их переплетенных с Мией пальцах. Она помнила, что однажды эти черные глаза были карими. Что однажды эти пальцы ласкали ее в местах, к которым никто не смел прикасаться.

В ее ушах по-прежнему звучало его откровение. Тяжесть правды, которую она искала все эти годы, теперь придавливала плечи. Она все еще не могла в это поверить полностью – даже с воспоминанием о Резне в истинотьму, поющим в голове, с силой и гневом, которыми она управляла играючи, с тенями, режущими, словно мечи в ее руках. Мия убила стольких людей, поддавшись ярости, которая подпитывала ее все эти годы, мили и бессонные неночи.

Теперь все это вновь восставало, выползало к ней из черного пруда. Как токсин. Как наркотик. Поглощая черноту скорби волнами старого доброго алого.

Если злиться, не нужно думать.

Если злиться, можно просто действовать.

Охотиться.

Ранить.

Убивать.

Этот ублюдок. Этот паук в центре всей прогнившей гребаной паутины. Мужчина, который приговорил ее мать к смерти в Философском Камне, который приказал утопить ее, который воспользовался ею, чтобы избавиться от конкурентов и, в итоге, оказаться на расстоянии вытянутой руки от гребаного трона. Мужчина, который все эти годы манипулировал ею издалека, выворачивал ее наизнанку, превращал ее в…

Она посмотрела на свои дрожащие руки.

«В это».

И посему Мия отдалась на волю злости. Позволила ей задушить скорбь внутри себя. И прошептала во тьму:

– Если он хочет убийцу, то убийцу и получит.

Эш моргнула.

– Что?

Мия встала, скривившись, и протянула руку.

– Верни мне меч, Эш.

Та опустила взгляд на клинок на своем поясе, который забрала из покоев Мии в часовне Годсгрейва. Он был сделан из могильной кости, острый, как солнечный свет, и с рукоятью, изображавшей ворону в полете. Когда-то он принадлежал Дарию Корвере, но Марк Рем забрал его из Вороньего Гнезда. В отместку Мия убила его – перерезала ему глотку в пыльной дыре на побережье Ашкаха и вернула меч себе.

Отомстив за отца, как она думала.

«Я люблю тебя, Мия».

«И я тебя».

– Дай его мне, – потребовала Мия.

– Зачем?

– Потому что он мой.

– Мия… – Эш поднялась на ноги, ее голос был бархатным, наполненным настороженностью и заботой. – Мия, что бы ты ни задумала… ты истощена. Ранена. То, что нам рассказал Трик… это нелегко…

– Отдай мне ебаный меч, Эшлин! – перешла на крик Мия.

Тени взмыли по стенам, тьма зазвенела в ее голосе и превратила его в гулкую сталь. Пульсирующая чернота крючилась у ее ног, изображая безумные каракули и фигуры. Янтарные глаза вороны на рукояти блеснули в призрачном свете. Пруд позади Мии покрылся рябью, словно поцелованный крошечным камешком.

Веснушчатое лицо Эшлин побледнело. Мия заметила, что она даже трепещет. Но ваанианка все равно стояла на своем. Со сцепленными зубами и сжатыми кулаками, чтобы скрыть дрожь. Давая Мие отпор, на который больше никому не хватало духу.

– Нет, – ответила она.

– Эш, предупреждаю тебя… – рыкнула Мия.

– Предупреждай сколько влезет. – Девушка вдохнула поглубже. – Я знаю, что ты злишься. Знаю, что ты обижена. Но тебе нужно подумать.

Она махнула рукой на тьму позади и под ногами Мии.

– Вдали от этого проклятого пруда. С отмытыми от крови руками, сигариллой и неночью здорового сна между тобой и всем этим дерьмом.

Мия нахмурилась, но стали в ее взгляде поубавилось.

– Отдай мне меч, Эшлин.

Ваанианка протянула руку и ласково провела пальцем по грубому шраму на щеке Мии. По изгибу губ. Выражение ее глаз растопило сердце Клинка.

– Я люблю тебя, Мия. Даже ту часть, что пугает меня. Но ты достаточно натерпелась за одну перемену. Я не позволю, чтобы тебе снова причинили боль.

На глаза Мии накатили слезы. Из-под алого всплыл черный. Вокруг нее высились стены, готовые обрушиться в любой момент. Ее руки неуверенно приподнялись, словно отчаянно жаждали объятий, но не решались попросить о них. Пробормотав сожаления и глянув на безочажного юношу, наблюдавшего за ними, Эшлин шагнула вперед и обвила Мию руками. Поцеловала ее в лоб, прижала крепче, и Мия растаяла в ее объятиях.

– Я люблю тебя, – прошептала Эш.

– Прости меня, – выдохнула Мия ей в волосы, гладя девушку по спине.

– Все нормально.

– Нет. – Руки Мии спустились к талии Эш, пальцы задели рукоять меча. А затем она театральным жестом выхватила его из ножен и отстранилась от Эшлин. – Не нормально.

– Ты… – Глаза Эшлин округлились, рот приоткрылся. – Ты… гребаная…

– Сука?

Мия покрутила меч в руке и вытерла слезы грязным рукавом.

– Да. Но я умная гребаная сука.

Она повернулась к Трику и, шмыгнув, сплюнула на пол.

– Как мне отсюда выбраться?

– ТЫ ДОЛЖНА ПРИСЛУШАТЬСЯ…

– Я ничего не должна, – огрызнулась Мия. – Юлий Скаева в Годсгрейве, ты понимаешь это? Настоящий Юлий Скаева. Сотня тысяч людей видела, как его зарезал клинок ассасина. Он должен показаться перед народом, чтобы продемонстрировать, что все в порядке, прежде чем город вспыхнет пламенем. Его двойник мертв. Так ты покажешь мне выход из этой ебаной дыры или оставишь бродить в темноте, играя в прятки? Поскольку, так или иначе, но я вернусь в Годсгрейв.

– Я помню дорогу, – раздался тихий голос.

Мия повернулась к брату, стоявшему на черном берегу в своей фиолетовой тоге. Мальчик наблюдал за ней большими темными глазами, явно не понимая, что о ней теперь думать. Он не хотел верить, что они родственники, это было очевидно. Но если Эш не соврала, и его отец действительно жив, тогда все это может быть правдой. Когда Мия была просто убийцей его отца, все казалось просто – она враг, ненавистный и внушающий страх. Но теперь, когда Йоннен понял, что его отец по-прежнему жив, что он чувствовал к сестре, которую никогда не знал?

– Помнишь? – переспросила она.

Мальчик кивнул.

– Моя память острее мечей. Все учителя так говорят.

Мия протянула брату руку.

– Тогда веди.

Он поднял на нее взгляд, в его глазах витали подозрения и голод. Но затем, очень медленно, взял ее за руку. Мистер Добряк сел на плече Мии, тихо мурча, Эклипс крутилась у ее щиколоток. Девушка подняла фонарик из могильной кости и шагнула во тьму, но Трик преградил ей дорогу. Возвышаясь над ней, как прекрасный бескровный призрак из сказки, рассказываемой у очага.

Его тело источало холод, хотя когда-то Мия жаждала его тепла. Ее взгляд поднялся по алебастровой линии его шеи к волевому подбородку и небольшой ямочке на щеке. Бледной, как молоко. Бледной, как смерть.

– Ты сказал, что Мать послала тебя быть моим проводником. Так показывай дорогу.

– ЭТО НЕ ТВОЙ ПУТЬ, МИЯ, – тихо ответил Трик. – ЭШЛИН ГОВОРИТ ПРАВДУ. ТЫ РАНЕНА. РАССЕРЖЕНА. ТЕБЕ НУЖНО ОТОСПАТЬСЯ, НОРМАЛЬНО ПОЕСТЬ И ПРОСТО ОТДЫШАТЬСЯ.

– Трик, ты помнишь, чтобы, когда мы были аколитами, ты мог отговорить меня от того, что я отчаянно хотела сделать, воззвав к моему здравому смыслу?

Юноша наклонил голову.

– …НЕТ.

Мия кивнула.

– Я тоже. Так что показывай дорогу или свали с нее на хрен.

Трик покосился на Эшлин. В воздухе вокруг них звучала песнь убийства. Пруд слабо бурлил от тихой ярости. Затем он посмотрел в глаза Мие. Бездонно-черные. Совершенно непроницаемые. И, в конце концов, шумно выдохнул морозный воздух.

– СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ.

– На Форум!

На каждом мосту стояли глашатаи, на каждой мощеной улочке – мальчики на побегушках. Их крики разносились по оживленным дорогам и тавернам, через каналы от Низов до Рук и обратно. Весь Годсгрейв стоял на ушах.

– На Форум!

Пока они были под городом, наверху попытался пустить корни хаос, и Мия чувствовала запах крови и дыма в воздухе. Но когда они вышли из туннелей под некрополем Годсгрейва, оказалось, что анархия пока не началась. Улицы патрулировали люминаты и солдаты, расталкивая горожан щитами и дубинками. Группы больше дюжины человек быстро разбивали, вместе с носами тех, кто возражал слишком активно. Похоже, легион заранее предупредили о беспорядках – будто бы консул предвидел хаос после завершения игр.

«Всегда на шаг впереди, ублюдок…»

А теперь по улицам неслась весть. Паря над балконами и терракотовыми крышами, звонко пролетая над каналами. Обрывая слухи, унимая волнение и обещая ответы, которых жаждали все жители.

Кардинала действительно убили? И консула тоже?

Спаситель республики скончался от клинка простой рабыни?

Мия украла с веревки для сушки белья плащ и какую-то тряпку, чтобы обмотать ею лицо и скрыть шрам и рабское клеймо. Потом они пошли по Правой Руке и спустились к Сердцу – Эшлин справа, Трик слева, Йоннен у нее на руках. Ее мышцы ныли от веса мальчишки, спина протестовала. И пусть она уже не убийца его отца, Мия все равно оставалась похитительницей, именующей себя его давно потерянной сестрой. Мия предполагала, что он попытается вырваться при первой же возможности. И даже если бы она не боялась, что этот хитрый мелкий засранец сбежит, ей все равно не хотелось его отпускать. Она не могла потерять его вновь.

Не после всего этого.

С Эклипс и Мистером Добряком, оседлавшими его тень, мальчик выглядел более спокойным и наблюдал за ней затуманенным взором, пока они пробирались по улицам Годсгрейва, по извилистым мощеным переулкам, через широкие площади района костеродных, приближаясь к Форуму. Толпа вокруг них была разгорячена, объята страхом, любопытством и скрытой жаждой насилия. Мия увидела вспышки спрятанных клинков. Блеск оскаленных зубов. Зачатки разрушения, которое могло начаться от одного косого взгляда, одного неловкого слова.

Каждая обида. Каждый раб, каждый сердитый плебей, каждый недовольный со своими претензиями. Она видела, какая она хрупкая – эта так называемая «цивилизованность». Видела злость, кипящую в сердце этого города. Годсгрейв превратился в бочку чудно-стекла, замотанную промасленными тряпками. Одна искра – и все вспыхнет огнем.

На Форуме, в паре сотен метров от первого Ребра, улицы были так переполнены, что передвигаться стало попросту невозможно. На дорогах и мостах толпились разношерстные люди – юные и старые, богатые и бедные, итрейцы, лиизианцы, ваанианцы и двеймерцы. Мия и ее друзья решили не толкаться в толпе и скользнули к величественной статуе Всевидящего в самом центре Форума.

Эта пятнадцатиметровая глыба, вырезанная из чистого мрамора, возвышалась над толпой. На вытянутой руке Аа покоились три аркимических шара, символизирующие три солнца. В другой он держал могучий меч. Когда ей было четырнадцать и наступила истинотьма, Мия уничтожила эту статую, но Скаева приказал восстановить ее, выделив на это собственные деньги. Очередной благочестивый жест, чтобы купить любовь жителей.

Мия передала Йоннена Трику, и они вчетвером забрались на Всевидящего, приметив местечко в больших складках на мантии. Оттуда окинули взглядом толпу внизу.

– Черная Богиня, только взгляните на них, – выдохнула Эшлин.

Мия только успевала пялиться. Толпа, перед которой она дралась на арене «Венатус Магни», была огромной, но, похоже, на весть сбежались абсолютно все жители Годсгрейва. Над ними вырастали Ребра – шестнадцать костяных арок, сверкающих белизной и тянущихся к небу. Солдаты и люминаты проталкивались сквозь толпу, разбивая зазевавшимся головы и держа порядок за горло. В воздухе пахло отчаянием и страхом, как кровью на бойне. Но, по крайней мере, на их насест никто не посягал – Трик, судя по всему, страдал не меньше Мии в жаре истиносвета, однако его неприятный холод отпугивал людей.

Мия прищурилась в ярком свете трех солнц. Путь из подземья был долгим и без слов, дорога вела через сотню извилистых коридоров и поворотов. Она понятия не имела, как долго они шли, – время казалось несущественным в полной тьме под плотью города. Но теперь ее снова манило вниз. К черному пруду. К безмолвным, плачущим лицам. Мия скучала по ним точно так же, как по Мистеру Добряку с Эклипс, когда тем приходилось отлучаться. Скучала, как по отрубленному кусочку себя.

«Многие были одним».

Девушка отмахнулась от этой мысли. Сосредоточилась на ярости. Побелевшими костяшками пальцев она сжимала рукоять меча из могильной кости. Все это – Луна, Ная, Клео, Меркурио с Эшлин и Триком – не имело гребаного значения.

«Пока этот ублюдок жив».

Прозвучали фанфары, такие звонкие и раскатистые в истиносвете. Солнца в небе, как живые существа, опаляли ей плечи, давили ее своим светом, как червяка под подошвой. Единственным спасением служили тени в складках мантии Всевидящего, и Мия цеплялась за них, как ребенок за юбку матери. Но при звуке фанфар она выпрямилась и, прищурившись, посмотрела на большую сцену в кругу высоких колонн, увенчанных статуями известных сенаторов. Сам Сенатский Дом находился чуть западнее, весь из рифленых колонн и полированной кости. Южнее маячило первое Ребро, на балконе консульского палаццо толпились люминаты в броне из могильной кости и сенаторы в зеленых лавровых венках и белых тогах с фиолетовой отделкой.

Трубы гудели долго и громко, чтобы пресечь крики, ропот и неуверенность, зреющую в Городе мостов и костей. По правде говоря, Мия никогда по-настоящему не задумывалась о последствиях своего плана с «Магни», не загадывала дальше смерти Дуомо и Скаевы. Но как только пошли слухи о смерти консула, весь Годсгрейв оказался на грани катастрофы.

Что бы произошло, если бы консул действительно погиб?

Что стало бы с этим городом, всей республикой, если бы Мия отсекла ей голову? Возможно, какое-то время республика бы просто билась в конвульсиях, а затем отрастила себе новую? Или, подобно богу, падшему от руки своего отца, разбилась бы на тысячу осколков?

– Милостивый Аа! – раздался крик откуда-то с улицы. – Смотрите!

Затем с крыши позади:

– Четыре Дочери, это он?!

Сердце Мии ушло в пятки. Щурясь от ослепительного света, она присмотрелась к балкону консульских покоев. Люминаты и сенаторы расступились в стороны.

«О Богиня.

О милосердная Черная Мать».

Его фиолетовая тога была по-прежнему испачкана в крови, золотой венок пропал. Плечо и шея перевязаны бинтом, пропитавшимся алым. Лицо бледное, волосы с проседью намокли от пота. Но его было ни с кем не перепутать. Мужчина вышел вперед и поднял руки, как пастух перед стадом овец, выпрямляя три пальца в знаке Аа.

– Отец… – выдохнул Йоннен.

Мия злобно покосилась на брата, гадая, хватит ли ему глупости звать на помощь. Но, похоже, он слишком боялся безочажного юношу, державшего его на руках, чтобы поднимать шум. А вот жителей, напротив, охватила волна ликования, пронесшаяся оглушительным ревом от тех, кто стоял достаточно близко, чтобы разглядеть консула собственными глазами. Стоявшие позади закричали, требуя правды и проталкиваясь вперед. К ним тут же направились солдаты с дубинками наготове. Улицы раскачивались и шли ходуном, люди толкались, плевались и спихивали друг друга с мостов в каналы, хаос расцветал и превращался в…

– Мой народ!

Голос донесся из рупоров вокруг Форума и отразился от стен Сенатского Дома и Хребта. Словно по волшебству, хаос тут же прекратился. Балансируя на острие ножа.

Он был слишком далеко, чтобы Мия могла рассмотреть выражение его лица, но голос консула был охрипшим от боли. Рядом со Скаевой стояла его жена Ливиана в алом, как кровавое пятно, платье, и в золоте, сверкающим на шее. Мия посмотрела на Йоннена и заметила, что его взгляд устремлен на женщину, которая звалась его матерью.

Мальчик поднял голову к Мие. И быстро отвернулся.

Скаева набрал побольше воздуха в легкие, прежде чем продолжить:

– Мой народ! – повторил он. – Мои соотечественники! Мои друзья!

На Город мостов и костей опустилась тишина. Воздух стал таким неподвижным, что можно было услышать плеск далекого моря и тихую молитву на ветру. Мия хорошо знала любовь толпы на арене. Она заставляла их подниматься на ноги, кричать от страсти, заставляла ликовать, плакать и петь ее имя, как гимн небесам. Но за все время на песке ей никогда не удавалось пленить их подобным образом.

Юлия Скаеву называли «Сенатум Популиис» – народным сенатором. Спасителем республики. И хоть ей было тошно это признавать, Мию восхищало, что он мог заставил весь город застыть, как поверхность пруда, всего парой-тройкой слов.

– До меня дошли слухи! – провозгласил консул. – Слухи, что ваша республика обезглавлена! Что ваш консул убит! Что Юлий Скаева пал! Я услышал этот шепот и в ответ я кричу вам правду! – Он стукнул красным от крови кулаком по балюстраде. – Вот он я! И видит Бог, тут я и останусь!

Рев. Громоподобный, радостный, распространяющийся по толпе, как лесной пожар. Мия видела, что люди внизу обнимаются с мокрыми от слез счастья лицами. Желудок скрутило, лицо Мии исказила гримаса, она сжала меч с такой силой, что кисть задрожала.

Выдержав паузу, Скаева поднял руку, призывая всех к молчанию, и вновь на жителей Годсгрейва, подобно молоту, обрушилась тишина. Он сделал глубокий вдох и закашлялся. Схватившись за окровавленное плечо, слегка закачался перед механическим рогом рупора. Солдаты и сенаторы кинулись на помощь, чтобы подхватить консула, если тот упадет. По толпе прокатилась волна смятения. Но, покачав головой, Скаева вернул своих доброжелателей по местам и снова выпрямился, несмотря на «раны». Такой храбрый, стойкий и, о, невероятно сильный.

Вся толпа разом потеряла рассудок. По ней потоком промчались восторг и блаженство. Во рту Мии появился привкус желчи, но даже она не могла не восторгаться этим спектаклем. Тем, как этот змей обращал каждое затруднение в горькое преимущество.

– Мы ранены! – воскликнул он. – Нет никаких сомнений. И хоть мне очень больно, я говорю не об ударе, нанесенном по мне, нет. Я говорю об ударе, который нанесли по всем нам! Наш советник, наша совесть, наш друг… нет, наш брат! Его отняли у нас.

Скаева склонил голову. Когда он вновь заговорил, его голос полнился печалью.

– Мой народ, мое сердце обливается кровью из-за того, что приходится приносить вам столь прискорбные вести. – Консул схватился за балюстраду для равновесия и мучительно сглотнул. – Но я вынужден подтвердить, что Франческо Дуомо, великий кардинал духовенства Аа, избранник Всевидящего на этой благословенной земле… убит.

По всему Форуму раздались тревожные крики. Кто-то плакал от горя, кто-то скалил зубы. Скаева медленно поднял руку, как дирижер перед оркестром.

– Я искренне оплакиваю потерю своего друга. Долгие неночи я провел в его свете и буду нести обретенную духовную мудрость до конца своих дней. – Скаева повесил голову и тяжко вздохнул. – Но я давно предупреждал – враги нашей великой республики гораздо ближе, чем полагали мои братья в Сенате! Я давно предупреждал, что наследие Царетворца по-прежнему растравляет сердце нашей республики! Однако даже я не смел представить, что в наш самый священный праздник, в величайшем городе в мире, десница Всевидящего будет зарезан клинком ассасина! Прямо на наших глазах! Перед тремя немигающими глазами самого Аа! Что это за безумие?