Темный рассвет
– ПОЖАЛУЙ, ДАЖЕ СЛИШКОМ, – поддакнул Трик.
– Таких не бывает, как подсказывает мой опыт.
Мия со стоном опустилась в один из гамаков и скривилась. Некоторое время она задумчиво покусывала губу, тщетно борясь со смыкающимися веками.
– Но Эш права, – наконец заявила она. – Нам не из чего выбирать. Я предлагаю рискнуть и остаться на «Деве». Пока мы с Йонненом будем держаться вне поля зрения, а ты – терпеть его обольщения, пара недель, думаю, у нас есть.
– …Уверен, донна Ярнхайм возненавидит каждую минуту его внимания…
Эшлин проигнорировала кота из теней и обеспокоенно взглянула на Мию. Девушка осела в гамаке, повесив голову и слегка покачиваясь в такт тихому плеску воды о корпус. Казалось, она вот-вот потеряет сознание от изнеможения. Наверху слышались крики экипажа, красочная ругань Большого Джона и песнь разворачиваемых парусов; в воздухе витал соленый запах моря.
Йоннен по-прежнему стоял в углу, в его тени лежала Эклипс.
– Ты что-нибудь с ним сделала, Царетворец? – тихо спросил он.
Мия поймала взгляд его темных глаз; в пространстве между ними повисла тень Юлия Скаевы. Прошли долгие секунды, прежде чем она ответила:
– Нет.
– Я хочу домой, – захныкал мальчик.
– А я хочу пачку сигарилл и бутылку золотого вина такого размера, чтобы утонуть в ней. – Мия вздохнула. – Мы не всегда получаем желаемое.
– Я – всегда! – насупился он.
– Уже нет, – Мия потерла глаза и подавила зевок. – Добро пожаловать в настоящий мир, братец.
Йоннен злобно уставился на нее. Эклипс поднялась из тьмы у его ног и перекочевала ксилуэту мальчика на стене, из-за чего тень стала вдвое темнее. Если бы не демон, мальчик, вероятно, уже бился бы в истерике, но учитывая все, через что ему пришлось пройти, ребенок неплохо справлялся.
Тем не менее Эшлин все равно не нравился взгляд, каким он смотрел на свою сестру.
Злобным.
Голодным.
– …Что теперь?.. – прорычала Эклипс.
– …Сыграем быструю партейку в «душек и шлюшек»? – предложил Мистер Добряк.
– …Вот тебе обязательно это делать, киса?..
– …Всегда, моя милая дворняжка…
Теневая волчица посмотрела своими не-глазами на остальных в каюте.
– …И я должна поверить, что эта невоспитанная кошара с предпубертатными шутками – фрагмент разбитого божества?..
– Да заткнитесь вы! – рявкнула Эшлин.
– Ответ довольно прост, – сказала Мия, подавляя очередной зевок. – Меркурио в руках Духовенства. Пока не вернем его, мы со Скаевой в тупике. – Она пожала плечами. – Следовательно, нам нужно его вернуть.
– Мия, его держат в Тихой горе, – ласково возразила Эшлин. – В эпицентре власти Красной Церкви на этой земле. Охраняемой Клинками Матери, самим Духовенством и бездна знает, чем еще.
– Ага.
– Более того, уверена, мне не нужно напоминать, что Меркурио схватили, чтобы добраться до тебя, – продолжила ваанианка, повышая голос. – Тебе рассказали, что он у них, потому что хотят, чтобы ты пошла за ним. Чтобы сделать эту гребаную ловушку еще более очевидной, Духовенству пришлось бы нанять кучу дорогущих куртизанок, танцующих в лиизианском нижнем белье и задорно поющих хором: «Это очевидная гребаная ловушка».
Мия слабо улыбнулась.
– Люблю эту песню.
– Ми-и-ия… – раздраженно простонала Эш.
– Он приютил меня, Эшлин, – ее улыбка испарилась. – Когда меня лишили всего. Дал мне пристанище и оберегал меня без единой на то причины. – Она взглянула на девушку блестящими глазами. – Он – моя семья. Больше, чем почти кто-либо на этом свете. Не диис лус’а, лус диис’а.
– Когда всё – кровь…
– Кровь – это всё, – закончила Мия.
Эшлин лишь покачала головой.
– МИЯ…
– Тихая гора находится в Ашкахе, Трик, – перебила она. – Нам все равно по пути. Так что избавь меня хоть ненадолго от своей болтовни про судьбу, ладно?
– ЗНАЧИТ, ТЫ СМИРИЛАСЬ С НЕЙ?
– Вовсе нет. – Мия с тихим стоном закинула ноги на гамак. – Пока достаточно и того, что мы плывем в правильном направлении.
– Духовенство узнает, что мы направляемся к ним, – заметила Эш, вставая, чтобы помочь ей снять заляпанную кровью обувь. – Тихая гора – это крепость.
– Ага. – Мия с кряхтением пошевелила пальцами на ногах.
– И как, ради Матери, ты надеешься проникнуть внутрь и спасти Меркурио? – настойчиво спросила ваанианка, снимая с ноги Мии вторую сандалию. – Не говоря уж о том, чтобы выйти оттуда живой?
– Через парадную дверь.
Мия тяжко вздохнула, наконец устроившись в гамаке и сдавшись сонливости.
– Через гребаную парадную дверь?! – прошипела Эш. – Тихой горы? Для этого тебе потребуется армия, Мия!
Та закрыла глаза.
– У меня есть одна на примете. Маленькая, но все же…
– Что, ради всего святого, ты несешь? – разъярилась Эшлин.
Гамак легонько укачивал утомленную девушку. Хаос и кровопролитие последних перемен, прозрения и пророчества, нарушенные и еще не исполненные обещания – все это, похоже, наконец догнало ее. Обеспокоенные морщинки на ее лице разгладились, шрам на щеке слегка приподнял уголок губ, так что казалось, будто она улыбается. Ее грудь поднималась и опадала в ритме волн.
– Мия? – позвала Эш.
Но та уже спала.
В наступившей тишине Йоннен тихо спросил:
– …Что значит «предпубертатный»?
Глава 9. Грезы
Ей снился сон.
Она была ребенком и шагала под небом – серым, как краска прощания. По воде гладкой, как полированный камень, как стекло, как лед под ее босыми ногами. Он простирался так далеко, насколько хватало глаз, безупречный и бесконечный. Мениск в океане вечности.
Слева шла ее мать. Одной рукой она придерживала перекошенные весы. Другой – ладонь Мии. На матери были перчатки до локтя из черного шелка, длинные и мерцающие тайным сиянием. Но когда Мия присмотрелась, то увидела, что это вовсе не перчатки, что они капают
кап-кап
кап-кап
на камень/стекло/лед под их ногами, как кровь из перерезанного запястья.
Платье матери было черным, как грех, как ночь, как смерть, и усеяно миллиардом крошечных точек света. Они светились изнутри сквозь ткань ее юбки, словно булавки в шторах, задернутых от солнца. Она была прекрасна. Ужасна. Глаза черные, как ее платье, и глубокие, как океан. Кожа бледная и сияющая, как звезды.
Она выглядела как Алинне Корвере. Но Мия знала, как возможно знать только во сне, что это не ее настоящее лицо. У Ночи вообще нет лица.
А в другой части этой бесконечной серости их ждал он.
Отец.
Он был облачен во все белое, такое яркое и ослепительное, что у Мии заболели глаза. Но она все равно смотрела на него. А он смотрел на нее, пока они с матерью подходили ближе, своими тремя глазами – красным, желтым и голубым. Стоило признать, он был красив – даже мучительно красив. Черные кудри на висках припорошил легчайший намек на седину. У него были широкие плечи, а бронзовая кожа резко контрастировала с белоснежной тогой.
Он выглядел как Юлий Скаева. Но Мия знала, как возможно знать только во сне, что это не его настоящее лицо.
Его окружали четыре молодые женщины. Первая – объятая пламенем, вторая – омываемая волнами, третья – облаченная в один лишь ветер. Четвертая спала на полу, укрытая осенними листьями. Неспящее трио смотрело на Мию с терпкой, неприкрытой злобой.
– Муж, – поздоровалась ее мать.
– Жена, – ответил отец.
Все шестеро замерли в молчании, и будь у Мии сердце, она бы точно услышала, как оно колотится в груди.
– Я скучала, – наконец выдохнула ее мать.
Тишина стала такой всепоглощающей, что едва не оглушала.
– Это он? – спросил отец.
– Ты сам знаешь.
Тогда Мия захотела вмешаться, сказать, что это она – а никак не «он». Но, опустив взгляд, дитя уловило странное видение в зеркальном отражении на камне/стекле/льду под своими ногами.
Она видела себя – бледная кожа, длинные темные волосы, струившиеся по худым плечам, и раскаленные белые глаза. Но за ее спиной маячило очертание, вырезанное из тьмы; черное, как платье матери.
Оно смотрело на Мию своими не-глазами, его контуры подрагивали и искажались, подобно трепещущему пламени без огня. Из плеч и макушки вырастали языки тьмы, напоминая дым от горящей свечи. На лбу был нарисован серебряный круг. И, словно зеркало, этот круг ловил свет от тоги ее отца и отражал его бледным и ярким, как глаза Мии, блеском.
Посмотрев на этот идеальный круг, она поняла, что такое лунное сияние.
– Я никогда тебя не прощу, – сказал ее отец.
– Я никогда и не попрошу об этом, – ответила мать.
– Я не потерплю соперников.
– А я – угроз.
– Я – могущественнее.
– Но я была первой. Полагаю, эта ничтожная победа греет тебя по ночам.
Тогда отец посмотрел на нее, и его улыбка стала темной, как синяк.
– Хочешь знать, что греет меня по ночам, малышка?
Мия снова взглянула на свое отражение. Наблюдала, как бледный круг на ее челе разбивается на тысячу мерцающих осколков. Тень у ног Мии раскололась, потянулась во всех направлениях и, клубясь, приняла форму ночных созданий: кошек и волков, змей и ворон, и форму чего-то бесформенного. Из ее спины, подобно крыльям, выросли чернильно-черные струйки, из каждого пальца – лезвия из мрака. Она услышала крики, становившиеся все громче и громче.
И в конце концов поняла, что кричит она сама.
– Многие были одним, – сказала мать. – И станут снова.
Но отец покачал головой.
– Ты – моя дочь, во всех смыслах этого слова.
Он поднял на горящей ладони черную пешку.
– И ты умрешь.
Книга 2. Умирающий свет
Глава 10. Неверующие
Мия проснулась, подскочив как пружина, и чуть не свалилась с гамака.
Как и в предыдущие две перемены, бортовые иллюминаторы были закрыты ставнями. Каюту окутывал тот же полумрак, что царил здесь с тех пор, как они отплыли от Низов, легонько покачиваясь в открытом море. С «Магни» прошло почти три перемены, но тело Мии по-прежнему болело в таких местах, о существовании которых она даже не подозревала, и нуждалось как минимум в семи неночах здорового сна.
Нормального сна, если точнее.
Сны. Сны о крови и пламени. Сны о безграничной серости. Сны о ее родителях, или же о существах в их обличье. Сны о Фуриане, погибающем от ее руки. Сны о ее тени, становящейся темнее и темнее, пока Мия не тонет в ней, пока тень не поднимается вверх и через губы не проникает в ее легкие. Сны о том, как она лежит на спине и смотрит на ослепительные небеса, но кожа с ее ребер содрана, а по внутренностям, словно личинки по трупу, ползают крошечные людишки.
– СНОВА КОШМАР?
Услышав его голос, Мия затрепетала и тут же устыдилась. Незаметно покосилась на Эшлин, спящую в соседнем гамаке. Затем снова на мертвого юношу, сидевшего в углу с тех самых пор, как они отправились в путь по Морю Безмолвия. Его капюшон был откинут, ноги скрещены, на коленях – мечи из могильной кости, на них лежали черные руки.
Но, Богиня, как же он был красив. Это была уже не та мужественная, земная красота, что раньше, нет. Теперь это мрачная красота. Высеченная из алебастра и эбонита. Черные глаза, бледная кожа и голос столь низкий, что он отдавался у нее между ног. Королевская красота, облаченная в мантию из ночи и змей, с короной из сумрачных звезд на челе.
– Прости, я тебя разбудила?
– Я НЕ СПЛЮ, МИЯ.
Она часто заморгала.
– Вообще?
– ВООБЩЕ.
Мия убрала волосы с лица и, стараясь не шуметь, свесила ноги с гамака. Когда она выпрямилась, ее раны натянулись, перевязки зацепились за струпья, и девушка невольно сморщилась от боли. Она чувствовала на себе взгляд этих кромешно-черных глаз, наблюдавших за каждым ее движением. Мие до смерти хотелось покурить. Подышать свежим воздухом. Принять гребаную ванну. Они торчали тут уже две перемены, и обстановка понемногу начинала утомлять.
Йоннен превратился в сплошной клубок из ярости и негодования, и сдерживать его могло только неизменное присутствиее Эклипс. Надутый и угрюмый, он часами сидел в углу, отрывал завитки от собственной тени и швырял их в дальнюю стену: трюк, который он проделывал в некрополе, когда закрыл глаза Мие. Эклипс бегала за тенистым шариком, словно щенок, и Йоннен улыбался, но стоило ему поймать взгляд Мии, как улыбка испарялась.
Она чувствовала его злость. Его ненависть и недоумение.
Но не могла винить его.
Еще одним источником беспокойства были Эшлин с Триком – напряжение между ними казалось таким плотным, что его можно было нарезать и подать с так называемым «рагу», которое они ели каждый вечер на ужин. Между ними сгущались штормовые тучи, обещая грозу, которая затмит все солнца. И, по правде говоря, Мия понятия не имела, что с этим делать. Да, раньше она обсудила бы ситуацию с Триком. Но он изменился.
Увидев егопервые, она не знала толком, что чувствует. Радость и вину, блаженство и печаль? Но после нескольких перемен в его компании она поняла, что контуры егро натуры не изменились, просто заполнились немного другими красками. Теперь вокруг него ощущалась тьма – та же, которую Мия ощущала внутри себя. Манящая. И возможно, несмотря на Мистера Добряка в ее тени, пугающая.
Мия опустила голову, и реки ее длинных черных волос заструились, падая на лицо. На каюту туманной завесой опустилась тишина.
– Прости, – наконец пробормотала она.
Мертвый юноша наклонил голову, его дреды извивались, как сонные змеи.
– ЗА ЧТО?
Мия закусила губу, подбирая блеклые и жалкие слова, которые каким-то чудом должны были все исправить. Но люди – это загадка, которую она никогда не могла постичь. Ей всегда лучше удавалось резать вещи на кусочки, чем соединять их воедино.
– Я думала, что ты мертв.
– Я ЖЕ СКАЗАЛ, – ответил он. – ТАК И ЕСТЬ.
– Но… я думала, что уже никогда тебя не увижу. Что ты исчез навсегда.
– НЕ САМОЕ ГЛУПОЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, ОНА ТРИЖДЫ ПРОНЗИЛА МЕНЯ В СЕРДЦЕ И СТОЛКНУЛА С ГОРЫ.
Мия посмотрела через плечо на Эшлин. Та свернулась клубком, положив веснушчатую щеку на ладонь, ее длинные ресницы трепетали во сне.
Любовница.
Лгунья.
Убийца.
– Я сдержала свое обещание. Твой дед погиб с криками на устах.
Трик склонил голову.
– БЛАГОДАРЮ, БЛЕДНАЯ ДОЧЬ.
– Не надо… – Мия осеклась от комка в горле и покачала головой. – …Пожалуйста, не называй меня так.
Он повернулся к Эшлин. Затем прижал черную, залитую ночью руку к груди и поскреб ее, словно вспоминая ощущения от укола клинка.
– КСТАТИ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ОСРИКОМ?
– Его убил Адонай. Утопил в бассейне крови.
– ОН ТОЖЕ КРИЧАЛ?
Мия вспомнила брата Эшлин, исчезнувшего под алым потоком в ту перемену, когда люминаты захватили гору. Глаза, круглые от страха. Рот наполнен багровой жидкостью.
– Пытался, – наконец ответила она.
Трик кивнул.
– Наверное, ты считаешь меня бессердечной мандой, – вздохнула девушка.
– ТЫ ВСЕ РАВНО СОЧТЕШЬ ЭТО ЗА КОМПЛИМЕНТ.
Мия резко подняла голову, думая, что он разозлился. Но увидела, что его губы изгибаются в тонкой, сдержанной улыбке, и на щеке вырисовывается тень ямочки. На секунду это напомнило ей, каким он был раньше. И о том, что у них было прежде. Она всмотрелась в его бескровное лицо и чернильно-черные глаза, увидела прекрасного, сломленного юношу, и ее сердце налилось свинцом.
– ТЫ ЛЮБИШЬ ЕЕ? – спросил он.
Мия вновь взглянула на Эшлин. Вспомнила ее прикосновения, ее запах, ее вкус. Лицо, которое Эшлин показывала миру, – свирепое и суровое, – и нежность, которую проявляла только к Мие, лежа в ее объятиях. Она таяла, словно снежинка, у нее на губах. Была поэзией на ее языке. Мия и Эшлин были мрачным отражением друг друга; обе, ведомые возмездием, делали и желали то, о чем другие не осмелились бы мечтать.
О чем-то восхитительном.
О чем-то ужасном.
– Всё…
– …СЛОЖНО?
Мия медленно кивнула.
– Но такова жизнь, верно?
С губ Трика сорвался невеселый смешок.
– ПОГОВОРИМ, КОГДА ПОПРОБУЕШЬ УМЕРЕТЬ.
– Пожалуй, воздержусь, если это будет зависеть от меня.
– СМЕРТЬ – ЕДИНСТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ, КОТОРОЕ МЫ ВСЕ СДЕРЖИВАЕМ. РАНО ИЛИ ПОЗДНО.
– Я предпочту «поздно», если ты не возражаешь.
Они встретились глазами. Черными с черными.
– ОТНЮДЬ.
Их беседу внезапно прервал звон тяжелого колокола, и они дружно посмотрела наверх, где находилась палуба «Девы». Мия услышала приглушенные крики, топот сапог по дощатому полу, нотки смутной тревоги. Эшлин подскочила в гамаке, проснувшись от шума, и потерла лицо запястьем.
– Что такое? – сонно пробубнила она.
Мия встала и, прищурившись, посмотрела на балки над их головами.
– Не знаю, что, но вряд ли что-то хорошее.
Снова звон колокола. Затем череда приглушенных и поражающих воображение ругательств. Мия медленно подошла к иллюминатору и открыла деревянные ставни, впуская нестерпимое пламя истиносвета. Йоннен поднял голову с гамака и, прищурившись, сонно окинул каюту взглядом. Мистер Добряк выругался со своего местечка над дверью.
Мия часто заморгала от ослепительного света. Как только глаза Эшлин привыкли, она присоединилась к ней у иллюминатора. Над холмиками волн за стеклом Мия увидела на горизонте очертания парусов, прошитых золотой нитью.
– Это итрейский военный корабль… – пробормотала Эшлин.
Мия подняла взгляд.
– Похоже, наш экипаж не в восторге от этой встречи.
– …Напротив, как по мне, голосят они очень восторженно…
– …О, браво, ты репетировала свои искрометные комментарии?..
– …Мне не нужно репетировать, киса. Некоторым из нас остроумие дано от природы…
Эшлин опустила голову в бочку с чистой водой, чтобы окончательно проснуться, и наскоро заплела волосы в неровную косичку.
– Я поднимусь наверх и пообщаюсь с капитаном.
– Иди с ней, брат Трик, – сказала Мия. – Я останусь с Йонненом.
Мертвый юноша медленно поднялся. Глядя на Эшлин бездонными глазами, он спрятал клинки из могильной кости под мантией и накинул капюшон.
– ПОСЛЕ ВАС, СЕСТРА.
Эш натянула ботинки, в которых ходила со времен арены Годсгрейва, и прикрепила короткий меч к ноге. Надев сестринскую мантию и чепец, направилась к двери.
– Будь осторожна, ладно? – сказала вдогонку Мия.
Эш усмехнулась, наклонилась и поцеловала ее в губы.
– Ты же знаешь поговорку. Что меня не убивает, тому лучше уебывать со всех ног.
И, взмахнув белой мантией, ваанианка скользнула за дверь.
Мия старалась не смотреть на Трика, когда он выходил из каюты вслед за Эшлин.
– Что ж, – вздохнул Клауд Корлеоне. – Как сказала моя дражайшая учительница донна Элиза в год, когда мне исполнилось шестнадцать: «Отымейте меня нежно, а затем оттрахайте как следует».
Трехглазый Каэль свесился с вороньего гнезда.
– Они подают нам сигнал, капитан!
– Да, я вижу! – крикнул тот, взмахнув подзорной трубой. – Большое спасибо!
– Эти сраные императорские говноеды нас догоняют, – проворчал Большой Джон, становясь у перил рядом с ним.
Клауд помахал подзорной трубой у него перед носом.
– Эта штука работает, знаешь ли.
– Капитан? – раздался голос.
Клауд оглянулся и увидел на палубе Ее Не-Такое-Уж-И-Святейшество с двухметровым сторожевым псом, маячившим у монашки за спиной. Несмотря на истиносвет, вокруг внезапно похолодало и по коже пробежала дрожь.
– Вам лучше спуститься в каюту, сестра. Там безопаснее.
– Значит, наверху не безопасно?
– Я бы не…
Сестра выхватила из руки Клауда подзорную трубу и, прижав ее к глазу, посмотрела на горизонт.
– Это не обычный итрейский флот, – заметила она. – Корабль люминатов.
– Вы очень наблюдательны, сестра.
– И, похоже, они вооружены аркимическими пушками.
– И снова да, моя труба хорошо работает, спасибо.
Монахиня опустила ее и взглянула на капитана.
– Что им нужно?
Клауд показал на красную дымку, которую корабль выпустил в небо.
– Чтобы мы остановились.
– ЗАЧЕМ? – спросил ее телохранитель.
Капитан уставился на него.
– …Слушай, как тебе удается так менять голос?
Монахиня вернула Клауду подзорную трубу.
– И часто люминаты останавливают корабли посреди океана без какой-либо видимой причины?
– Ну-у, – Клауд начал шаркать ногой по палубе. – Обычно нет.
Монахиня и ее охранник встревоженно переглянулись.
Большой Джон пробубнил уголком рта:
– Может, это Антолини дал им наводку?
– Он бы так со мной не поступил, правда?
– Ты отымел его жену, капитан.
– Только потому, что она вежливо об этом попросила.
– Этот педофил Флавий поклялся убить тебя при следующей встрече, – размышлял маленький человек, потягивая трубку из кости драка. – Может, он проявил изобретательность?
– Я всего-то должен ему немного денег. Это не повод стучать на меня люминатам.
– Ты должен ему целое состояние. И тоже отымел его жену.
Клауд Корлеоне вскинул бровь.
– Тебе что, больше нечем заняться?
Большой Джон посмотрел на суматоху, царившую на центральной и носовой частях палубы, и на мачтах наверху. А затем пожал плечами и показал все свои серебряные зубы.
– Да не особо.
– По-прежнему нагоняют, капитан! – крикнул Каэль.
Клауд поднял подзорную трубу.
– Четыре гребаные Дочери, эта хрень работает!
– Капитан, – начала монахиня. – Боюсь, я вынуждена настаивать…
– Простите, сестра, – перебил пират. – Но мы не будем останавливаться.
– …Нет?
– Это военный корабль люминатов, капитан, – возразил Большой Джон. – Не уверен, что «Дева» сможет от него оторваться.
– О, в тебе так мало веры. Отдай приказ.
– Да, да, – вздохнул маленький человек.
Большой Джон отвернулся от перил и проревел матросам:
– Эй, вы, спермохлебы разьебанные! Мы сматываемся! Поднимайте паруса до предела! Если у вас есть тряпка для подтирания или обконченный платок, я хочу, чтобы они были привязаны к мачте, вперед, вперед!
– Капитан… – начала монахиня.
– Не волнуйтесь, сестра, – заявил Клауд. – Я знаю океан и свой корабль. Мы плывем по быстрому потоку, а неночные ветра вот-вот начнут целовать наши паруса, прямо как я жену дона Антолини.
Капитан поднял позорную трубу и слегка улыбнулся.
– Эти богопоклонники и пальцем к нам не притронутся.
Первый пушечный снаряд упал в тридцати метрах от носа корабля. Второй – в шести метрах от кормы, обуглив краску. А третий пролетел так близко, что Клауд мог бы им побриться.
Военный корабль люминатов плыл параллельно «Деве», сверкая золотыми нитями на парусах. Капитан увидел его название, написанное жирным курсивом на носу судна.
«Верующий».
Пушки готовились выпустить очередной залп аркимического огня – три предыдущих были предупреждением, и Клауду не нравились его шансы с четвертым. Кроме того, учитывая, что «Дева» прятала в своих трюмах, одного смачного поцелуя от «Верующего» будет более чем достаточно.
– Все прекратили работу! – сплюнул капитан. – Поднимите белый флаг.
– Стойте, никчемные долбоящеры! – заревел Большой Джон со шканцев. – Все замерли!
– О да, – пробормотала сестра Эшлин, стоя у перил. – Хорошо вы знаете океан и свой корабль, капитан…
– Забавно, – Клауд повернулся к ней, – мое первое впечатление о вас было весьма благосклонным, но, должен сказать, чем больше я вас узнаю, тем меньше вы мне нравитесь.
Ее телохранитель скрестил руки на груди и фыркнул.
– НАМ С ТОБОЙ НАДО БУДЕТ КАК-НИБУДЬ ВЫПИТЬ…
«Дева» заплыла слишком далеко в океан, чтобы бросать якорь, и потому, когда паруса собрали и корабль развернули, пиратам оставалось только ждать, пока «Верующий» пришвартуется к ним. Чем ближе подплывал огромный военный корабль, тем ниже падало сердце Клауда, стремясь к самым пяткам. По бокам судно было оснащено аркимическими пушками из мастерских Железной Коллегии, а на палубе толпились итрейские пехотинцы в кольчуге и кожаной броне с тремя солнцами на груди. При них были короткие мечи и легкие деревянные щиты, идеально подходящие для ближнего боя на палубе вражеского корабля. А еще они как минимум вдвое превосходили числом экипаж «Девы».