Лети, перышко!

Была еще небольшая светелка с красными окнами на три стороны, предназначенная для рукоделия – там-то Алена и осваивала прялку и веретено.

Хоть гости в тереме бывали редко, все комнаты содержались в постоянном порядке и опрятности и напоминали скорее жилой дом, чем музейную экспозицию. Всякая вещь лежала на своем месте, готовая к работе.

* * *

В Брусвянке, конечно, скоро прознали, что у хранительницы музея появилась помощница. Стали приходить местные, знакомиться, звать в гости. Алена охотно отвечала на приглашения: жизнь поселка ей очень нравилась.

Елисей в гости не приглашал, но сам в терем наведывался частенько: то дров наколет, то в сарае гремит какими-то инструментами. Он вообще оказался мастером на все руки, и каким мастером! Алена это случайно выяснила, когда в один отнюдь не прекрасный момент нечаянно отломила украшение со ставни.

Она смотрела на резную птичку на ладони и чувствовала, что сейчас разрыдается, как школьница. Фигурка мало того, что оторвалась, еще и треснула поперек. Надо было идти к смотрительнице, признаваться, что сломала драгоценную старинную вещь, но ноги не шли. Тут как назло внизу хлопнула дверь, и донесся бодрый клич Елисея. «Да там она, наверху вроде, в большой горнице» – подсказала Яна Владимировна. На лестнице совсем рядом раздались тяжелые шаги, и Алена поспешно вытерла рукавом щеку.

– Эй, Алён! Ты чего там не отзываешься?

Дверь распахнулась. Взъерошенный Елисей удивленно уставился на девушку. Обычно она с ним всегда здоровалась и улыбалась, и как будто бы его приход не был для нее неприятностью. А тут вон стоит, молчит, отворачивается…

– Чего случилось-то?

Алена изо всех сил стиснула зубы. Стоит рот открыть – точно разрыдается, еще и при постороннем парне. Совсем посторонним он, правда, уже не был, но все-таки стыдно.

Озадаченный Елисей шагнул ближе.

– Ну чего молчишь? Ты руку поранила, что ли?

Прятать ладонь было бессмысленно. Все равно же сознаваться. Алена протянула отломанную птичку.

– Я… ставню сломала… Думала закрыть, и потянула не за ручку, а мимо… ну и вот… оторвала…

Слезы все-таки хлынули. Девушка поспешно размазала их рукавом. Елисей недоверчиво посмотрел на нее, ожидая продолжения.

– Ну оторвала, дальше-то что? – в недоумении спросил он наконец.

– Как «что»? – кривила губы рыдающая Алена. – Это же… резьба… древняя! Музейная! Ей лет сколько! А я… и что теперь будет…

– И ты по этой птичке так убиваешься и на зов не отвечаешь? Ох ты, горюшко… Ну ладно, не рыдай, давай ее сюда, я на днях новую сделаю.

Алена не поверила своим ушам.

– К-к-как это – на днях новую? Ты сможешь такую сделать?!

– Ален, мне очень жаль тебя разочаровывать, – серьезным тоном проговорил Елисей, – но вот этой древней музейной резьбе лет семь, и сделал ее я. Если тебя это утешит, то первоначальная, того века, о котором вы на экскурсиях рассказываете, была точно такая же. Я ее сам видел. Так что прекращай оплакивания и спускайся чай пить, я мороженое из магазина привез.

Через несколько дней птички на ставнях были в полном порядке – и не отличишь, которая новая, которая старая.

Еще Елисей привозил иногда родниковую воду. Вода в Брусвянке, была, конечно, – и колодезная, и даже водопроводная, но родниковая из леса казалась особенной. Алена ее звала «живой водой», чем вызывала неизменный приступ веселья у Елисея и немного грустную – да нет, показалось, наверно! – улыбку Яны Владимировны. Иногда «Леший» брал Алену с собой, и она сама зачерпывала ковшичком ледяную прозрачную воду. По дороге он рассказывал что-нибудь интересное про лес и про людей, которые в этот лес приходят – всегда почему-то выходило смешно.

Алена любила эти прогулки. Ей нравилось бродить, ни о чем не думая, по нарядному и щедрому осеннему лесу, смотреть, как бегут облака над вершинами елей, отражаясь в бурых от торфа лесных канавках. Иногда лес наполнялся курлыканьем пролетающего журавлиного клина. Алена, запрокинув голову, наблюдала за его полетом и думала, что журавли в небе – это прекрасное зрелище.

* * *

Осенний лес становился все краше. Среди величавого ельника то тут, то там вспыхивали рыже-багряные осинки и сочно-желтые, как дыни, березы. Они перешептывались на ветру, время от времени роняя на темно-зеленый мох нарядные листья.

Алена сидела на крыльце, кинув на ступеньку теплый вязаный плед, и с наслаждением обкусывала нарядное полосатое яблоко из огорода при тереме. Это было, по выражению Яны Владимировны, время «неспешного созерцания», когда полагалось закончить или отложить все дела, все беспокойные мысли и ощутить плавное течение жизни: слушать, как падают листья и перекликаются птицы, дышать полной грудью, различая запахи осенних трав и дымка, тянущегося из трубы, ощущать пальцами чуть нагретое последним солнцем деревянное крыльцо, смотреть на яркие краски рябины у забора…

Иногда, правда, Алене казалось, что она как-то уж чересчур глубоко прислушивается и присматривается. Ей начинало мерещиться чье-то неуловимое присутствие, словно еще немножко – и она сумеет различить какие-то голоса в яблоневых ветках. «Это с непривычки», – объясняла Яна Владимировна. – «Привыкнув к постоянному гаму внутри и снаружи, поначалу бывает трудно слушать тишину». Так-то оно, конечно, так. Тишину Алена давно уж не слушала ни вокруг, ни тем более внутри. И все-таки что-то иногда мелькало на задворках сознания, словно какая-то тень, которую не удавалось ни поймать, ни рассмотреть.

Взять вот хоть этот плед. Плед валялся на вязанке поленьев, убранных на крытое крыльцо от дождя. У него был вид вещи, кинутой второпях на первое попавшееся место, да и позабытой там. Разве что Василиса приходила на нем полежать. Алена стала брать этот плед для своих созерцательных посиделок, и каждый раз ей казалось, будто она его уже где-то видела. С одной стороны – ну мало ли одинаковых пледов может быть в разных домах? Даже если ей где-то попадался такой же – что в этом странного? И все-таки каждый раз при взгляде на него тревожно билась какая-то мысль, точно птица в клетке.

Ну да и ладно. Это все не ее, Аленино, дело. А стоит подумать о своих делах.

Сентябрь-то уже за середину перевалил. Хорошо бы сходить, посмотреть Лазоревку, полюбоваться на знаменитые бирюзовые озера, пока дожди не пошли и листья все не облетели. Грибы собрать, какие остались, да и брусника еще не отошла… Вот только одной в незнакомые места идти было боязно. Три километра – вроде не так чтобы далеко, а все же и не в соседнем дворе, да еще лесом. Заплутает, так ее саму искать потом придется. Попросить, что ли, нарисовать план? Вернется смотрительница, и надо будет ее спросить.

Яна Владимировна, порядочно поднатаскав Аленку по части музея, повадилась куда-то уходить. За порог вышла – и все, ищи-свищи ее… К соседке, что ль, сворачивала, которая как раз напротив живет?

Девушка доела яблоко вместе с огрызком и поднялась с крыльца. Ей вдруг захотелось сплести яркий осенний венок, как в детстве. Рябину трогать было не велено, но где-то тут растет, кажется, клен? Алена собрала охапку огненных листьев и принялась плести.

За этим занятием и застал ее Елисей, внезапно постучавший в калитку. Он тащил какой-то ящик.

– Ой… Привет!

– Привет.

– А Яны Владимировны нет, вышла опять куда-то…

– Ну, вышла так вышла…

Елисей сгрузил ящик у порога.

– Вот, консервов решил по дороге закинуть… А ты отдыхаешь? Мешаю тебе?

– Нет, конечно! – Алена мотнула головой так сильно, что русый хвост – не плести же изо дня в день косы! – задорно метнулся вправо-влево. – Садись. Или чаю сделать?

– Да сиди, я уж сколько-то проживу без чая, – усмехнулся гость. Уселся на ступеньку пониже, погладил подошедшую кошку, и та залезла к нему на колени.

Какое-то время сидели молча: Алена увлеченно плела, Елисей подавал ей листья, выбирая по размеру.

– Не жалеешь, что осталась? – вдруг спросил он.

– Что ты! Тут здорово, – улыбнулась Алена. – Мне очень нравится. Жалко только, на Лазоревские озера еще так и не посмотрела.

– Ну здрасьте! Так рвалась, так рвалась – и не сходила до сих пор? Что ж так? Смотрительница, что ль, не пустила?

– Да не в этом дело, – отозвалась девушка, смущенно теребя кленовые листья. Признаваться насмешливому Елисею, что она способна заплутать в трех соснах, было досадно. – Я поначалу… ну… слишком много всего было нового, времени мало было… а теперь я бы с радостью пошла, но… понимаешь, я одна боюсь идти, заблужусь еще… Вот если б кто-то проводил…

Ответ прозвучал, как плохо скрытый намек, и Алена вконец смутилась. Она же не специально! Но Елисей смеяться, к счастью, не стал.

– Ну, дорогу-то я тебе могу показать хоть сейчас, она на самом деле легкая, ты сразу запомнишь.

– Правда покажешь? – обрадовалась девушка.

– Ну конечно! Только время к вечеру уже, до мостков дойдем – и сразу назад. Потом, в другой раз, сама сходишь, погуляешь, сколько захочешь. Главное – посветлу иди, чтоб до заката уже вернуться. Угу?

– Угу. А что будет, если не успею? – ляпнула Алена. Не то чтобы она действительно собиралась проверять, просто стало интересно.

Елисей только глаза закатил.

– А еще говоришь, в деревне жила… Сейчас у нас что? Сентябрь! А в лесу у нас кто? Лоси! А в сентябре лоси что по ночам делают?

– Ревут, – буркнула Алена. – Поняла я. А когда это я говорила, что в деревне жила?

– Когда-то, значит, сказала. Не сам же я это придумал, раз откуда-то знаю?

– Вот я и спрашиваю, откуда ты это знаешь.

– Да ты в первый же день, как приехала, Яне Владимировне сказала. Так, мельком, к слову, видно, пришлось. Я и запомнил.

Алена попыталась припомнить, но подробности того дня слишком перемешались в голове. Наверно, так и было, иначе откуда бы?

– Так показывать тебе дорогу-то?

– Да! Конечно! – Алена мигом забыла и про лосей, и про деревню, и про свое удивление.

– Ну тогда заканчивай свой веночек и собирайся.

– Да я уже закончила!

Девушка с готовностью подскочила, кинула на поленья плед, смахнула оставшиеся листья в траву и взвесила на руке свое творение.

– Красивый получился, – одобрил Елисей. – Ну идем тогда что ли? Сапоги надень только, там трава сырая. Я пока ящик на место закину.

Алена мигом влезла в резиновые сапоги (которые ей в первый же день выдала Яна Владимировна из недр кладовки, удивительно точно попав в размер), повертела в руках венок, надела было на голову, передумала, сняла, огляделась, спрыгнула с крыльца…

Елисей вышел из дома и расхохотался в голос, глядя на статую крылатого пса с кленовым ожерельем на каменной шее.

* * *

– Не стоило бы к ней особо привязываться…

– Вот и не привязывайся. И ко мне заодно.

– Да вот уж с тобой мне связываться точно неохота.

– Да хватит уже! И отстаньте вы от девчонки-то… Она молодцом держится.

– Забавная она.

– Может, и выйдет чего…

– Тогда уж не «чего», а «куда»…

6. Равноденствие

Еще один листок отрывного календаря отправился в печку.

Алена любила вешать на стены нарядные календари с разворотами по месяцам, и чтобы на пол-разворота – обязательно какая-нибудь красивая иллюстрация. Яна Владимировна же была твердо убеждена, что в доме обязательно должен висеть отрывной календарик: маленький, толстый, с жирно прописанным числом и названием месяца на половину крохотной странички. На второй половине была какая-нибудь символическая картинка. При этом каким-то чудом туда еще влезала уйма ценной информации мелким шрифтом: фаза луны, время восхода и заката, какая-нибудь народная примета. С обратной стороны странички можно было найти что угодно, от рецепта капустного пирога до тридцати способов завязать романтическое знакомство на автобусной остановке. Каждый день Яна Владимировна проглядывала очередную оторванную страничку: те, что, по ее мнению, могли бы когда-нибудь пригодиться, откладывались в маленькую шкатулку, бесполезные шли на растопку.

– Меня до вечера не будет, в Новолисино надо съездить, – сообщила хранительница музея сразу после завтрака. – Ты уж без меня сегодня, хорошо? Пообедать не забудь!

– Хорошо, – отозвалась Алена. – Мне не уходить никуда, да?

– А как хочешь. Захочется погулять, так погуляй, ворота только запри хорошенько. Званые гости к нам сегодня не собираются, а незваные, если уж так надо, посидят-подождут.

Вдруг Яна Владимировна ехидно улыбнулась:

– Или свидание у тебя с кем-то? Это дело хорошее!

Алена торопливо мотнула головой, да еще с таким выражением лица, что хранительница музея рассмеялась.

– Ладно, как знаешь.

Стукнула калитка. Алена перемыла посуду, прибралась на кухне, полила комнатные цветы в горшках – они вели себя хорошо и чахнуть уже не собирались. Перебрала последние помидоры из теплицы, разложила – какие в салат, какие в подпол, какие засолить. Поиграла с кошкой. Вроде бы никаких особых дел в доме больше не было. А что, если и вправду пойти погулять?

«Свидание», скажете тоже…

На свидания Алена, было дело, ходила – в прежней, «городской» жизни – и повторять этот опыт была решительно не готова. То еще удовольствие: нарядиться, согласно этикету, в какое-нибудь платье с каблуками, пойти – опять же, согласно этикету – в какое-нибудь кафе (не гулять же на каблуках-то?), пить там кофе с пирожным, изящно оттопырив мизинчик… Да ладно, бог с ним, с кофе, не в нем дело. Кофе Алена и без свиданий пила. Но почему-то из раза в раз вместо более тесного знакомства и живого разговора получалось что-то… ну, вроде бабочки под стеклом. Как будто изображаешь из себя кого-то другого, постоянно пытаешься посмотреть на себя со стороны, думаешь, куда положить локоть, чтобы не выглядело вульгарно или, наоборот, слишком зажато, и не помялось ли где-нибудь это чертово платье, и еще множество всяких «и»… А собеседник наверняка тоже терзается какими-то своими вопросами, весьма далекими от живого общения. Зато все сидят красивые, и локти под нужным углом.

Нет уж.

Единственным, с кем бы Алена сейчас с удовольствием куда-нибудь пошла, был Елисей. С ним было так легко говорить обо всем на свете, так весело – подшучивать друг над другом, и так спокойно – просто молчать, уютно устроившись на полу у печки (и уже совершенно не важно, куда ставить локти). Как будто всю жизнь друг друга знали.

Но, судя по тому, что званых гостей сегодня не предвидится, Елисей тоже чем-то занят или уехал.

Девушка подошла к календарику и принялась разглядывать сегодняшнюю страничку. Над датой были нарисованы елочки. «День работников леса» – гласила надпись под елочками. А возле рисунков с фазами Луны значилось «День осеннего равноденствия».

Уже равноденствие.

И тут Алену осенило. Точно! В Лазоревский заказник же можно сходить! И времени полно, и день погожий, и дорогу она теперь знает – хорошо, что Елисей на той неделе показал. Вроде и вправду несложная.

Собраться было делом пяти минут: сапоги, плащ, корзинка для грибов, отдельно баночка для ягод, бутерброд с сыром. Перочинный ножик (Елисей подарил из своих запасов). Ключ от забора. Все, что ли? Алена улыбнулась какой-то мелькнувшей мысли, поднялась в свою комнатку и вынула из сумочки запрятанное на самое дно золотое перо. Она его до сих пор никому не показывала и очень радовалась, что Елисей – единственный из поселка, кто его видел – тоже про него не упоминал. Перо легло в карман плаща.

– Я ушла в Лазоревку, – напоследок оповестила девушка то ли пеструю кошку, то ли статую крылатой собаки и заперла ворота.

До Лазоревского заказника Алена дошла быстро, и часа не прошло. «Дальше там совсем просто», – объяснял Елисей, – «Как канавку перейдешь по мостками, так все время прямо, а потом первая дорожка вправо – вот она как раз и выведет к Круглому озеру, оно ближе всех, там минут пятнадцать всего. С него обычно все приезжие маршрут начинают. А захочешь до Лазоревского озера дойти или еще куда – так по указателям смотри, там вдоль троп понаставили. И у самых мостков большая схема нарисована».

Вот и канавка. Алена прошла по деревянным мосткам и ступила на заповедную тропку. Золотые и багряные листья весело разлетались под ногами. Все время прямо, а потом первая тропинка вправо…

То ли первую тропинку, отворачивающую вправо, Алена все-таки пропустила, то ли наоборот – слишком рано свернула, приняв за дорожку разросшуюся муравьиную тропку, то ли Елисей все-таки сказал тогда «налево», а не «направо» – но только никакого Круглого озера через пятнадцать минут не появилось. Алена шла полчаса – озера не было. Тропинка принялась петлять и сужаться, того и гляди вообще исчезнет. Прямо беда какая-то с этими тропинками! Зато неподалеку раздалось журчание, и вскоре девушка вышла к звонкому и довольно широкому ручью. Прозрачная вода стремительно неслась, играя мелкими обточенными камушками и случайными хвоинками.

– Ну, раз тропинку я умудрилась потерять, может, хоть ручей выведет? Ручьи же впадают в озера? Или выходят из озер? А, ладно, куда-нибудь же он точно выведет!

И девушка легкомысленно зашагала вдоль серебристого потока.

– Вот я не понимаю, она нарочно это делает или у нее случайно выходит? Ну как можно было опять все спутать?

– Да не ворчи ты. Ну спутала, с кем не бывает. Может, оно и к лучшему.

– Тише вы! Спутала или нет, но ведь идет же! Не пугается, не ноет, обратно не поворачивает!

– Да кто ж спорит…

Идти по зарослям становилось все труднее. Тропинка окончательно затерялась во мху и папоротниках. Два раза из-под ноги укатывались камушки, и Алена чуть не свалилась прямо в воду. По обе стороны ручья теснился густой еловый подрост, щедро сыплющий иголки за шиворот всякий раз, как девушка пролезала под веткой.

Очередная ель чуть выше человеческого роста перегородила путь. Она была особенно густой и пушистой. Лезть сквозь ее ветки совсем не хотелось. Алена подумала было перейти на другой берег ручья, но первым же шагом едва не набрала полный сапог. Из-за прозрачной воды дно казалось обманчиво неглубоким. Прыгать девушка тоже не решилась: ручей был достаточно широк. Ладно, никуда не денешься… Алена зажмурилась, опустила голову и нырнула в пышные ветки. Еловая лапа мягко скользнула по макушке, обдав хвойным дождем. Алена смахнула иголки со щек и открыла глаза.

Огромное озеро с водой удивительного бирюзового оттенка лежало в окружении высоких елей, точно жемчужина в раковине.

Над головой пролетела стая уток и с шумом опустилась на воду, подняв веер искрящихся брызг.

– Ух ты… Это, наверно, и есть Лазоревское!

Алена подошла к самой кромке воды, опустила руку. Жаль, не лето, уже не поплаваешь. Но все равно, хорошо-то как!

Девушка съела припасенный бутерброд, уселась прямо в шелковую траву и стала смотреть, как небо отражается в бирюзовой воде. Да, ради этого стоило идти!

Впрочем, засиживаться было особо некогда, надо еще понять, куда идти дальше. Обратно в дебри и елки лезть совершенно не хотелось. Алена обогнула озеро почти до середины и к своей огромной радости обнаружила тропинку. Указателей, правда, нигде не попадалось, но эта тропинка, по крайней мере, не напоминала муравьиную дорожку. Вот Елисей смеяться будет…

Тропинка вывела из ельника, пересекла живописную лесную полянку и потянулась прямехонько между сосновым бором по одну сторону и нарядным торфяным болотцем по другую. Вот он, ягодно-грибной заповедник! Летом тут, похоже, был знатный черничник, но сейчас на маленьких упругих кустиках ягод почти не осталось, да и те, что оставались, не годились даже в пирог. Разве только прямо сейчас съесть… Алена и ела. Вот с брусникой по той стороне, где росли сосенки, дело обстояло намного лучше, и ягодная баночка живо наполнялась алыми бусинами. Можно и на пирог, и варенье с яблоками наварить. А на болоте, наверно, клюквы полно… Но чтобы это проверить, нужно было отойти от тропинки. «Вот только не хватало теперь бросить едва найденную дорожку и заблудиться еще и в болоте!» – уговаривала сама себя Алена. «И так-то непонятно, когда еще тут выход будет и куда именно. А то сейчас как выйду в какое-нибудь Новолисино, или что там у них…»

Но на клюкву хотелось хоть одним глазком посмотреть. И потом, из нее такой морс на зиму получается! Можно ведь не ходить далеко. Несколько шажочков, и сразу назад.

Алена осторожно ступила на мягкое моховое покрывало. Болотный мох был похож на крохотные елочки, снизу рыжеватые, сверху – сочно-зеленые. А между ними тут и там виднелись крупные темно-бордовые ягоды на тонких стебельках. Вскоре и корзинка, и баночка для ягод заполнились доверху.

Снова пролетели утки. Алена подняла голову и заметила, что солнце уже заметно сдвинулось к западу. Надо спешить! Ну-ка, где там тропинка…

– Совсем рядом! Ну чуть-чуть же осталось! Неужели она сейчас просто уйдет, и все?

– Значит, такова судьба. Мы не можем вмешиваться.

– Да знаю, знаю… Но смотреть на это так печально…

– Ну так не смотри, кто тебя заставляет?

Где-то захлопала крыльями большая птица. Тетерев, наверно, или глухарь… Алена уже почти вернулась на тропинку, но пояс плаща зацепился за какой-то колючий куст. Девушка поставила корзинку на землю, принялась отцеплять одежку. Нагнулась обратно за корзинкой, и тут соседняя ветка куста дернула за карман. Золотистое перо выпало и отлетело в сторону.

– Ну нет, второй раз это уже точно лишнее!

Перо, впрочем, далеко не улетело, плавно покружилось в воздухе и воткнулось стержнем в кочку под одинокой молодой сосенкой.

Алена в три прыжка оказалась у кочки. Вынула перышко. И заметила в том месте, куда оно прежде легло, странную ягоду.

– Как будто морошка, но листья совсем не похожи. Да и какая в сентябре морошка? – удивилась Алена, приглядываясь к розетке из четырех широких кожистых листьев. Листья большей частью были светлые, почти желтые, только по краю шла темно-зеленая каемка. Сама ягода и впрямь напоминала морошку: насыщенного янтарного цвета, состоящая из многих маленьких долек, как малина или ежевика. Но – или это солнце так отсвечивает? – она казалась намного ярче, с золотистым отблеском. И запах от нее шел удивительный: точно целое ягодное лукошко, переложенное луговыми травами.

Алена сорвала золотистую ягоду. Она, как молекулярный ботаник – а заодно и человек, выросший в деревне, – прекрасно знала, что нельзя есть незнакомые ягоды, какими бы красивыми те ни были. Конечно, нельзя. Она только понюхает ее еще разок, и еще… Золотистое перо ярко сверкнуло в лучах солнца. Алена не удержалась и сунула дивную ягоду в рот.

Сморгнула – и все вокруг как-то изменилось, словно перед глазами уронили прозрачную кисею.

7.Неморошка

– Ну и как она? Вкусная хоть?

Алена еле успела проглотить ягоду и чуть не подавилась, услышав совсем рядом веселый девичий голос. Обернулась – вокруг никого.

– Это что, ягода так мгновенно действует? – пробормотала Алена. – Только проглотила, а уже голоса слышу?

– Вообще-то да, действует она сразу, – весело отозвался все тот же голос. – А если голову чуток подымешь, то будешь не только слышать, но и видеть. Так ты скажи, вкусная или опять кислятина какая-то?

Девушка последовала совету – и чуть не завизжала. На сосновой ветке сидела… или стояла? Словом, первое, что Алена увидела – это огромные, в белом пуху, птичьи лапы, опирающиеся на ветку. Лапы принадлежали птице в роскошном бело-голубом оперении. И все бы ничего – мало ли, какие тут водятся птицы! – но гладкие и блестящие крылья плавно переходили в человеческие плечи, точёная белая шея была увита бирюзовым ожерельем, и всю эту удивительную фигуру венчала очаровательная женская голова с пышными светлыми волосами. Девушка-птица смотрела на ошарашенную Алену голубыми, как весеннее небо, глазами и, похоже, от души веселилась.

– В обморок падать не советую, мох хоть и мягкий, но сырой.

Алена невольно обернулась посмотреть на мох позади себя, словно и в самом деле прикидывала, падать туда или нет. Испуг прошел. Та, что сидела на сосне, была удивительной, загадочной, невероятной – но совершенно не страшной.

– А следовало бы, – буркнула Алена, снова покосившись наверх. – Интересно, я окончательно с ума сошла или это скоро пройдет и ты исчезнешь?

– Никуда она не исчезнет, уж во всяком случае скоро, – раздался еще один голос, на этот раз мужской и очень знакомый. – Теперь как начнет болтать – до весны не остановишь…

С сосны долетело хихиканье.

– Елисей? – прошептала Алена, усилием воли не поворачивая головы. Ей очень, очень хотелось взглянуть на говорившего, но вот это как раз делать было страшно. Кто знает, кого она там теперь увидит?

– Так и будешь ко мне спиной стоять? Или мне тоже на сосну залезть?

Никуда не денешься, пришлось обернуться.