– Какая в жопу профилактика, Паскаль? – спросил Маусс, вваливаясь в рубку. – А ну вперёд!
От него сильно шибало перегаром, узел галстука был распущен и стало понятно, чем занимался капитан последние пару дней.
– Юрий Генрихович, я уже два дня Богу не молился, не правильно это, – пошёл я в наступление, сбивая с капитана спесь.
– Богу не молился? – пришёл в замешательство Маусс. – Ах, как не хорошо. Что же ты, Боря? Сходи, я тебе не препятствую. Тебя боцман подменит.
Вот так. Ещё бы ты препятствовал. Если Конфессиально-Гносеологическая Безопасность прознает о неотправлении культа на рабочем месте – виновному до двух лет. Но сильно борзеть я не собирался, мне деньги нужны, а не почётная грамота от епархии.
– Я, Юрий Генрихович, плазму активировал, – говорю. – Пока купол выжигается, я и сбегаю быстренько. А потом наружу можно будет выйти, образцов набрать, пробы на биологическую активность.
Понимает отлично капитан, что все пробы и образцы можно не выходя из лодки набрать, но кивает важно, одобряет. Вот и ладушки. Побрёл я в молельню, спотыкаясь, в коридоре издевательски подмигнул Сашке Урляеву, он как раз коврик там пылесосил. Сашка пылесос бросил, кулаки сжал, но я же не дурак с боксёром драться. Сказал только:
– Топай в рубку, боцман. Тебе капитан с перепою решил управление доверить, – и прошмыгнул в молельню, заперся, да и свернулся пухлым калачиком на узкой лавке прямо под иконой Единого Бога.
3
Лучше всего спать там, откуда некуда падать. Это я понял, свалившись с лавки всеми своими ста десятью килограммами и треснувшись башкой об алтарь. Во сне я видел незнакомую девушку с распущенными волосами и в позолоченном скафандре. К деньгам сие или к убыткам? Я потянулся и вышел в коридор. Сильно пахло жареной селёдкой, Наташенька решила устроить рыбный день.
В рубке на экране сканера внешнего обзора светились три зелёные отметки, коллеги ушли на прогулку без меня. Я врубил канал связи.
– … такое количество самоцветов. Гранаты, рубины, сапфиры!
– Плазма, высокое давление, вот тебе и самоцветы.
– … какая-то дыра, смотрите, – это Наташенька.
– Карст, капитан! – голос Урляева вибрирует, разволновался боцман.
– Что за чушь? Не может быть на такой глубине, – капитан как всегда категоричен.
Наташенька: «Точно, карст. И огромный. Луч фонаря теряется».
Урляев: «Ништяк! От Академии Научной Теологии может премию дадут».
Маусс: «Команда, блядь. Сказано кимберлит искать, они за каким-то хером карст находят. Как бы нам тут на кикимор не нарваться».
Капитан любил рассуждать о кикиморах. Это его экспедиция в семьдесят седьмом открыла «терроформированный биологический вид».
Наташенька: «А почему вы назвал их кикиморами?».
Маусс: «Я не знаю. Кто-то сдуру ляпнул и вот прижилось».
Я отключил связь и пошёл на камбуз, жрать хотелось катастрофически. Подумал, что обнаружить кикимор было бы как раз неплохо, обычно их поселения располагаются у основания кимберлитовых трубок.
Когда я зашёл в камбуз, на меня сразу накинулась гигантская селёдка. Размером она была с акулу, а из распластанного брюха у неё вываливались омерзительные потроха. На этих сизых кишках, белёсых молоках, расползающихся фиолетовых жабрах чудовище скользило по кафельному полу и тянуло ко мне смердящую пасть с миллионом загнутых зубов. С чавкающим звуком тварь дёрнулась на собственных внутренностях, я вылетел в коридор и побежал, путаясь ногами в ковровой дорожке, которую давеча столь тщательно пылесосил Урляев.
Сказать, что я перепугался, так это ничего не сказать. Волосы натурально дыбом встали. И не только на голове. Я не помню, как оказался в молельне и опаньки – уже Святому Владимиру Обручеву свечку ставлю. И руки у меня трясутся. Весь трясусь, ни одной молитвы вспомнить не могу. Тут мне сзади Наташенька руку на плечо нежно так положила, по голове погладила. Сразу хорошо мне стало, спокойно. Повернулся – а это не Наташка. Девка это из сна, но без скафандра, даже совсем наоборот, совершенно голая. И рот у неё сильно большой, непропорциональный и зрачки без радужки. Худая, плоская, костлявая. Да это же кикимора!
– Ну, пусечка, – сказала кикимора, – ну, что ты так перепугался, лапочка?
– Ты как в лодке оказалась? – спросил я. Зубы у меня уже не стучали.
– Ты про телепортацию не слыхал что ли? – удивилась кикимора.
– Слыхал немного, – сказал я, и во рту стало сухо. Технология телепортации строжайше засекречена и применение гражданским населением пространственных переходов жёстко лимитировано и регламентировано. А культура кикимор вообще считается не технологической, а психокинетической.
– Да успокойся ты, – кикимора снова попыталась дотронуться до меня, но я отпрянул. – Я же тебя готовила, во сне специально приснилась. Не узнал?
Она тряхнула гривой роскошных волос, кокетливо улыбнулась и встала в позу манекенщицы из глянцевого журнала, которыми у Сашки Урляева вся каюта завалена. Нет, красавицей кикимору не назвать, но была она очень сексуальна.
– Тебя же Боря зовут? – спросила кикимора.
– Ага, – ответил я. Кикимора мне нравилась, и я с трудом сдерживался, чтобы не рассматривать её слишком уж откровенно. – Боря Паскаль.
– А я Маша.
– Так-таки и Маша?
– Ну, моё настоящее имя ты всё равно не произнесёшь, даже не услышишь. Мы, люди тени, на ультразвуке общаемся.
– А по-русски разговаривать, где так наблатыкалась?
– Меня специально готовили.
– К чему?
– К диверсионно-подрывной деятельности.
Мне становилось всё интересней, но похоть наваливалась горячей волной, мешала соображать.
– И кого ты подрывать собираешься? – спросил я, но мне это было уже как-то и не интересно.
– А кого прикажут. Мы слишком долго жили в тени, пора бабахнуть.
– Маша, а галлюцинацию с рыбой тоже ты навела? Зачем?
– Это не я, – насупилась Маша. – Я совсем наоборот, блок поставила, а то бы у тебя и твоих друзей уже от глюков крыша поехала. Пойдем к тебе в каюту, ты меня допросишь, и я тебе всё-всё расскажу.
Мы пошли в каюту, и я её допросил три раза подряд, не считая минета. И она мне всё рассказала.
4
– Короче, получается, Маша у нас политического убежища просит, – сказал я, подводя итог.
Экипаж «Соляриса» сидел за столом в кают-компании и пялился на кикимору. Они только что сняли скафандры и собирались сортировать образцы минералов, которые набрали под куполом, а тут я с Машей. В моей джинсовой рубашке и волосами, собранными на затылке в «конский хвост», она была неотразима.
– То есть, она типа Мата Хари, – брякнул Урляев. – Решила нам своих же продать.