– Этот изверг убил более сотни людей в этом городе, ещё несколько десятков душ погубил раньше. Сейчас в этой больнице лежат раненые после массового расстрела, и вы ещё пытаетесь перед Богом оправдаться? Если хотите знать моё мнение…
– Хочу, – перебил Тельнецкого Барковский, хотя понимал, что это был риторический вопрос.
– Так я вам скажу, – ещё больше раззадорился Тельнецкий и продолжил на повышенных тонах: – Я думаю, Бог сам решил избавить мир от этого изверга, и не пытайтесь меня переубедить. Я именно так думаю.
– Я знаю, что он натворил в этой губернии, но я не могу иначе. Я человек, и у меня есть надежда, что меня окружают тоже люди.
– Вы от этой надежды погибнете, попомните моё слово, – спокойно и чуть не шёпотом проговорил Тельнецкий.
– Гибнут глупцы от безответной любви, а от надежды человек только крепчает. Вот мой вам ответ – и покончим с этой дискуссией… Что дальше?.. Вы теперь командир полка? Вы этого исхода боялись? – после твёрдо высказанных вопросов Барковский немного смягчил тон и добавил: – Я вас ни в чём не обвиняю, и даже не осуждаю за применённый метод захвата власти. Так или иначе, это ваше решение, ну, может, и не ваше, но в любом случае я его уважаю.
Тельнецкий строго посмотрел на Барковского, будто сейчас коснулись самого тайного места его души, и после нескольких секунд молчания, тщательно подбирая слова, ответил:
– Этого, – Тельнецкий показал рукой в сторону операционной, – не я… не я убил. У меня приказ, чёткий приказ, конкретный приказ – одобрить его или… – Тельнецкий запнулся.
Барковский спокойно смотрел на него, будто уже знал, что ему скажут, и, не дождавшись очевидных слов, с улыбкой на лице, будто его собеседник – самый приятный человек во всём мире, заметил:
– Вы думаете, я не догадываюсь об истинной цели вашего пребывания в этом городе? Думаете, я верю, что из столицы просто так направили человека, так сказать, «понаблюдать» результаты массового расстрела? Этот расстрел отделил большевиков от общества. Большинство крестьян и рабочих на вашей стороне, но есть и другая часть населения. Эта часть не такая многочисленная, но без этих людей экономика страны, и, как следствие, армия не могут существовать в принципе, и вот как раз симпатии этих людей вам и нужно завоевать. Ужасный поступок Кремнева – большая неприятность для вашей партии. Вы не для приятного общения прибыли сюда. Я очень удивлён, как это вы так стойко приняли ваш арест, и самый главный для меня вопрос: как это вы позволили себя арестовать? Привыкли к подобным арестам?
Во время речи Барковского Тельнецкий внимательно наблюдал за своим собеседником. Следил за его интонацией, жестами, мимикой, оценивал и удивлялся степени его проницательности. Последний вопрос счёл провокационным и специально сделал паузу, дабы оценить, не случайная ли это была провокация.
Не дождавшись ответов, Барковский рассудительно продолжил:
– Николай Никанорович, сделайте то, чего больше всего боитесь, и обретёте свободу.
Тельнецкий помолчал ещё секунд десять. Размышляя про себя, сделал вывод, что Барковский не специально задал ему провокационный вопрос, а коль скоро отвечать придётся, решил сказать только ту часть правды, которая ему не навредит:
– Деяния Кремнева в столице не одобрили, если быть точнее – строго осуждают, а если быть ещё точнее – его приговорили к расстрелу, но только на словах, и этому есть объяснение, но сейчас не об этом. Встал вопрос: «Когда привести приговор в исполнение?» Да и что немаловажно, не изучена юридическая основа его деяний. Подобное следует изучить только с одной целью – дабы более не повторялось. Изучение истоков подобного есть одна из моих задач… Для формирования Красной армии[1 - Рабоче-крестьянская красная армия (РККА).] нужна не только амуниция, но и провизия. Людей, способных собрать нужное для армии, как вы знаете, не хватает. Я с вашей женой направил заключение, в котором чёрным по белому написано: «…решение повременить с расстрелом Кремнева на сегодня является единственно верным решением, так как заменить Кремнева некем». С меня некоторые товарищи там, – Тельнецкий показал указательным пальцем наверх, – именно этого и требовали. Я даже больше вам скажу. В моём заключении я написал о принятом решении временно назначить Кремнева на должность окружного военного комиссара. Как вы понимаете, эта должность на сегодня равнозначна должности губернатора. Речь идёт о временном назначении, пока не решится кадровый вопрос, но кто-то… кто-то…
– Так это… не вы его… застрелили? – удивлённо спросил Барковский, будто был уверен в обратном.
– Нет, конечно. Не хочу брать грех на душу. Я этому не обучен, для этого есть другие люди… Я же вам говорю, написал: «…повременить с расстрелом…» Но вот кто это сделал, я не знаю, точнее – пока не знаю.
– Ну что же, вы спасли мне жизнь, теперь моя очередь вас спасать как командира полка. А может, вы теперь окружной военный комиссар? – удивлённым тоном спросил Барковский и сам же ответил, не позволяя Тельнецкому вставить ни слова: – А впрочем, для меня это неважно. Я в любом случае вас спасу, – весело закончил он.
– Я не спасал вам жизнь! – взревел Тельнецкий. – Не нужно вешать на меня это убийство. У меня есть доказательство, что не я в него стрелял.
– Прошу меня великодушно извинить. Я нисколько не хотел вас огорчать моими предположениями, – спокойно сказал Барковский и хотел было продолжить, но к Тельнецкому подошёл солдат и попросил разрешения обратиться.
Разрешение он получил и уставным тоном произнёс:
– Товарищ Тельнецкий, замкомполка приказал вам срочно явиться в штаб.
От услышанного Тельнецкий оторопел и возмущённо, не скрывая недовольства от подобного отношения, спросил:
– Приказал? Мне?..
– Мне велено вас доставить. Я только исполняю, – смущённо ответил солдат и добавил смиренным тоном: – Приказ был доставить вас немедленно, даже если вы откажетесь, товарищ Тельнецкий. Кстати, – солдат обратился к Барковскому, – и на ваш счёт, гражданин, был приказ. Вас тоже нужно непременно доставить в штаб, и тоже немедленно, но вот только вас, гражданин Барковский, нужно взять под арест, – растерянным тоном завершил свою речь солдат.
– Чем обоснована срочность? – спросил Тельнецкий.
– Так это… стрелка поймали. Замкомполка отдал приказ: «Расстрелять», но товарищи предложили для порядка провести расследование и послушать ваше мнение, как… человека из столицы.
– Поймали? И кто он? – взволнованно спросил Тельнецкий.
– Говорят, старик какой-то. Прям с револьвером в руках и поймали. Так говорят, я не видел.
В голове Тельнецкого мелькнула мысль: «Не мой ли отец этот старик?» – и он не ошибся. До штаба домчались быстро. Тельнецкий сам правил бричкой, и только потому, что очень боялся не успеть, а то вдруг им взбредёт в голову устроить самосуд. И в этом тоже был прав.
Тельнецкий не вошёл в здание – он ворвался в него. Солдаты на посту, узнавшие важного столичного человека, подсказали, где задержанный, и Тельнецкий рванулся к кабинету. На ходу достал свой «Маузер», приготовился стрелять – и стрелять пришлось. Один выстрел в потолок – и солдаты сразу же прекратили свои противоправные действия. Четверо из них, окружив Никанора Ивановича, били прикладами свою жертву. Кто-то успел ударить его по одному разу, а кто-то уже и по два, приговаривая: «Это только для разогрева». Они таким образом стали выбивать из старика признание, даже не представляя, кто этот арестант и какие для них будут последствия в случае нанесения ущерба здоровью или лишения жизни.
Тельнецкий после выстрела вверх направил «Маузер» на солдат и крикнул:
– Все отошли!
Солдаты, испугавшись выстрела и оторопев от направленного на них «Маузера», подчинились и сделали несколько шагов в сторону.
– А теперь все к стенке. Быстро, – крикнул Тельнецкий, показывая левой рукой к какой стене нужно стать.
Оружие в решительных руках способно подчинить кого угодно, даже самых смелых. Все послушно встали у стены, двое даже отвернулись, но потом, сообразив, повернулись обратно.
– Пока Кремнева нет, я уполномочен командовать полком. У вас нет никаких прав вообще тут находиться, – возразил замкомполка, который, в отличие от солдат, не участвовал в самосуде, а только наблюдал, наслаждаясь властью.
Тельнецкий левой рукой полез во внутренний карман кожанки, достал бумагу, сложенную вчетверо, развернул её и потребовал:
– Фамилия, имя, отчество?
– Фреймо Игнат Самуилович, – обескураженный тоном вопроса, скороговоркой ответил замкомполка.
– Товарищ Фреймо, читать умеете?
– Конечно, умею. Я,.. я же офицер, – будто обидевшись, ответил замкомполка.
– Тогда читайте, – твёрдым тоном приказал Тельнецкий.
Тельнецкий позволил Фреймо приблизиться, и тот стал читать вслух:
– Приказ, номер.
– Про себя читайте. Не нужно тут всем ведать государственные тайны, – возмутился Тельнецкий и приподнял «Маузер».
– Если государственная тайна, я читать не буду, – испуганно ответил Фреймо и, рукой прикрывая бумагу от глаз, отскочил от Тельнецкого.
– Кремнев умер. Согласно этому приказу, полком командую я. Также, согласно этому приказу, с момента отсутствия Кремнева я назначаюсь на должность окружного военного комиссара. Всем ясно? – обратился Тельнецкий ко всем, рассматривая каждого, пока не остановил свой взор на Фреймо.
Все, кроме Фреймо, ответили в один голос: «Так точно», даже Никанор Иванович, который от командирского голоса сына встрепенулся, но, осознав сказанное, ещё и удивился. Правда, неизвестно, отчего больше он удивился, оттого что сын его теперь – окружной военный комиссар или оттого, что Кремнев умер. Остальные присутствующие, видимо, не осознали в полной мере сказанное Тельнецким, или, наоборот, восприняли все события как должное.
– И, если вам ясно, дополняю. У меня есть право по законам военного времени карать на месте любого офицера, солдата-красноармейца или гражданского, кто нарушит мой приказ, совершит или допустит контрреволюционные действия или саботаж. Теперь, Фреймо, я вам приказываю всех этих солдат арестовать и поместить на десять дней в карцер, – обратился Тельнецкий к замкомполка, наведя пистолет, отчего тот стал по стойке смирно. – Потом разберусь, кто прав, кто виноват.
