Дом девушек

– Ты кто такая? – спросила она, застегивая две верхние пуговицы.

– Так мне выходить или как? – спросил мужчина за рулем.

– Нет, забудь, утром рано вставать, – ответила блондинка.

Затем выбралась из машины и расправила юбку. Это была красотка с фигурой модели. Широкие бедра, узкая талия, роскошная грудь. Лени могла о таком только мечтать.

– Я просто… думала… – промямлила она.

– Да ясно, о чем ты подумала. Всё в порядке, можешь идти.

– Ну так закрой уже дверь! – крикнул водитель.

– Ой, тоже мне! – огрызнулась девушка и захлопнула дверцу.

Лени успела разглядеть его загорелую руку на рычаге переключения передач, с увесистой золотой цепью на запястье.

Взревел мотор, и машина рванула с места.

– Козел! – прокричала девушка ему вслед, после чего повернулась к Лени. – Ну? Чего пялишься?

– Я… ничего… – Лени уставилась себе под ноги.

– Что ты вообще здесь забыла в такое время?

– Я здесь живу.

– Там? – Блондинка указала на дом под номером 39б.

Лени кивнула.

– И с каких пор?

– Вот… с этих самых. Я как раз приехала.

Лени чувствовала, как девушка изучает ее взглядом. Наконец она подошла, грациозно балансируя на высоких и тонких каблуках.

– Тогда мы вроде как соседки. Комната в «БедТуБед»?

Лени подняла глаза и кивнула.

– Вот и я тоже. Неделя вечеринок в Гамбурге. Думаю подцепить миллионера, их тут хватает… Ну а ты?

– Приехала на практику.

– Так я и подумала. Дай угадаю… Приехала из глуши и еще ни разу не бывала в городе вроде Гамбурга?

– Вроде того.

Лени постеснялась уточнять, из какой глуши она приехала. Конечно, ей нравились родные места, но вместе с тем она понимала, что там у нее нет никакого будущего. Унылый край для пожилых обитателей, которые днями напролет сидят возле окон, без пользы растрачивая время. Призраки еще при жизни. В Зандхаузене не было даже интернета – приходилось подниматься на единственный холм в округе, чтобы поймать хоть какой-то сигнал.

Блондинка рассмеялась и протянула руку.

– Я Вивьен. А ты?

– Лени.

– Ладно, Простушка-Лени, давай-ка уйдем с дороги, пока этот псих на «Порше» куда-нибудь нас не увез.

Вивьен громко, от всей души рассмеялась и направилась к дому. Лени последовала за ней, волоча за собой поломанный чемодан. От нее не укрылась ирония в словах Вивьен, и Лени немного злилась на себя. В конце концов ей пришлось перебороть собственные страхи, чтобы вмешаться, а теперь эта разодетая блондинка над ней подтрунивает…

– Ты и впрямь хотела мне помочь? – спросила Вивьен, когда они подошли к кованым воротам.

– Прости, пожалуйста, я подумала, он… ну, собирается тебя…

Вивьен развернулась. У нее были красивые зеленые глаза, но веки накрашены слишком ярко.

– Ой, да он безобидный, разве что слишком назойливый. Но я вообще сомневаюсь, что у него столько денег, как он говорит… А все-таки: сейчас так никто не поступает. Люди смотрят в сторону или делают вид, будто ничего не замечают. Почему ты захотела помочь мне? Ты ведь меня даже не знаешь.

– Разве нужно знать человека, чтобы помочь?

Вивьен пожала плечами:

– Было бы не лишним. Ну так почему?

Лени задумалась на мгновение.

– Потому что… мне показалось, что тебе нужна помощь.

Это была лишь часть правды, но всю правду Лени не рассказывала никому. Даже себе старалась напоминать поменьше, и только так ей удавалось с этим жить.

Вивьен посмотрела на Лени то ли с удивлением, то ли с непониманием, а может, и с примесью высокомерия. Но затем она все-таки улыбнулась, демонстрируя идеально белые зубы, и приобняла Лени за плечи.

– Что ж, тогда пошли, Простушка-Лени, пока с тобой еще что-нибудь не стряслось.

Объятие показалось теплым, как возмещение за все невзгоды прошедшего дня, но Лени не привыкла к таким проявлениям близости. К входной двери вели четыре ступени, и Вивьен пришлось отступить, пока Лени возилась с чемоданом.

– Тебе в какую квартиру? – спросила она, придерживая дверь.

– Четвертый этаж, у…

– Эгберт?

– Да.

– Я тоже! Там огромная квартира, и все комнаты сдаются. У нас живут испанцы, китайцы, португальцы и немцы. Жаль, только одна ванная, но зато два туалета… В общем, неплохо.

– Это как? – удивилась Лени. – Вся квартира сдается постояльцам? А где же сами хозяева? Я думала, это запрещено правилами!

– Ты хочешь недорогую комнату или задавать дурацкие вопросы?

Вивьен нагнулась, стянула туфли и стала босиком подниматься по лестнице, покачивая стройными ягодицами. Под загорелой кожей обозначились крепкие икры.

Чемодан был слишком тяжелым, поэтому Лени втаскивала его по ступеням. Вивьен дожидалась у открытой двери.

– Что у тебя там? Весь домашний скарб?

– Я тут задержусь, – уклончиво ответила Лени. Ей не хотелось признаваться, что прихватила шесть книг, которые намеревалась читать во время своего пребывания в городе. Шесть увесистых томов.

– На сколько?

– Три недели.

– Три недели отпуска?

– Нет, я же говорила, что прохожу практику.

– Ох, милая, на тебя смотреть жалко… Но лифта здесь нет. Давай-ка помогу…

Прежде чем Лени успела вежливо отказаться, Вивьен взялась за ручку чемодана. На середине дистанции Лени уже запыхалась, в то время как Вивьен, казалось, даже не напрягалась.

Когда же они добрались до четвертого этажа, Лени снова обливалась по́том.

Вивьен открыла незапертую дверь в квартиру и скрылась в темноте прихожей. Включила свет и снова выглянула на лестничную площадку.

– У тебя комната в конце коридора. Твоя предшественница съехала всего пару дней назад, так что постель еще теплая. Может, утром еще увидимся!

И с этими словами вновь скрылась в квартире. Лени вошла, прикрыла за собой дверь и огляделась. Длинный узкий коридор тянулся до самого окна и поворачивал налево.

Странно было вот так входить в чужую квартиру. Лени ожидала, что ее встретит хозяин, но, судя по всему, в интернете не зря предупреждали о нелегальных хостелах. Это место порекомендовал ей глава издательства, герр Зеекамп, добавив при этом, что практиканткам предоставляется скидка в десять процентов. Должно быть, он параллельно вел дела в обход налоговой службы.

Лени двинулась по коридору, миновав четыре двери. Повсюду царила тишина. После поворота были еще четыре двери, и Лени остановилась у последней из них. На ней висела рукописная табличка: Л. Фонтане.

Лени открыла дверь – и отпрянула в изумлении.

Яна, вжавшись в стену, смотрела, как из отверстия появилась сначала голова, потом руки и плечи и, наконец, все тело целиком.

Оказалось, это вовсе не чудовище, а человек, обнаженная женщина. Длинные темные волосы завесой падали на лицо. Царапая ногтями сырой каменный пол, она выбралась из отверстия и застыла на четвереньках. Где-то в глубине стены раздался глухой звук, словно великан ударил по ней молотом. Шум и вибрация медленно затихали, и только когда стало совсем тихо, женщина снова шевельнулась.

Она убрала волосы с лица, приложила палец к губам и помотала головой.

Яна поняла. Им не следовало говорить.

Молчи, и будешь жить.

Женщина поднялась. Она выглядела лет на сорок, с длинными черными волосами и очень стройная. Но вид у нее был изможденный, и ей приходилось держаться за стену.

На ней не было одежды, и Яна увидела многочисленные кровоподтеки по всему ее телу, особенно много на ребрах и ягодицах. Некоторые казались свежими, другие уже заживали и имели желто-зеленый окрас.

Завернувшись в спальный мешок, Яна мелкими шажками подошла к решетке и взялась за железные прутья.

По другую сторону узкого коридора, промеж двух массивных колонн, располагалась вторая камера квадратной формы, похожая на ту, в которой находилась Яна. Кровать и походный туалет в нише, завешенной душевой шторкой, чтобы справлять нужду без свидетелей.

Женщина направилась к этой камере, остановилась спиной к Яне и стала ждать. Через пару секунд раздался электронный сигнал, и дверь камеры пришла в движение, съехала влево и с металлическим щелчком встала в паз.

Тишина.

Кап.

Наполнилась миска с водой.

Яна смотрела на худую спину женщины. Позвонки и ребра проступали под кожей. Ягодицы были округлые, без жира, ноги стройные и мускулистые. Казалось, нагота ее ничуть не смущала, и сырая прохлада не доставляла ей дискомфорта.

Время тянулось мучительно долго, в миску упали еще две капли, но от жажды не осталось и следа. Вопросы так и рвались с языка, ломились сквозь преграду из страха.

Наконец женщина шевельнулась и сжала кулаки. По ее телу прошла дрожь. Она развернулась, шагнула к решетке и вцепилась в нее длинными пальцами с идеальными ногтями, словно боялась упасть. Отливающие стальным блеском прутья обрамляли ее красивое лицо, как рама – картину.

– Я могу говорить с тобой, – произнесла женщина, и Яна вздрогнула, так неожиданно прозвучали слова. – Но ты должна молчать. Прошу тебя, пообещай, что будешь молчать! Иначе мне придется ответить за каждое твое слово.

Женщина показала на что-то, чего Яна сама до сих пор не замечала: черную полусферу на потолке, в углублении, где сходились своды четырех колонн.

– Он видит нас и слышит, от него ничто не укроется. Вот и сейчас он за нами наблюдает.

Обе взглянули на полусферу, нависшую над ними, словно глаз Господень.

– Я Номер Шесть, – продолжала женщина. – Ты Номер Семь. Это наши имена, и нам запрещено называть себя как-то иначе. Я должна рассказать тебе о правилах. Крайне важно их придерживаться, тебе ясно? Ослушание влечет за собой боль или того хуже. Уж ты мне поверь…

У нее дрогнул голос, и ей пришлось взять себя в руки.

– Наш Хозяин умеет причинять боль так, чтобы не оставлять следов, но ты даже не представляешь, какая это пытка. Это увечья без видимых ран, которые не заживают. Только если мы будем делать все, что он требует, нас когда-нибудь отпустят. Пожалуйста, кивни, если ты поняла меня, Номер Семь.

Яна кивнула.

– Хорошо.

Номер Шесть как будто выдохнула с облегчением. Потом на секунду закрыла глаза и прислонилась лбом к решетке.

– Нам нельзя говорить о том, как мы сюда попали, кем были прежде и чем занимались. Здесь у нас нет прошлого, только настоящее. Хозяин сам решает, когда придет время покинуть дом. Мы здесь, чтобы служить ему и ублажать. Это наша единственная цель. Он очень занятой человек и поэтому не терпит, если приходится повторять свои желания. Ты должна внимательно слушать, Номер Семь, и запоминать, потому что скоро тебя позовут наверх, и ты должна делать все в точности так, как я тебе говорю и как мне говорила Номер Пять.

Яну так и подмывало спросить, с каких пор женщина называет себя Номером Шесть, а ее – Номером Семь? И что стало с предшествующими номерами, с Первого по Пятый?

– Когда ты будешь готова и тебя позовут, – продолжала женщина, в упор глядя на Яну, – я стану не нужна. Тебе придется рассчитывать только на себя, а я…

Не в силах больше держаться на ногах, номер Шесть опустилась на холодный пол. Длинные волосы снова закрыли ей лицо.

Хотелось переступить запрет, утешить женщину, и Яна так и поступила бы, если б речь шла только о ней. Однако Номер Шесть сказала, что ответит за каждое ее слово, поэтому Яна была вынуждена хранить молчание.

Наконец женщина убрала волосы с лица и показала на миску воды между камерами.

– Можно мне попить? – попросила она. – Умираю от жажды.

Яна кивнула. И ей оставалось только смотреть, как Номер Шесть легла на пол, осторожно подтянула к себе миску с водой и осушила одним глотком.

Яна пожалела, что перед этим не попила сама.

На такое Лени не рассчитывала.

Что это была за комната!

Высокий, под три метра, потолок с лепниной и громадной люстрой по центру. Пол на площади в тридцать квадратных метров застелен паркетом. Между кроватью и шкафом потертый, но дорогой на вид персидский ковер. В нишу встроен вместительный гардероб, а в зеркале сбоку Лени могла разглядеть себя с головы до пят. Обращенное к окну винтажное кресло в зеленой обивке так и ждало, чтобы она устроилась в нем с одной из прихваченных книг. В углу, отделанном кафелем, нашлось место даже для раковины с небольшим зеркалом и розеткой – можно было вымыть и посушить волосы.

Лени читала на форумах жуткие истории об онлайн-аренде жилья. Начиная с грязных, неприглядных чуланов вместо комнат и заканчивая неприветливыми или назойливыми хозяевами. Очевидно, эти истории имели не так много общего с действительностью – по крайней мере в ее случае.

Лени открыла окно, чтобы впустить свежий воздух, но задернула шторы. Затем отложила пропахшую по́том одежду и помыла руки и лицо над раковиной. Ни на что другое сил не осталось, и Лени решила, что душ может подождать и до утра. Она отыскала в чемодане пижаму, надела ее и наконец-то забралась под одеяло.

Оставив ненадолго включенной прикроватную лампу, попыталась ощутить связь с новым жилищем. Подобное всегда требовало времени. Бабушка часто говорила, что в Лени живет старческий дух еще от рождения. Будучи ребенком, она была смышленой и опережала других детей в развитии, но при этом отставала во взглядах, была чопорна и медлительна. В то время смысл от нее ускользал, но теперь Лени понимала, что бабушка была недалека от истины. Древняя душа и передвигалась медленно, и, даже с задержкой, поезд ехал для нее слишком быстро. Телом Лени прибыла в Гамбург, но душой – еще нет. Возможно, к утру или к полудню, а может, и к вечеру, как знать…

За этими мыслями Лени провалилась в тяжелый сон.

И проснулась от громкого шума.

В коридоре кто-то громко переговаривался по-испански. Голоса стали удаляться, хлопнула дверь, и на миг вновь воцарилась тишина, которую через мгновение прервал новый шум. Он доносился с улицы, и казалось, кто-то оживленно спорил. Лени так не хотелось вылезать из теплой уютной постели, но через открытое окно в комнату долетали обрывки фраз, и это не давало уснуть.

Она подкралась к окну.

Уличные фонари погасли, и за окном царил мрак. Обители плавучих домов тоже давно спали.

К дому приближались два человека, мужчина и женщина, и она была чуть выше его. Пара ссорилась на ходу.

– И какой от тебя вообще толк? – говорила женщина.

Эти слова навевали болезненные воспоминания о родительском доме. Подобные ссоры происходили ежедневно и всякий раз вели к ужасающим последствиям. И совершенно неважно, что они во всем соглашались с отцом и уступали. Он искал ссоры, жаждал ее и провоцировал до тех пор, пока кто-нибудь не совершал ошибку, словом или действием. В конечном счете страдала мама, всегда. И даже теперь, спустя шесть лет со смерти отца, Лени тяжело было наблюдать ссоры.

Она вдруг затосковала по маме. Тяжело было оставлять ее одну в Зандхаузене, этой глуши, где было место лишь пустой болтовне и злобным слухам.

Ссорящаяся пара скрылась из виду, хлопнула входная дверь, и по стене прошла вибрация. Лени машинально оглянулась. К счастью, дверь в комнату закрывалась на цепочку, и Лени не забыла накинуть ее.

Когда она повернулась, чтобы закрыть окно, взгляд ее упал на плавучий дом, пришвартованный прямо напротив. Массивный черный блок из дерева и металла, окруженный чернотой воды. Хоть за широкими панорамными окнами было темно, Лени как будто заметила чье-то лицо в узкой щели между шторами. Или скорее пару глаз, смотрящих на нее.

Лени закрыла окно и забралась обратно в теплую постель, подтянув одеяло до подбородка. Но, как она ни пыталась, снова заснуть не удавалось. То и дело ей слышалось, как отец дергает дверь в ее комнату, а мама пытается его удержать… В темноте даже казалось, будто дверная ручка шевелится. Медленно опускается, замирает на мгновение и снова бесшумно ползет вверх. И внезапно Лени вновь стала той маленькой девочкой, которая в страхе перед собственным отцом забиралась под одеяло.

Когда сон все же принял ее в свои объятия, Лени еще долго слышала незнакомые голоса и звуки, а потом и вовсе увидела чернеющий проем на месте двери. Он вращался все быстрее и быстрее, и в центре его стояла и манила Вивьен: «Иди ко мне, Лени, иди ко мне…»

Йенс Кернер свернул в темный проулок и припарковал там свой «Шевроле Фармтрак». Он любил этот внушительный, огненно-красный американский пикап, который, однако, привлекал излишнее внимание. Сейчас Йенс действовал без полномочий, скорее в частном порядке, и не мог воспользоваться служебной машиной, поэтому вынужден был соблюдать конспирацию.

Стрелки на часах показывали половину двенадцатого. Вот уже полчаса как Йенс сидел в машине и наблюдал за участком улицы. Пока ничего примечательного. Быть может, он впустую тратит время?.. Возможно. Но это не имело значения, потому что времени у него в избытке. Кроме того, подобная мера уже не раз приносила результат. Редко кто из его коллег возвращался на место преступления ко времени совершения убийства – если его можно было определить, как в этом случае, – но он часто так делал. Полиция всегда прибывала на место преступления с заметным отставанием, и за время между убийством и обнаружением тела – или началом расследования – многое могло поменяться: время дня, освещенность, обстановка и интенсивность движения. В зависимости от этих факторов менялось и его восприятие обстоятельств, при которых совершалось преступление.

Поскольку в деле застреленного Оливера Кината не было продвижения, Йенс, вместо того чтобы спать, погрузился в свой любимый пикап, проехался по городу, чтобы разогреть семилитровый двигатель, и наконец прибыл сюда.

На первый взгляд могло показаться, что Оливер Кинат стал случайной жертвой ограбления – при нем не оказалось ни бумажника, ни документов, ни ключей от дома. Однако ребята из отдела экспертизы нашли мобильный телефон глубоко под сиденьем «Корсы». И на этом все менялось. Последние звонки не вызывали подозрений, за прошедшие два дня удалось все проверить. Но незадолго до смерти молодой человек сделал фото.

На снимке можно было видеть кормовую часть белого фургона, но лишь верхнюю половину. Из двух створок одна была шире другой, в стеклах отражался свет уличных фонарей. Но это не мешало разглядеть на левой створке нечто похожее на отпечаток ладони и следы от пальцев, как если б рука скользила вниз по стеклу. Йенс не сомневался, что это кровь, но снимок, сделанный во время движения, был недостаточно четким.

К сожалению, Кинат не сфотографировал номер фургона.

Вопрос в том, почему он вообще сделал этот снимок? Он возвращался со смены в больнице, поскольку его отправили домой с первыми симптомами простуды. Значит, вероятность, что его кто-то выследил, сводилась к нулю. Кинат столкнулся со своим убийцей случайно. Возможно, он увидел на ночной улице нечто такое, чего видеть был не должен. А может, кто-то убил его, чтобы скрыть другое преступление. Тот, кто убивал из подобных побуждений, делал это и раньше. И кровавый отпечаток на стекле укладывался в логику вещей.

Но почему именно здесь?

Йенс толкнул дверцу, вышел из машины и закурил. Улица, где он припарковался, упиралась в портовую зону. В пятидесяти метрах отсюда въехал в дорожный знак и был застрелен Оливер Кинат. Первая пуля прошла сквозь стекло и плечо и застряла в спинке сиденья, вторая прошила ладонь и попала в голову. Оба выстрела были произведены в упор. Анализ ничего не показал, пули выпущены из незарегистрированного оружия.

Оставаясь в тени проулка, Йенс прислонился плечом к кирпичной стене и огляделся. Здесь провозили грузы в порт, поэтому уличные фонари горели всю ночь, но в этот угол свет не добирался. Пешеходов здесь не было ни днем, ни тем более ночью.

Нетрудно было представить себе ход событий: Кинат возвращается с ночной смены, проезжает этот участок, видит что-то, чего видеть не должен, его преследуют, вынуждают остановиться и убивают. При этом убийца мог не беспокоиться насчет случайных свидетелей, а чтобы прострелить кому-то голову, много времени не нужно. А преступник явно торопился, и телефон под сиденьем служил тому доказательством. При беглом осмотре найти его не представлялось возможным. Даже криминалисты обнаружили телефон, только перерыв как следует машину.

Два дня кряду Йенс полагал, что раскроет убийство, просто отслеживая сообщения о других преступлениях в этой части города. Похищение или что-то в таком роде. Но таковых не было.

Мимо проехал небольшой грузовик. Когда он скрылся из виду, Йенс вышел из проулка и побрел к тому месту, где полицейский патруль обнаружил машину с застреленным человеком внутри. Как следовало из экспертизы, водитель был убит примерно за час до того, и все это время автомобиль стоял никем не замеченный. Счастье, что на него наткнулся именно патруль, и в прессе до сих пор ничего не знали. И так должно оставаться, пока Йенс не сочтет нужным обратиться за помощью к общественности.

Дорожная служба уже заменила знак, и никто не подумал бы, что здесь был убит человек.

Йенс затянулся и направился к бывшей заправке, где теперь меняли и ремонтировали автомобильные стекла. Ему пришла в голову мысль, и он сделал в уме пометку, чтобы утром реализовать ее.

В этот момент Йенс уловил движение возле павильона. Он выбросил сигарету, потому что дым застилал глаза, и присмотрелся.

Точно, там кто-то был!

– Эй! – выкрикнул Йенс и двинулся к павильону.

Неизвестный в ту же секунду бросился влево. В темноте Йенс сумел разглядеть лишь долговязую фигуру в длинном плаще. Полы и концы пояса развевались на бегу.

– Стоять! – прокричал Йенс, но беглец и не думал подчиняться. Он просто мчался прочь, и чертовски быстро.

Сотню метров Йенсу удавалось выдерживать темп, но затем дали о себе знать возраст, недостаток спорта и курение по пачке сигарет в день. Легкие взбунтовались, он стал замедляться. Неизвестный повернул вправо и скрылся в проулке. Йенс увидел, как тот перемахнул через двухметровое проволочное ограждение, быстро и проворно, словно проделывал это постоянно.

За ограждением располагалась стоянка подержанных машин. Десятки автомобилей стояли длинными, ровными рядами, между которыми и скрылся беглец.

Йенс принялся перелезать через ограждение, хоть и не столь элегантно, как это получилось у долговязого беглеца. Мешался выпирающий живот, руки и ноги не слушались, а спрыгнув с другой стороны, он подвернул голеностоп. Ногу прострелила жгучая боль.

– Чтоб тебя! – выругался Йенс, выхватил пистолет и заковылял вдоль рядов машин. – Покажись, скотина, или я за себя не отвечаю!

Боль в ноге подстегивала его злобу, и Йенс необдуманно устремился в темный проход между машинами.

Что-то большое метнулось ему навстречу и жестко ударило в голову, обесточив сознание.