Дом девушек

Патрульный окинул его пытливым взглядом, и Фредди понял, что должен объясниться, хоть и не горел желанием. Поэтому он выдержал его взгляд и тоже вскинул брови. Р. Хагенах еще раз просмотрел его паспорт.

– Дата рождения двадцать пятое ноября восемьдесят восьмого года, – зачитал он вслух. – Проживает на Берэналлее, дом двадцать два.

– Больше не проживаю, – пояснил Фредди.

– Как давно?

– Несколько недель.

– А точнее?

– Почти три месяца.

– Тогда нужно внести правки в документы, – патрульный вернул ему паспорт. – В течение четырнадцати дней после смены адреса. Штраф до тысячи евро.

– Сегодня же этим займусь, – проговорил Фредди. – Многовато свалилось за последнее время, как-то упустил из виду…

Патрульный сухо рассмеялся:

– Да-да, не сомневаюсь. Если еще раз попадешься мне и адрес останется прежний, пеняй на себя. Ясно тебе?

– Что уж тут неясного… – Фредди спрятал паспорт обратно в карман.

– Пару дней назад недалеко отсюда произошло нападение с применением оружия, – Р. Хагенах кивнул в сторону улицы. – Примерно в двух километрах, в промзоне у автомастерской. Ты что-нибудь видел?

Фредди пожал плечами.

– Не, я только вчера сюда пришел. А до этого обитал на вокзале.

Слова слетели с языка так же просто, как и вся прочая ложь, которой был вымощен его путь в нынешнее положение.

Патрульный смерил его таким пристальным взглядом, словно видел насквозь, так что у Фредди болезненно свело внутренности. Возможно, и в этом ремесле он не достиг должного уровня, чтобы обставить полицейского. Впрочем, ничего удивительного. Как теперь выяснилось, по-настоящему хорош он был только в провалах. Профи мирового класса.

– Если что-нибудь услышишь, дай знать.

– Да, непременно. А кто-нибудь пострадал?

Не надо вопросов, одернул себя Фредди, когда патрульный вновь вцепился в него взглядом.

– Почему ты спрашиваешь?

Фредди пожал плечами.

– Так просто.

– Так просто, значит?.. Собирай барахло и поищи себе другое место. Арендаторы жаловались.

«Ну да, конечно, арендаторы, – подумал Фредди. – Которые сидят в моих помещениях и даже не подозревают, кто здесь спит под пожарной лестницей… А если б и узнали, им нет до этого никакого дела». Но говорить об этом патрульному не было нужды.

Фредди торопливо впихнул пакет с пленкой в спальный мешок, свернул его и стянул двумя ремешками. Затем повесил на плечо старую армейскую сумку, и все было собрано. Патрульный наблюдал за его действиями и следовал за ним до самой улицы, и там их пути наконец разошлись. Только когда полицейский скрылся за углом, Фредди позволил себе расслабиться и бросил взгляд через плечо.

Патрульного не было видно – и никого другого.

При свете дня можно было надеяться на какую-то безопасность, но чего ждать от следующей ночи? Прошедшая ночь показала, что убийца разыскивает его. Ему повезло, а кроме того, он еще оставался в некоторой форме, и только поэтому сумел убежать. И как ему только хватило ума снова сунуться на место преступления?

Фредди оправдывался тем, что хотел проверить, мог ли убийца вообще разглядеть его на таком расстоянии, но это была лишь часть правды. Его необъяснимо тянуло к тому месту, где произошло чудовищное преступление. Фредди до сих пор видел перед собой вспышки выстрелов и брызги крови на заднем стекле «Корсы». Молодой водитель, с которым он успел установить зрительный контакт, был хладнокровно застрелен.

Стояла темень, и шел дождь, и Фредди не смог бы даже приблизительно описать внешность убийцы, но не только погода и время суток были тому причиной. Он был пьян, набрался в стельку, хоть и обещал себе впредь этого не допускать. Но случались дни, когда без алкоголя становилось невыносимо мириться с судьбой, и позавчерашний день был как раз из таких. Поэтому он не сразу сообразил, что там происходило, и простоял несколько лишних секунд.

Возможно, его преследователь в это самое время обходил извечных обитателей улиц и расспрашивал о высоком худом типе лет сорока. И хотя едва ли кто-то на улице знал Фредди, рано или поздно охотник выйдет на его след.

На улицу свернула машина, и Фредди насторожился. Человек за рулем бросил на него взгляд, но явного интереса не выказал.

Впрочем, стоящий без дела человек привлекал внимание в этом обществе, поэтому Фредди побрел по улице без внятной цели. Самое невыносимое в его положении – не знать, что делать. Он предпринял все возможное, хватался за каждую соломинку и просил о помощи всех, кого можно было попросить. Никто, даже из тех, кто прежде зарабатывал с ним деньги, ему не помог. Едва ли это стало неожиданностью. В конце концов, он оказался неудачником и все потерял, а в Германии неудача в бизнесе была клеймом, от которого не так-то просто очиститься.

Фредди порылся в кармане и достал горсть монет. Шесть евро тридцать центов. В старой армейской сумке были спрятаны еще две банкноты по пятьдесят евро, и это вся наличность, что у него осталась.

Страшно хотелось кофе с булочкой. Это обошлось бы в пять евро. Гигантская сумма в текущих условиях. Но ему не помешал бы кофеин для ясности мысли, а в животе урчало с прошлого вечера. Поэтому Фредди направился в пекарню, где, как он знал, его обслужили бы даже при нынешнем неприглядном виде.

Он уже предвкушал, как позавтракает за столом.

Фредди горько усмехнулся. Как мало ему теперь нужно для счастья!

Навстречу пробежал трусцой высокий человек в спортивном костюме и беговых кроссовках. В этом городе многие бегали. Фредди сам любил пробежаться, до того как все пошло под откос.

Но почему этот человек бегает здесь, а не у Бинненальстер[2]? Странно…

Фредди втянул голову в плечи и весь сжался. Не смотреть никому в глаза, не привлекать внимания, избегать неприятностей. Он прошел мимо, глядя себе под ноги, сжав кулаки в карманах дождевика, готовый защищаться.

От мужчины пахло дорогим парфюмом. Это все, что уловил Фредди. И аура. Не то чтобы Фредди верил в нечто подобное, но когда мужчина, пробегая, задел его плечом, от него как будто повеяло злобой. Словно сжатая в комок агрессия едва поддавалась контролю и готова была вырваться в любой момент. Таких людей лучше обходить стороной.

Фредди пошел быстрее, лишь бы убраться подальше, но шаги позади него вдруг замерли, и он понял, что мужчина остановился из-за него.

– Эй, ты!

И Фредди бросился бежать.

В который раз.

Лени проснулась от громкого шума. Взяла в руки телефон – и подскочила. Половина девятого! Так поздно!

Потом она сообразила, что сегодня ей не нужно в издательство, и с облегчением откинулась на подушку. Лени специально приехала на день раньше, немного освоиться, что требовало времени. Смена места перетряхивала сознание, а все новое приводило в ужас, но ничего не поделать. Приходилось учиться стоять на ногах.

Шум, который разбудил ее, доносился из коридора. Вавилонская мешанина из голосов.

Что там Вивьен говорила ночью? Испанцы, китайцы, португальцы и немцы? Судя по говору, так и было.

Лени решила, что завтра утром первой займет ванную, чтобы опередить это столпотворение. Едва ли это должно стать проблемой, если остальные обитатели здесь в отпусках и встанут не раньше восьми. Сервисы вроде «БедТуБед» облегчали жизнь, но сдавать все комнаты, как в этой квартире, было запрещено. По закону владелец должен занимать по меньшей мере половину площади или регистрировать гостиничный бизнес. Но кого это волновало, если проверками никто не занимался? Уж точно не постояльцев, которые были рады найти жилье по сходной цене в таком дорогом городе, как Гамбург.

Вот и для Лени, при ее скромном бюджете, это была единственная возможность прожить в Гамбурге три недели. О комнате в общежитии на такой короткий срок нечего было и думать, а три недели в отеле – непозволительно дорого. И даже в маленьких частных пансионах с завтраком цены казались непомерными.

В коридоре хлопнула дверь, резко оборвав тираду на испанском.

Лени заложила руки за голову и оглядела свое новое пристанище. Она опасалась, что впечатление от прошедшей ночи – не более чем сон. Но нет, все было по-прежнему. «С ума сойти», – подумалось ей. Оценки на сайте были положительные, но им недоставало того восторга, какого на самом деле заслуживала эта комната.

В дверь постучали, и Лени вздрогнула. Должно быть, кто-то ошибся, решила она и не стала отзываться. Но потом вспомнила про Вивьен.

– Эй, Простушка-Лени, ты проснулась? – в тот же миг донесся сквозь дверь ее голос.

– Да… две секунды.

Лени не хотела показаться грубой, поэтому откинула одеяло и направилась к двери. Сняла цепочку, повернула старомодный ключ и выглянула в коридор.

Вивьен стояла у двери в нижнем белье. Вот так просто!

– И даже не впустишь? Сначала спасаешь мне жизнь, а теперь заставляешь стоять перед дверью… Как это вяжется?

Лени оглядела себя и устыдилась. На ней были толстые шерстяные носки, за годы утратившие всякую форму, длинные штаны и белая мужская майка, явно ей большая – привычное и удобное облачение на ночь. Вивьен рядом с ней выглядела как модель из рекламы нижнего белья. Узкие кружевные трусики идеально, как вторая кожа, облегали тело, груди плотно сидели в чашечках бюстгальтера. Даже по ее волосам было видно, что она только поднялась с постели.

– Ну, как первая ночь на чужбине? – Вивьен смотрела на нее горящими глазами.

– Неплохо, – ответила Лени.

– Какие планы на сегодня? Показать тебе город? Я свободна до вечера. Потом снова наряжаться – и на охоту за богачами.

– Даже не знаю…

– Ой, да брось, я вроде как в долгу перед тобой. В конце концов, ты спасла мне жизнь.

С этими словами Вивьен прошлась по комнате, как будто у себя дома, раздвинула шторы и выглянула в окно.

– Вот бы на одну из таких лодок, а? Я слышала, они стоят целое состояние…

Лени не знала, как ответить. Она часто терялась, когда люди заводили пустяковые разговоры или о ком-то сплетничали.

Вивьен вдруг развернулась и хлопнула в ладоши.

– Так, ну всё, Простушка-Лени. Идем завтракать, я умираю с голоду. Должна же ты что-то есть? Тут за углом есть сказочная пекарня, там делают лучшие круассаны. А главное, сидишь прямо над каналом. Позволь пригласить тебя, моя спасительница.

Лени тоже проголодалась, однако предпочла бы пойти в кафе одна, чтобы спокойно познакомиться с городом и его жителями. Но и отказаться от приглашения, так чтобы это не выглядело бестактным, она не могла. Поэтому кивнула.

– Супер! Через полчаса зайду за тобой.

Какое-то время Яна лежала, прислушиваясь к тихому дыханию Номера Шесть, пока тишину не прорезал громкий сигнал. Он прозвучал единожды, в течение примерно пяти секунд, оставив за собой короткое эхо, после чего вновь воцарилась тишина.

Яна приподнялась и подтянула спальный мешок на обнаженные плечи. В противоположной камере шевельнулась Номер Шесть, тихо простонала и опустила ноги на каменный пол, но не стала сразу подниматься, а посидела на краю кровати, подперев голову руками.

Яна с трудом себя сдерживала. Хотелось спросить, что это за сигнал, как чувствовала себя Номер Шесть, как ее на самом деле звали и как долго она здесь пробыла. Яна хотела знать обо всем, но не могла задать ни единого вопроса. Простое принуждение к молчанию могло кому-то служить пыткой.

Номер Шесть с тяжким вздохом выбралась из спального мешка и поднялась. Решетка отъехала в сторону, освобождая путь.

Несмотря на холод, Яна тоже высвободилась из спального мешка и подалась вперед.

– Молчи! – предостерегла Номер Шесть. Взгляд, изможденный и полный уныния, все же был тверд. – Это прозвучал сигнал, что наша еда готова, и я могу забрать ее.

Она медленно подошла к полукруглому отверстию, опустилась на колени и полезла внутрь. Темнота поглотила ее почти мгновенно.

Это было невыразимо жалкое зрелище. Яна почувствовала, как внутри закипает злость. Она всегда легко поддавалась гневу и быстро теряла контроль над собой. Порой она сама пугалась той дикой ярости, которая в ней бушевала. И необходимость соблюдать правила их похитителя приводила ее в бешенство.

Вцепившись в прутья решетки, Яна неотрывно смотрела на вход в туннель и гадала, куда бы он мог вести. После того как Номер Шесть скрылась внутри, по стенам и полу прошла легкая дрожь. Что-то большое, могучее двигалось в каменной толще.

Хоть ее донимал холод, но Яна терпела. Номеру Шесть пришлось голой лезть в эту дыру, чтобы принести им обеим еды. Так что Яна могла хотя бы постоять здесь и подождать.

От холода стучали зубы. Яна тоскливо оглянулась на спальный мешок, который еще хранил остатки тепла. «Еще минуту, – сказала она себе, – еще минуту, и тогда можешь взять его».

И принялась отсчитывать секунды.

На счете в двадцать восемь послышался шум. Снова шорох и стоны, но в этот раз к ним добавился звон и дребезг.

Номер Шесть возвращалась, толкая перед собой поднос на колесах. На подносе стояли два контейнера с крышками, красный и синий. Контейнеры удерживались на подносе разноцветными резинками с крюками на концах.

– Отойди, – сказала Номер Шесть.

Яна послушно отступила, и в следующую секунду решетка отъехала в сторону.

Номер Шесть протянула ей синий контейнер.

– Это тебе. Нужно съесть все без остатка, чтобы я могла вернуть посуду. Мы едим сидя на кроватях, каждая в своей камере.

Яна взяла контейнер и нарочно коснулась пальцев Номера Шесть. На мгновение время замерло, их взгляды встретились. Яна питала надежду, что сестра по несчастью увидит все те вопросы, которые терзали ее, а может, и решимость вместе придумать, как выбраться из этого ужасного места.

Однако Номер Шесть покачала головой. У нее не было ни сил, ни желания. Должно быть, она провела здесь слишком много времени. И, наверное, просто надеялась, что скоро сможет вернуться домой.

Обескураженная такой реакцией, Яна забралась на кровать и завернулась в спальный мешок. В контейнере была теплая овсянка с кусочками яблока и изюмом, внутри же оказалась и пластиковая ложка.

Яна ничего не ела с тех пор, как попала в этот каземат. От запаха у нее скрутило желудок. Тем не менее она принялась заталкивать кашу в рот.

– Не ешь слишком быстро, а то станет плохо, – предостерегла Номер Шесть из своей камеры.

Яна не слушала ее, просто не могла есть медленнее. Она выскребла контейнер дочиста – и все равно осталась голодной.

Теперь ей оставалось лишь переводить дух и наблюдать, как Номер Шесть размеренно работает ложкой, набирает порцию каши и отправляет в рот. Медленно пережевывает, уронив голову. Длинные волосы падали ей на лицо.

И снова этот жалкий вид пробудил в ней злобу. «Плевать на правила», – сказала себе Яна. Сбросила спальный мешок и вышла в узкий коридор между камерами. Наклонилась, осторожно подняла миску с водой и шагнула в соседнюю камеру.

Номер Шесть замерла в ужасе.

– Нет… тебе нельзя входить в мою камеру…

Яна опустилась перед ней на колени, протянула миску и ободряюще кивнула.

Женщина то смотрела попеременно на Яну или на миску с водой, то устремляла взгляд к всевидящему оку под потолком. В конце концов она не выдержала, ткнула ложкой в кашу и с жадностью прильнула к миске, глотая прохладную воду.

Яна чувствовала удовлетворение от того, что восстала против чертовых правил. Она раскрыла рот и уже собралась заговорить, чтобы пробить и эту стену, однако Номер Шесть опередила ее и прижала к ее губам палец, теплый от каши.

– Нет, прошу, не говори. Хозяин и так уже преподаст мне урок. Я отвечаю за соблюдение правил. Пожалуйста, возвращайся к себе. Может, он сейчас не смотрит и я не понесу наказания… хотя верится с трудом. Он видит буквально все.

Эта глубокая скорбь и непрошибаемое смирение в глазах Номера Шесть пошатнуло ее твердость. Яна кивнула, допила воду и поставила миску на прежнее место. Разочарованная, но еще не сломленная духом, она вернулась в свою камеру и снова завернулась в спальный мешок.

Номер Шесть доела и только потом заговорила вновь:

– Скоро Хозяин вызовет тебя наверх, и тебе нельзя будет ослушаться. Если он приказывает, ты должна подчиняться. Что бы это ни было. Потому что, если Хозяину приходится повторять приказ, это влечет за собой ужасные последствия. Только он знает, что для нас хорошо, и мы не должны сомневаться в правильности его решений.

Яна только сидела и слушала не в силах поверить собственным ушам. Должно быть, Номер Шесть провела здесь достаточно времени, чтобы похититель совершенно сломил ее. Он вытравил из нее всякое мужество, самую мысль о непослушании, и сам вознес себя до божественного образа, превыше всех сомнений. У этой женщины были напрочь промыты мозги, теперь Яна понимала это. Ничего и надеяться обрести в ней сообщницу.

Как это часто бывало прежде, ей оставалось полагаться лишь на себя.

И все-таки она попытается.

Этот ублюдок еще не знает, с кем связался!

Зеркало заднего вида способно оставить на лбу внушительную шишку – будь человек даже таким твердолобым, как Йенс Кернер. Так, во всяком случае, о нем отзывались, и, вероятно, неспроста, поскольку теперь, наряду с двумя разводами и тремя дисциплинарными взысканиями, он пережил еще и нападение предполагаемого убийцы.

Само собой, небезболезненно.

Где-то в недрах черепа пульсировала боль. Йенс не стал обращаться к врачу после ночного нападения. Он этого никогда и не делал. Потому что в его возрасте, на рубеже пятидесяти лет, стоит только начать, и этому не будет конца. Шишка спадет, как и боль в черепе. Если что и потребует времени на реабилитацию, так это уязвленное самолюбие.

Кто бы ни ударил его на стоянке, он об этом еще пожалеет! Теперь это дело обретало глубоко личный характер, и Йенс не собирался успокаиваться, пока не отплатит мерзавцу. По счастью, никто не видел, как его обставили. Довольно и того, что он в собственных глазах выставил себя посмешищем, зеленым новичком.

Черный кофе в термокружке своим горьким вкусом в полной мере отражал его настроение этим утром. Йенс поставил кружку в подстаканник и повернул ключ зажигания. Когда оживала Красная Леди, звук мотора всегда возвращал его в привычное равновесие. Утробный и могучий рокот касался тех струн души, до которых не могла дотянуться ни одна из бывших жен.

Йенс одной рукой вел машину, а в другой держал кружку с кофе. Из динамиков лился голос Джонни Кэша. И пока он неторопливо катил по городу, понемногу улучшалось и настроение.

Скоро он уже был в том состоянии, чтобы спокойно поразмыслить.

Поначалу Йенс считал, что на стоянке его выключил ударом зеркала тот же самый человек, который застрелил Оливера Кината. Но теперь он подумал над этим еще раз. Это был хладнокровный убийца. Разве оставил бы он его в живых?

Зачем убийце вообще возвращаться туда?

Иногда родство с жертвой обуславливало тягу убийцы к месту преступления, но санитар был убит случайно, ведь так?

Хороший вопрос.

Возможно, стоило еще раз присмотреться к личности Оливера Кината?

Может быть, позднее. Прежде всего Йенс хотел проверить иную, более прагматичную причину, побудившую преступника вернуться…

Вибросигнал телефона вывел его из размышлений. Звонила Ребекка из управления. Йенс был неизменно рад услышать свою помощницу. Как и всегда, голос выдавал ее прекрасное расположение духа. Пожалуй, испортить ей настроение могло лишь наступление апокалипсиса. Или выступление Трампа. По-своему забавно было смотреть, как Ребекка реагировала на этого сверхбогатого дуралея.

– Мы установили происхождение орудия убийства, – сообщила она.

– Я весь внимание.

– Пистолет пропал со съемочной площадки в Берлине. Оружие было непригодно для стрельбы, но мне сказали, что при должном знании и сноровке преступник мог переделать его в боевое.

– Съемочная площадка… хм… не назвал бы это прорывом.

– Я сделаю тебе предложение в день, когда заслужу твое одобрение.

– Именно поэтому ты ничего такого от меня не услышишь.

– Тебя разыскивает начальство, – сменила тему Ребекка.

– И?..

– Похоже, что она сердится.

– Для нее это обычное состояние. Скажи, я приеду позже. Нужно еще кое-что проверить на месте преступления.

– Имеет смысл спрашивать, что именно?

– Нет, не имеет.

На этом Йенс сбросил вызов, но сразу же перезвонил, поскольку вспомнил кое-что важное.

– Да, я тоже по тебе соскучилась, – ответила Ребекка.

– С днем рождения.

– Ох, спасибо! Ты меня удивляешь… Сколько мы с тобой работаем? Пять лет? И ты впервые сам вспомнил про мой день рождения.

– Неправда! В прошлом году я…

– В прошлом году ты вспомнил, когда увидел цветы у меня на столе.

– Да, но…

– Не будем портить хороший момент, – предостерегла Ребекка.

– Я привезу конфет, обещаю!

Убирая телефон, Йенс не смог сдержать улыбки. Ему нравилось работать с Ребеккой. Она выделялась среди вежливых и скучных коллег своим цинизмом и остроумием. При этом нельзя было назвать ее поверхностной, скорее наоборот. Тому, кто знал Ребекку достаточно долго, открывалась вся глубина – а порой и бездна – ее мыслей.

Ни в коем случае нельзя было забыть про конфеты – разочаровать Ребекку хотелось меньше всего.

Йенс доехал до того места, где был застрелен Оливер Кинат, и как раз допил кофе. Он остановился перед новеньким знаком, ограничивающим предельную массу транспортных средств. Тяжелые грузовики должны были проезжать в порт другим маршрутом.

Это чем-то напоминало надгробный памятник.

На мгновение Йенс задумался о родных санитара. Он сам не виделся с родителями, о гибели сына им сообщил полицейский психолог, а опрос проводила коллега. Знали они, где провел свои последние минуты их сын? Уже навестили это унылое место, даже при свете дня лишенное красок? Йенс представил, как они кладут цветы под дорожным знаком и заливаются слезами, и было интересно, задумывался ли убийца о чем-то подобном.

Йенс развернулся и направился к мастерской по ремонту стекол.

Ваше стекло – наша забота.

Что еще за нелепость!

Под широким металлическим навесом стояла колонка без шлангов. Справа от нее располагался павильон, где раньше была автомойка. Ржавая откидная дверь косо висела на петлях, по грязному стеклу тянулись трещины. У стены грудился всевозможный хлам, и на клочке газона были сложены покрышки. Именно там прошлой ночью и прятался тип, который ударил Йенса.

Он повернулся к дорожному знаку.

Должно быть, тот человек наблюдал за ним с той самой секунды, как Йенс появился из проулка. И впоследствии у него было достаточно времени, чтобы скрыться.

Йенс вошел в маленький кассовый зал, который теперь служил кабинетом. Дешевый стул перед черным скругленным столом пустовал, но компьютер работал. Слой пыли покрывал свободные от бумажных завалов участки стола и сухие листья чахлой пальмы.

– Секунду, – донесся голос из заднего помещения.

В голосе звучало раздражение, и человек, который вышел через мгновение, тоже выглядел недовольным. Низкорослый и круглый, в перепачканном синем комбинезоне с одной уцелевшей лямкой. Черные волосы венцом окаймляли блестящую лысину, рыхлые щеки покрыты трехдневной щетиной. Шнурки рабочих ботинок были развязаны и волочились по полу. Он вытер руки грязной тряпкой.

Йенс невольно задумался, от какого занятия оторвал мужчину.

– Чем могу помочь? – спросил тот, опускаясь на стул, который заметно просел под его тяжестью.

Йенс достал удостоверение и представился.

– Старший комиссар Кернер… – повторил толстяк с легкой насмешкой в голосе. – Как там тогда писали в газете? Грязный Гарри?[3]

Он осклабился, демонстрируя непрезентабельную прореху в зубах.

Йенс начал было злиться, но потом решил, что коротышка того не стоит. С тех пор прошло два года, и вообще-то ему не следовало бы так остро реагировать, но Йенс не мог иначе. К сожалению, люди в этом городе обладали феноменальной памятью, когда дело касалось всевозможных слухов.

– Я вижу здесь только одну грязную личность, – спокойно ответил Йенс, и у толстяка схлынула краска с лица. – Вы владелец?

Мужчина кивнул.

– Ваше имя?

– Карл Гризбек.

– Герр Гризбек, вам известно, что произошло перед вашей мастерской?

– Ребята из дорожной службы, когда меняли знак, сказали, что авария.

– Верно, авария, – подтвердил Йенс. Гризбеку не следовало знать правду. – Только не вполне ясно, как это могло произойти, и я подумал, нет ли здесь видеонаблюдения?

Действительно, этот вопрос пришел ему на ум только прошлой ночью, после того как он получил удар. До тех пор Йенс об этом не задумывался – вероятно, потому что мастерская имела такой убогий вид.

Гризбек указал большим пальцем куда-то назад.

– Там, в углу.

В затененном углу, замаскированная паутиной, действительно висела маленькая камера.