Лекарь ушел в будущее
Генашио пожал плечами, кивнул и в свою очередь повторил, – Петр Михалыч. Петр Михайлович улыбнулся, махнул рукой, – пусть будет так, и пожал руку.
Михалыч долго благодарил Генашио, потом пригласил в гости. По пути он поинтересовался странным акцентом Генашио, тот начал придумывать и объяснять что-то, Михалыч перебил и сказал, – да не надо ничего объяснять, у нас тут в саду кого только нет. В прошлом году дипломат продал свой участок, а два года назад даже потомок какого-то князя был, правда, это он сам так о себе говорил.
Они вошли в ворота, Михалыч держал в руках корзину. Там у него были шишки. – Жена заказала, – пояснил он, – для цветов.
Они прошли мимо Вериного дома, Генашио сказал, что он дальний родственник Веры и тут немного поживет. Потом прошли на другую улицу, дошли до дома средних размеров, по пути Михалыч здоровался со всеми, представляя Генашио.
Жена у Михалыча на две недели уехала к детям в другой город, и он оставался на хозяйстве один. Он провел по своему участку Генашио, похвастался своими изобретениями. У него была оригинальная подача воды в теплицу, он придумал свой капельный полив, эффективнее фабричного. Михалыч показал солнечные батареи, которые давали освещение для туалета, веранды, сарайчика. Генашио вежливо удивлялся, хотя и половины не понимал, для чего все это.
На веранде Михалыч накрыл стол, поставил закуску, достал графин с розовой жидкостью и налил по половине большой кружки.
– Давай за мое спасение. Ты быстро справился с собакой. Работал с животными? – спросил мужчина.
Генашио пожал плечами, качнул головой. Он мог, конечно, сказать, что занимался и не только собаками, но му трудно было это всё объяснить.
– А я, видите ли, в отпуске. На целых два месяца. Отправили меня из института в отпуск, я и решил на дачу, – мужчина повел рукой, – вот хозяйничаю. Жена уехала к дочери в другой город.
Они выпили. Вино было довольно вкусным. Намного вкуснее, чем вино времени Генашио. Здесь все было по-другому, и все это опять начало нравиться Генашио. Он откинулся на спинку старого стула и приготовился слушать. Он знал, что стоит человеку выпить и всё, начинаются разговоры. И каждый говорит о своих проблемах.
Они закусили консервами. Генашио с удивлением смотрел, как Михалыч тянет за кольцо наверху плоской банки и крышка снимается. А там рядочками лежат маленькие рыбки. И они довольно вкусные.
Так они сидели с полчаса, потом Михалыч начал говорить о своем начальстве, о том какое оно глупое, и даже тупое. Ничего не понимает, а суется туда, куда никак нельзя. И только мешает работать.
– Ты знаешь, Генашио, а я ведь грандиозное изобретение вот-вот закончу. За него я могу получить Нобелевскую премию. Но она мне не нужна. Это изобретение перевернет всю науку, да что науку… Всю историю человечества! Не хочу сильно хвастаться, но это будет революция в науке. Это будет гораздо значительнее, чем открытие электричества.
Генашио сидел и смотрел на увлеченного человека и даже немного завидовал. Сам он добился, чего хотел, но все равно осталось много непонятного, и сейчас, глядя на Михалыча, он тоже хотел творчества.
– Я ведь профессор, – признался Михалыч, – я ведь кроме научных изысканий учу студентов.
Генашио с интересом посмотрел на профессора. Вроде бы и не похож на ученого человека, хотя кто его знает.
– Я вот смотрю на тебя. На твой акцент и не могу понять. Какой ты нации? Может быть итальянец? Нет. Испанец? Тоже вроде бы нет. А можешь и не говорить. Выбрала тебя Вера, и пусть так будет. Она хорошая женщина. Ты только не обижай ее, – профессор заметно захмелел.
Потом они поднялись на второй этаж, и Михалыч подошел к стене, завешанной пестрой тканью. Он отодвинул ее, и под ней оказалась черная доска. Сбоку на подставке лежала тряпка и кусочки мела. На доске был изображен какой-то чертеж, и сбоку были написаны формулы.
Глава 6
Профессор гордо показывал на доску и говорил, – вот, Генашио, это дело всей моей жизни. Почти тридцать лет занимаюсь я этим. И вот только в этот год проблески пошли. Для этого пришлось придумать свою теорию. Да, да свою теорию. Иначе без нее было бы не разобраться.
Генашио стоял перед доской и ничего не понимал. О чем говорит этот странный профессор. Может и не зря его отправили сюда из института. Генашио видел подобных странных людей и даже пытался лечить их. И один раз получилось. Но это было один раз. Сейчас он пытался понять – болен ли на самом деле профессор или нет. Но для этого нужно время. А теперь нужно идти домой, дела делать.
Профессор не хотел отпускать Генашио. Но тот все-таки отговорился и ушел, решив больше с профессором не общаться.
Прошло три дня, приезжала Вера. Привезла продуктов, пыталась учить читать Генашио, полола грядки и даже затопила баню. Когда Вера позвала его в баню мыться, он засмущался и даже хотел отказаться. Но Вера заговорила его, и он первым вошел в баню, затем она заскочила за ним.
Вера смеялась. Она наливала горячей и холодной воды в тазики. А когда проходила мимо Генашио касалась его своим бедром. Так постепенно Генашио и загорелся и перестал смущаться.
Вера заставила Генашио немного попариться, и сейчас он блаженствовал. Они помылись и на веранде пили чай с мятой. Ни разу за всю жизнь он не испытывал такого удовольствия. Только сейчас он начал понимать, что ему нужна семья, забота. Все его прошлые мысли о жизни казались сейчас глупыми и несерьезными.
Через два дня после того, как Вера уехала в город на работу, в гости зашел профессор. Он выглядел смущенным и робким.
– Ты, Генашио, прости меня. Я прошлый раз разболтался. Выпил лишнего. Ты уж извини.
Генашио улыбнулся и пригласил профессора за стол. Они попили чаю и Михалыч сказал то, за чем пришел, – Генашио, ты не мог бы мне помочь? Надо поддержать кое-что, а мне, к сожалению, обратиться не к кому.
Генашио согласился, и через пятнадцать минут они шагали к дому профессора. Зайдя на учачток, профессор торжественно повел Генашио в сарай. Ширина его была метра четыре, а длина метров пять. Половина была завешена старыми солдатскими одеялами. К ним и подошел профессор.
Он отер лоб ладонью, глубоко вздохнул и отдернул одно одеяло, затем другое. Перед Генашио стоял странный аппарат. Какие-то трубки, емкости, проволоки, лампочки, и среди них кресло, покрытое таким же солдатским одеялом.
– Вот. Это моя машина времени, – сказал профессор.
– Что? – не понял Генашио.
– Ну, машина времени. Для путешествий во времени, – сказал профессор.
– Для каких путешествий – спросил Генашио.
– Генашио, извини, ты какой-то странный. Как будто с Луны свалился. Или из какого племени. А может быть ты из прошлого? – предположил профессор. И сам засмеялся своему предположению.
Генашио начал оправдываться. Он не из прошлого, он просто приехал из другой страны и остановился у Веры.
Профессор отсмеялся и начал объяснять принцип действия своей машины. Генашио успокоился и попробовал слушать профессора. Тот уже разогнался и сыпал научными терминами, определениями. Иногда он останавливался, обдумывал и снова продолжал.
Из всего этого Генашио понял только одно – профессор собирается на этой машине попасть в прошлое или в будущее. Но разве это возможно? И тут подумал – а как он попал сюда? Но то он, ему помогла чудесная старинная книга, написанная великими магами древности, а здесь какие-то механизмы, что они могут.
Наконец профессор остановился и посмотрел на Генашио. Он вспомнил, зачем позвал его к себе. Надо было передвинуть машину в сторону на двадцать пять сантиметров. Дело в том, что профессор устанавливал ее очень тщательно. И по его расчетам, место немного не совпадало.
Они подошли к машине и начали двигать ее. Ничего не получалось, все-таки вес ее был очень приличным. Профессор подумал и решил использовать рычаги. Он сходил за ломиками и начал подкладывать их под раму машины. Подозвал Генашио, и они оба стали упираться в ломики.
Машина медленно поддавалась. И вот случилось то, чего никто не ожидал. С профессорского лома рама из толстого уголка соскользнула и резко опустилась на деревянный пол. Что-то соскочило в машине и одна из деталей вырвалась из своего места и ударила профессора сначала по голове, потом по руке. Тот повалился на пол.
По пути профессор толкнул Генашио. И оба очутились на полу. Генашио кое-как выбрался из-под профессора и поднялся на колени. Он приложил ухо к груди профессора и прислушался. Сердце билось. Живой. Хорошо. А кровь мы сейчас остановим. Генашио выскочил из сарая и подбежал к мангалу. Там набрал золы и поспешил обратно.
Он обильно наложил золу на рану с левой стороны головы и слегка нажал. Профессор зашевелился и застонал. Он дернул головой, и зола размазалась по лицу.
В этот момент профессор со своими всклокоченными волосами походил на черта, который мучает правоверных. Профессор открыл глаза, непонимающе глянул на Генашио, затем на машину и вдруг поднялся и ринулся к столу у окна. Генашио ничего не успел сделать, как профессор уже что-то бормотал и писал со страшной скоростью в толстой тетради. Напрасно Генашио пытался остановить его, ничего не получалось.
Профессор закатывал глаза, оборачивался на машину, чесал лоб и снова писал. Генашио наблюдал за Михалычем, и медленно успокаивался. Кровь остановилась, и только черная полоса золы вперемешку с кровью показывала, что у профессора была травма головы. Царапина на руке уже не кровоточила. Генашио успел мазнуть ее золой.
Так продолжалось минут двадцать. Стрелка на старых часах передвинулась на четыре тридцать. И вот тогда профессор остановился. Он победно посмотрел на Генашио и широко заулыбался.
– Вот так, дорогой Генашио! Вот этого и не хватало! Сейчас мне понятно, почему машина не работала. В моей теории было сразу две ошибки. И какие! Основополагающие. Я сейчас вывел совсем другое уравнение и как следствие этого уравнения, все сошлось. Сейчас только опыты, и еще раз опыты, – профессор откровенно радовался своим результатам.
Генашио заставил его умыться, и они снова пошли на веранду. Там профессор достал из-за шкафчика бутылку с красным напитком, налил Генашио и себе.
– Это же надо отметить. А как же! Такое событие! Твое здоровье, – сказал профессор и выпил налитое.
Генашио тоже выпил и стал слушать профессора. Тот как обычно разошелся. Он говорил о мировой политике, которая изменится из-за его открытия. Но не этого, об этом он никому ничего не расскажет. От другого. А к этому человечество не готово. Совсем не готово.
Генашио слушал болтовню профессора, которая ему изрядно надоела, и он решил пойти домой. Профессор подметил это и начал уговаривать Генашио вместе провести опыт. А потом если получится, то и попробовать слетать в прошлое. Ему очень нужно попасть туда.
Профессор видел, что Генашио не расположен к помощи, поэтому заговорил о деньгах. Он сказал, – Генашио, дорогой мой! Мы слетаем туда и вернемся, и потом мы будем купаться в деньгах! И никакого криминала не будет. Наоборот. Мы сделаем все официально, и нам сразу заплатят деньги. Большие деньги. А потом ты можешь делать с ними что захочешь. Хочешь, женишься на Вере, она достойная женщина. Хочешь коттедж, дом себе купишь или здесь или где-нибудь на юге. Положишь в банк и все… ни тебе, ни ей не придется больше работать. Будете, как сыр в масле кататься. И все это вполне законно.
Из этого разговора Генашио мало что понял. Однако денег он хотел, сколько можно быть нахлебником у Веры. Он желал сам быть хозяином. И чтобы Вера больше не работала. Поэтому он постарался понять, что же нужно от него профессору. Но тот, выпив уже вторую кружку крепкой настойки, начал говорить совсем что-то непонятное. Потом начал ругать капитализм, и через две минуты положил голову на стол и уснул. Генашио еще раз посмотрел на его раны, вроде бы заживут, и отправился домой. По пути домой решил, что вечером навестит раненого профессора.
В домике он лег отдохнуть на кровать и неожиданно уснул. Во сне он снова был в своем времени. Он находился в своей темной избе. Сидел на лавке за столом, а напротив была бедная Вера. Она печально смотрела на Генашио и тихонько вытирала платочком слезы. Она жаловалась на тяжелую жизнь.
А Генашио ничего не мог сделать. Ему нужны были деньги, а где их взять. Надо срочно уехать отсюда далеко-далеко. Иначе хозяин увидит Веру и заберет ее к себе, да еще заставит Генашио зелье сделать для повышения мужской силы.
Что-то упало во дворе, и Генашио проснулся. Он круглыми глазами смотрел по сторонам и не понимал, как он здесь оказался, и где Вера. Наконец, полностью очнулся и даже вздохнул с облегчением. Всё хорошо и все на месте. Пора приниматься за дела.
Генашио ремонтировал двери в сарай и вспоминал свой ужасный сон. Постепенно мысли его приняли направление в сторону денег. Да деньги нужны. И хорошо бы иметь собственный дом, и ни от кого не зависеть. А если бы деньги были, то можно и начать путешествовать, давно были такие мечты.
На следующее утро еще не было десяти часов, когда пришел профессор. Рана на голове залеплена пластырем, а в глазах была тоска. Снова, наверно, что-то обнаружил в своих теориях.
Генашио предложил чаю, и профессор согласился. Они сидели, пили чай и молчали. Разговор не клеился. Да, вроде бы и говорить было не о чем.
– Ты знаешь, Генашио, надо провести опыт. Он все покажет. Давай собирайся. Ты вчера обещал помочь, – сказал профессор.
Генашио пытался отвертеться, ему надо было заниматься ремонтом и так далее. Но профессор был непреклонным. Вот так же, наверно, со студентами обращается. И все они считают его занудой.
Пришлось идти. Все-таки хорошие отношения – это сегодня главное, тем более в положении Генашио. Профессор наверное понял, кто такой Генашио. Поэтому тому и пришлось согласиться.
Стояли солнечные дни. На участках цвели цветы. Хозяйки занимались теплицами и грядками. Коты выясняли отношения, шла борьба за территорию. Из города привезли городских кошек, и они пытались утвердить свою власть, хотя бы на своем участке.
Профессор торопил Генашио. Во время того, как они пили чай, он рисовал что-то на обрывке газеты и уже в конце, вдруг закричал, – так вот где собака зарыта! А я-то думаю…
В общем, его посетила очередная идея, и нужно было ее срочно проверить.
Напрасно Генашио его успокаивал, профессора было не остановить. Он тянул за руку Генашио в сарай. А там посадил его на старый стул и сказал, – сейчас я настрою машину, а ты следи за мной. И когда я дам команду, ты нажмешь на секундомер. И тут же вручил Генашио секундомер, похожий на часы на цепочке.
Профессор недолго настраивал свой аппарат. Он достал из ящика маленького воробья с привязанной к ноге веревочкой. Потом поставил птичку на подставку в виде подноса и придавил веревочку небольшой гирькой. Воробей начал трепыхаться, но профессор укоротил веревочку, и воробей оказался прижатым к гирьке. Трепыхаться он не перестал, но веревочка не давала большой свободы.
Профессор обернулся к Генашио, поставил палец на красную кнопку и спросил, – ты готов?
Генашио кивнул. Торжественностью момента он тоже проникся, поэтому сосредоточился и ждал команды.
Профессор сказал, – начали. И нажал кнопку. В машине что-то затрещало, профессор потянулся поправить, и в этот момент воробей дернулся сильнее и гирька сдвинулась. Он встрепенулся и мгновенно улетел в полуоткрытую дверь. Генашио переводил взгляд с профессора на секундомер и обратно.
Профессор глянул на площадку с гирей и заорал, – получилось! Получилось! Воробей исчез, он сейчас в другом времени…
Он готов был заплясать, но в сарае было не так много места, поэтому он просто притопывал на месте и широко разевал рот.
Генашио хотел сказать, что воробей улетел, но глядя на то, как профессор радуется, не решился. Кто он такой, чтобы лишать человека радости, которой и так мало в жизни.
Профессор начал чистить Генашио. Он говорил, что надо было остановить секундомер в тот момент, когда воробей исчез, а Генашио растерялся. Профессор залез в дальний угол сарая и достал оттуда бутылку коньяка. Быстро разлил по стаканам и, чокнувшись с Генашио, выпил. Потом заставил выпить и Генашио.
– Получилось. Честно говоря, я не ожидал, что получится. Ну, сейчас откалибровать и все. Можно отправляться в прошлое. Эх! – промолвил профессор.
– А может не надо торопиться? – спросил Генашио.
– Ну как не торопиться? Надо, надо. А то там всякое может случиться, – настаивал профессор, – вот только откалибровать осталось и все.
Профессор налил еще коньяк и снова они выпили. Потом профессор помолчал, сел удобнее, и начал говорить.
– Генашио, знаешь зачем мне деньги? Мне нужны деньги для опытов. Машина времени – это не последнее изобретение. У меня много идей. Вот вчера ночью идея пришла по космическим путешествиям. Пусть пока полежит в голове. Пусть лучше дозреет, а потом я и за нее возьмусь.
Генашио кивал и слушал профессора. Ему льстило, что профессор выбрал его как помощника. Значит, оценил его ум, его умения, да, и вообще, как человека.
– Генашио, мне там нужен будет помощник. Так на всякий случай. Поэтому надо немного переделать машину. Поставить еще блок таймеров. Нам же надо будет вернуться.
– Не… Я не могу, – отказался Генашио, – у меня работы здесь много. Да и не подхожу я. Кроме того, и страшно мне.
Казалось профессор не слышал Генашио, а когда до него дошел смысл слов Генашио, он поднял брови и округлил глаза, – ну как же так? Я же на тебя рассчитываю. Нет, друг, ты не можешь отказаться. Тем более, что я хочу нанять тебя за деньги. И за хорошие деньги. И даже аванс дам. Так что ты не отказывайся.
Генашио пожал плечами, и потянулся к стакану. Профессор налил обоим, потом понюхал коньяк и выпил, и сразу же понюхал корочку хлеба. Затем сунул ее в рот и начал жевать. Потом задумался и продолжил, – я вот думаю, что надо вернуться немного пораньше. До того, как молодой человек додумается до своей идеи. Там, понимаешь, в статье не сказали самую существенную деталь. А без нее идея работать не будет.
– Понимаешь, Генашио, парень задумал необычное перемещение в пространстве. И, по-видимому, сделал модель. Но почему-то его не стали слушать и продвигать. Ну этот ученый мир я знаю… Те еще завистники, – профессор подвинул Генашио газету.
– Вот, смотри, – профессор развернул газету, и ткнул пальцем в страницу с черно-белой фотографией, – еще в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году этот парень задумывался о других, революционных методах перемещения в пространстве. Но… почему-то зарубили эти разработки.
Профессор встал и полез в машину. В этот момент в дверь влетел воробей с веревочкой на ноге и приземлился на стол. Он быстро крутил головой и поглядывал на Генашио. Генашио протянул руки к воробью, который ждал помощи, и начал развязывать на лапке веревочку.
Профессор быстро оглянулся и заметил воробья.
– О, появился! Время, время! Сколько прошло времени?
Генашио хотел сказать, что воробей залетел с улицы, но передумал. Зачем обижать профессора.
Тот увлеченно писал в толстой тетради, и потом начал делать расчеты. Генашио развязал веревочку, и благодарный воробей зачирикал и улетел в открытую дверь.
Снаружи сарая послышался женский голос, – Петр Михалыч! Подойди, пожалуйста!
Профессор повернулся на голос и вышел из сарая.
Глава 7
Профессор поговорил с женщиной и вернулся к Генашио, сказал ему, что отойдет ненадолго, и чтобы Генашио подождал его. А сам вышел из сарая и закрыл за собой дверь. Генашио покосился на машину времени, вздохнул и отвалился на спинку стула.
Никуда он не хочет лететь с профессором, ничего у того не выйдет. А вот с помощью чудесной книги получилось бы. Но нет. Он никому про нее не расскажет. И даже постарается не показать.
Глаза его постепенно закрывались, и он задремал, и тут же был разбужен. В двери сарая требовательно стучали. Он втянул голову в плечи и посмотрел в щель двери. Перед дверью стояла женщина лет пятидесяти в цветастом халате, в очках, с ножовкой в руке и ждала, когда кто-то откроет. Генашио решил не открывать. Но не тут-то было. Женщина снова начала стучать по дереву. Генашио покачал головой и потянулся к ручке двери. В последний момент он успел подумать, что нельзя женщине показывать устройство Михалыча.
Генашио немного приоткрыл двери и выскользнул из сарая. Женщина, хоть и хотела заглянуть внутрь сарая, но не успела. С досады она напустилась на Генашио.
– А ты кто такой? И что тут делаешь на чужом участке? – она отважно размахивала ножовкой.
Генашио отступил от нее и стал говорить, что пришел по просьбе Михалыча, ему нужна была помощь.
Женщина прищурилась, наклонила набок голову, и сказала, – друг любезный, а откуда ты? Что-то акцент у тебя странный. Похоже ты с южных краев. И зачем ты сюда приехал?
Генашио оробел от натиска женщины. Он начал оправдываться, говорил, что приехал к Вере и сейчас в гостях у нее.
Женщина подозрительно смотрела на него и оглядывала сверху донизу, – вижу, вижу. Одежда-то вся Вериного мужа. Нашла себе хахаля, иностранца. Ну, ничего! Разберемся с ней, откуда у нее такие друзья…
– Ладно. Говори, где профессор? Нужен он мне, – женщина отошла от сарая и села на деревянную скамейку со спинкой, ножовку положила на стол, покрытый клеенкой.
Генашио почувствовал себя виноватым перед этой женщиной. Однако внутри его проснулся небольшой чертенок. Он нашептывал, – не поддавайся этой стерве! Заставь ее почувствовать виноватой!
Генашио задумался, а как это сделать. И тот чертенок сказал, – а ты задай ей наглый вопрос и потом объясни, почему задал ей такой вопрос.
И с языка Генашио сорвался такой вопрос, – женщина, а почему ты не замужем? И где твой бывший муж?
Надо было видеть ее глаза. Давно ей не давали такого отпора, она просто не ожидала такой наглости. Рот ее открылся, глаза выпучились, казалось еще немного и ее хватит кондрашка…
– Ты не переживай, женщина. Я почему спрашиваю. Я по призванию лекарь, лечу людей от всяких болезней, в том числе и душевных, вот мне и показалось, что у тебя что-то не в порядке. Ты много воды в день пьешь? А мясо часто ешь? – напористо говорил Генашио.
Женщина открывала и закрывала рот, но ни звука не выходило из него. Генашио начал опасаться, что женщине может стать плохо, и быстро налил ей стакан воды из кувшина, что стоял на столе. Он протянул воду, и женщина судорожно стала пить, не сводя с Генашио глаз.
Она выпила, отдышалась и уже другими глазами посмотрела на него. Странный мужчина, у странного профессора, и так странно говорит. Да, похоже, они все тут ненормальные. С такими выводами она встала из-за стола, и пошла, оглядываясь, к выходу с участка.
А Генашио начал думать, – может быть зря он так обошелся с несчастной женщиной? Может быть, стоило с ней поговорить о чем-то? Но он ведь ясно видел признаки истерии, признаки того, что женщина явно не в себе. Он таких видел достаточно и даже немного научился лечить их, правда, не все соглашались на лечение. Особенно не нравилось им кровопускание, которым Генашио пользовался и при других заболеваниях. Эх, была бы она в его времени, он бы ее вылечил.
Мысли потянулись к Вере. Он такую женщину и не видел никогда. Хотя много ли видел женщин. Да в его время, таких, как она и не было. И не могло быть.
И все-таки этот мир странный. Механизмов очень много, аппаратов разных. Запутаешься, пока разберешься что для чего. А люди? Люди немного другие, но характеры те же. Так же злятся, обижаются, ссорятся… Войны стали гораздо страшнее, рассказывала Вера. Да еще и юмор другой. Генашио часто не понимал, над чем люди смеются. Да, он вместе с ними смеялся, но все равно не понимал.
Постепенно мысли затянули в дрему. Генашио спал, изредка тело его чуть-чуть дергалось. Как будто он бежал или догонял кого-то. Потом успокоился, и дыхание его стало ровным.
Разбудил его профессор. Он вошел в сарай и громко возмутился, – опять долги по саду. Воруют собаки электричество. И совести нет. Другие отдуваются за них. А мы честные люди платим за них.
Генашио пришлось рассказать о непрошенной гостье. Он говорил, что она резко напустилась на него. Ему пришлось отбиваться от нее. Когда профессор разобрался, кто это был, то нахмурился, – зря ты с ней так. Она сейчас полсада на тебя с Верой настроит. Приврет больше половины. С такими никогда не надо связываться. Зря, зря…
Они с профессором сидели за столом и молчали. А о чем говорить, все вроде бы сказано. Генашио понял – ему надо уходить. – Пойду я, – сказал он. Профессор глядя на него невидящими глазами, кивнул. Он почесывал свою голову, весь был в своих расчетах. Профессор даже обрадовался уходу Генашио. Все-таки надо было калибровать машину времени. Иначе, как определить, куда нацелить машину. Допуски могут быть слишком большие. Занесет в такое время, что и вернуться не получится.