Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина

Глава 1. Золотая лихорадка

Рубеж 20–30‐х годов ХХ века стал временем грандиозной ломки и тяжелейших испытаний как для советских людей, так и для советского государства. Сталинское руководство взяло курс на создание современной тяжелой индустрии и военной промышленности. Форсирование промышленного скачка в условиях ограниченного времени и скудных финансов спровоцировало острейший социально-экономический кризис в стране.

Выполнение индустриальной программы началось в 1926 году, и ко времени официального утверждения в 1929 году амбициозного плана первой пятилетки (1928–1932) индустриализация уже шла полным ходом. Грандиозный проект по превращению крестьянской страны в индустриальную военную державу требовал огромных затрат. Чертежи и технологии, машины и оборудование, промышленное сырье, знания и опыт специалистов предстояло покупать за границей, и платить за это нужно было валютой и золотом. Между тем Советский Союз ко времени начала индустриализации не имел золотовалютных резервов. Некогда одна из самых больших в мире, казна Российской империи, хранившая золота на сумму около 1,7 млрд рублей, уже к началу 1920‐х годов опустела. На что было потрачено царское золото?

Часть имперской казны пошла на оплату военных кредитов в годы Первой мировой войны еще до прихода коммунистов к власти в России. Часть золота, которое при угрозе немецкого наступления вывезли из столицы на Волгу, была потрачена, расхищена и потеряна в перипетиях Гражданской войны, побывав и в руках большевиков, и у антисоветских правительств – Комитета членов Учредительного собрания (также известного как Комуч или Самарская учредилка), Уфимской директории и верховного правителя адмирала Колчака. Но даже с учетом всех этих потерь в распоряжении советского руководства после войны оказалась значительная часть царской казны – золото на сумму около миллиарда довоенных рублей.

Советское правительство потратило его на выплаты Германии по Брест-Литовскому мирному договору 1918 года, в результате которого Россия сепаратно вышла из мировой бойни, а также платы прибалтийским соседям по заключенным в 1920‐х годах договорам, контрибуцию Польше после неудачной войны 1920 года, финансовую помощь Турции в 1920–1921 годах. Значительные суммы были потрачены на поддержку мирового коммунистического движения в надежде на скорый приход мировой революции. Кроме того, находившаяся в разрухе голодавшая страна платила золотом за импорт продовольствия и товаров. В результате, как свидетельствует составленный по поручению Ленина «Отчет по золотому фонду», к началу 1920‐х годов свободная от платежных обязательств золотая наличность Советской России, даже с учетом поступлений от массовых конфискаций частной собственности, составляла немногим более 100 млн рублей. Вот и все, что осталось от миллиардной казны Российской империи. Золотовалютный запас страны нужно было создавать заново.

Россия богата золотоносными землями, но скудная добыча природного золота в 1920‐е годы не могла обеспечить валютные потребности индустриализации. За время мировой и гражданской войн отрасль развалилась. Ее медленное возрождение, главным образом силами частных старателей и иностранных концессий, началось в период нэпа. Однако добыча хотя и выросла с 7,4 т в 1922 году до 28,1 т чистого золота в 1930 году, не достигла и половины годовой золотодобычи Российской империи, лучшим показателем которой стал 1914 год, когда добыли 66,4 т чистого золота. Советское руководство до поры не занималось созданием государственной золотодобывающей промышленности, пополняя золотые ресурсы за счет скупки у населения и конфискаций. Советский Союз приступил к созданию современной промышленной золотодобычи только в 1927 году, когда индустриализация уже началась. Именно в тот год было создано всесоюзное акционерное общество «Союззолото», а его председатель, большевик ленинской гвардии Александр Павлович Серебровский, по личному поручению Сталина в качестве профессора Горной академии отправился в США изучать золотое дело на приисках Аляски, Колорадо и Калифорнии. Серебровский приезжал в США еще раз в 1930 году, чтобы восполнить пробел, отмеченный Сталиным, – незнание общей структуры золотопромышленности и связи ее с финансирующими учреждениями. В тот приезд в США Серебровский изучал работу банков в Бостоне и Вашингтоне, заводов в Детройте, Сент-Луисе, Балтиморе, Филадельфии, рудников в Колорадо, Неваде, Южной Дакоте, Аризоне, Калифорнии, Юте. Серебровского интересовали не только машины и финансовые системы – он приглашал специалистов на работу в СССР. Среди них оказался Джон Литтлпейдж (John D. Littlepage), начальник одного из золотых приисков Аляски. На протяжении десяти лет он помогал советской власти добывать золото, о чем написал книгу. Напряжение американской поездки закончилось для Серебровского больницей.

ЖИЗНЬ И СУДЬБА АЛЕКСАНДРА СЕРЕБРОВСКОГО

Жизнь Александра Павловича Серебровского (1884–1938) вместила столько борьбы, труда, страданий и преодолений, триумфов и трагедий, что их с лихвой хватило бы на судьбы десятков людей. Свободолюбие и бунтарство Серебровского, видимо, были результатом семейного воспитания. Его отец участвовал в «хождении в народ», затем вошел в террористическую организацию «Народная воля», казнившую царя-освободителя Александра II; мать разделяла взгляды мужа. Шестиклассником Александр начал заниматься революционной работой, в последнем, седьмом, классе был исключен из гимназии. Восемнадцатилетие встретил в царской тюрьме, куда его отец передавал не еду и теплые вещи, а книги. «Капитал» Карла Маркса читал три раза. Работал на предприятиях Уфы, Петербурга, Иваново-Вознесенска… Агитировал среди рабочих и стал для них своим парнем, «слесарем Гришей». Но не переставал учиться. В эмиграции в Брюсселе поступил в Высшее техническое училище. Серебровского арестовывали, избивали, ссылали при царском и Временном правительстве, но худшая участь ждала его при сталинском руководстве, в советском государстве, которое было создано Серебровским и его единомышленниками.

У Серебровского было много заслуг. «Работать без топлива нет возможности… Вы знаете, в Баку нефть у нас отняли англичане», – сказал Ленин и доверил Серебровскому восстанавливать нефтяную промышленность в 1920‐е годы. Сталин доверил ему «золотой фронт».

Серебровский считал, что Сталина вдохновила золотая лихорадка в Калифорнии середины XIX века. Вождь читал Брета Гарта, чьи книги были переведены на русский еще до революции. Золото не только пополнило валютные запасы США, но и вызвало экономический подъем на Западе страны. Калифорнийское золото помогло победе промышленного Севера над рабовладельческим Югом в гражданской войне в США. Видимо, Сталин рассчитывал, что золото поможет поднять Сибирь, однако экономический бум в Калифорнии был делом свободных людей, жаждущих обогащения. «Золотая лихорадка по-сталински» ускорила социально-экономическое развитие Сибири, но обернулась зэковским Дальстроем.

Литтлпейдж, которого по праву можно считать одним из создателей советской золотой индустрии, связывал успехи отрасли с героической и умной работой Серебровского. Сам Литтлпейдж, или Иван Эдуардович – так его по-свойски звали советские коллеги, – вынужден был уехать из СССР с наступлением массовых репрессий. Он догадывался, но достоверно так и не узнал о трагической судьбе Серебровского. Другим старожилом советской золотопромышленности был мистер Харри Уилсон, который проработал на приисках с 1930 по 1937 год. Он и Литтлпейдж были последними из могикан, задержавшимися в СССР, из некогда большой когорты американцев, приехавших на стройки социализма.

В конце июля 1937 года Серебровский вернулся из командировки в Москву больной, с гнойным плевритом. В тяжелом состоянии попал в больницу. В середине сентября ему сделали операцию, и он стал поправляться. 22 сентября Сталин поздно вечером лично позвонил жене Серебровского домой, узнал, как здоровье Александра Павловича, пожурил, что та не пользуется наркомовской машиной, напоследок просил передать Серебровскому поздравления с назначением на должность наркома и пожелал скорого выздоровления. На следующий день Серебровского арестовали и прямо из больницы на носилках перевезли в тюрьму. 8 февраля 1938 года он был приговорен к «высшей мере социальной защиты» по обвинению в контрреволюционной деятельности и через день расстрелян. Его жена, Евгения Владимировна, как верный товарищ делившая с мужем тяготы жизни, пыталась добиться правды. Ее арестовали в ночь на 7 ноября – в канун годовщины революции, которую делал ее муж. Она провела в заключении в общей сложности 18 лет. Серебровских реабилитировали в 1956 году.

Усилиями Серебровского и его соратников и при немалых государственных вложениях механизированная государственная золотодобыча становилась на ноги. К концу 1930‐х годов «гражданская» золотодобыча вольнонаемных рабочих и подневольный гулаговский Дальстрой, который выдал первые полтонны золота в 1932 году, решили золотую проблему в СССР, но на это ушло время. Индустриализация ждать не могла. К концу 1928 года, первого года первой пятилетки, свободные от платежных обязательств золотовалютные резервы СССР составляли лишь около 130 млн рублей – мизерная сумма с учетом миллиардных потребностей советской индустриализации.

На что рассчитывало руководство страны, начиная грандиозный индустриальный проект при пустых золотых кладовых и отсутствии золотодобывающей промышленности, то есть фактически находясь в состоянии валютного банкротства? Расчет был на то, что благоприятная конъюнктура мирового рынка и традиционный для аграрной России продовольственный и сырьевой экспорт обеспечат валютные потребности индустриализации. Однако в 1929 году на Западе разразился кризис, за ним последовала затяжная экономическая депрессия. Это перечеркнуло планы советского руководства обеспечить индустриализацию валютой за счет экспорта. Пытаясь защитить свои национальные экономики, западные правительства ввели санкции против торговой экспансии других стран. В результате ограничения спроса мировые цены на сырье и сельскохозяйственные продукты резко упали. Так, экспортные цены на хлебопродукты в 1929/30 хозяйственном году по сравнению с предыдущим годом снизились более чем на треть.

Советское руководство пыталось компенсировать падение мировых цен ростом физических объемов экспорта, тем самым подрывая внутренний потребительский рынок. Иными словами, из‐за того что приходилось продавать в пол- и треть цены, СССР вывозил на мировой рынок в несколько раз больше того, что планировалось, оставляя своих граждан голодными. Ситуация осложнялась тем, что крестьяне, являясь основными производителями зерна и другой сельскохозяйственной продукции, отказывались продавать их по ценам, которые предлагали государственные заготовители, считая их низкими. Существенное повышение закупочных цен, с точки зрения советского руководства, означало снижение вложений в индустриализацию, поэтому для того, чтобы быстро получить экспортные ресурсы, с конца 1927 года руководство страны стало применять репрессии против крестьян, а в 1929 году начало насильственную коллективизацию в деревне. Создаваемые в ходе коллективизации коллективые хозяйства – колхозы – должны были стать механизмом выкачивания ресурсов из деревни. Крестьяне-колхозники, оставаясь производителями продукции, перестали быть ее собственниками. Насильственная коллективизация вызвала яростное сопротивление большинства крестьянства. По сути, в начале 1930‐х годов в деревне полыхала гражданская война. В ней не оказалось победителей. Уклад крестьянской жизни был разрушен, миллионы крестьян обездолены. Но и государство осталось в проигрыше. Развал крестьянской экономики и репрессии привели к резкому снижению показателей сельскохозяйстенного производства. Страна теряла продовольственные и экспортные ресурсы.

Начало 1930‐х годов стало для государства временем титанического напряжения. Руководство страны пыталось наращивать темпы индустриализации, ведя при этом войну на два фронта: на внутреннем – против собственных крестьян, которые не хотели отдавать свою продукцию и идти в колхозы, на внешнем – против неблагоприятной конъюнктуры мирового рынка. Однако, несмотря на напряжение и многочисленные жертвы в борьбе за экспортные ресурсы, вплоть до 1933 года валютные расходы на промышленный импорт значительно превосходили доходы от экспорта. Апогеем «безумства импорта» стал 1931 год. По данным Госбанка, траты на импорт в тот год превысили доходы от экспорта почти на полмиллиарда золотых рублей.

Страна оплачивала индустриализацию в кредит, все больше залезая в долги. СССР задолжал Англии, Польше, США, Италии, Франции, Норвегии, Швеции… Но главным кредитором вплоть до прихода Гитлера к власти была Германия. Всего за пять лет, с конца 1926 по 1931 год, общая внешняя задолженность Советского Союза выросла с 420 млн до 1,4 млрд золотых рублей. Платить долги нужно было золотом, но где его взять? Золотая казна пуста. Золотодобывающая промышленность только становилась на ноги. В период 1928–1931 годов государственная добыча в среднем не превышала 30 т чистого золота в год, что в золотом рублевом эквиваленте (1 рубль 29 копеек за 1 г чистоты) составляло менее 40 млн золотых рублей. О недостаточности этой суммы говорит, например, тот факт, что в 1931 году одни лишь расходы на иностранную техническую помощь превысили 30 млн золотых рублей.

Судьба индустриализации, а вместе с ней и судьба первого в мире коммунистического государства, зависела не от мировой революции, как предсказывал Маркс, а от презренного металла. Архивные документы свидетельствуют, что на рубеже 1920–1930‐х годов руководство страны было охвачено валютной паникой. Ее пиком стали 1931 и 1932 годы. На отчаянное положение, в частности, указывает такой факт. В августе 1931 года в связи с платежами за американское оборудование правительство было готово разбронировать неприкосновенный (мобилизационный) запас цветных металлов.

Политбюро держало валютные вопросы под строжайшим контролем. Для экономии валюты сократили объемы непромышленного импорта и расходы экспортных и импортных ведомств. Cоветским организациям за границей запретили расходовать выручку от экспорта на административные и управленческие нужды. Был составлен внушительный список иностранных фирм, с которыми следовало расторгнуть ранее заключенные валютные договоры. Даже Наркомат тяжелой промышленности и Наркомат по военным и морским делам должны были сократить расходы на иностранную помощь. Советское правительство разрывало договоры в одностороннем порядке, просто уведомляя фирмы и останавливая платежи по обязательствам. Проверку расходов предприятий по валютным договорам теперь должен был проводить не Рабкрин – наркомат хозяйственного контроля, а служба госбезопасности – ОГПУ. Советским гражданам, которые работали за границей, резко урезали валютную часть зарплаты. Пятую часть причитающихся денег они теперь должны были получать в рублях и облигациях государственного займа. Были снижены командировочные для поездок за границу, сроки командировок, запрещалось тратить иностранную валюту на экипировку командируемых, которые отныне должны были покупать все необходимое в СССР за рубли. Иностранным специалистам, работавшим в СССР по договорам, сначала также урезали валютные выплаты, а затем и вовсе отменили так называемую «золотую формулу», то есть обязательство платить золотом или по расчету на золото. Резко сократили отпуск золота «на внутреннее потребление», включая пополнение резерва и нужды предприятий. Признаками золотой лихорадки были и покровительство Сталина нарождавшейся советской золотодобывающей промышленности, и рождение Дальстроя – золотодобычи заключенных ГУЛАГа на Колыме.

ОГПУ активно участвовало в добыче золота для индустриализации, и не только на Колыме в Дальстрое. Под эгидой этого ведомства открывались валютные гостиницы. С санкции Политбюро под прикрытием Всесоюзного общества «Кредитбюро» ОГПУ собирало у советских граждан полисы иностранных обществ и наследственные документы для предъявления исков за границей. В случае удовлетворения иска государство забирало четверть выигранной валютной суммы. «Кредитбюро» оказывало содействие и тем гражданам, которые хотели снять валюту со своих счетов в иностранных банках, видимо тоже с потерей значительной части в пользу государства. Не ведая о том, что «Кредитбюро» было хозяйством ОГПУ, люди передавали информацию о своих валютных сбережениях точно по адресу – ведомству, которое занималось конфискацией ценных частных накоплений.

В архиве американского посольства сохранился интересный документ того времени – описание беседы представителя посольства с берлинским банкиром. Документ был секретным. По словам банкира, имя которого не разглашалось, в 1920‐е годы, когда выезд за границу из СССР был относительно свободным, советские граждане открывали валютные счета в его банке в Берлине. При этом вкладчики настаивали на секретности и запрещали искать их по месту жительства в СССР. Все операции по вкладам осуществляли доверенные лица за границей. Банк строго соблюдал эти условия. Но недавно, продолжал банкир, работники банка получили серию нотариально заверенных требований советских вкладчиков о переводе им денег в СССР с их заграничных банковских счетов. Требования поступали через посредника – «Кредитное бюро» в Москве. Сотрудники берлинского банка не сомневались, что люди подписали нотариальные бумаги под угрозами ОГПУ, однако в этом они ошибались. Описываемые события происходили в трагическом 1933 году. Голод заставил людей рассекретить информацию о валютных вкладах за границей. Решив отдать государству значительную часть своих сбережений, они рассчитывали использовать оставшиеся деньги на продовольствие, но оказались заложниками банковской конфиденциальности. Берлинский банк «в интересах вкладчиков» отказался выплатить деньги по заявкам «Кредитбюро». Для немцев так и осталось загадкой, как советские власти смогли узнать имена и номера счетов вкладчиков.

В сборе валютных средств для индустриализации руководство страны не ограничилось экономическими мерами. В ход шли репрессии. В особых папках Политбюро регулярно встречаются распоряжения типа «Обязать ОГПУ в семидневный срок достать 2 млн рублей валюты» или «Предложить (другой вариант: „категорически предложить“. – Е. О.) ОГПУ сдать Госбанку валюты минимум на один миллион рублей». Во исполнение этих приказов в конце 1920‐х – начале 1930‐х годов ОГПУ провело массовые изъятия ценностей у населения. Так, в 1930 году прошла кампания по конфискации серебряной монеты, в ходе которой проводились и аресты владельцев золота. 20 сентября 1931 года появился циркуляр № 404 Экономического управления ОГПУ, который разрешил конфискацию золотых и серебряных предметов домашнего обихода. Сотрудники ОГПУ, видимо, переусердствовали, так что в сентябре 1932 года специальным циркуляром руководству ОГПУ пришлось разъяснять, что отбирать бытовые ценности можно только в случае, если «их количество имело товарный спекулятивный характер», а также в случаях их «особой валютной важности». Однако злоупотребления не прекратились.

В 1930–1932 годах под лозунгом борьбы с контрабандой и спекуляцией ОГПУ провело массовые операции по изъятию иностранной валюты. Сон управдома Никанора Ивановича Босого из главы 15 романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» навеян событиями тех лет2. Вспомним его. Никанору Ивановичу привиделось, что он оказался в театральном зале. Темно-вишневый бархатный занавес был украшен изображениями увеличенных золотых царских десяток. Представление вел молодой конферансье в смокинге.

– Ну-с, Никанор Иванович, покажите нам пример, – задушевно заговорил молодой артист, – и сдавайте валюту.

После клятвенных заверений в том, что валюты у него нет, Никанор Иванович присоединился к сидящим на полу злостным укрывателям валюты. Некоторые из них сидели в театре уже больше месяца и имели запущенный вид. Зал погрузился в полную тьму, а на стенах выскочили красные горящие слова: «Сдавайте валюту!» После увещеваний конферансье в том, что лучше «жить тихо и мирно, без всяких неприятностей, сдав валюту», специально приглашенный «известный драматический талант», артист Куролесов Савва Потапович, исполнил отрывок из «Скупого рыцаря» Пушкина. Жалкая кончина скупца, который помер на сундуке с бесполезными сокровищами, и угрозы конферансье, что с ними «случится что-нибудь в этом роде», возымели действие. Появились желающие сдать валюту. Николай Канавкин, «маленького роста белокурый гражданин, судя по лицу, не брившийся около трех недель (! – Е. О.)», признался, что прячет тысячу долларов и двадцать царских золотых десяток у своей тетки на Пречистенке. Конферансье, оказывается, уже собрал сведения и о тетке, и о ее маленьком особнячке с палисадником. Услышав, что драгоценная валюта лежит в коробке в сыром погребе, артист возмутился:

– Да ведь они ж там заплесневеют, отсыреют! Ну мыслимо ли таким людям доверить валюту? А? Чисто как дети, ей-богу!