Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина
<…>
– Деньги, – продолжал артист, – должны храниться в Госбанке, в специальных сухих и хорошо охраняемых помещениях, а отнюдь не в теткином погребе, где их могут, в частности, попортить крысы! Право, стыдно, Канавкин! Ведь вы же взрослый человек… <…> Да, кстати: за одним разом чтобы, чтоб машину зря не гонять… у тетки этой самой ведь тоже есть? А?
За теткой тут же послали, чтобы отправить ее в женский театр, где одновременно, но отдельно от мужчин, театрализованно-принудительно убеждали валютчиц. Видимо, женская природа требовала иных средств воздействия.
Никанору Ивановичу тем временем слышался нервный тенор, который пел: «Там груды золота лежат, и мне они принадлежат!»
Тут зал осветился ярко, и Никанору Ивановичу стало сниться, что из всех дверей в зал посыпались повара в белых колпаках и с разливными ложками в руках. Поварята втащили в зал чан с супом и лоток с нарезанным черным хлебом. <…>
– Обедайте, ребята, – кричали повара, – и сдавайте валюту! Чего вам зря здесь сидеть? Охота была эту баланду хлебать. Поехал домой, выпил как следует, закусил, хорошо!
– Ну, чего ты, например, засел здесь, отец? – обратился непосредственно к Никанору Ивановичу толстый с малиновой шеей повар, протягивая ему миску, в которой в жидкости одиноко плавал капустный лист.
– Нету! Нету! Нету у меня! – страшным голосом прокричал Никанор Иванович. – Понимаешь, нету!
Проснулся Никанор Иванович в слезах и все повторял:
– Нету у меня и нету! Пусть Пушкин им сдает валюту. Нету!
Историк Б. В. Соколов считает, что в образе Саввы Потаповича Куролесова, который, декламируя «Скупого рыцаря» Пушкина, убеждал находившихся под арестом валютчиков сдать ценности государству, Булгаков пародирует… самого Ленина, его смерть от паралича и фальшивое «воскрешение» его набальзамированного тела. Соколов пишет, что в более ранней редакции романа этот персонаж носил другое имя – Илья Владимирович (перестановка: Владимир Ильич) Акулинов (сравнимо с другим фольклорным персонажем, Ульяной, – мостик к Ульянову).
Концерт-истязание для валютчиков вряд ли был досужей фантазией Булгакова. Историк Г. В. Костырченко пишет, что, по свидетельству бывшего сотрудника Экономического отдела московского представительства ОГПУ М. П. Шрейдера, в 1920‐е годы евреев-нэпманов ОГПУ убеждало сдать ценности с помощью родных мелодий, которые исполнял специально приглашенный музыкант. В арсенале методов воздействия у ОГПУ была и «долларовая парилка» – тюремные камеры, где жертву держали до тех пор, пока родственники и друзья за границей не присылали валютный выкуп. Об этом писал В. Кривицкий, сам сотрудник ОГПУ в 1930‐е годы. С санкции Политбюро ОГПУ проводило показательные расстрелы «укрывателей валюты и золота». На рубеже 1920–1930‐х годов страна фактически вернулась к жесткой валютной политике периода Гражданской войны.
Поиск золота и валюты обернулся распродажей национального художественного достояния. С началом индустриализации спорадический вывоз антикварных и художественных ценностей за рубеж превратился в массовый экспорт, который затронул, без преувеличения, все крупные музеи и библиотеки страны. Наиболее сильно пострадало собрание Государственного Эрмитажа.
ЭНДРЮ МЕЛЛОН И СОЗДАНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ГАЛЕРЕИ ИСКУССТВ США
Начав индустриализацию при пустых золотых кладовых, сталинское Политбюро было готово распродать Эрмитаж, но не за любую цену. Сделки срывались, потому что покупатель жадничал. Как не вспомнить, например, двухкратный провал – зимой 1928/29 года и в октябре 1930 года – переговоров со всемирно известным арт-дилером Джозефом Дювином (Joseph Duveen, 1869–1938), который за 40 шедевров Эрмитажа предложил СССР смехотворную цену 5 млн долларов. Да и Галуст Гюльбенкян, основатель компании «Ирак Петролеум», скупился, пытаясь извлечь максимум выгоды из своего монопольного положения первого и некоторое время единственного покупателя шедевров Эрмитажа. Гюльбенкян купил прекрасные работы, в их числе «Афина Паллада» Рембрандта, «Портрет Елены Фурмен» Рубенса, мраморная Диана Жана Гудона, – но сколько шедевров он упустил из‐за скупости!
Все указывает на то, что судьба главных шедевров Эрмитажа в начале 1930‐х годов зависела от того, появится ли богач, готовый выложить миллионы наличными. Найти такого человека в разгар экономического кризиса на Западе, когда разорившиеся биржевые маклеры выбрасывались из окна, а бывшие президенты корпораций продавали на улице яблоки с лотков, было непросто. Банки закрывались, счета были заморожены, кредиты получить было практически невозможно. К несчастью для Эрмитажа, но к удаче американских музеев, человек с большими деньгами нашелся. Сын банкира из Питтсбурга министр финансов США Эндрю Меллон (Andrew W. Mellon, 1855–1937) купил 21 шедевр Эрмитажа. Среди них жемчужины картинной галереи музея – полотна Рафаэля, Боттичелли, Перуджино, Веронезе, Тициана, Рембрандта и других признанных западноевропейских мастеров. Сделка обошлась Меллону почти в 7 млн долларов – громадная для начала 1930‐х годов сумма. Меллон, видимо, профинансировал покупку еще четырех шедевров, которые затем оказались в крупнейших музеях мира. Среди них – знаменитый «Татищевский складень» – две створки триптиха XV века «Голгофа» и «Страшный суд» работы Яна ван Эйка. С 1933 года складень находится в Метрополитен-музее в Нью-Йорке. После продажи складня в России не осталось ни одной работы этого мастера. По словам его биографа, «Меллон снял сливки с коллекции Эрмитажа, которая в то время не имела себе равных».
К началу 1930‐х годов семейство Меллон контролировало около 2 млрд активов более 20 крупнейших корпораций. Но преуспевший предприниматель и чиновник Эндрю Меллон не был знатоком искусства. Он так и остался дилетантом, который порой не помнил имен художников, картинами которых наслаждался. Вкус Меллона формировали дилеры, подобные «милому пирату» Дювину, сделавшие имя и состояние благодаря открытию простого факта, что Европа богата произведениями искусства, а Америка – деньгами. Семейная жизнь Меллона сложилась неудачно, и не будет большим преувеличением сказать, что его частная жизнь ограничивалась коллекционированием. Меллон был человеком немногословным и даже нелюдимым. По словам современника, «он выглядел как счетовод, ведший двойную бухгалтерию и боявшийся потерять работу – изнуренный постоянным беспокойством и усталый, усталый, усталый». Отдых и успокоение Меллон находил в своей коллекции.
Эндрю Меллон наедине с коллекцией
Однако в начале 1930‐х годов Меллон покупал уже не для себя. К моменту завершения сделки ему было 76 лет – подходящий возраст, чтобы задуматься о вечности. Незадолго до смерти Меллон передал свою коллекцию американскому народу – 125 картин, включая и шедевры Эрмитажа, 23 скульптуры, а в придачу и деньги на строительство здания Национальной галереи искусств в Вашингтоне. Коллекция Меллона составила ядро галереи, куда стали передавать свои собрания и другие богачи-коллекционеры. Меллон настоял на том, что ни музей, ни его коллекция не будут носить его имени. Меллон сродни таким российским меценатам, как Павел Михайлович Третьяков – купец и собиратель русского изобразительного искусства, передавший свой музей Москве, или Дмитрий Петрович Татищев, который в бытность посланником России в Европе собрал, а затем передал русскому императору коллекцию, включавшую более 180 картин.
Меллон отвечал за практическую реализацию решений Конгресса США о защите отечественной промышленности и внутреннего рынка от импорта. Сталин не отказался бы иметь своего человека в американской администрации и продал бы шедевры Меллону дешевле, если бы высокопоставленный чиновник закрыл глаза на советский демпинг дешевых товаров на американский рынок. Однако Меллон избегал контактов с коммунистами. В то время когда Меллон-коллекционер покупал картины у СССР, Меллон-чиновник установил эмбарго на ввоз дешевых советских спичек, асбеста и леса. Шедевры Эрмитажа достались Меллону не за оказание услуг советскому руководству, а потому что он заплатил рекордные в условиях финансового кризиса и депрессии цены. Хотя сейчас эти цены выглядят до смешного низкими.
Если бы не Меллон, то самые ценные из проданных ему эрмитажных картин, а может и все они, остались бы в России, так как в тот момент другого покупателя, способного и готового выложить такие деньги, на примете у советских торговцев не было, а время продаж было относительно коротким: распродажа Эрмитажа началась в конце 1928‐го и продолжалась до конца 1933 года. С другой стороны, если бы в момент острейшего валютного кризиса в СССР Меллон предложил советскому руководству больше денег, то он смог бы купить ВСЕ главные шедевры Эрмитажа. В мае 1931 года в Лондоне посредники Меллона вели переговоры о продаже трех из оставшихся в Эрмитаже главных шедевров – «Юдифи» Джорджоне и двух картин Леонардо да Винчи – «Мадонна Бенуа» и «Мадонна Литта». Советские продавцы запросили 700 тыс. фунтов (3,5 млн долларов), покупатель предлагал лишь 390 тыс. Сделка сорвалась. Будущий директор Национальной галереи искусств в Вашингтоне Джон Уолкер (John Walker, 1906–1995) не смог простить Меллону непонимание уникальности исторического момента. В своей книге Уолкер, в частности, пишет: «…господин Меллон так до конца и не понял, что он торговался за произведения искусства, которым не было равных в запасах Дювина, Уилденстейна или любого другого дилера в мире». А затем вновь безутешность: «Это разрывает сердце, так как, если бы сделка была доведена до конца, то сегодня Национальная галерея искусств (в Вашингтоне. – Е. О.) имела бы два бесспорных и два предполагаемых3 Леонардо и три Джорджоне – достижение, оспаривать которое мог бы только Лувр».
Национальной галерее искусств в Вашингтоне не удалось затмить Лувр, однако Меллон заслужил признание как патриот, приумноживший художественное достояние своей страны, и меценат, показавший, что может сделать для своего народа человек с деньгами. Рассказывают, что когда картины прибыли в Америку, Меллон подолгу любовался ими в одиночестве. Но судьба оставила ему не много времени: 27 августа 1937 года Меллона не стало.
Капитал Меллона пошел на пользу Америки. А что же Россия? В начале ХХ века Эрмитаж, хранивший собрания русских правителей и пополненный в результате революции множеством прекрасных коллекций российской аристократии, имел шанс стать непревзойденным в мире музеем художественных ценностей. Сталинские распродажи, продолжавшиеся более четырех лет, обескровили Эрмитаж. Однако какой другой музей мира смог бы выдержать подобное опустошение и тем не менее остаться в ряду великих?
Продажи Меллону стали лишь одной из многих печальных страниц в истории сталинского экспорта произведений искусства. В общей сложности от продажи музейных ценностей в первой половине 1930‐х годов СССР выручил порядка 40 млн рублей (около 20 млн долларов США по официальному обменному курсу в СССР того времени). Эта сумма была ничтожно малой в сравнении с потребностями индустриализации. В финансировании промышленного рывка гораздо большую роль сыграли ценные сбережения советских граждан – валюта, золото и серебро, которые те сдавали в магазины Торгсина в обмен на продовольствие и другие товары в голодные годы первых пятилеток.
Так, по-крупному и по крохам, руководство страны заново собирало золотовалютный запас. Одним из центральных событий «золотой лихорадки» рубежа 1920–1930‐х годов стало создание Торгсина – Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами на территории СССР. Торгсин стал вынужденной чрезвычайной мерой в поиске валюты для индустриализации. Золото сыграло главную роль в истории Торгсина.
Глава 2. Торгсин родился
Торгсин появился 8 июля 1930 года по постановлению Наркомата торговли СССР. В момент рождения это была небольшая контора Мосгорторга, который обеспечивал торговлю в советской столице. К концу года Торгсин вышел за пределы Москвы. Его отделения появились в некоторых советских республиках, краях и областях, но значительной роли они не играли, теряясь среди местных торгов. Первоначальное название – «Специальная контора по торговле с иностранцами на территории СССР» – отражало ограниченность Торгсина, его избирательность и закрытость. Несмотря на острую валютную нужду, круг покупателей, которым правительство разрешило доступ в магазины Торгсина, был крайне узок. Советские граждане не имели права даже заходить в Торгсин, о чем предупреждали швейцар у двери и плакаты в витринах. Но и не все иностранцы могли покупать в Торгсине.
В начальный период Торгсин обслуживал только иностранных туристов, иностранных моряков в портах и транзитных иностранных пассажиров. Ни иностранцы, работавшие по контракту и длительно проживавшие в СССР, ни иностранные дипломаты не имели легального доступа в его магазины. Их обслуживал Инснаб4. Торговая сеть Торгсина была редкой: несколько магазинов в местах скопления туристов – универмаг на углу Петровки и Кузнецкого Моста в Москве, киоски в гостиницах «Октябрьская» и «Европейская» в Ленинграде; но главным образом новорожденный Торгсин был предприятием портовой торговли. Список первых торгсиновских контор повторял географию морских портов СССР: Архангельская, Владивостокская, Новороссийская, Евпаторийская, Одесская, Херсонская, Потийская, Ейская, Феодосийская… Ассортимент товаров был узкоспециальным – антиквариат, сувениры, ковры, меха, филателия, винно-водочные изделия, деликатесы. Он соответствовал интересам допущенного в магазины контингента покупателей.
Торгсин начал работать в период жесткой государственной валютной монополии, согласно которой только государство имело право проводить операции с валютой и золотом. Частные валютные операции по закону считались экономическим преступлением. Советские люди внутри страны не могли легально использовать валюту и золото как средства платежа. Иностранцам разрешалось иметь при себе наличную валюту, но Наркомфин вопреки экономической целесообразности пытался до минимума ограничить сферу ее использования.
Так, при обслуживании иностранных судов валютные операции были ограничены расчетами с капитаном5. Чаще всего наличной валюты у матросов не было. В пределах разрешенной суммы они записывали покупки на счет парохода. Зафрахтовавшая судно компания затем оплачивала счет. Советское государство стремилось держать под контролем валютные средства и тех иностранцев, которые работали в СССР по контракту. Валютную часть зарплаты на руки им не выдавали, а переводили на личные банковские счета за границей. Жить в СССР иностранные специалисты и рабочие должны были на рублевую часть зарплаты.
Иностранные туристы в СССР по требованию Наркомфина должны были расплачиваться преимущественно «рублями валютного происхождения». По внешнему виду простой рубль ничем не отличался от рубля валютного происхождения, но разница была. Валютными считались те рубли, которые иностранцы получили в результате легального обмена ввезенной в СССР валюты. Всякий раз, когда иностранный турист в СССР платил рублями за товары экспортного качества, он должен был предъявлять квитанции Госбанка СССР об обмене валюты. Другим легальным средством платежа были валютные чеки6.
В тех случаях, когда иностранцы расплачивались в валютных магазинах, ресторанах или гостиницах наличной валютой, они могли платить только в пределах суммы, декларированной при въезде в СССР. Советская таможня следила за тем, чтобы иностранцы не вывезли валюты больше, чем ввезли, или даже столько же, сколько ввезли. Вычету подлежали прожиточный минимум и все валютные покупки в СССР, подтвержденные товарными счетами7. Ввезенная в СССР валюта могла потерять свой легальный статус, если по истечении трех месяцев после въезда в страну владелец не положил ее на специальный счет в банке.
Все эти валютные правила распространялись и на Торгсин. Поистине непростой была работа его продавцов. Согласно инструкции, они не только должны были по внешнему виду решить, кто перед ними – советский гражданин, которого нужно гнать взашей, или иностранец, но и определить, какая валюта поступила к оплате – легально ввезенная в страну или «снятая с вольного рынка», какой рубль они держат в руках – простой или «валютного происхождения». Кроме того, нужно было предупреждать покупателей о валютных ограничениях при вывозе товаров из СССР и не забывать ставить на покупательские чеки «погасительный штамп» – «В счет обратного вывоза валютных ценностей». По настоянию Наркомфина сотрудники Торгсина при продаже товаров обязаны были учитывать и прожиточный минимум иностранца, то есть убедиться, что иностранец не тратит больше той суммы, которая указана в разменной квитанции Госбанка – документе об официальном обмене валюты.
Парадокс заключался в том, что государство остро нуждалось в валюте, но при этом не хотело отказаться от экстремизма государственной монополии, которая существенно ограничивала источники поступления валюты в бюджет. Жесткое ограничение легальных операций с наличной валютой Наркомфин объяснял тем, что в условиях свободного выбора иностранцы продавали бы валюту на черном рынке, где обменный курс был выгоднее официального. Строгий валютный режим с точки зрения Наркомфина должен был способствовать концентрации валюты в руках государства, однако результат получился обратный. Спрос на валюту был, и она, несмотря на запреты, утекала на черный рынок. Там валюту можно было выгодно продать за рубли или купить на нее дефицитные товары. Услугами черного валютного рынка пользовались и советские граждане, и иностранцы. Так, скупка рублей по выгодному курсу на черном рынке была обычной практикой иностранных дипломатических миссий – ведь и дипломаты должны были жить в СССР на рубли8. Экстремизм государственной валютной монополии превращал значительную часть населения страны в вынужденных валютных спекулянтов.
Лишь резкое обострение валютного кризиса, граничившее с катастрофой, вынудило Наркомфин пересмотреть принципы валютной политики. В частности, были упрощены валютные расчеты в Торгсине. В мае 1931 года Наркомфин разрешил Торгсину не требовать у иностранцев документы о происхождении валюты. В мае 1933 года, принимая во внимание очевидную выгодность торгсиновской торговли, Наркомфин пересмотрел правило о вывозе драгоценностей в счет «валютной нормы» иностранцев, разрешив им беспрепятственный вывоз купленных в Торгсине ценностей.
Чтобы расширить круг валютных покупателей, в самом конце 1930 года Наркомфин разрешил иностранцам, которые жили и работали в СССР, приобретать товары в Торгсине, однако вновь только на советские рубли «валютного происхождения», то есть за счет уменьшения валютной части их зарплаты. При этом Наркомфин вновь повторил, что на внутреннем рынке категорически запрещается принимать от иностранцев, длительно проживавших в СССР, валюту в оплату товаров.
Эти меры несколько увеличили приток валюты государству, но не они превратили контору Мосгорторга «Торгсин» в крупномасштабное государственное валютное предприятие.
ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ: МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ
В сталинское и послесталинское время советская пропаганда усиленно укореняла миф «об осажденной крепости» – СССР, мол, провел индустриализацию без иностранной помощи, в условиях мировой изоляции и бойкота. Лишь в последние десятилетия тема вклада иностранцев в дело советской индустриализации получила должное внимание. Хотя иностранная помощь не была благотворительностью – за все приходилось платить валютой и золотом, – промышленный рывок в СССР проходил не в технологической изоляции и не в мировой блокаде.
Решение о массовом привлечении иностранцев на работу в СССР Политбюро приняло в марте 1930 года. Тысячи немцев, американцев, французов, чехов, австрийцев, англичан, финнов, норвежцев работали на ударных стройках социализма – на Челябинском тракторном, Горьковском машиностроительном, Магнитке, Грозненских нефтеприисках, даже на лесоразработках в Карелии и других местах. Многие приняли советское гражданство. Великая депрессия, потрясшая Европу и Америку, гнала людей в СССР. Люди бежали от безработицы в страну, где не было безработных, не зная, что безработный на Западе живет лучше рабочего в СССР. Приезжали и из идейных соображений. Людей захватила идея построения нового мира, участия в великом эксперименте XX века. Жизнь в СССР бурлила, в то время как западный мир пребывал в стагнации. Такими энтузиастами были Джон Скотт, Зара Уиткин (Заря Уткин), Маргарет Уэтлин, которые оставили нам мемуары о своей жизни в СССР. Зара, пережив личную трагедию, разочарованный вскоре вернулся в Америку. Джон Скотт, даже испытав суровость Магнитки, решил остаться и работать. Он был вынужден покинуть СССР перед самой войной, так как во время массовых репрессий потерял работу и подвергался опасности. Маргарет Уэтлин вышла замуж за русского театрального режиссера и прожила в России полвека, вернувшись в Америку только после смерти мужа.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
Написание слова «Торгсин» с большой буквы означает, что речь идет обо всем объединении или его региональных конторах, как, например, «Ленинградский Торгсин» означает «Ленинградская контора Торгсина». Написанное с маленькой буквы, слово «торгсин(ы)» употребляется как синоним слова «магазин(ы) Торгсина».
2
Булгаков начал писать свой роман в 1928 году и работал над ним до 1940 года.
3
В то время как эксперты бесспорно считают Леонардо да Винчи автором «Мадонны Бенуа», авторство «Мадонны Литта» вызывает споры.
4
Специальная контора Государственного объединения розничной торговли по снабжению иностранных специалистов и рабочих продовольствием и промышленными товарами. Инснаб появился в 1931 году в связи с введением в стране карточной системы. У Инснаба были свои магазины, парикмахерские, фотоателье, ателье мод и другие предприятия. В годы карточной системы (первая половина 1930‐х годов) продажа в распределителях Инснаба была нормирована и шла исключительно на советские деньги. В 1932 году Инснаб был передан в ведение Торгсина.
5
Услуги по снабжению советских судов загранплавания оплачивались по безналичному расчету Совторгфлотом. Советские моряки, ходившие в загранрейсы, получали товары из Торгсина по специальным документам, которые Совторгфлот выдавал им в счет их валютной зарплаты. Таким образом, и в этом случае валюта как средство платежа была обезличена.
6
Валютные чеки Госбанка появились в 1931 году и выпускались достоинством в 5, 10 и 25 рублей. Купить их могли только иностранцы в Госбанке в обмен на валюту. В качестве платежного средства чеки принимались наравне с иностранной валютой. Чеки были именные.
7
В июне 1931 года расчетный прожиточный минимум для иностранцев составлял 10 рублей в сутки. Кроме того, согласно инструкции Наркомторга и Наркомфина от 8 июля 1930 года, купленные иностранными туристами товары, особенно изделия из драгоценных металлов и камней, могли быть вывезены только в счет ввезенной валюты.
8
После того как в октябре 1932 года обслуживание дипкорпуса перешло от рублевого Инснаба валютному Торгсину, появились специальные магазины Торгсина, обслуживавшие дипломатических работников. Так в Торгсине формировалась иерархия простых и элитных валютных магазинов.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги