Когда я добрался до лагеря, я не чувствовал себя очень уж нахальным и уверенным в себе, у страха, как говорится, глаза велики, но я говорил, сейчас не время дурака валять! Поэтому я снова забрал весь мой скарб в каноэ, чтобы убрать их с глаз долой, а потом я погасил огонь и разбросал пепел вокруг, чтобы всё выглядело как старинный лагерь прошлого года, а затем полез на дерево.
Я думаю, что я просидел на дереве часа два. Я ничего не видел, я ничего не слышал – но сколько ужасающих видений за это время прошло предо мной! Ну, я, конечно, не мог оставаться там навсегда, так что, в конце концов я спустился на землю, но при этом я все время держался в густых зарослях и был настороже. Все, что я мог съесть, это были лесные ягоды и то, что осталось от прошлого завтрака.
К тому времени кругом была глухая ночь, я был довольно голоден. Поэтому, когда было хорошо и темно, в предрассветной тьме я перебрался на Иллинойский берег – это около четверти мили отсюда. Я пошёл в лес и приготовил ужин, и я решил, что останусь там всю ночь, когда у слышал далёкое кланц-кланц, кланц-кланц и подумал: это лошади, и скоро здесь будут люди. Я как можно быстрее опять скинул все на каноэ, а затем пробрался сквозь лес, чтобы узнать, кто тут лазит по ночам. Я был ещё в пути, когда услышал, как какой-то тип говорит:
– Места лучшего, чем здесь, всё равно не найти! Лошади совсем выбились из сил. Поищем стоянку здесь! Может, что-нибудь и найдём!
Я не дождался, но толкнул лодку и легко скользнул от берега. Я переправился на старое место и решил провести ночь в каноэ.
Я почти не спал. Не мог, так или иначе, в голову всякая ерунда лезла. И каждый раз, когда я просыпался, я думал, что кто-то душит меня за шею. Так что ничего хуже этого сна трудно себе представить! Потихоньку я стал говорить себе: так жить нельзя! Мне всё-таки надо выяснить, кто это, кто здесь, на острове, со мной рядом? Надо разведать, хоть тут тресни. Ну, с этими мыслями мне стало много лучше, а потом и совсем полегчало.
Я схватил весло и скользнул вдоль берега всего лишь в шаге или двух от него, а затем позволил каноэ свободно скользить вниз среди теней. Луна сияла, и за пределами теней леса всё остальное было ярко, как днём. Я хорошо двигался, и на час, а может и больше, заснул и крепко спал довольно долго. К этому времени я уже сплавился к самому носу острова. Я шуровал веслом целый час, прохладный ветерок начал дуть, и вокруг было так хорошо, так тихо! Я сделал фортель веслом и с брызгами моя бравая посудина пошла к берегу. Затем я достал ружьецо и выскользнул в край леса. Я уселся там на бревне и стал смотреть сквозь листья, как настоящий индеец Вицнапуцли Глотатель Портвейна. Вижу, что Луна уходит, и тьма начинает покрывать реку. Но через некоторое время вижу бледную полоску над верхушками деревьев и знаю, что наступает день. Поэтому я взял ружьецо и стал красться к тому месту, где застал тлеющий костёр, и каждую минуту или две останавливался, чтобы послушать. Но мне не повезло – я так и не смог попасть на это место. Как так могло случиться? Пока я думал над этим, вдруг вижу – сквозь деревья мелькает какой-то маленький огонёк, похожий на мотылька. Я пошел на этот огонёк так осторожно и медленно, как мог только какой-нибудь опущенный лесной эльф. Думаю, не обжечься бы мне об этот чёртов блуждающий огонёк! Постепенно я пробрался достаточно близко, чтобы посмотреть, что там, а там на земле лежит какой-то двуногий типок. У меня штаны чуть мокрыми не стали от страха. У него было вокруг головы намотано одеяло, и его голова была совсем у края костра. Я замер в кустах, примерно в шести футах от него, и не сводил с него глаз. Незаметно пришло серое, мутное утро. Довольно скоро этот тип зашевелился, потом потянулся, стал зевать, стащил одеяло, батюшки, я узнал его, это был Джим – ниггер мисс Уотсон! Бьюсь об заклад, вам не понять, как я был рад увидеть его. Боже мой, какая удача! Я крикнул:
– Здорово, Джим!
И выскочил к нему
Он подпрыгнул как ужаленный и уставился на меня. Затем он упал на колени, сложил молитвенно руки и стал причитать:
– Акстись! Мертвечина! Иззыди, прах! Призрак! Не делай мне зла! Я не виноват! Я никогда не причинял вреда мёртвым! Чуф! Чуф! Чуф! Мне нравятся мертвые люди! Я сделал всё, что мог для них! Иди, призрак, иди в речную глубь, чур-чур, оставь меня в покое, гном! Я не хочу быть в ссоре со зловещими мертвецами!
Но хотя я уверял его в обратном, он долго не понимал, что я вовсе не мертвец, а довольно-таки жив. Наконец до него, как до жирафа, стало потихоньку доходить! Я был так рад видеть Джима. С ним я не чувствовал одиночества. Я сказал ему, что не боюсь, что он расскажет людям, где я был. Я говорил один, но он только стоял и смотрел на меня и не говорил ничего. Затем я говорю:
– Да! Хорошее сегодня утречко! Давай-ка завтракать! Джим, зажигай костёр!
– Какая польза от костра, если готовить нечего, кроме этой кислой земляники и прочей ерунды? Но у тебя есть ружьё, правда? Может быть, добудем что-то получше земляники?
– Земляника и прочая ерунда, – говорю я, – Это то, что ты жил?
– Я не мог достать ничего другого, – говорит он, – Этим и жил!
– Сколько ты на острове, Джим?
– С той ночи, как тебя убили.
– Что, все это время?
– Конечно!
– И ты ничего не ел кроме всякой дряни?
– Нет, больше ничего!
– Ну, ты, наверное, голоден, не так ли?
– Я могу съесть лошадь! Легко! Давно ты здесь?
– С той ночи, как меня убили!
– Не может быть! И что ты ел? У тебя ведь есть ружьё. О, да, у тебя есть ружьецо! Это хорошо! Это здорово! Давай подстрели какую-нибудь живность, а я разведу огонь!
Между тем мы подошли к тому месту, где было каноэ, и, пока он разводил костёр на открытой площадке среди деревьев, я принёс еду: бекон и кофе, кофейник и сковородку, сахар и жестяные кружки. Бедный ниггер был просто потрясён открывшимся богатством, и счёл всё это колдовством. В придачу к этому я выловил большого жирного сома, и Джим выпотрошил его своим ножом и пожарил. Когда завтрак был готов, мы упали на траву и съели его с пылу – с жару. Джим нажимал на еду изо всех сил, потому что был голоден, как собака. Затем, когда мы нажрались до отвала, мы ушли отдыхать. Джим говорит:
– Но Гек, если ты живёхонек здесь, кто это сделал, кого убили в этой лачуге, если не тебя?
Тогда я рассказал ему все подробно, и он сказал, что это очень хитро подстроено было, он бы до такого никогда не додумался. Он подтвердил, что и сам Том Сойер не смог бы выдумать лучшего плана, чем то, что изобрёл я.
Затем я говорю:
– А ты как попал сюда, Джим? Как ты сюда попал?
Он замялся и минуту ничего не мог сказать. Затем говорит:
– Слушай, а можно я промолчу?
– Почему, Джим?
– Ну, причина есть. Но ты не скажешь никому, что я расскажу тебе, Гек?
– Будь я проклят, если скажу, Джим!
– Хорошо, я тебе верю, Гек. Я… я убежал.
– Джим!
– Но ты сказал, что не скажешь никому – знаешь, ты сказал, что не скажешь, Гек!
– Хорошо, ладно! Я сказал, что никому не скажу, и я выполню слово. Честное слово, клянусь! Пусть люди назовут меня низким аболиционистом, презреют меня и покроют позором за это, начхать на всех, это не имеет никакого значения. Я не собираюсь рассказывать никому, я не вернусь туда, во всяком случае. Пусть все знают об этом.
– Ну, видишь ли, дело было так. Старая мисс Уотсон, – она всё время клевала меня, придиралась ко мне, никакой жизни с ней не было, но она сказала, что не будет продавать меня в Орлеан. Но я заметил, что один работорговец что-то зачастил к нам, и я забеспокоился. Однажды ночью я подполз к двери, приложил к ней ухо, и вдруг слышу, как старый мисс говорит, что она готова продать меня в Орлеан, но, вроде, она этого не хотела, но ей предложили восемьсот долларов за меня, попробуй тут устоять перед таким мешком денег. В общем, вдова попыталась убедить её не делать этого, дальше я их разговора уже не расслышал, и не стал ждать ни минуты, чтобы услышать ответ. Говорю тебе, я просто быстро дал дёру!
Я высунул нос на холм, дай, думаю, спущусь к реке и умыкну чью-нибудь лодку там, повыше от города. Пока народ не разбежался, я спрятался в бочарной лавке на берегу, чтобы выждать, пока все разбредутся. Ну, и пробыл там всю ночь. Там всё время кто-то шатается! В шесть утра туда-сюда стали сновать лодки, и люди стали рассказывать, о том, что твой папаша примчался в город, и сказал, что ты убит. Потом дамы и господа двинулись для просмотра места преступления. Иногда они приставали к берегу, и они гуляли по берегу, вот по их разговорам я и узнал всё про это чудовищное убийство. Мне было ужасно жаль, что ты убит, Гек, но теперь всё это позади.
– Я пролежал на стружках весь день. Я был голоден, но ничего уже не опасался. Потому что я знал, что обе старые леди после завтрака уйдут к началу молитвенного собрания прочь, и я знал о том, что они вернутся только вечером. Они почти наверняка будут думать, что я ушёл пасти коров, и вспомнят обо мне только к вечеру. Слуги тоже не заметят моего отсутствия, с уходом старых леди они все разбежались по городу.
Ну, когда наступила темнота, я отправился по речной дороге, и прошел где-то две мили против течения туда, где уже не было никаких домов. По пути я обмозговал, что мне делать. Видишь ли, если я буду сидеть на корточках, и ничего не делать, меня настигнут собаки. Если бы я украл лодку, чтобы пересечь реку, они бы это просекли, узнали бы о краже лодки, и проследили бы мой путь. Итак, я сказал себе, плот – это то, что нужно. Он следов не оставляет.
Тут я вижу светлый огонёк д за поворотом, я сразу прыгнул в реку и поплыл. Впереди меня плыло большое бревно. Скоро я оказался на середине, и плыл, прячась за одинокими брёвнами, я грёб против течения, стараясь не поднимать головы и ожидая приближение большого плота. Наконец это случилось – я уцепился за корму плота и некоторое время плыл так. Потом, когда стало совсем темно, я влез на него и лёг с краю. Люди на плоту располагались в центре, рядом с большим фонарём, и я полагал, что мне удастся быть незамеченным. Река наращивала ход, я понимал, что часа через три-четыре я буду в двадцати милях ниже по реке, и перед самым рассветом покину плот и поплыву к берегу вплавь. И растворюсь в лесу на Иллинойской стороне реки.
– Но мне не повезло. Только мы сравнялись с островом, как человек с фонарём двинулся к корме, я вижу, ждать больше нечего, поэтому я прыгнул за борт и поплыл к острову. Ну, у меня было представление, что я вылезу где угодно, но всё было не так просто – берег оказался слишком крутым, и мне долго не удавалось вылезти из воды. Только спустя время мне удалось найти место, где было возможно вылезти из воды. Когда я вылез и вошёл в лес, я зарёкся плавать на плотах. Там слишком много разгуливающих фонарщиков, скажу вам по совести. У меня оставалась моя трубка в виде штифта, спички и пачка табаку в кепке, и они не намокли, так что все было в порядке.
– И всё это время у тебя не было мяса? Почему ты не искал черепах?
– Как ты её поймаешь? На неё не кинешься, и камнем убить её нельзя! И ночью её не поймаешь! А днём я прятался!
– Ну, это так! Конечно, ты должен был держаться подальше от людишек, жить в лесу все время. Ты слышал, как они палили из пушки?
– О да! Я знал, что это они тебя ищут! Я видел из-за кустов, как они кружили по реке и палили.
