А потом мы чепчик с тебя сняли – а ты рыжий, словно пламя, и волосы такие густые, не младенческие. Хотели обрить, так ты такой скандал закатил аж пена изо рта пошла – решили не трогать ну ты и успокоился. Заведующая, Нина Васильевна, головой качает, не положено, говорит новорожденным с такими кудрями расхаживать, не гигиенично это, а я и скажи, что отдай мне дитя, своих нет, а сил много и любви много, да и материально не бедствую – так у пацана и дом будет и бабка родная – все лучше, чем сиротой расти. Совсем недолго она думала, потом добро дала, документы справили: из-за волос твоих отчество Самсонович и дали – коли брить не даёшь, может в волосах сила твоя, – Гуня засмеялась и потрепал внука по голове. Рыжей, лохматой голове,– Ну в общих чертах, как-то так.
– Получается, что меня бросили? И что даже не искали мою горе мамашу?
– Искали, как положено два месяца искали, но так и не нашли – никаких следов. Ну и не совсем бросили тебя – таких детей и так не бросают. Уж больно дорогая одежда на тебе была, очень все по размеру да идеально сшито: рубашка батистовая с нежным кружевом, шапочка белоснежная, пинетки, варежки – все словно с царского дитя сняли. Записка опять же на бумаге необычной, с водяными знакам и буквы тисненые. Это огненное одеяло из шерсти – мы на анализ с Ниночкой подавали – сказали, что шерсть, вернее не шерсть, а пух, кроличий. Это ж сколько кролов вычесть надо, чтобы целое одеяло спрячь. Недешёвая вещь, как мне кажется. А ещё скорлупки были.
– Скорлупки? – Витёк удивлённо посмотрел на бабушку и снова сделал глоток уже остывшего чая.
– Тоже непонятная штука. Вроде как металл – серебристый, но больше бронзу по цвету напоминает, гладкий, а по форме – вогнутый, ну как бы яйцо если очень увеличить, то форма вполне подходящая. А вот размер – побольше страусиного будет. Там, конечно, не целиком, а несколько частей, но я примерно вычислила – хорошее такое яйцо получается. Так что, так не бросают. Я долго думала, мне кажется, что тебя спрятали таким образом.
– В смысле, спрятали? От кого можно детей прятать?
– А кто ж их, иродов, знает. Времена были неспокойные, может ты, вон, самого Чубайса сын – рыжий такой же.
Витёк сморщил веснушчатый нос – не, на этого точно не похож.
–Умеешь ты, бабуль, загадки загадывать. Но мне нравится твоя история. Лет через пять появится моя мамаша ну или папаша, скажут, что выкрали мне враги и заточили в Коломне, чтобы никто не нашел, а теперь ждут меня моря и страны, ибо я сам король-лев, – Витёк тряхнул огненной гривой волос и грозно рыкнул.
– Погодь, не рычи, людей распугаешь. Я завтра в санаторию поеду, – Витьку нравилось, как она нарочно искажает слова, пытаясь соответствовать местным бабулькам, на самом деле у Августины речь была четкой и правильной, но она всегда говорила, что в ее возрасте позволительно, – Я через пару недель вернусь, там и день рождения твой отпразднуем, а может и съездим куда, – Гуня очень загадочно посмотрела на внука, а тот пожал плечами: съездим так съездим, все равно они дальше леса никуда не ездят, но даже там по исхоженным тропам лучше, чем просто дома – а каникулы, между прочим, уже перевалили за середину – это хорошо, что библиотеки летом работают, хоть какие-то впечатления, пусть чужие, но получить.
– И вот ещё, ВиктОр, – Августина сделала ударение на «О», она часто так дела, думала, раз уж пеленки царские у мальца были, то и имя должно звучать подобающе, – Только на этом все не закончилось. Нина ко мне приходила через неделю где-то, вещи твои принесла да шептала, что ищут тебя, и вроде как люди неприятные. Говорят, что дитё потеряли, не то выкрали, только примет твоих не называют, только день рождения 5 августа. Это нам с тобой повезло, что я как пенсионерка нелегально работала, да и не видел никто тебя, кроме нас с Ниной. Был ещё полицейский, который поиски вел, да только не видел он тебя, да и меня тоже. Младенца рыженького среди наших подыскали, Нина его тем людям показала – не наш говорят – как поняли, когда они все на одно лицо – непонятно. Только Нину через месяц машина сбила, а полицейский тот и вовсе пропал. Так что, я одна, а теперь и ты тайну эту знаешь. Думаю, ты понимаешь, почему раньше молчала – боялась, что сболтнешь где, а потом беды ждать.
– А вдруг это мои родители были?
– У Нины глаз наметанный был, она всяку гниду за версту чуяла, и если сказала, что люди недобрые, то ей веры больше.
– А если они до сих пор ищут? А что, если они меня теперь найдут?
– А теперь ты уже сильный как бык, и вон рычать научился. Теперь ты за себя постоять можешь, не зря в каждой драке в первых рядах, да и ум у тебя въедливый – плохое от хорошего отличить зараз сможешь.
– А если вдруг найдут? Слушай, мы с тобой совершенно непохожи – они и догадаться смогут.
– Мы очень похожи. Ты – пламя, я – пепел. Отгорела уже, по мне никто и не догадается, какая я была в молодости, – Августина вздохнула, она сама и не помнила уже, какая была.
А с пеплом не просто так себя сравнила – пепел и есть: кожа сероватая, волосы седые, глаза серые, блеклые – пепел. Будто выгорело в ней все живое, вытянуло цвет, оставив из тела только высушенную оболочку.
В санаторий Августина ездила два раза в год, обычно на две недели, бывало, что и подольше, но только возвращалась она не отдохнувший, а наоборот, измотанной, обессиленной и угнетенной.
–Ба, ну зачем тебе куда-то ехать? Ну ведь ни разу тебе это санаторно-курортное лечение не помогло. Может в другой какой съездить или просто на море?
– Есть такое слово – надо, и ничего здесь не изменить, – Августина вздохнула, присела на видавший виды чемодан, потом встала, поцеловала внука в рыжую макушку и вышла на улицу, где ее уже ожидало такси. Очень странное такси. Всегда одно и тоже такси: черная старая «Волга» с белыми шашечками на дверях.
Две недели полной свободы – любому подростку покажется счастьем: хочешь спи до обеда, хочешь на речке пропадай целый день – никаких обязанностей, никаких звонков и вопросов.
Витёк подошёл к зеркалу, поднял правую руку и внимательно осмотрел родимое пятно – яркие коричневые чёрточки походили на шесть скрещенных мечей. Начнем с этого – подумал он, – Каждая загадка должна распутывается с самого начала, а это пятно мое начало и есть. И вместо речки и пустого шатания по пыльным дворам с друзьями, он решил идти в библиотеку.
Наскоро стянув густую шевелюру в тугой хвост и спрятав его под кепкой, он, озираясь по сторонам, быстрым шагом пошел в городское книгохранилище.
Витёк обложился книгами по геральдике – сравнивал изображение со щитов и флагов со своим «трибл ю» – за день работы не нашел ни одного совпадения. Но зато узнал, что меч – это символ воина, справедливости, гордости и отваги, а перекрест мечей означает союз семей. Судя по длинной цепочке – его союзников должно быть пятеро, вместе с ним – шестеро. Где только искать этих союзников. Ладно, об этом позже.
Что ж сила и отвага имеется, справедливостью тоже не обделён – уже есть совпадения.
В следующей статье он прочел, что меч – символ принадлежности к королевской власти. Ух ты, аж дыхание сперло, может точно я украденный из колыбели царский отпрыск. Жаль, что времена нынче совсем не рыцарские, и королевских семей по пальцам пересчитать можно, и уж тем более о краже ребенка никто из них не заявлял – жаль, конечно. А то вот он я, рыжий Ричард Львиная грива.
Глава вторая.
Тайны сами знают кому,
где и когда открыться
Две недели он изучал мечи, стал различать их по форме, размеру и способам заточки клинков, он прочел легенды и мифы, связанные с королевскими отпрысками, изучил генеалогию королевских семей – но ни одна линия даже близко не проходила рядом с Коломной. Он пытался найти в себе сходство с древними рыцарями: Александр Македонский, Фридрих Барбосса и даже Генрих 8 – носители огненных шевелюр вполне подходили на роль знаменитых предков. Родство с Македонским Витьку понравилось больше всего, как только разберусь с этой загадкой, обязательно поглубже изучу достойного прародителя – пообещал сам себе Витёк, открывая очередную книгу с мифами. Все больше о женщинах, – скривил губы Витёк, – Что не баба, то ведьма. О, Локки был рыжеволосым, но хитрым и не очень добрым – такого в пращуры брать не хочется, хотя божественная линия очень в генах не дурна, – Витёк засмеялся над собственными мыслями, – А почему бы и нет? Ну кто сказал, что в двадцать первом веке нет места чудесам и божествам? – и он снова засмеялся.
Две недели пролетели незаметно. Так, что он даже не услышал, как утром подъехало знакомое чёрное такси, из которого под руки вывели осунувшуюся Августину. Она еле поднимала ноги через порог, руки бессильно болтались, а голова старчески подрагивала – всего этого Витёк не увидел, когда он проснулся, бабуля обездвижено лежала на диване и тяжело, шумно дышала.
–Ба, ты когда вернулась? Чёт, забегался и проспал полдня.
Августина натяжно улыбнулась: «Плохой я подарок тебе сделала, сил никаких нет.»
– Да что это за санаторий такой, где людей гробят. Я сейчас скорую вызову.
– Не надо, – она задержала его рукой, – Погоди, – сделала глубокий вдох, – Совсем сил нет, думала отлежусь, но чувствую, что смерть за порогом. Давно за мной гоняется, вот и подкараулила, окаянная.
– Не, баб Гуня, мы всем смертям противостоим, али я не рыцарь Львиная Грива? – он попробовал развеселить не так ее, как себя, терять вот так рано единственного дорогого человека, особенно сейчас, ему совершенно не хотелось.
– Погодь милый. Комод мой открой, верхний ящик. В черном пакете вещи смертные и деньги на похороны – пригодятся, вижу, скоро. А в красном пакете – твои вещи, детские, может по ним найдешь родных.
Витёк метнулся в бабушкину спальню, открыл комод, вытащил красный, довольно большой пакет, а на черный даже и не взглянул.
Сел прям на пол перед Августиной, и очень быстрыми движениями, стараясь как можно аккуратнее, доставал вещи – единственное доказательство его рождения, его причастности к каким бы то не было родственникам.
Вот одеяло – тонкое, нежное, мягкое и, наверное, теплое – и цвет такой насыщенный оранжевый с черными подпалинам и красным языками – точно костер в ночи. Вот белоснежная детская рубашка, чепчик, пинетки и варежки – все обшито тонким кружевом, но самое странное, что ни единого шва не видно, словно соткано все единой вещью сразу, а не из материи. А дальше шла коробка, в таких обычно хранят дорогие сердцу безделушки. Руки не слушались, даже немного тряслись, когда Витёк доставал округлую металлическую пластину: лёгкая, прочная, совершенно гладкая треть сферы.
Он бережно погладил ее рукой – пластина потемнела, стала очень теплой, даже горячей. Это тепло концентрировалось в центре его ладони, и он чувствовал, как оно потоком вливается в его тело, расходясь по рукам и ногам приятным жаром.
– Ба, ты видишь это, это что-то необыкновенное. Смотри, ба! – Августина лежала неподвижно, глаза ее были закрыты, а шум дыхания уже не был слышен.
– Ну, ба, глянь, что эта штуковина делает, – и, чтобы обратить внимание старушки, он прикоснулся к ней свободной рукой.
Струя тепла с силой рванула к бабушке, теперь Витёк не только чувствовал, но уже видел, как теплое оранжевое пламя, обволакивало Августину, ласкало своими яркими языками, обвивало алыми кольцами. Всего несколько секунд и этот оранжевый жар снова втянулся в руку, разливаясь теплом.
–Прости, я кажись задремала – голос у Августину был бодрый, словно и не собиралась она на тот свет несколько мгновений назад.
–Ба? – ты как себя чувствуешь? – вопросительными были даже не слова, а взгляд, – впервые он увидел румянец на щеках бабули. И не только румянец. Серые глаза обрели стальной блеск, губы стали ярче, серая кожа словно отмирала, рассыпаясь пеплом, обнажая свежую, нормальную (другого слова он подобрать не мог), и даже седые волосы вдруг обрели цвет, пока ещё не очень яркий, но рыжий оттенок.
–Ба, ты как?
– Нормально, ВиктОр, даже слишком, чтобы в моем возрасте так себя чувствовать, – она подняла руку и внимательно смотрела, как с руки слетает серый пепел, а потом тает в воздухе.
Августина резко села, ожидая, что сейчас закружится голова – но все обошлось. Потом встала, несколько раз согнула колени в полуприсяди – ни боли, ни скрипа, ни хруста. Не веря в свои ощущения, она нагнулась и с лёгкостью коснулась пальцами рук пола. Поднялась. Тело было послушно, гибко и здорОво.
