– Как скажете, миссис Полина, – Джесс еще раз приподнял шляпу и, положив лестницу на траву, направился к сараю. Через минуту досаждавший Полине звук оборвался и в наступившей тишине стал слышен чей-то далекий смех и какая-то далекая музыка, и чьи-то далекие аплодисменты: это на кухне, где хозяйничала экономка и кухарка Глэдис Баркер, работал телевизор.
Полина опустила оконную раму и чуть не придавила себе пальцы. Она жила в этом своем доме третью неделю и все еще не могла привыкнуть к английским окнам, к английским раковинам с латунными затычками на цепочке, к английским кранам, где горячая вода не смешивалась с холодной, к английской чопорной простоте, выглядевшей высокомерием, и к себе-новой она не могла привыкнуть тоже. Что-то в Полине с переездом изменилось, что-то ей не известное возникло в ощущениях – то ли запах, то ли звуки здесь распространялись как-то иначе, а может, все, что она чувствовала, было лишь сугубо внутренним, психологическим, не реальным. Определить словами произошедшие с ней изменения Полина была не в состоянии, но то, что происходило, ей нравилось. Она спокойно и долго спала в высокой спальне на огромной кровати с балдахином, казавшимся ей таким же естественным и необходимым, каким казались в московской квартире антресоли, где отец хранил всякий хлам, который мама каждую весну норовила собрать в большой мешок и выкинуть на помойку. Полина боялась сначала, что ей будет тоскливо по вечерам одной, без мужа, а ночью ее станут мучить кошмары – призраки будут выходить из стен, завывать осенними голосами и размахивать белесыми прозрачными руками. На самом деле ничего этого не произошло, и Полина даже немного удивлялась самой себе: Максим уехал по делам на третий день после новоселья, ночью в доме оставалась только экономка, мисс Баркер, старая дева неопределенных лет (иногда Полина могла дать ей все семьдесят, а иногда – не больше сорока пяти), и Полине было спокойно, потому что она всегда могла представить, как мисс Баркер возится у себя в комнатке, примыкавшей к кухне; стоило только нажать на одну из кнопок, имевшихся во всех комнатах второго этажа, и экономка в ту же минуту примчится с вопросом: «Что-нибудь нужно, миссис Батурин?»
Полине было спокойно – дом построили в конце сороковых, на волне послевоенного строительного бума, он только выглядел старым, а на самом деле здесь не могло быть фамильных призраков, поскольку никогда не жили в этом поместье представители древних английских родов и, соответственно, не умирали, и несмываемым пятнам крови в спальне неоткуда было взяться, как и убиенным младенцам, взывавшим к милосердию и справедливости.
После обеда (надо бы научить мисс Баркер готовить борщ по-украински, а впрочем, не нужно, еще подумает, что хозяйка вмешивается не в свое дело) Полина действительно отправилась в лесок, взяв с собой книжку, привезенную из Москвы, – последний роман Улицкой. На полянке под раскидистым деревом, в сотне метров от дома стояла скамья с удобной спинкой и врыт был в землю столик, солнечные лучи пробивали себе путь сквозь густую листву и играли зайчиками на книжных страницах, Полина читала медленно, наслаждалась каждой прочитанной строчкой и не обращала уже внимания на доносившиеся со стороны дома визгливые звуки газонокосилки.
Вечером она смотрела телевизор – на крыше стояла «тарелка», принимавшая четыре московские программы, – а часов в десять позвонил Максим, говорил ласковые слова, обещал приехать не позднее уик-энда, пожелал спокойной ночи и сказал, что любит и жить без своей милой Лины не может. Как обычно.
В одиннадцать, когда по первому московскому каналу закончился концерт Баскова (Полина терпеть не могла ни его пение, ни слащавую внешность, но по другим каналам смотреть было и вовсе нечего, сплошная политика и репортажи из «горячих точек»), она разобрала постель, легла под легкое, но очень теплое пуховое одеяло, и ей показалось, что сразу уснула – во всяком случае, когда она проснулась от странного звука, на дно сознания все еще оседали обломки прерванного сна.
Звук, разбудивший Полину, повторился, и она прислушалась, приподнявшись на локте. Похоже, что в коридоре кто-то передвигал с места на место тяжелый шкаф. Шкаф скрипел и грозил развалиться.
«Что это Глэдис себе позволяет?» – подумала Полина. Она включила ночник, и взгляд ее упал на часы, висевшие на стене напротив кровати. Была одна минута первого.
Скрип в коридоре прекратился, но наступившая тишина показалась Полине еще более громкой, будто гудел сам воздух, и невозможно было определить высоту гула: то ли на границе ультразвука, то ли наоборот, это был уходивший в глубину звукового ряда бас.
Она опустила босые ноги на холодные доски пола, нащупала тапочки, и почему-то от ощущения теплоты в ногах стало очень холодно плечам, ночная рубашка сползла и едва прикрывала грудь, Полина накинула на плечи шерстяной платок.
Стрелка на часах беззвучно прыгнула на минуту вперед, и сразу же звук в коридоре возобновился – теперь это были чьи-то гулкие шаги, медленные и приближавшиеся: шаги Командора, Судьбы, Рока, Провидения.
Полина стояла рядом с кроватью, дрожала то ли от страха, то ли от холода, и была не в состоянии сделать ни шага. По коридору кто-то шел и бормотал себе под нос, Полина слышала это приглушенное бормотание, слышала шаги, скрип половиц, на несколько секунд некто замирал, и тогда опять начинал звучать воздух, а потом шаги и шепот возобновлялись, и воздух замолкал, будто два этих разных звука не могли сосуществовать в одном пространстве.
Кто-то прошел мимо спальни, Полине показалось, что дверная ручка начала медленно поворачиваться, но это было игрой воображения – звуки удалились в сторону лестницы, но спускаться на первый этаж некто не стал: шаги смолкли, шепот прекратился, гул воздуха тоже начал утихать, и когда минутная стрелка на часах скакнула еще на одно деление, в доме наступила нормальная тишина, какую распознаешь сразу, потому что складывается она из привычных и обычно не осознаваемых звуков: едва слышного гула холодильника на кухне, тиканья стоячих маятниковых часов в гостиной, и сверчок, на которого Полина привыкла уже не обращать внимания, подал свой голос, показавшийся соловьиным пением.
Если кто-то ходил по этажу, подумала Полина, то сейчас он стоит у лестницы и, видимо, боится спуститься, ведь в коридоре темно, хоть глаза выколи. Если сейчас раздастся грохот падения, это будет естественным продолжением, и тогда можно будет выйти и посмотреть, кто пробрался ночью в дом и сломал себе шею, упав с крутой лестницы.
Однако никто с лестницы не падал, ступеньки не скрипели, и значит, если все предшествовавшие звуки не были игрой ее воображения, то некто стоял сейчас у перил и, может быть, пытался нашарить на стене выключатель. Некто мог и не знать, что выключателя в коридоре вообще не было, свет – три бра вдоль стены – включался в каждой из комнат, и еще был выключатель внизу, в холле.
Если в дом проник грабитель, нужно звонить в полицию, но Полина не знала, что в таких случаях говорить, и номер телефона тоже помнила не точно: может, сто или, кажется, сто один. В Москве ноль два, но то в Москве…
Единственным телефонным номером, который сейчас приходил Полине на память, был номер комнаты на первом этаже, где спала Глэдис, и Полина, подняв трубку стоявшего на тумбочке возле кровати большого телефона, выполненного в стиле моделей начала прошлого века, набрала шесть цифр. Тишина прервалась нудным повторящимся зуммером, Полина считала: пять, восемь, одиннадцать… Неужели Глэдис спит так крепко? А может, это она и стоит сейчас у лестницы, имея какое-то тайное намерение?..
– Алло, – сказал в трубке низкий голос, в котором трудно было узнать голос кухарки. – Алло, алло…
– Глэдис, – сказала Полина. – Ой, простите, мисс Баркер, это я… Извините, что разбудила вас, но, вы понимаете…
– Миссис Батурин? – сразу проснулась кухарка и заговорила обычным дневным голосом. – Дорогая, что-нибудь случилось? Вам что-то нужно?
– Мне нужно, – медленно проговорила Полина, – чтобы вы ко мне поднялись. То есть… Сначала посмотрите – нет ли кого-нибудь в коридоре… И у лестницы.
– Да кто там может быть? – удивилась мисс Паркер, но спорить не стала и, сказав коротко: «Сейчас приду», положила трубку.
Минуту спустя Полина услышала торопливые шаги, скрип половиц, а потом быстрый стук в дверь и голос кухарки: «Миссис Батурин, это я!»
Полина плотнее запахнула платок и повернула ключ в двери. Глэдис вошла в спальню, и Полина успела заметить, что в коридоре, конечно же, горит освещение.
– Это вы включили бра? – спросила она.
– Я, – кивнула кухарка.
– Там… никого не было?
– Кто же там мог быть? – сказала мисс Баркер, глядя на Полину взглядом полицейского следователя, поймавшего важного свидетеля на том, что тот пытается повесить лапшу на уши представителя закона.
– Не знаю, – сказала Полина и опустилась на кровать. – Мне показалось…
Кухарка не стала спрашивать, что именно показалось хозяйке, воображаемое ее не интересовало, она поправила сползшее на пол одеяло, забрала со столика поднос с чашкой – Полина перед сном пила молоко – и спросила:
– Вы хорошо себя чувствуете, миссис Батурин?
– Да, – сказала Полина. – А почему вы… Я дважды вас спросила, и вы оба раза ответили вопросом на вопрос.
Мисс Баркер нахмурилась и пробормотала, отступая к двери:
– Не пойму, о чем вы.
– Ну, как же… Я спросила «Есть ли кто-нибудь в коридоре?» А вы не сказали «Нет», вы спросили: «Кто же там мог быть?»
– Но кто же там мог быть? – с недоумением сказала кухарка, не понимая, чего хочет от нее хозяйка в первом часу ночи. – Никого там нет. Вам, наверно, что-то дурное приснилось. Хотите, принесу еще молока? Или согреть чаю?
– Спасибо, не надо. Извините, мисс Баркер, что я вас разбудила…
– Да я не спала еще, – сказала кухарка, – я телевизор смотрела, в наушниках, чтобы тихо, и не слышала, как телефон звонил.
– Что показывали? – программа Полину не интересовала, но нужно было сказать что-нибудь вежливое и не обязательное.
– Передача для полуночников. Болтовня всякая, но если не спится, то в самый раз… Вам действительно ничего не нужно, миссис Батурин?
– Спасибо, мисс Баркер. Идите спать, я вас больше не потревожу.
Когда шаги стихли и голос сверчка опять стал единственным звуком в ночной тишине, Полина встала и подошла к двери. Уходя к себе, Глэдис наверняка выключила свет в коридоре. Приоткрыв дверь, Полина убедилась в том, что снаружи темно, и сразу закрыла дверь. Никого она, конечно, не увидела, только слева в окне можно было разглядеть черные на темном фоне силуэты деревьев.
Она заперла дверь, легла и сразу уснула – крепко и без сновидений.
Кто-то ходил по коридору, доходил до лестницы и возвращался, бормотал себе под нос, а однажды заглянул в спальню, постоял над спавшей Полиной и ушел восвояси.
* * *
Утром позвонил из Москвы Максим и расспрашивал Полину о том, что ей снилось. Полина сидела у окна, пила чай с булочками и смотрела, как над лесом носятся стаи птиц – издалека она не могла определить, были это ласточки или воробьи.
– Макс, – сказала Полина, – я так по тебе скучаю, ты не представляешь!
– Я тоже, – признался муж, но активного желания в его голосе Полина не услышала. Она читала в каком-то журнале, в «Коспополитен» или в «XXL», о проблемах деловых мужчин, но ей раньше казалось, что к ее Максу это не имеет отношения.
А если у него в Москве любовница?
Чепуха, подумала Полина, слушая, как муж объясняет, какая она хорошая, и как он хочет быстрее покончить с делами и приехать к ней на уик-энд. Чепуха, думала она, в Москве Макс бывает не больше времени, чем в Париже, Мадриде, Лондоне или Тель-Авиве. Может, и там у него по любовнице? Чепуха, он так устает от работы, что почти сразу засыпает, его попросту не хватит на другую женщину, и не нужно думать об этом, не нужно на этом зацикливаться…
И конечно, весь день Полина думала только об этом – как ее Макс приезжает по делам в Мадрид, и там его ждет у трапа самолета пышная рыжекудрая Кармен, а в Париже он сразу едет на Елисейские поля к худой, как палка, Жаннетт…
Хватит, говорила себе Полина и начинала с начала. Кто ждет ее мужа в Мадриде, кто в Тель-Авиве, а она тут, в английской глуши, которую сама себе вымечтала…
Вечером удалось чуть-чуть развеяться: заехали Барыкины проездом из Дувра в Лондон, Костя, как обычно, рассказывал анекдоты, а Ира, о которой Полина не знала, приходится ли она Косте женой или очередной секретаршей, только слушала и смотрела огромными влюбленными глазами. Полина предложила гостям переночевать, но Костя не согласился – у них забронирован был номер в «Хилтоне», на двух уровнях, с джакузи, и терять восемь сотен баксов он, конечно, не собирается, так что ты уж прости, Полиночка, мы с Ирочкой поедем, тем более, что шофер наш успел выспаться на своем водительском месте.
– Как? – воскликнула Полина. – Он так и сидит в машине? Пять часов? Не кормленный?
– Такая у него работа, – пожал плечами Костя. – А еда у него с собой. Сухим пайком. Так мы поедем, Иринка?
Полина гостей не задерживала – почему-то ей стало неприятно их присутствие, а ведь Костю Барыкина она знала не один год, старый приятель Максима, вместе начинали многие дела, но ей неожиданно захотелось побыть одной, и чтобы Максим позвонил перед сном, пожелал спокойной ночи и сказал, как скучает, и чтобы голос у него был не такой, как утром. Вечерами у всех мужчин голос меняется, у Максима тоже, вечерний голос предвещает, а утренний отбирает, это разные голоса, но муж так и не позвонил, и в половине одиннадцатого, выпив поданный в спальню чай с хрустящим хлебцом, Полина легла в постель.
Ей показалось, что она заснула сразу. Но почему-то глаза ее сами собой открылись в тот момент, когда стрелки часов соединились друг с другом на числе 12. Полина подумала даже, что спит – иначе как объяснить, что на часах всего одна стрелка, стоящая торчком?
В этот момент в коридоре что-то упало.
* * *
Полная луна светила прямо в торцовое окно, свет был холодным, но таким ярким, что видно было каждую висевшую в воздухе пылинку.
Запахнув халатик, Полина стояла на пороге спальни и смотрела. Она хотела закрыть глаза, но не могла. Хотела захлопнуть дверь, но руки не слушались. Хотела закричать, но в горле случился спазм. Хотела проснуться, но понимала, что проснулась минуту назад, ровно в полночь, услышала в коридоре шум и встала посмотреть, не подумав о том, что это может быть…
Белесый призрак висел сантиметрах в двадцати над полом, будто голографическая проекция. Лунный свет пронизывал изображение, и за фигурой мужчины Полина различала перила в конце коридора, где начиналась ведущая на первый этаж лестница.
На призраке были широкие брюки и рубаха с длинными рукавами. Может, у него была пышная шевелюра, а может, нимб. Призрак выглядел однотонным, блестящим, серебристо-стальным. И полупрозрачным.
Мысль в ее голове была почему-то одна: откуда здесь взяться привидению, если дом построили всего полвека назад?
Призрак поднял руку, и от этого движения что-то всколыхнулось в воздухе, Полина ощутила на щеках холодное дуновение, а призрак опустился, наконец, на пол и пробормотал низким голосом, в котором, однако, было столько высоких обертонов, что казалось – кроме обычных звуков слышен еще и уходящий в высоту скрип:
– П-ш… П-ще-нн…
Сердце колотилось так, как в прошлом году рвалась из рук Полины горлица, влетевшая в их московскую кухню и не нашедшая иного для себя места, кроме крышки холодильника.
– Не надо… – сказала Полина. – Я не хочу…
Привидение шипело, как шкварки на сковородке, смотрело на Полину злобным взглядом, делало руками пассы, будто фокусник на эстраде, и медленно отступало к лестнице.
Полина рванула на себя дверь, захлопнувшуюся с ужасающим грохотом, от которого наверняка должна была проснуться Глэдис в своей комнате на первом этаже. Привалившись к двери, Полина чувствовала спиной холодное дерево, и с каждой секундой спине становилось холоднее, ночная рубашка примерзла к ледяной уже древесине, Полина дрожала так, что зуб не попадал на зуб, и неожиданно поняла, хотя и не могла сама себе объяснить, откуда возникла такая уверенность, что проклятый этот призрак стоит за дверью, а может, приложил к дереву руку, и потому такой холод снаружи, и сейчас прозрачная ладонь схватит Полину за волосы…
– Нет! – закричала она и секунду спустя оказалась в постели под одеялом, в темноте перед глазами расплывались розовые круги, а может, это призрак, проникнув сквозь стену, собирал себя по частям и сейчас возникнет перед ней – злой, шипящий, как змея, и готовый…
К чему?
Мобильник лежал на тумбочке у изголовья, Полина думала, что аппарат не удержится в ее дрожавших руках, но она даже сумела набрать номер и, зарывшись лицом в подушку, слушала долгие гудки, а потом вежливый женский голос сказал, что абонент временно недоступен, и Полину охватило отчаяние: почему недоступен, чем занят Максим в первом… нет, у него в Москве на три часа больше… в четвертом часу ночи? С кем он, если отключил аппарат? Кого привел к себе и что сейчас с ней делает?
Трель из мобильника разорвала плотную тишину, и Полина стала нажимать на все кнопки подряд, а потом затихла, услышав сонный голос мужа, приходила в себя, а голос становился все громче, раздраженней и беспокойней:
– Лина, ну что, почему ты молчишь, ты же позвонила, я спал, ну говори, в конце концов, что ты хочешь сказать?
– Макс, – Полине казалось, что голос у нее скрипит так же, как скрипел в коридоре голос привидения, на самом деле она говорила вполне внятно и даже без признаков недавней паники. – Макс, тут привидение, представляешь, настоящее, я вышла, а он на меня руками…
– Не понял, – резко сказал окончательно проснувшийся Максим. – Кто-то влез в дом? Ты позвонила в полицию? Разбудила Джесса?
– Никто в дом не влез, это привидение, понимаешь, настоящее, в коридоре, сквозь него все видно…
– Стоп, – сказал Максим. – Так это живой человек или нет?
– Нет!
– Ага… Тогда прими снотворное, ложись под одеяло и постарайся уснуть.
– Откуда здесь привидение? Это же не старый дом. Здесь никого не убивали, да, не убивали, правда?
– Никого, – сказал Максим. – Ты можешь успокоиться и заснуть? Тебе приснилось…
– Не приснилось! Я видела.
– Хорошо, – согласился Максим. – Видела. А сейчас спи. И мне дай выспаться, у меня утром важная встреча. Я тебе позвоню, когда ты проснешься, хорошо? В девять часов.
В двенадцать по-московски, сообразила Полина.
– Да, – сказала она, – хорошо, Макс. Не сердись. Я люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю, – недовольным голосом сообщил Максим. – Спокойной ночи.
Хорошо, – подумала Полина, – что можно позвонить и услышать голос, и успокоиться, а то с ума сойдешь, это только в романах с привидениями просто общаться, а на самом деле кошмар, и кровь стынет…
– Пожалуйста, – произнес низкий голос, – прошу прощения, я бы все-таки хотел войти. Можно поговорить и так, но вы меня не видите, и это создает некоторые неудобства. Для вас, не для меня.
Мобильник упал на пол. В спальне было темно и душно. Голос звучал. Мама, – думала Полина. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. Очень тебя прошу.
– Так мне можно войти? – с некоторым нетерпением спросил голос. Слышно было так ясно и близко, что у Полины вырвалось:
– Вы же здесь уже! Кто?
– Ах, – произнес голос. – Ну хорошо. Все эти церемонии… Извините.
В воздухе возникло движение, у стены рядом с дверью начало светлеть, блеклое пятно выступило, будто горельеф, а потом отделилось от стены и стало человеком, полупрозрачным, фосфоресцирующим.
Всякий страх имеет свои пределы. Сначала думаешь, что умираешь, а потом становится все равно. Будь что будет.
– Я не подойду ближе, – заявил призрак, остановившись посреди комнаты и оглядываясь, будто искал место, чтобы присесть. Что он мог видеть в темноте?
И холодно, Господи, как же холодно… И душно. Как это возможно, чтобы сразу и холодно, и душно?
– Холодно, – пробормотала Полина, стуча зубами.
– Наверно, – согласился призрак. – Так уж устроено, ничего не могу поделать… Послушайте, мисс, вы можете оказать мне большую услугу, понимаете?
– Нет, – сказала Полина, от холода язык ее способен был выговаривать лишь самые короткие слова, не фразы даже, одно-два слога, и она спросила: – Откуда?
– Откуда? – повторил призрак, и глаза его сверкнули холодным огнем, взгляд пронзил Полину насквозь, так ей, во всяком случае, показалось. – Но это очевидно! Для вас – тот свет. Для меня тоже был, пока я не умер. Тот свет, – повторил призрак, – потусторонний мир, страна мертвых…
– Мама, – пробормотала Полина.
– Я могу присесть? – осведомился призрак, показывая белесой полупрозрачной рукой на край кровати.
– Нет, – быстро отозвалась Полина и тут же поправилась: – Да.
Он примнет одеяло своим весом? – отстраненно подумала она. – Разве призраки имеют вес?
Оказалось, что веса призраки не имеют, и от того, что тень опустилась на край кровати, одеяло не примялось, но, что показалось Полине удивительным, пружины явственно скрипнули в ответ на какую-то приложенную к ним силу.
– Нужно серьезно поговорить, – сказал призрак. Полина видела, как шевелились губы, и удивительным было то, что артикуляция не соответствовала произнесенным словам. Будто в плохо дублированном фильме. Призрак уже и рот закрыл, а последнее слово все еще звучало.
– Господи, – Полина вспомнила о нательном крестике, подаренном когда-то подругой ее Зиной и положенном в шкатулку, а куда делась шкатулка после переезда, Полина не помнила, но крест оказался бы, наверное, к месту – призраки боятся креста. Или креста боится дьявол, а призракам все равно?
– Я не боюсь креста, – вздохнул призрак. – Глупости это. Предрассудки.
– Вы понимаете мысли? – вырвалось у Полины.
– Нет, с чего бы? – сказал призрак. Похоже было, что разговор привел его в благодушное расположение, он даже стал меньше светиться и будто сгустился, сквозь него и виделось теперь хуже, того и гляди он станет обычным человеком. Неужели так и произойдет? – мелькнуло в голове у Полины.
– Послушайте, – сказал призрак, – мы все время сбиваемся с темы. Так вы согласны мне помочь?
– Не понимаю, – сказала Полина. – Помочь? Что вам нужно?
– Вот настоящий разговор, – одобрил призрак. – Мне нужно найти убийцу, и я надеюсь на вашу помощь.
Убийцу. Ну конечно. Чего еще может хотеть нормальное английское привидение? И что он… оно… станет делать со своим убийцей, если найдет? Проткнет бестелесным пальцем? Напугает до смерти, а потом расправится с ним там, у себя, в загробном мире?
– Позвольте мне изложить свое дело, – продолжал призрак, – иначе мы будем ходить до утра вокруг да около.
– До утра? – ухватилась за оговорку Полина. – А потом вы уйдете?
– Вы же прекрасно знаете! – раздраженно сказал призрак. – С первыми петухами. А точнее, как только начнется рассвет в сугубо астрономическом смысле. Увеличение освещенности.
– Вы боитесь только дневного света или…
– Послушайте! – воскликнул призрак. – Так мы никогда не доберемся до сути! Я отвечу на ваши вопросы, но не сейчас. Вы позволите мне, наконец, изложить мою просьбу?
Полина кивнула. Призрак устроился поудобнее, отчего пружины опять скрипнули, сложил на груди руки, вздохнул так, как и положено вздыхать уважающему себя привидению – мрачно, замогильно, с подвыванием и невесть откуда взявшейся струей ледяного воздуха.
– Холодно? – участливо спросил призрак. – Еще раз прошу прощения. Давайте начнем с представления, хорошо? Вас зовут…
– Полина, – пробормотала она. – Полина Батурина.
– Верно. А мое имя Крис Кадарос. Родился я по вашему летосчислению – грегорианскому, я имею в виду – в году от Рождества Христова тысяча семьсот восемьдесят восьмом, а умер в возрасте шестидесяти трех лет.
– Вы… жили в этом доме? – спросила Полина. – Ну… то есть… когда были живы?
– В этом? – удивился призрак. – Нет. Ах, вот что! Призраки являются на то место, где их застала смерть, да? Есть такие, согласен. Смотря какая смерть, кстати. Если насильственная, особенно с применением… Нет, я не жил в этом доме… Прошу прощения, какое у вас образование?
Вопрос показался Полине неуместным, но ведь и присутствие в ее комнате разглагольствующего о насильственных смертях привидения тоже было явлением не вполне совместимым с хорошими манерами и здравым смыслом.
– Высшее, – сказала она. – Английская филология. Московский университет.
– О! – протянул призрак. – Понятно, почему вы так хорошо говорите по-английски. Но в математике вы, как и я, полный нуль. Простите. Это констатация. Поэтому я не смогу вам объяснить, какие законы природы действуют при моем перемещении.
Конечно. Макс так обычно с ней и разговаривал, если не хотел что-то объяснять – ты, мол, гуманитарий, не поймешь, не буду забивать тебе голову… Отговорки.