– Гм, думаю, не каждому это дано – стать продажной тварью, – громко заявила она. – Не каждому по силам сидеть в тайном бункере и наблюдать, как людей бросают в тюрьму, избивают, пытают, как они исчезают навсегда. Не каждый способен получать щедрую зарплату за свои труды в ожидании, пока их жалкая совесть окончательно переполнится и вынудит их бросить все и бежать куда-нибудь в Мексику, на пляж, чтобы там нести расплату за свои поступки.
В ночной тьме я невольно улыбнулся. Молодец, Энджи! Мои грехи были скорее пассивными: я мог бы сделать больше, но не сделал. Я грешил недеянием, а Маша поступила куда хуже – она грешила деянием. Совершила очень, очень много плохого. И давно пытается загладить свои преступления. Так что кому-кому, но уж никак не ей меня стыдить.
И снова наступило долгое молчание. У меня руки чесались швырнуть флешку в песок и уйти. Знаете, что меня остановило?
Зеб.
Потому что Зеб был настоящим героем. Он сумел выбраться из тюрьмы Гуантанамо-в-Заливе, но после этого не скрылся, а пришел к школе имени Чавеса и передал мне записку от Дэррила. Мог бы просто удариться в бега, но не сделал этого. А я в благодарность разболтал его секреты всему свету, подставил его. Делу борьбы с системой посвятила себя не только Маша, но и Зеб. Они ребята дружные. Я перед ним в долгу. Мы все перед ним в долгу.
– Ну хватит. – Я усилием воли подавил все свои дурацкие эмоции, попытался отыскать хоть каплю того дзен-спокойствия, которое снизошло на меня в храме. – Хватит. Да, это нечестно, ну и пусть. Жизнь вообще штука нечестная. Флешка у меня, что мне с ней сделать?
– Сбереги ее. – Голос Маши снова вернулся в бесчувственную зону – похоже, она при необходимости легко отступала туда. – И если когда-нибудь услышишь, что со мной или с Зебом что-нибудь случилось, обнародуй эту информацию. Кричи о ней на каждом углу. И если я однажды попрошу предать ее гласности, так и сделай. И если ровно через год, к пятнице на следующем Burning Man, не получишь от меня вестей, выложи ее в сеть. Как думаешь, справишься?
– Думаю, мне это по силам.
– Пожалуй, даже у тебя хватит ума не провалить это дело, – заявила Маша, но я видел, что она просто надела свою привычную маску крутышки, и не стал обижаться. – Ну ладно. Я пошла. Постарайся не напортачить.
Захрустел песок под ногами. Она ушла.
– Малышка, увидимся в лагере! – крикнул ей вслед Зеб, и меня снова ослепил свет его налобного фонаря. Он схватил из корзины булочку и жадно вцепился в нее зубами. – Я люблю эту девчонку, ей-богу, не вру. Но до чего же она дерганая! Как пружина на взводе.
Это было настолько очевидной истиной, что нам ничего не оставалось, кроме как рассмеяться. Потом выяснилось, что у Зеба припасено немного пива, добытого в подарочной экономике, а у меня во фляжке плескался концентрат холоднозаваренного кофе, и мы, допив пиво, переключились на него, чтобы стряхнуть с себя алкогольную расслабленность, а потом всем понадобилось в туалет, и мы вышли обратно в ночную пыльную плайю.
Глава 3
Весь день с раннего утра самые разные люди твердили, что по прогнозам на нас надвигается пыльная буря. Мне почему-то казалось, что в эту самую бурю достаточно будет подоткнуть шарф под нижний край защитных очков – я так делал всегда, если на плайе поднимался ветер.
Не тут-то было. Когда мы распрощались с Зебом и побрели назад, к шумному цирковому круговороту, на нас обрушилось стихийное бедствие. Ночь побелела от взметнувшейся в воздух пыли, лучи фонариков отражались от нее и били нам в лицо, создавая сероватую мглу, и, казалось, ей нет ни конца ни края. Это напоминало густой туман, который частенько, особенно в середине лета, опускается на Сан-Франциско, заставляя туристов в шортиках и маечках дрожать от холода. Но сквозь туман трудно видеть, а в пыльную бурю трудно – да что там, почти невозможно – дышать. Из глаз и носа хлынуло в три ручья, губы покрылись коркой засохшей пыли, каждый вздох вырывался судорожным кашлем. Мы ковыляли, шатаясь, и крепко держались за руки, потому что понимали: разожмем пальцы – и буря поглотит нас навеки.
Энджи притянула мое ухо к своим губам и прокричала:
– Надо под крышу!
– Знаю! – отозвался я. – Пытаюсь понять, где наш лагерь. Кажется, мы где-то между Девятью Часами и В.
Кольцевые дороги, опоясывавшие центральный лагерь, обозначались буквами алфавита. Наша палатка стояла на Семь Пятнадцать в кольце L, на далекой окраине. В нормальную погоду мы дошли бы туда минут за пятнадцать и прогулка была бы приятной. Но в такую пылищу… Хорошо, если доберемся за несколько часов.
– Забей, – сказала Энджи. – Надо прятаться сейчас, куда угодно.
Я споткнулся об арматурную железяку, вбитую в землю и увенчанную рваным теннисным мячиком, – кто-то приспособил ее под колышек для палатки. Чуть не упал, меня удержала только железная хватка Энджи. Она потащила меня дальше.
Впереди замаячило сооружение – гексаюрта, построенная из треугольных пенопластовых плит, скрепленных скотчем. Снаружи ее покрывал изолирующий слой из пузырчатой упаковочной пленки, выкрашенной в серебристый цвет. Мы ощупью нашли дверь – пенопластовую плиту на петлях из липкой ленты с одного края и с петлей вместо дверной ручки. Энджи уже собиралась дернуть, но я жестом остановил ее и постучал. Буря бурей, но нехорошо врываться в дом к незнакомым людям.
Над плайей завывал ветер. Если внутри кто-то и есть, сквозь этот рев не услышишь. Я хотел было постучать еще раз, но тут дверь распахнулась, выглянуло бородатое лицо.
– Входите!
Нам не надо было повторять дважды. Мы юркнули в дверь, и она захлопнулась за нами. Я все равно почти ничего не видел – очки стали непрозрачными от пыли, а свет в гексаюрте был тусклый: несколько светодиодных фонариков, задрапированных прозрачными шарфами.
– Глянь, как буря-то разыгралась, – послышался из полутемной глубины юрты веселый хрипловатый голос. – Джон, ополосни-ка их, прежде чем впускать. У них в ушах половина здешней пыли.
– Ну-ка, ну-ка, – отозвался бородатый. На нем была яркая хипповская футболка, в длинную бороду и остатки волос вплетены бусины. Он с усмешкой глядел на нас сквозь круглые очки в стиле Джона Леннона. – Давайте-ка почистим вас. Начнем с обуви.
Мы неуклюже нагнулись и расшнуровали ботинки. В них и впрямь набилась половина здешней пыли. А вторая половина застряла в складках нашей одежды, волосах и ушах.
– Хотите, дам переодеться? Когда ветер утихнет, вытрясем ваши вещи.
Моим первым инстинктивным порывом было отказаться, ведь мы едва успели познакомиться, и вообще такое гостеприимство казалось чрезмерным даже для экономики подарков. Но, с другой стороны, нехорошо будет, если мы запачкаем им всю юрту. А с третьей стороны…
– Это было бы прекрасно, – улыбнулась Энджи. – Спасибо.
Вот какая она, моя девушка. Предоставленный сам себе, я бы взвешивал разные стороны до самого Дня труда.
– Спасибо, – отозвался я.
Хозяин достал пышную охапку шелка.
– Это называется «сальвар камиз», – объяснил он. – Индийский костюм. Вот тут штаны, а верхнюю часть оборачиваете вот так, – продемонстрировал он. – Купил на eBay у индийских швейных кооперативов. Прямо из первоисточника. Очень удобно и практично – один и тот же размер подходит кому угодно.
Мы разделись до белья, кое-как упаковались в шелковые наряды. Помогали друг другу в самых сложных деталях, и наш хозяин тоже пришел на помощь.
– Так-то лучше, – сказал он и вручил нам упаковку влажных салфеток, которые в здешних условиях заменяли душ. Мы стали вытирать друг другу пыль с лица, из ушей, протирать руки и босые ноги – пыль проникла даже сквозь ботинки и носки! – и не заметили, как израсходовали всю пачку.
– Совсем другое дело! – Хозяин сцепил ладони и просиял. Манера говорить у него была мягкая, но лукавый огонек в глазах давал понять, что от него не укроется ни одна мелочь и в голове у него роятся очень интересные мысли. Он либо мастер дзен, либо убийца с топором – ни у кого больше не встретишь такого спокойствия и умиротворения. – Кстати, меня зовут Джон.
– Энджи, – протянула руку моя подруга.
– Маркус, – представился я.
На фестивале многие придумывали себе красивые псевдонимы, отражающие новую личность, в которую они перевоплотились на эти несколько дней. Я уже был сыт по горло своим знаменитым двойником M1k3y и не чувствовал нужды брать новое прозвище. Мы с Энджи этого не обсуждали, но, кажется, она тоже не горела желанием сочинять себе временное имя.
– Заходите, познакомьтесь с остальными.
Остальными оказались три человека, восседавшие на невысоких подушках вокруг кофейного столика, усеянного бумагами, игровыми кубиками и тщательно разрисованными свинцовыми фигурками. Мы оторвали их от старой доброй настольной игры с ролевым уклоном, в которой верховодит мастер подземелий. Не мое дело воротить нос от чужих развлечений, ведь я и сам много лет увлекался ролевыми играми, но сейчас это казалось редким занудством. Еще больше сюрреализма придавал тот факт, что игра шла на плайе в разгар пыльной бури.
– Привет! – улыбнулась им Энджи. – Кажется, у вас тут интересно!
– Еще как, – подтвердил хрипловатый голос, и я сумел разглядеть его обладателя. Лицо у него было морщинистое, глаза добрые, борода слегка взъерошенная, на шее шарф, заколотый бирюзовой булавкой. – Посвящены ли вы в тайны сего приключения?
Я взялся за руку Энджи и постарался не робеть и не тушеваться.
– Никогда не играл, но с удовольствием научусь.
– Похвальное намерение, – произнес еще один из игроков. Он был лет пятидесяти или шестидесяти, с аккуратной седой бородкой клинышком, как у Ван Дейка, и в роговых очках. – Меня зовут Митч, его Барлоу, а это Уил, наш мастер подземелий.
Последний из представленных был гораздо моложе остальных троих – наверное, лет сорока с небольшим, гладко выбрит, с румяными щеками и короткой стрижкой.
– Привет, ребята, – кивнул он. – Вы как раз вовремя. Хотите присесть? У меня тут есть несколько готовых персонажей, можете сыграть за них. Хороший способ скоротать время, пережидая бурю.
