Красная икра – 1. Записки сахалинского таёжника. Восьмая книга

Городок лесорубов за пять лет фактически не изменился. Балки стоят также, только отсутствуют два балка шоферов, балок пихтоварщиков, вагончик кухни и всё деревянное. Нет не одной дощатой постройки; столовой, котельной, дизельной, клуба. Как корова языком слизала. Странные, не понятные дела здесь творятся. Как так, постройки с досок разобрали и увезли, а два десятка дорогущих финских балков оставили? И отечественные балки не дешевые. Здесь что-то не так!

На южной границы городка, как раз напротив западной улицы, которая идёт между финскими и отечественными, балками, горит костёр. Мужик возле костра делами занимается. Поглядывает на приближающегося человека, старается подманить Мурку. Нашёл дурочку, собака крутится у костра, к человеку не подходит и не подойдёт.

Парниша прёт по полю на прямую. Снова очередная загадка. На большом поле множество ямок, объём каждой ямки со штык лопаты. Интересно, однако, это деяние может сделать только идиот. Уж больно много ямок, ясно дело, что при данной работе затрачено немало усилий. Зачем, с какой целью? Какой-то Найбенский треугольник! Аномальная территория! Была нормальной территорией, он здесь три месяца прожил. Хотя пихтоварщики и тупили конкретно, но в этом случае территория не причём!

Мужик, который скорей всего и есть сторож, улыбается как лучшему другу, на лице не писанная радость! Тимоха его визуально не знает, если это сторож, то Васёк рассказывал про сторожа Женю с посёлка Пихтовое.

– О, первый человек за три месяца. Здравствуй, как звать величать? Меня Евгений зовут, – сторож Женя протянул пятерню, по пролетарски будет, протянул краба. Мужику лет сорок, ростом за метр восемьдесят, сухопарый, поджарый, волос почти чёрный, типичная рязанская харя, короче русский.

– Меня Тимофеем звать, а проще и короче Тимоха, – парниша протянул своего краба.

Знакомство состоялось, поздоровались две по своей сути родственные души на счёт лесного жития-бытия. Не каждый отважится жить вдали от людей, не каждый пойдет по весне в медвежий рассадник без ружья. Это говорят так, мол, Найба медвежий рассадник. Ага, а на самом деле не правда, четыре медвежьих морды за утро, не считается. Такое случается раз в десять лет и не у каждого, а у избранных. Тимоха скромный малый.

– Я кручусь у костра, на дорогу поглядываю, туда, – сторож показал рукой на юг, откуда должен был появиться парниша. – Собака то давно пришла, правда не заметил, откуда она выскочила. Хорошенькая собачка! Как собаку звать?

– Мурка, а насчёт хорошей собачки, ты не прав! – парниша сбросил рюкзак, уселся на бревно возле костра, закурил.

Костра как такового нет, есть очаг. Параллельно в метре друг от друга лежат по два шлакоблока в ряд, наверху лист железа, десятка. Можно сказать по-другому, кусок железа, толщина в десять миллиметров слишком большая для листа. Смотря, в какой обстановке, от чего плясать.

Если сделать печку с таких кусков железа, короче, без слов, печку не поднимешь! Для обшивки ледокола среднего класса, да любого другого судна, данное железо, листовое, тоненькое, однако. Как говорится, всё в мире относительно к чему-либо. Человеческая жизнь коротка относительно черепахи. Относительно кролику, до чего люди долго живут! Кролик относительно черепахи, что мотылёк пятиминутка, родился и помер.

– Хорошая кличка у собаки, в жизнь не догадаешься. Я её и Белкой и Стрелкой звал. Так ты откуда идёшь?

– С Быкова, откуда ещё можно придти?

– Больно рано и по времени дня и по времени года, весна в этом году поздняя. На тропе, наверное, снега полно, да?

– Снега хватает, по времени дня я под ёлкой спал, не дотянул вчера. А ты выходит не первый год здесь сторожем? – парниша просто спросил, он хорошо знает, что сторож здесь живёт третью зиму.

– Третья весна, осенью три года будет. Обо мне леспромхоз забыл, в том году ни кто не приехал. Не продуктов и не денег, вот козлы!

– А как же ты живёшь?

– Зимой доски, да балки Быковским продаю. Допустим, вон там была огромная котельная с обрезной доски, – Женя показал рукой, где была котельная.

Тимоха встал с бревна, повернулся на север, понял, куда исчезли все дощатые постройки, уехали на мотонартах в Быков. Жека просто взял и пропил доски. Охрана народного добра чисто по-русски. Вот это сторож!

– А вот там клуб был, – парниша показал рукой, где клуб стоял. – И по-моему клуб был в три раза больше котельной. Клуб тоже твоя работа, да?

– Ну работа то не моя, Быковчане сами разбирали да на Буранах доску увозили, я только добро давал. А ты что Тимоха работал в Корсаковском леспромхозе? – Женя почему-то насторожился.

Почему-то! Не чего себе почему-то, столько доски пропить. В пору за голову хвататься, караул кричать, да в Найбе топиться. Как с леспромхозом рассчитываться? А сторож всего лишь почему-то насторожился!

***

Парниша прошел до места, где стоял балок пихтоварщиков. – Вот здесь Женя, что стояло? Да ты не переживай, я не с народного контроля, такой карательной организации уже нету, а жаль!

– Ну когда я пришёл работать в котёльную там уже нечего не стояло. В девяносто втором масло пихтовое не делали. Слушай, а ты не охотник?

– С чего ты взял? Нет не охотник, ружья то у меня нету.

– Стоп, стоп, стоп. Я слышал от наших мужиков про собаку Мурку. Я ещё удивлялся, мол, собаку Муркой назвали. Но, правда, рассказывали про рыжую собаку. Ты бригадиром пихтоварщиков был, да?

– Не был я бригадиром, но вес в бригаде имел о-го-го! Все ваши леспромхозовцы по поводу масла пихтового обращались только ко мне. Да, была у меня Мурка рыжая.

– Так ты значит Чапая хорошо знаешь, Солому?

– Васька, разумеется, знаю, ещё бы не знать. А вот про твоего Солому в первые слышу.

– Да вон у него изба, – Жека показал рукой на распадок речки Куйбышевка.

– Чего? На Куйбышевки Генкина изба.

– Всё правильно. Генка то повесился, а Солома его ученик.

– Ну что Генка повесился я в курсе, а такого его ученика Солому не знаю и даже от Васька не слышал. Допустим в девяностом, да и девяносто первом у Генки не было не каких учеников. Может, потом появился, может, даже видел, мимолётно встречался? Я охотников здесь не знаю, ведь я Южанин.

– А Васька, откуда знаешь?

– Васёк тоже не Быковский, он Анивский, а теперь Южанин. Чапай товарищ мой, я на Десне два года промышлял, он меня соболевать учил.

– Ну ты значить свой. У тебя хлеб есть, а то я уже забыл, как хлеб выглядит. Чаёк можно и с блинами попить.

Парниша вытащил булку хлеба.

– Ты суп будишь?

– С чего суп?

– Какой ты разборчивый! Вода тушёнка и рис.

– А вода кипячённая! – парниша засмеялся. – Ну ты и рассказал состав супа.

– Всё правильно, вода на первом месте. Какой же суп без воды? Небоись, вода кипячённая.

– Ну тогда наливай.

– Пойдём в балок, там посуда, стол, нары, короче, все условия. Сюда я пока не успел стол с лавками вынести, рановато ещё, свежо на улице кушать, – Женя взял кастрюлю с супом, пошёл по тротуару проложенному у шеренги финских балков. Больше тротуаров нигде нет, основная часть тротуаров видать за эти годы на дрова ушла.

Парниша надел рюкзак, прихватил кипящий чайник, направился следом за местным сторожем. Да уж, таких сторожей надо сразу к снеке ставить. Вот это он насторожил! Балок сторожа оказался в центре финской шеренги. К входному торцу балка пристроены небольшие, длинные сени на случай зимы, точней навес. Короче под одной крышей получилось два балка. У каждого балка имеется тамбур с двумя вместительными загашниками.

Жилая комната большая примерно около трёх метров в ширину, метров пят в длину. На торце огромное окно, полтора, на полтора метра, тройное дести миллиметровое стекло. По бокам односпальные широкие нары. Между нар места хоть пляши, стол возле окна стоит от нар к нарам в длину. Печка в северо-восточном углу, квадратная, высокая, в виде тумбочки, взятая с двух местных советских леспромхозовских балков.

В финских балках печки не предусмотрены. В балках установлены тэны в самих пластиковых листах, которыми отделан балок внутри. Печка так себе, но ведь третью зиму человек живёт с этой печкой и не чего, наверное, уголёк был. Имея уголёк с этой печкой зимовать можно. Но не нужно, больно помещение большое, потолки под два с половинной метра.

За окном раскинулось небольшое поле, ближе к реке поросшее редкими пойменными деревьями, возле Найбы узкая сплошная полоса пойменного леса. На этом поле тоже множество ямок, таких же, как на поле у дороги. Что за дурдом?

– Слушай, Женя, а кто это здесь ерундой занимался, лунок нарыли, как будто лес собрались сажать?

– Омоновцы. Так ты куда собрался?

– На Десну собрался. А на хрена омонцам эти лунки?

– Шутить изволите, хочешь в Найбе утонуть?

– Ты расскажи, зачем омоновцы столько лунок понаделали? И вообще, откуда они здесь взялись омоновцы эти?

– Вот я тебя и спрашиваю, куда собрался, оставайся, вечером расскажу, история длинная, длинная. Вода спадёт, пойдёшь на Десну. Да же поедешь.

– Это на чём это я поеду, верхом на косолапом, ручной медведь есть?

– Ручного нету, медведица с двумя медвежатами каждое утро на помойку ходит и горящий в двадцати метрах костёр ей до лампочки.

– Ну я наверное её сегодня и видел.

– Енот ручной есть, на привязи сидит. Как только перевал откроется. Сюда приедут рабочие Углезаводского лесничества. Они лес на Десне сажают. У них стан на какой-то большой, главной развилке.

– Это, наверное, где Литовская с маленькой Десной сливаются, больше развилок нету. До Десны я то и сам дойду, а пока можно у тебя пожить, я в сущности не куда не спешу.

– Живи, я соскучился по людям. Тем более ты можно сказать свой, тебя в Пихтовом помнят, единственного пихтоварщика, я даже про тебя слышал.

– Так меня лесорубы за своего и считали. На день лесного работника мне пива дали и подарок съедобный, наши пихтоварщики побежали, а им хрен, вы, мол, чужие. Женя, у тебя путный инструмент есть?

– Какой путный инструмент?

– Топор, ножовка, рубанок?

– Топоров хватает, ножовок тоже, рубанки есть, но хреновенькие. Здесь много плотницкого инструмента было, быковчанам отдал, мне не жалко, покушаем, отдохнём, покажу инструмент. А зачем тебе?

– Топорища надо сделать, без топора остался. Не жалко тебе, чужой инструмент разбазарил?

– Надо вовремя продукты привозить или хотя бы деньги, я здесь с голода чуть не подох. О, кстати мне тоже топорища нужны, я тоже сделаю.

– А ты делал топорища? – парниша осуждающе посмотрел на нового товарища, умирающего с голода. Быстро понял от чего сторож умирал, от недопитая.

– Ну посмотрю как ты делаешь, да и сделаю, руки у меня растут откуда нужно. Я просто не видел, как делают топорища, давно бы сделал.

– Я тоже такой же, разок посмотрел, сфотографировал, а потом уже сам делаю. А тебе Жека сколько лет?

– Сорок пять в августе будет.

– Ты, однако, молодо выглядишь.

– Да и ты, выглядишь на много моложе своих лет. На вид лет двадцать пять. А по паспорту, наверное, четвертый десяток разменял, так?

– А ты что экстрасенс или маг, возраст узнаешь?

– Нет, просто логическое мышление. Ведь у Васька не может в товарищах находится двадцати летний пацан. Он-то где-то моих лет, да?

– Ага, твоих лет, на шесть лет тебя моложе, просто Чапай пьёт здорово, точней пил. А теперь заколдовался.

– Чего сделал, может, закодировался, а не заколдовался? – Женя удивлённо уставился на парнишу.

– Да не один ли хрен, если с головой нелады. Что кодировка, что заколдовка, если ты по жизни дурак! Умный не когда не пойдёт кодироваться, кодируются глупые и слабаки. Кодировка – это ещё один метод отъёма денег у дураков.

– Да, здесь ты прав, я вот тоже сильно пью, но кодироваться, как ты выражаешься колдоватся или заколдовываться не собираюсь.

– Чего ты сильно пьёшь, воду с Найбы или знаешь косолапых которые самогон гонят?

– Тимофей здесь водка рекой течёт. Вот сейчас лесники приедут, и потечёт водка. Следом за ними Быковчане на мотоциклах, а следом отдыхающие. Здесь у меня как отель Найба. Кроватей много, балки не текут, в некоторых балках печки поставил. Начальство меня забыло, надо ведь как-то выживать.

– Да уж, выживать! Что ты здесь натворил, сколько доски продал, можно вдесятером пять лет жить и не тужить. Смотри, за такую охрану могут и посадить.

– Не посадят, я сам на них заявление напишу, выплатят мне всё до копейки и командировочные за два года. Если бы меня здесь не было, все бы давно сожгли.

– Здесь ты Жека совершенно прав. Всё бы разломали и сожгли, это факт неоспоримый, потому что сюда шарахаются отдыхающие на крутых джипах, это самый опасный контингент для лесных построек, ночеваек и прочих убежищах. А посадить тебя можно в пять секунд и на долго.

– Я не боюсь. Да, бывает, отдыхающие хлеб забывают купить, удочки рыбаки забывают, охотники ружья забывают, взять водки ни кто не забывает!

– Кстати, здесь любительская охота запрещена.

– Тимоха, прикатывают на двух, на трёх джипах десяток крутизны, на глазах у промысловиков рябчиков бьют. Попробуй, скажи слово против, тут же приговорят или на потом оставят, а это хуже. Потому что если на потом, то будут с тебя бабки вытягивать, твоих семейных терроризировать.

– Да, здесь охотоведы это редкость. И что они могут сделать? Васёк здесь редко бывает и ему проблемы не нужны. Пастухи это уже не его участок.

– Здесь знаешь, кто в том году в это же время был?

– Ну и кто был, неужели Ельцин? Вы, наверное, с ним на пару клуб и пропили!

– А почему ты такого плохого мнения о нашем президенте?

– А с какого перепуга я должен иметь хорошее мнение о вашем президенте?! Я как ненавижу Горбатого, также и Ельцина, даже еще больше ненавижу, за прихватизацию, за веерные отключения, за двуглавого орла и за многое, нет смысла перечислять.

– Здесь был главный охотник нашей области, знаешь такого?

– Оба на! Про него я наслышан от и до. А кого чёрта он здесь делал?

– С верховьев Найбы сплавлялся на резинке. Мне сказал, что он с Фирсовки идёт, небольшой турпоход, но я не поверил.

– Ну-ну, что с Фирсовки это точно, зря не поверил, верней с Корицы. А вот насчёт турпохода охотно верится, косолапых наверно в тихушку бил, желчь то дорогая. В Японии на машины меняют.

– Возможно, и медведей бил, при нём карабин был, рюкзак и два мешка с чем-то. Я ведь не буду интересоваться, что в мешках. К тому же он меня построил, приказал енотов отпустить, а иначе трубу обещал мне сделать! У меня в том году пять енотов было. В этом семь, но остался один, жду пока ощеница.

– А где ловил?

– На помойки. Быковчанам в марте всех енотов раздал.

– Пойдём посмотрим твою енотиху. Да нужно за работу приниматься, а то я что-то засиделся. Да, хорошо он придумал, поутру на резинке спускаешься, тишина, косолапый возле берега крутится. Я сам лично видел в верховьях Найбы перекопанные медведем песчаные берега вдоль и поперёк, вот только не знаю, что медведь в песке роет. Ему это без разницы, я имею в виду главного охотника, жми на курок, желчь вырезал, дальше поплыл.

– Ну пойдём, покажу енотиху, собаку надо закрыть.

***

Мурку закрыли в отечественном балке, где хранится инструмент, в основном шанцевый. Обогнули шеренгу финских балков, с тыла подошли к жилому балку. Внизу, на жухлой траве не большая будка. Когда подходили, пузатая енотиха увидела чужого, спряталась в будке. Не единожды упоминал, как страшна енотовидная собака по весне, а беременная вообще ужас. Мерзкое толстопузое, волосатое чудовище на тонких лапках спичках!

– Значит, ждёшь приплода! А что ты Жека туалет не продал на доски? – парнишу это удивило, туалет на четыре места функционирует, как и пять лет тому назад, даже все двери в наличии.

– А зачем? Здесь летом собирается по полсотни отдыхающих разных полов. Так что отхожие место нужно, но многие гадят по углам, даже возле двери балка, где живут, а при отъезде и в балках гадят.

– Разных полов говоришь, а разных потолков не собираются. Нас учили, что все люди братья. Не правильно учили, верней до конца ученье не доводили. Да, все люди братья свиньи. Пойдём, дашь мне инструмент.

– Здесь ты прав, насмотрелся, что оставляют после себя в балках так называемые культурные и образованные.

– Это Жека они так себя называют, им хочется быть такими, но не культуры и не образованности за бабки не купишь, только мишура, видимость.

Женя дал большой топор, ножовку плотницкую с крупным зубом, широким и длинным полотном, самодельная ножовка, сделанная с пилы двухручки, тяжелая зараза.

– Она хорошо пилит, даже отлично. Я пойду за крапивой схожу.

– Ты ещё скажи, что сама пилит, только придерживать надо. Собрался щи с крапивы варить? Давай лучше на обед сделаем вермишели с тушенкой.

– Я пожарю крапиву. Не пробовал жареную крапиву?

– Даже не слышал про такое блюдо. Кто тебя научил крапиву жарить?

– Кореец один, давно ещё.

– Корейцы нам не дадут подохнуть с голоду, всю траву жрать научат. Конечно, щи с крапивы славяне варят с незапамятных времён, здесь корейцы не причём.

– А вот жарить крапиву, лопух, папоротник, собачину жрать.

– Женя, собачину русские и до корейцев жрали, это первое. А второе, главное корейское блюдо из собачины – кидян, для русского не приемлемо, горячий холодец. Жареный лопух без мяса натуральное дерьмо. А с мясом и трава тимофеевка пойдёт так, что пальчики оближешь.

– Ты Тимоха случайно не знаешь, как лопух заготавливать?

– Случайно знаю и как заготавливать и как потом готовить. Молодых стеблей нарвал, почистил, снаружи кожицу снял, с начала при сборки проверяй на наличие в трубках червей. Черви могут быть даже в молоденьких трубках. Чищеные трубки порезал, примерно двух сантиметровыми кусочками. Перемешал в соли и в банки, лопух сок хорошо дает. Дальше, отмочка, слегка отварил, минут пятнадцать и на сковороду.

***

Пошёл в березняк расположенный северней дороги идущей не перевал. Редкий березняк вперемешку с кустами шиповника, берёза довольно большая. Не пришлось валить нужное по толщине дерево. В том году по осени здесь валили березняк в полную силу, бензопила работала, верхушек нету, сами стволы лежат. На дрова валили, мелкоту раскидали, утащили в балок, на толстые брёвна сил не хватило или пила сломалась? Странно, тогда зачем валили толстые деревья, есть в два раза тоньше.

Выпилил два чистеньких ровненьких берёзовых чурбака примерно сантиметров семьдесят длинной, где-то около пятнадцати сантиметров толщины или диаметра? Какая разница, кому как нравится. Но как говорится, толстой бывает морковка и ещё кое-что. Когда берется материал для изделия, у мастера диаметр, а не толщина, бывает толщина, которую заменяют – сечением.

Притащил чурбаки ближе к очагу, на место где дрова рубят. Здесь два мощных еловых чурбака, правда уже изрядно измочаленных, для работы ещё сгодятся, на этот год хватит. Аккуратно расколол чурбаки на половинки. Женя дал маленький топорик. Принялся с половинок тесать плахи, толщиной чуть больше пяти сантиметров. Вот и толщина появилась, выражение – сечением чуть больше пяти сантиметров, как-то звучит не по-русски, скажем неправильно для слуха.

Сторож тем временем пошинковал собранную крапиву. Парниша работает свое, за процессом приготовления блюда под названием крапива жареная наблюдает в оба глаза. Шинкованную крапиву залил кипятком с чайника, накрыл крышкой.

– Пусть пока постоит. Там ещё хорошие чурбаки остались?

– Да там кто-то берёзы навалил на вагон дров, главное крон нету, а брёвна, основные дрова валяются. Ты случаем не в курсе кто там идиотизмом страдал?

– Так ты значит не с со свежей берёзы делаешь?

– А как будто не видно, с какой я берёзы делаю? И зачем со свежей делать, когда есть сваленная прошлогодняя берёза, заготовка быстрей высохнет. Со свежей березы сейчас сок идёт, дравесина сырая, мокрая.

– Да я лично не понимаю, как определить того года или этого. А ты что учился на столяра, – Женя покрутил в руках первую готовую плаху. – Ты поглянь, ровная, как будто из под станка вышла.

– На столяра я не учился, даже на плотника не учился, но по деревяшкам шарю. А ты походу хорошо шаришь, как в тайге пропить пиломатериал!

– Наверное, призвание!

– Ты про кого, про себя, призвание доску сплавлять?!

– Нет, про тебя, если ты не учился, а вон как работаешь.

– Ага, как у Буратино, призвание господин дерево. Точней как папа Карло, призвание водку жрать.

Женька взял большой топор, ножовку, пошёл на место берёзового завала. Через полчаса вернулся с двумя чурками. Парниша тем временем ещё плаху сделал, за третью принялся. Тяжела работа, плахи тесать, руки устают топором махать, потому что махать надо с умом.

– Я вспомнил, кто там берёзу валил, по осени три москвича пять дней здесь жили, всё хотели большую рыбы поймать. Они берёзу Тайгой валили, потом бензопила сломалась. Уголь я им запретил брать, вот они мелкоту в ручную и пилили.

– Ну уж москвичам мог бы уголька подкинуть, водки то они тебе много привезли?

– Тимоха, не поверишь, жмоты ужасные, как будто не с Москвы а с Тилявива приехали!

– Тогда понятно, почему ты им угля не дал! Почему ты Женя говоришь, что не поверю, что москвичи жмоты, они вообще гнилые. Короче москвичи ведут себя по всей России, так же как Американцы ведут себя по всему миру. Не все конечно, но наверное к нам приезжают одни отбросы. Ясное дело, хороший москвич со своей Москвы не куда не поедет, тем более на каторжный остров, по стопам Антона Палыча! Тайга это не бензопила, а пародия на бензопилу. Сама слабая, шина короткая, одним словом сучкарезка.

– У нас в леспромхозе Тайга в качестве сучкорезки и идёт, – Женя руками выбрал запаренную крапиву на дуршлаг.

– В Корсаковском леспромхозе шкуродёрки есть. Я у вас видел Тайгу только у раскряжевщиков, переделанную, модернизированную, с ураловский шинной, – парниша понял, что в валке леса, а также в его переработки Женя теоретически далёк, про практику не стоит говорить.

Сторож тем временем приготовил большущею чугунную сковороду, хороша сковорода! Налил масла растительного, бахнул в сковородку крапиву, подлил немного водички. – Пусть вода выпаривается. Мне начальник Урал оставил, дрова пилить, да я в том году по весне продал бензопилу.

– За сколько бутылок продал?

– За ящик водки.

– Продешевил ты Жека, Урал дорогой. Да, наверное, ящик паленной, дешевой водки, да?

– Ну не ящик же Абсолюта. Хотя ты прав, за Урал можно было бы и два ящика Абсолюта выручить.

– И это было бы по дешёвке, ты задарма бензопилу отдал. Ведь мог, от этой водки загнутся.

– Мог, но не загнулся, в этом году зимой одного Быковского на санях отсюда при смерти увозили. В Долинске окочурился, мол, говорят, водка плённая была. Всем нечего, а один помер, он уже изрядно спитый был, цирроз наверное прогрессировал. Тридцать пять лет от роду, а выглядел на все шестьдесят, местный алканавт.

Доделал плахи, перекурил это дело. – Долго будет, крапива жарится?

– Ой, Тимоха, долго, пару часиков, пока всю воду не выпарит. Плохо, что лука репчатого нету. Соус есть, одинамота есть, ну это потом добавим. Так ты всё?

– Нет, сейчас приблизительные формы вырубать буду, а потом на просушку. Жень, а ты вообще кто по специальности?

– Вообще-то электрик, но это было давным-давно. Попал служить на Тихоокеанский флот. В Находки женился, на рыбаках ходил. Потом развелся, перебрался в Невельск, ходил на СРТМ (средний рыболовный морозильный траулер), а потом в Озёрске на МРС (малый рыболовный сейнер), потом выгнали. Так сушить будишь до полного высыхания, да?

– При полном высыхание замучаешься обрабатывать. Немного подсохнет, рубанком выровнять, где можно углы снять, пятку сделать. Потом подработать ножом и снова на просушку, почти до полного высыхания. Значить ты морской, но ведь и у морских специальности есть?

– Матрос, слышал такую специальность?

– Слышал, это также как на любой стройке бетонщик второго разряда!

– А потом топорище стеклом шкрябать, так?

– Стеклом это очень долго и это рукоделие в прошлое уходит. Наждачкой, раз, два и готово. Конечно не раз два, но разов в десять минимум быстрей, чем ты будишь стеклом шкрябать.

– А у меня наждачки нету, придется стеклом шкрябать.

– Есть способ гораздо эффективней, поршневым кольцом быстрей и удобней. Ты не переживай, я через дней пять в цивилизацию выйду, принесу наждачки.

– Вот если бы ты водки принёс, тогда да! – мечтательно сказал сторож.

– На какие шиши водки этой взять? Хотя Жека можно папоротника насушить. Моя двоюродная сестра водкой торгует, ей папоротник нужен.

– Я в том году пробовал сушить, готовить, не хрена не получилось. При кипячение папоротник расползался, превращался в кашу. А при просушки гнил. Да и пока рановато.