Из подъезда я вышла уставшей, выпотрошенной эмоционально, а еще изрядно захмелевшей. Дурные мысли о невесте практически выветрились из головы следом за внутренним равновесием.
Не мое дело – лезть в чужие отношения. Со своими бы разобраться.
Приготовление глинтвейна всколыхнула целую череду приятных – и не очень – воспоминаний из прошлого. Как готовили с Назаром, как он уговаривал меня попробовать тот или иной рецепт блюда. Хорошее было время, немного жаль, что закончилось так грустно. И точку не поставили, и вроде бы воскрешать больше нечего.
С оленем готовка превратилась в настоящий фарс: Рудольф всячески отлынивал от любой работы на кухне. Неумело и криво резал апельсин на кругляшки, при этом половину отправил в рот. Ныл, когда заставляли следить за глинтвейном, театрально страдал на публику из-за ушедших в кастрюлю четырёхстах тысячах рублей.
Мне тоже стало жалко, но жертвы в нашей работе – вещь необходимая. Иногда.
– Могу подвезти, – прозвучало по-прежнему дерзко, однако слышалась в голосе Рудольфа усталость.
Да и внешне нетрудно догадаться. Морозов постоянно тер глаза во время разговоров на кухне, зевал в кулак и дважды задремал над дымящейся кружкой.
– Нет, спасибо. Обойдусь.
Сейчас бы я не рискнула сесть к нему в машину, хоть очень хотелось воспользоваться щедрым предложением. Заказывать такси в час пик равно долгому ожиданию на лавочке. И это при стремительно падающей температуре в приложении погоды, с которым я сверилась до выхода из квартиры Ивана Петровича.
– Метро не лучший способ проезда, – заметил Рудольф и зарылся носом в шарф.
– Машина тоже, пробки никто не отменял, – пожала я плечами. – Час трястись в вагоне, обнимаясь с первым встречным, или терпеть твои глупые шутки с риском застрять на дороге…
Я стрельнула в Рудольфа взглядом, но ответа не последовало. Попинав лед копытцем в ботинке, он негромко фыркнул.
– Ну, как хочешь, – махнул Морозов на прощение. – Только учти, что в метро приличные мужики встречаются раз через десять.
Моему возмущению не было предела.
Мало того что нахамил. Он еще выпятил эго впереди планеты, даже уговаривал для приличия! Олень! И это я про невесту не вспомнила, хотя на языке вертелся вопрос. Неприличный. Из тех, что не задают мужчинам и женщинам через сутки после знакомства.
Немного подумав, я отбросила подальше всякую скромность и тактичность. Раз предлагает подвезти, пусть несет меня олень по моему хотению. В гостиницу.
– Ладно, уговорил, – с независимым видом я прошла мимо Рудольфа, открывшего рот.
Я встала у красной машины, любовно провела по капоту, наслаждаясь мускулистым дизайном. Потом наклонилась и внимательно вгляделась в значок. Крылья с кругом в центре подсказали марку. Люксовый автомобиль очень подходил Рудольфу; заодно убедил меня в ширине его кошелька.
– Мажор, да? Или миллиардер, решающий за даму все ее проблемы? – поддела я с коварной улыбкой на губах.
– На Мальдивы не повезу, – очнулся Морозов. В руке игриво мелькнул пульт, а следом задорно отозвался четырехколесный друг.
– Почему? – я притворно надула щеки.
Салон оказался настоящим примером роскоши. Один только аромат кожи в сочетании со сталью, стеклом и деревом стоил того. Настоящее искусство, где технологии двадцать первого века сочетались с неизменной классикой. Ладонь коснулась приборной панели, что простиралась до двери и создавала эффект кольца.
Какая красота. Здесь, поди, звучание двигателя с особым эмоциональным переливом вкупе с мощностью. Вот бы забрать себе. Я бы любила, лелеяла…
– Прекрати капать слюнями на мой коврик, – прозвучало со стороны водителя, следом послышался хлопок.
– Я на ней женюсь, – всхлипнула от восторга. – Поехали в загс, мы будем потрясающей парой.
– Ага, – хохотнул Рудольф и завел двигатель. Его мерное рычание приятной истомой отозвалось в груди.
Зачем нужны мужики, когда есть машины?
– Что насчет Мальдив? – поинтересовалась я и пристегнулась.
– Существует маленькая проблема, – автомобиль с тихим шелестом двинулся к арке.
Сильные пальцы Морозова удерживали руль, и я подумала о пианино. Уж больно у оленя «музыкальные» руки.
В голове нарисовалась картина, как Рудольф терзал пианино в какой-нибудь консерватории. День за днем. При нажатии клавиш внутри деревянного корпуса звенели туго натянутые струны, добиваясь непревзойденной мощности, и демонстрировали все богатство акустической палитры.
Музыка летела вслед хаотичным с виду движениям кистей; мягкий тембр и светлые звуки отдаются в сердце сладкими грезами об очаровательном молчаливом пианисте. Обязательно во фраке с бабочкой, чтобы оставался флер непревзойденной элегантности.
– …осталось внести последний взнос…
Сквозь сладкую вату фантазий пробилась суровая реальность. Упоминание ипотеки быстро вернуло меня на грешную землю в салон, где Рудик распинался о причинах отказа свозить мое истосковавшееся по солнечному свету тело.
– Морозов, – протянула я недовольно, прервав его размышления о материальных благах. – Я о прекрасном думаю, а ты все портишь.
– Обо мне? – сразу оживился Рудольф.
– Нет, – огрызнулась я. – О музыке, машине и белом песочке у бирюзовых вод океана!
– Какая ты меркантильная женщина.
– Глупости не говори, – выговорила я спокойно, когда окончательно сбросила хмель. – Завтра в двенадцать на Красной площади. Обещали старику праздник, устроим все по-человечески. Борьба на равных условиях.
– Конечно, – хмыкнул Рудольф, включая поворотник. – Как скажешь, Сахарочек.
– Тебе бы завязать с уменьшительно-ласкательными прозвищами, олень, – неожиданно для себя резко ответила я.
Заметив в зеркале заднего вида приподнятые брови, я разозлилась еще сильнее. Опять же непонятно почему. Окончательно рассеялась розовая дымка девчачьего восторга от внимания красивого мужчины. Вернулись трезвость ума, а с ним – обжигающая ярость. Слишком много, чтобы держать внутри.
– Невесте не понравится, – ядовито выплюнула я наконец.
И вздрогнула. Малахит в глазах Рудольфа внезапно покрылся плотным ледяным панцирем.
Не знаю, чего я ждала. Скандала?
Морозов ничем не выдал внутренние переживания. Лишь взгляд, холодный и пустой, отражал истинное настроение. Сжавшись, я тихо вздохнула, но вместо крика услышала равнодушное:
– На Ленинском образовалась пробка, придется в объезд.
Никакая пояснительная бригада не подъехала с трагичной историей, руганью или оправданиями. Рудольф даже бровью не повел, когда я напряженно засопела. Наполнила легкие воздухом, приготовилась ко второму заходу на скандал…
А он взял да обломал!
– Морозов, – угрожающе протянула я, – лучше сознайся во всем сейчас, пока еще осталась возможность.
