Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона
Центром городской жизни была ратуша (city-hall, townhall). Первоначальная городская ратуша Филадельфии, построенная еще при жизни Уильяма Пенна, находилась недалеко от реки Делавэр на Второй улице. В 1790 г. она была заменена на здание в федеральном стиле280. На первом этаже находилась тюрьма. Рынок под открытым небом раскинулся на запад от ратуши, на несколько кварталов вдоль Хай-стрит (нынешняя Маркет-стрит). Наверху находились кабинет мэра и городской суд. Двойная лестница вела на балкон на втором этаже. Именно на балконе проходило голосование в дни выборов. Возле ратуши собравшаяся толпа слушала чтение Декларации независимости, здесь проходили митинги. И здесь же совершались казни.
Привыкшим к масштабам современной бюрократии покажется странной компактность органов власти XVIII в. Стейтхаус Пенсильвании – величественный Индепенденс-холл – был одновременно местом заседаний легислатуры штата и Континентального конгресса. В 1787 г. к ним на несколько месяцев «подселился» Конституционный конвент. В филадельфийской ратуше, как и в Индепенденс-холле, местные власти должны были делить пространство с федеральными: в 1791–1800 гг. там же заседал Верховный суд США.
Помимо выделяющихся своим внешним обликом различных общественных зданий, архитектурной доминантой городов служили церковные сооружения с высокими шпилями.
Наиболее полное представление об облике американских городов XVIII столетия дает Уильямсберг – город-музей, оказавшись в котором, посетитель в буквальном смысле попадает в 1755 год. В нем сохранилось 88 подлинных колониальных построек. С 1699 по 1780 гг. город был столицей Виргинии. Поэтому здесь находилась резиденция губернатора колонии. Трехэтажный губернаторский особняк, увенчанный башенкой с флюгером, выглядит величественно и роскошно, с великолепной государственной символикой на воротах: львом, единорогом и короной. За домом расположился уютный, ухоженный сад. Немного напоминает суровую крепость с двумя массивными круглыми башнями здание колониальной ассамблеи (бургесов). Оно было возведено в 1704 г. и сохранило свой исторический облик. Внутри находились помещения нижней и верхней палат, где депутаты обсуждали насущные вопросы жизни колонии. Из административных зданий большой интерес представляет здание суда. Его сразу можно признать из-за позорного столба и колодок, служивших в XVIII в. для наказания за легкие преступления.
Вдоль довольно широкой главной улицы герцога Глостерского располагались торговые лавочки-мастерские. На каждом доме висят вместо вывесок опознавательные знаки принадлежности к той или иной профессии. На сапожной мастерской это, конечно, сапог. Если вывески нет, то зайдя внутрь можно сразу же определить занятие хозяина. Вот неполный перечень ремесленных профессий: типографы, аптекари, кондитеры, каретники, плотники, оружейники, кузнецы, парикмахеры, флористы… Везде наглядно воссоздана соответствующая историческая обстановка281.
Грозно ощетинился стойками с ружьями местный арсенал, в XVIII столетии американцам все еще приходилось думать о безопасности своих поселений.
Чарльстон, подобно европейскому средневековому городу, был укреплен: стены, рвы, подъемные мосты. Изначально фортификации предназначались для защиты от испанцев и французов, а также пиратов. Стены Чарльстона смогли на какое-то время задержать англичан во время войны, но серьезно пострадали от английских пушек. Так что после войны их предпочли просто снести. А вот нью-йоркская стена, давшая имя Уолл-стрит, была снесена еще в 1699 г. В 1776 г. город защищали наспех выстроенные форты: форт Вашингтон на северо-западе Манхэттена, форт Ли на Гудзоне. Заграждения между ними перекрывали реку.
Уже в XVIII столетии в Нью-Йорке появились особняки состоятельных горожан, правда, большинство из сохранившихся до наших дней представляли двухэтажные дома в георгианском или палладианском стиле. Некоторые из особняков возводились за пределами города, где можно было наслаждаться близостью к природе и сельскими пейзажами, наезжая в город, как только требовали дела. Такие довольно скромные особняки построили себе известные участники Революции – Александр Гамильтон в 1802 г.282 и Руфус Кинг в 1805283.
Роскошным особняком выглядел дом Морриса–Джумеля или Дом Морриса в северной части Манхэттена. Он был построен в 1765 г. Роджером Моррисом, британским военным офицером. В архитектуре особняка гармонично соединились георгианский и палладианский стили. Двухэтажный дом имеет портик с четырьмя коринфскими колоннами, балконом и треугольным фронтоном с полуовальным окном.
В период с 14 сентября по 20 октября 1776 г. генерал Вашингтон использовал особняк в качестве своей временной штаб-квартиры после того, как его армия была вынуждена эвакуироваться с Бруклинских высот в результате поражения в битве при Лонг-Айленде. До сих пор бытует неподтвержденная легенда, что Вашингтон выбрал этот дом не только из-за его расположения, но и потому, что когда-то испытал романтические чувства к тогдашней хозяйке особняка Мэри Филипс.
После эвакуации Континентальной армии из Нью-Йорка дом стал штаб-квартирой британского генерал-лейтенанта сэра Генри Клинтона и командующего гессенскими войсками барона Вильгельма фон Книпхаузена. Поскольку семья Морриса относилась к лоялистам, дом был конфискован революционными властями. После революции в нем была таверна «Calumet Hall», а затем дом приобрел французский торговец Стефен Джумел284. В этом доме бывали А. Гамильтон, Дж. Адамс, Т. Джефферсон. После смерти С. Джумела его вдова вышла замуж за А. Бэрра285. Правда, незадолго до его смерти она с ним развелась.
Филадельфия славилась правильностью своей планировки. По распоряжению Пенна были проложены прямые продольные улицы, тянущиеся к реке Делавэр. Другие улицы шли параллельно реке, образуя регулярную сетку. Неудивительно, что Джон Дикинсон286, уроженец Филадельфии, был шокирован кривыми, часто узкими лондонскими улицами и чувствовал себя в столице империи, словно в самом глухом лесу287. Совершенно иное впечатление производил Нью-Йорк. Шведский путешественник рассказывал: «Улицы здесь не такие прямые, как в Филадельфии, а иногда и совсем кривые. Тем не менее, они очень просторны и хорошо застроены, и большинство из них вымощены, за исключением высоких мест, где это было сочтено бесполезным. На главных улицах высажены деревья, которые летом придают им прекрасный вид, а во время чрезмерной жары дают прохладную тень. Мне было чрезвычайно приятно гулять по городу, потому что он казался садом»288. Совсем не похоже на современные улицы Манхэттена, зажатые между небоскребами!
Городские улицы становились сценой для политического церемониала, карнавализованных шествий, праздничного ликования. Вот как описывал день св. Таммани289 в Филадельфии немецкий пастор: «В первый и второй день месяца мая в Филадельфии устраивают общее веселье, в нем участвуют главным образом холостяки и незамужние девушки. Все развлекаются играми, танцами, стрельбой, охотой и тому подобным. Холостяки-уроженцы здешнего края украшают голову кусочками меха какого-нибудь дикого животного… Молодые люди проходят по городу с криками “Ура! Ура!” Но никто не может прикрепить такой знак на шляпу, кроме рожденных в здешнем краю, и их называют “индейцами”»290.
Существовали и особые места для прогулок. В 1634 г. бостонцы выкупили ферму некого Уильяма Блэкстона, чтобы организовать там общинный участок – Бостон-Коммонс. Земля использовалась для выпаса городских коров, но там же прогуливались местные франты со своими «мармеладными мадам», как назвал их современник291. Как они делили пространство с пасущимися животными? Щеголи XVIII в. предпочитали гулять по бостонскому Моллу, чтобы «насладиться восхитительной эластичностью воздуха»292. А Коммонс стал местом массовых мероприятий. Здесь же стояли лагерем английские солдаты во время оккупации города.
Филадельфия могла похвастаться своими скверами. Еще Пенн, предвидя быстрый рост своего города, приказал освободить пять площадок под зеленые насаждения. Так было положено начало американской парковой системе293.
А еще «город братской любви»294 обрастал слободами – liberties (этимология здесь та же, что и в русском «слобода»). Северная слобода так же стара, как и сама Филадельфия. Она располагалась к северу от первоначальной городской границы. В XVII и XVIII веках здесь весело журчали ручьи, бегущие к реке Делавэр. Они давали ход колесам мельниц, моловших зерно или приводивших в движение станки текстильных мануфактур, и сделали слободу привлекательным местом для ранней американской промышленности. К югу от города лежала еще одна слобода – Холм Общества (Society Hill; между современными Уолнат-стрит и Ломбард-стрит). Эту территорию Пенн пожаловал Обществу вольных торговцев, откуда и название. Благодаря удобному доступу к реке Делавэр и гражданским зданиям Филадельфии, включая Индепенденс-холл, этот район быстро стал одним из самых густонаселенных. Несколько торговых залов, таверн и церквей были построены рядом с кирпичными домами богатых филадельфийцев.
Особенностью Бостона были «концы», точно в средневековом Новгороде. Мельничный ручей делил город пополам. Жители Северного и Южного концов, совсем как новгородские «кончанские», враждовали друг с другом. Кульминацией их стычек становился Папский день 5 ноября (так в Новой Англии называли день Гая Фокса295). В этот день весь Бостон приходил в движение. Даже мальчишки мастерили «пап» с головами из картофелин и ходили с ними по домам, выпрашивая сладости. Взрослые делали большие платформы (каждый конец свою), на которые водружали чучела папы римского, дьявола и непопулярных местных политиков. С севера и с юга процессии с платформами двигались к Мельничному мосту, где и встречались. В предвкушении схватки «кончанские» чернили или белили себе лица, в зависимости от естественного цвета кожи. Другие надевали «визарды» – овальные маски из черного бархата, похожие на венецианскую моретту и полностью закрывавшие лицо. С собой прихватывали палки и обломки кирпичей. И начиналась яростная схватка. Победители отбирали у соперников их «папу» и сжигали трофей вместе с собственной платформой. В 1765 г. противников примирила общая необходимость бороться против гербового сбора. Северный и Южный концы объединились и отпраздновали Папский день вместе296. Но судя по тому, что местные власти вынуждены были после этого принимать новые постановления против буйных развлечений «кончанских», гармония между ними продлилась недолго.
Время колоколов
Исследователи давно уже отметили, что время средневековой Европы – субъективно, конечно, – текло иначе, чем сейчас. В средние века жизнь соразмерялась с ритмом церковных служб и звоном колоколов. Различали «колокол жатвы», «колокол тушения огней», «колокол выгона в луга»297. Иное дело городское время. Бой часов на ратуше регулировал темп жизни города – то, что Жак Ле Гофф называл «временем купца», в противовес «времени церкви», отмеренному церковными колоколами298.
В Америке дело обстояло немного иначе. Немец Готлиб Миттельбергер удивлялся американской сельской местности, где ни одна церковь не имела колокольни: «Люди целый год не слышат колокольного звона или боя часов, и вновь прибывшим это кажется весьма унылым, особенно по ночам»299. Колокола были «привилегией» городов. Похоже, не имело особенного значения, были ли это церковные колокола или колокола на здании местного суда, ратуши либо стейтхауса. В газетах иногда писали обо «всех колоколах города», звонящих по тому или иному случаю. В Филадельфии это мог быть знаменитый Колокол Свободы, висевший в Индепенденс-холле. Он был выписан из Лондона для пенсильванской провинциальной ассамблеи. Колокол украшала гордая надпись: «Объявите свободу на земле всем жителям ее»300. Увы, он треснул при первой же попытке в него ударить и был заново перелит местными мастерами. Здесь тоже не обошлось без конфуза: перелитый колокол звонил глухо и неприятно, так что его пришлось переливать еще раз. Только в 1753 г. исправленный колокол торжественно занял свое место на колокольне стейтхауса.
Колоколами вообще дорожили. При приближении врага их старались увезти или спрятать. Континентальный конгресс особо беспокоился о том, чтобы филадельфийские колокола не достались англичанам301.
Колокольный звон сопровождал жизнь американских городов чуть ли не с момента их основания. Городские власти Бостона в 1664 г. приказали звонить в колокол в одиннадцать часов утра каждого рабочего дня, чтобы созвать торговцев на встречу «в течение часа» в комнате под ратушей302. По утрам по звону колокола открывались городские рынки, а вечерний колокол звал домой «мармеладных мадам» и их кавалеров. В Филадельфии, согласно распоряжению Пенна, по звону колокола можно было узнать часы работы и питания рабочих303.
Те же колокола звонили в неурочный час, рассказывая о радостных или печальных событиях. Колокол Свободы в 1760 г. радостным звоном оповестил филадельфийцев о коронации Георга III, а через 16 лет – о том, что США стали независимым государством. На голос колоколов выходили горожане в печальный день «бостонской бойни»304. Траурный, приглушенный звон встречал прибытие в Америку гербовых марок305 или выражал скорбь по умершим.
В сигналах колоколов иногда было нелегко разобраться. Новоанглийский издатель Джереми Белкнап под колокольный звон, отмечавший ратификацию федеральной Конституции, философствовал: «В подражание Джону Буллю мы шумим, как только можем, когда чувствуем радость. Я думаю, что колокольный звон – это северный способ выражения радости. Англия и Россия им славятся. Но какой неопределенный звук у колокола! [Он оглашает] пожар, смерть, радость, ужин, публичное богослужение, городские собрания и все, что бы ни происходило, и мы часто недоумеваем, для чего это. Когда во вторник на прошлой неделе в Мэриленде начался трезвон, люди побежали посмотреть, где горит! Так было, когда Коннектикут ратифицировал Конституцию»306.
Символическая политика: столпы свободы, деревья свободы, памятники
С началом антианглийских протестов изменилось и пространство, и время города. Общинные земли – Бостон-Коммонс или нью-йоркские «Поля» – превратились в место проведения митингов. Патриоты могли облюбовать для своих собраний и какое-нибудь здание. В Бостоне, например, это был Фанейл-холл, построенный на деньги торговца Питера Фанейла в 1742 г. На первом этаже шумел рынок, а на втором проводились танцевальные ассамблеи и звучали пламенные речи Сэмюэля Адамса и других защитников американских прав.
Центром притяжения для патриотов становились деревья свободы или столпы свободы. Пространство города структурировалось по-новому. Одним из символов организации «Сынов Свободы» и шире – символом антибританской борьбы – стал роскошный вяз в Бостоне. Это дерево было посажено в 1646 г., через 16 лет после основания колонии Массачусетского залива, в период Английской революции, что также имело особое значение для американских революционеров. Вяз стоял на единственной дороге, ведущей в Бостон, так что любой путешественник проезжал мимо него. В августе 1765 г. на его ветвях повесили чучело ненавистного сборщика гербового налога Эндрю Оливера. В руки чучела вложили табличку с рифмованной надписью: «Видела ли Новая Англия большую радость, чем гербовщик, повешенный на дереве!»307 Рядом болтался башмак с зеленой подошвой (намек на инициатора гербового сбора Дж. Гренвилла), из которого вылезал дьявол с вилами наперевес и текстом одиозного закона в лапе. В базарный день крестьяне, ехавшие в Бостон со своими товарами, должны были получать от чучела пародийный гербовый штамп. Позже чучело протащили по улицам города и сожгли вместе с новым домом Оливера308. Тори, конечно же, фыркали. С их точки зрения, поклонение «вязу, бесчувственному, бесплодному растению», призванному представлять богиню Свободы, было чистой воды идолопоклонством, сходным с поклонением Диане Эфесской309.
Виги же поместили на старый вяз медную табличку с лаконичной надписью золотыми буквами: «Древо свободы». Был назначен специальный комитет для ухода за растением. Изображения вяза распространялись по всей Новой Англии и даже за ее пределами.
Со временем «деревья свободы» появились и в других местах, от Род-Айленда до Южной Каролины. Это не обязательно были вязы, могли фигурировать деревья любых пород. В Аннаполисе, например, «древом свободы» стало тюльпанное дерево (оно достигало 124 футов высоты и было самым высоким из себе подобных), в Нью-Джерси – белый дуб. В Чарльстоне на эту роль выбрали «благороднейший дуб», формально посвященный Свободе группой городских ремесленников310.
Пространство под ветвями вяза получило у бостонцев полушутливое название «Зала свободы». Возле «древа свободы» весьма удачно располагалась винокурня; там в маленькой комнатке собирались бостонские «сыны свободы».
Там же патриоты могли искать спасения от преследований со стороны английских солдат. Под вязом они могли надеяться встретить единомышленников и найти помощь. Подобный случай описан в дневнике хирурга Дж. Тэтчера. Фермер, заподозренный в скупке оружия, был схвачен англичанами, обвалян в смоле и перьях и высечен. К счастью для него, солдаты провели его мимо «древа свободы», а там толпа патриотов отбила у англичан их жертву311.
После оккупации Бостона вяз был показательно срублен англичанами и пущен на дрова. Местная газета горевала: «После долгих стонов и ругательств, с пеной у рта, с дьявольской злобой они срубили дерево, потому что оно носило имя “Свободы”»312. Со временем сложилась легенда, что падающий ствол убил британского солдата313.
Та же участь, что и бостонский вяз, постигла южнокаролинское «древо свободы». Его срубили в 1780 г., во время британской оккупации Чарльстона. Вообще бóльшая часть подобных живых символов была со временем утрачена, хотя некоторые дожили почти до наших дней. Так, аннаполисское «древо свободы» – великолепное тюльпанное дерево – было уничтожено ураганом «Флойд» относительно недавно. С ним прощались торжественно, точно с национальным героем, под 13 ударов колокола, символизировавших 13 первых штатов. В продолжение традиции местные краеведы вырастили около 200 саженцев – прямых потомков мэрилендского «древа свободы» – и рассадили их по всему штату314. «Древо свободы» в городке Рэндольф (Нью-Джерси), вероятно, является одним из последних живых символов Американской революции.
В американской революционной символике «деревья свободы» соседствовали со «столпами свободы» (Liberty Poles). Обычно это были высокие сооружения (иногда выше самых высоких зданий в колониальных городах), сделанные из ствола дерева или из корабельной мачты. Как и «древо свободы», такой «столп» становился центром различных политических ритуалов, местом встреч, символическим объектом, за сохранение которого следовало бороться с местными английскими властями. На нем клеили политические листовки, возле него устраивали митинги.
Наиболее известный «столп свободы», вернее, ряд таких «столпов», сменявших друг друга, находился в Нью-Йорке. Первый из них был воздвигнут на Чемберс-стрит в честь отмены гербового сбора и украшен надписью «Король, Питт и свобода»315. Верноподданническая эмблема не защитила «столп» – через несколько месяцев его срубили солдаты английского гарнизона. Та же участь постигла второй и третий «столпы», воздвигнутые ньюйоркцами. В 1767 г. «сыны свободы» создали на редкость прочное сооружение, укрепленное железными обручами. Англичане попытались срубить, а затем и взорвать «столп», но конструкция выдержала. Американцы выставили вокруг «столпа» стражу, несколько ночей отбивавшую нападения солдат гарнизона. Затем губернатор постарался утихомирить страсти, велев гарнизону оставить «столп» в покое. Три года прошло вполне мирно, но 19 января 1770 г. развернулись события, известные как «битва на Голден-хилл». За несколько дней до этого солдаты вновь предприняли несколько попыток уничтожить «столп свободы». На третью ночь им это удалось: «столп» спилили у основания и распилили на части. Обломки разбросали перед таверной Монтаньи на Бродвее, где любили собираться «сыны свободы». В ответ на оскорбление 3 тыс. ньюйоркцев собрались на общинном лугу и приняли резкие резолюции против гарнизона. Наконец, 19 января нью-йоркский радикал Айзек Сиэрс и «сыны свободы» попытались помешать солдатам расклеивать лоялистские листовки. Они взяли в плен нескольких солдат; остальные англичане пытались укрыться в казармах. По пути их окружила толпа; это случилось на Голден-хилл. Офицер приказал солдатам примкнуть штыки и прорубиться сквозь толпу. В последующей потасовке несколько человек было ранено, один из них смертельно316. 6 февраля на старом месте торжественно водрузили новый «столп свободы». Он представлял собой корабельную мачту в 12 футов высотой и был на две трети укреплен железными обручами. Позолоченная табличка на верхушке гласила: «Свобода и собственность»317.
Простодушный герой «Контраста» (1787) Джонатан пересказывал свои впечатления от памятников Нью-Йорка: «О! Там прекрасных зрелищ прямо силища. Я пошел посмотреть на двух мраморных людей и свинцовую лошадь, она там стоит на улице в любую погоду. Пришел я туда, а у одного не было головы, а другого вовсе не было. Говорили, будто свинцовый человек был проклятым тори и будто он разозлился да уехал во время смуты»318. «Свинцовый человек», «проклятый тори» – это не кто иной, как его величество Георг III, чья конная статуя какое-то время высилась в парке Боулинг-Грин. Ньюйоркцы, собственно, хотели воздвигнуть памятник Питту-старшему (и воздвигли). Но городские власти решили политически неправильным ставить статую королевского министра в городе, где не было статуи короля. И Нью-Йорк получил сразу два монумента. Оба были созданы английским скульптором Джозефом Уилтоном. Король был представлен по образцу конной статуи Марка Аврелия в Риме. Но, на его беду, 9 июля 1776 г. в Нью-Йорк пришла весть о провозглашении независимости США. По приказу Вашингтона Декларация независимости была прочитана собравшимся солдатам и горожанам. Сотни людей слушали пламенные слова Джефферсона: «История правления ныне царствующего короля Великобритании – это набор бесчисленных несправедливостей и насилий, непосредственной целью которых является установление неограниченного деспотизма»319. Ньюйоркцы свергли Георга III с пьедестала и обезглавили статую. Кто-то из присутствовавших цитировал слова Мильтона о Люцифере: «Ты ль предо мною? О, как низко пал!»320 Позже статуя была перелита на пули для Континентальной армии. Отрубленная голова короля демонстрировалась в одной из таверн Манхэттена, а потом лоялисты отослали ее в Англию321.
Не менее драматичной была история памятника Уильяму Питту, который во времена «Контраста» красовался без головы. Уильям Питт-старший, «Великий коммонер», заслужил благодарность американцев, заступившись за них во время конфликта вокруг гербового сбора. В 1770 г. его статуи появились в Нью-Йорке и Чарльстоне. Обе они пострадали в ходе Войны за независимость. Флаг над чарльстонской статуей был украшен девизом «Питт и свобода»; надпись на пьедестале возвещала о заслугах Питта перед Америкой. Колониальная ассамблея приняла решение воздвигнуть статую на перекрестке самых длинных и широких улиц Чарльстона, рядом с церковью, рынком и стейтхаусом. Во время революции вокруг пьедестала организовывали протесты против Чайного акта, празднование Дня Пальметто (отмечающего местную победу над британскими войсками). В 1774 г. у ног Питта была устроена сцена с изображениями папы римского и дьявола; там подвижные фигуры кланялись униженным лоялистам322. Статую и сейчас можно видеть в городском музее. Отбитые руки мраморного коммонера – память об английской бомбардировке Чарльстона в 1780 г. Статуя Питта-старшего в Нью-Йорке стояла на перекрестке Уолл-стрит и Уильям-стрит. В 1776 г. англичане, оккупировавшие город, обезглавили памятник и отрубили ему руки в отместку за защиту колонистов.
Со временем появлялись и другие памятные места, связанные с революцией. Маркизе де ла Тур американские друзья устроили целую экскурсию по Бостону. Ей показали гавань, где происходило «чаепитие»; «красивую лужайку», где состоялось первое сражение Войны за независимость, а также монумент на Бикон-хилл, воздвигнутый в честь патриотов, – дорическую колонну, увенчанную золоченым орлом323. Маркиза не уточнила, понравилась ли ей колонна – творение архитектора Чарльза Булфинча. По мнению массачусетского торговца Натаниэля Каттинга, памятник напоминал «грошовую свечу в большом подсвечнике на алтаре какой-нибудь римско-католической церкви»324.
Городские службы
Проблемы, с которыми приходится сталкиваться властям любого города, не слишком изменились с XVIII в.: ремонт мостовых, вывоз мусора, освещение улиц, борьба с пожарами. Жалобы горожан на состояние коммунального хозяйства тоже изменились мало.
Настоящей головной болью было состояние мостовых. Бостонские власти бдительно следили за тем, чтобы тяжелые подводы не разбили дорожное полотно. В 1727 г. особый указ запретил въезд на улицы повозкам длиной более шестнадцати футов или с шинами шириной менее четырех дюймов. Груз не мог превышать тонны. В Нью-Йорке дорожные работы возложили на самих горожан. В 1731 г., в соответствии с новой хартией, мэр и общий совет приняли постановление, требующее, чтобы все жители мостили дорогу перед своими домами и содержали свои улицы в хорошем состоянии325.