3. Отношение человека к высшим божественным законам мира: почтение церкви, подчинение законам государства, следование заповедям Божьим – это тоже очень морально.
Нравственные чувства бывают различны, однако по существу они могут быть определены достаточно «узким образом». «Основные чувства стыда, жалости и благоговения исчерпывают область возможных нравственных отношений человека к тому, что ниже его, что равно ему и что выше его» [3].
Влияние религиозных идей и философских концепций о добре и зле значимо для каждого человека. То злое и дурное, что человек не может сам увидеть в себе и своих поступках, все равно может быть представлено ему как очевидный грех, как нечто неправильное, недоброе, поскольку существующие в обществе законы, известные требования морали, осуждение близких укажут на это и он согласится, оправдается или раскается, точнее, извинится.
Современный человек «живет» наследием множества культур, соответственно, и грех для него – это не нечто определенное, а сумма представлений о добре и зле, о всевозможных поступках, которые могут быть разными: добрыми для всех или эгоистичными, совершенными сознательно и намеренно или когда человек вообще не думал о добре и зле. «О караибах рассказывали, что это – добродушный, скромный, вежливый народ… Однако утонченная жестокость, с какой эти почтенные люди мучили своих военнопленных, пуская в ход нож, огонь и красный перец, и затем жарили и съедали их на торжественных пиршествах, подала повод к тому, что имя караиба (каннибала) сделалось на европейских языках синонимом людоеда» [4].
Самое кровожадное, дикое, зверское, негуманное представление о добром поступке было такое: человек – это воин, он должен ради выживания стремиться к увеличению могущества, например, съесть печень врага, и тогда он не только победит врага и избавится от опасности, но и увеличит свою мощь, поскольку вместе с печенью врага ему достанется в наследство дополнительная сила. «Употребляя тело человека или животного в пищу, он пребывает в уверенности, что приобретает не только его физические, но нравственные и интеллектуальные качества» [5]. Это, конечно, представление о добре, которое существовало только в первобытной культуре. Однако современному человеку тоже знакома сладость каннибала: «Съесть печень поверженного врага, чтобы увеличить свое могущество», например, если освободилось место начальника департамента и на вакансию претендуют двое или трое внутри организации, сколько могущества получит один из них, если не только займет это место, но попутно еще дискредитирует, уничтожит своих соперников в результате внутрикорпоративной схватки, борьбы за должность.
Список современных обывательских представлений о добре и зле, о греховных поступках очень обширен. А возможно, бесконечен…
Вот некоторые… И среди них есть мудрые, верные, нелепые, глупые:
? Наследственный, первородный грех, от которого не отмоешься. Спасает от него только вера в Спасителя, который искупил за всех общий грех. Кто не верит в Спасителя – еще более грешен, поскольку его некому спасти, а спасать надо, потому что все люди грешны.
? Не существует изначального врожденного греха. Каждый человек свободен и отвечает только за чистоту своей собственной жизни, он не унаследует грехов прошлых поколений. Даже грех отца не может перейти на сына.
? Существует список больших и маленьких грехов, за которые можно расплатиться. Нельзя совершать смертные грехи, они остаются навсегда как первородный грех. А обычные грехи – это не так страшно.
? От простительных грехов можно различными способами освободиться, например, купить индульгенцию, встать на колени и молить о прощении или построить детский садик.
? Каждый грех – это некая отрицательная величина, которая может быть нейтрализована положительным поступком равного или большего значения.
? От «обычного» греха можно очиститься, если осознать всю греховность содеянного и покаяться, душевно решиться больше никогда так не поступать.
? Если совершил дурной и греховный поступок, но действовал ради великой цели – греха нет.
? Если совершил греховный поступок не сам по себе, по своей собственной воле ради удовольствия, а был принужден другими или в силу обстоятельств – за грех не отвечаешь.
? Если согрешил, но нашел оправдание, можно сказать, что вовсе и не ты грешил.
? Если забыл, что согрешил, значит, вовсе и не грешил.
? Если согрешил, лучший способ избавиться от мук совести – согрешить еще больше, тогда прежний грех забудется.
? Каждый имеет полное право грешить, как ему вздумается; ни у кого нет права устанавливать критерии, что есть грех, а что нет. Тот, кто не нарушает закон и кто не пойман, – не грешен и не вор.
? Грех не в том, что преступил закон, а в помыслах.
? Обладать богатством – это великий грех перед Богом, но быть бедным – это грех перед людьми.
Пословиц о грехе множество. Слово «грех» так давно и так глубоко вошло в лексикон, что оно используется для объяснения порой разных понятий.
Грех заслуживает того, чтобы о нем говорили отдельно.
Сократ был казнен, поскольку совершал греховное действие – развращение юношества. Воспитанием юношества должно заниматься государство, так как оно зависит от того, чему научат граждан разные сократы.
Сократ – далеко не первый в списке преступников. И до него и после него были другие грешники. Через четыреста лет Христос был распят, поскольку поставил себя на место цезаря, позволил называть себя царем Иудейским. Лютер через два тысячелетия после Сократа согрешил, когда прибил знаменитые тезисы к дверям церкви, и этим впоследствии вызвал раскол западноевропейской церкви. Лютер – грешник, расколол церковь, выступил с критикой индульгенций – буржуазной практикой отпущения грехов согласно купленным индульгенциям, а не личной милосердной деятельности.
Лютер был не прав. Конечно, индульгенции – это отвратительно. Верующий человек должен сам осознавать свой грех, расплачиваться за него, страдать, очищаться. Покупать индульгенции стыдно. Однако ирония индульгенции в том, что если бы ее не продавали, возможно, никто бы вообще не думал о своем грехе! Средневековое христианство – это был рай земной! Грешный человек мог прийти в церковь, осознать свой грех – то есть просчитать, насколько он нагрешил, и выкупить прощение. Можно было даже выкупить прощение за еще несовершенный грех. А если бы не было в то время индульгенций? Человек бы не грешил? Скорее всего, большинство людей даже и не задумывались о том, грешат или нет, сколько нагрешили и как очиститься. Жили бы себе и жили, как живет большинство сейчас счастливых и непорочных граждан XXI в.
Развитие французской, английской и затем немецкой классической философии и могущество ее воздействия на умы отделили мораль от поступка, добро и зло от греха. Поступки начали анализировать отвлеченно, без самоосуждения отдельной личности. Так первобытные взгляды на добро и зло стали всеобщими представлениями о добре-зле, не о грехе, а, скорее, обо всем правильном-неправильном, правом-левом, отрицательном-положительном в нашей обычной жизни. Никто уже не смотрит на грех и праведность посредством образов, как древние греки, для которых грех воплощался в образах Клитемнестры, Эдипа, Менелая, Кассандры…. Грех перестал быть одной из основных категорий – «болезнь души»! Грех стал точкой зрения на правильное-неправильное. В итоге Ницше признал учение о добре и зле бессмысленным и вредным, поскольку, по мнению Ницше, добро – это поступок господина, зло – это поступок низкого человека, следовательно, никакой философии и метафизики в добре и зле нет и быть не может. У господ и у холопов – разная мораль [6].
Грех постепенно уходит из современной жизни, его вытесняют, заменяют другими понятиями, закономерностями, моральными правилами поведения. А может, нужно оставить место для греха в нашей душе?! Написать новые трагедии, какие писали Софокл и Эсхил о первообразах греха. Впрочем, конечно, такие образы есть и в современной культуре, правда, более мелкие, обыденные, земные. Например, «Фауст» Гете, «Дядя Ваня» Чехова, «Над пропастью во ржи» Сэлинджера, «Лолита» Набокова, многие герои романов Толстого и Достоевского живут греховно. Образы есть, однако они не живут в душе современных людей, как жили Эдип, Кассандра, Каин, Иосиф, Моисей. Практический, рационалистический подход к миру вытеснил потребность в «великих и ужасных образах», научил человека оправдываться, чтобы лгать самому себе, поэтому и образы стали возникать не из мира трагедии, а были взяты из обычной человеческой души, основной грех которой – это ложь, умение оправдываться, увиливать, вытеснять, «выводить грех за скобки», делать все что угодно, только бы не видеть собственный грех и не отвечать за него. Ответственность – это самое трудное в грехе. Каждый может грешить и находить оправдания. Отвечать за то, что сделал, – это может только необычный греховный человек. Без культа ответственности грех весь вышел. Исчез. Вместо греха возникла мораль, этические нормы, правила поведения, а грех стал капризом, случайным поведением, вызванным игрой страстей, которые иногда возникают в каждом человеке и обычно проходят сами собой. Современная наука развивается именно потому, что нашла место случаю, непредсказуемости, неопределенности в картине мира, которую создает, однако нравственные представления человека отстают на века. Мы живем не осознанием своих грехов, а следуем моральным заповедям как законам некоего идеального государства.
Мораль скучна, она не греет. Мораль указывает и принуждает. Этика добра-и-зла делит мир поступков на правильные и неправильные. Кто будет об этом думать? В средней школе не читают Канта, моральный императив большинству неведом.
Кому мешает грех?
Мешает дурной поступок! Зло ломает жизнь людей, а грех… Он не спасает, не помогает, сам по себе не вредит никому, потому что это не событие и не катастрофа.
Грех – это личная точка зрения на свои прошлые дурные помыслы и поступки! В такой интерпретации грех – конечно, не болезнь души, поскольку можно грешить и оставаться добропорядочным гражданином (достаточно научиться оправдываться), ведь когда душа больна и видишь свои будущие греховные поступки как совершенные, невозможно «оправдаться». Для этого нужен врач или священник.
Праведность и грех – любимые блюда русской моральной кухни
В русской культуре рассуждения о грехе занимают особое место. Русского человека хлебом не корми, дай порассуждать о грехе, покаяться. Впрочем так было только в прежней России времен Гоголя, Достоевского, Толстого. Начиная с советских времен, даже русский человек перестал каяться. Пришло другое время. Покаешься перед близкими – услышат чужие, донесут, карательные органы государства схватят тебя, твоих близких и осудят. Советский человек должен был быть безгрешным. Это, казалось бы, случайное событие: идеология всеобщего равенства и работа карательных органов, истребляющих всякое неравенство, произвели на свет невозможное – отвратительного, бездушного безгрешного человека. Прошло некоторое время. Умерла советская идеология, исчез пафос карательных органов, однако выжил «курилка» – остался жить безгрешный человек. Это очень важный момент развития человека, который, в сущности, не связан с какой-то определенной идеологией и используется в данной работе только для описания нового типа человека, лишенного личной ответственности за свои собственные греховные поступки. Советский человек жил в свободном мире советской демократии, он был ограничен в одном, но был свободен в другом. Любая демократия требует, чтобы гражданин был безгрешен. Советская демократия не только требовала, но могла и покарать грешника, расстрелять, отправить жить в поселения, посадить в тюрьму. Это небольшое отклонение как раз и позволяет увидеть «истинную суть» (фундаментальные пороки) демократии.
В терминологии бюрократии демократической системы указано: человек не должен нарушать закон, тогда он равен всем другим гражданам, следовательно, безгрешен. Общество не имеет права предъявлять к конкретному человеку никаких иных претензий, кроме тех требований, которые определены в законе. Даже в самые мрачные периоды в советской истории очень редко практиковался расстрел на месте, обычно бывал суд, работала «тройка» или даже прокурор наблюдал за следствием. Так что демократия даже в самых уродливых формах – это не тирания беззакония. Демократия – это всегда тирания закона. А в законе главное не сам закон, а «дышло». Куда кто как повернул – так и вышло. Мораль, долг, закон и греховность – это разные вещи. Они несопоставимы. Необходимо не смешивать эти понятия. Есть закон Оккама, но, с другой стороны, существует и противоположный закон, о котором почему-то не принято говорить: «Нельзя смешивать близкие понятия». В филологии существуют синонимы, но это только лукавая игра языка, филологическое баловство, поскольку синонимов нет и быть не может, каждое понятие имеет свое значение. Если в каком-то конкретном случае два родственные понятия, можно сказать, едины, в другом случае они совершенно различны. Ласковый и добрый – это не синонимы! Батюшка и отец – это не синонимы! Лягушка и жаба! Лягушка – царевна, а жаба – оборотень. Святой и непорочный – это не синонимы!
Религиозного человека осуждает не только святой отец (батюшка) в исповедальне, но он и сам себя винит за каждый дурной поступок, душа его горит и корит не только за те преступления, которые доказано, что он совершил, но и за помыслы, за то, чего не совершил, а должен был совершить, за уныние, за высокомерие, за зависть. В религиозной жизни к человеку предъявляется намного больше претензий, чем к гражданину в демократическом обществе, поскольку человек должен постоянно следить за своими поступками, желаниями, своей слабостью, чтобы не упустить момент, когда два стакана воды – горячей и холодной – перемешаются и лишат в дальнейшем всякой возможности вернуться к истокам первоначальных побуждений. Установка на безгрешность развращает современного человека, вынужденного видеть мир так, чтобы не замечать своей греховности. Нет науки о грехе, но существуют известные принципы. Если не хочешь замечать свой грех – не волнуйся, не увидишь, поскольку каждый раз легко можно найти различные способы того, как отвлечься, оправдать себя, омыться простым покаянием, которое помогает и смывает грязь, однако не очищает.
Русский человек отличается от человека западноевропейской культуры. Демократия – это не только система государственного устройства, это связанные с этим изменения в психологии, в мироощущении, в отношениях человека к другим людям. В демократическом обществе каждый человек свободен, все люди равны и каждый самоценен. Теоретически нужно уважать любого человека, поэтому так сильны движения в защиту различного рода меньшинств.
Русский человек никогда не жил в демократическом обществе. Братства, общины, товарищества были, но всеобщее равенство не признавалось государственной идеологией никогда. Русское общество всегда было иерархическим: в нем существует верхнее и нижнее. Человек, находящийся в нижнем ярусе, иногда мечтал попасть в верхний мир. Для этого готов был жертвовать чем-то. Жертвуя, совершал грех. Русский человек осознал греховность своей жизни – очевидное противоречие того, что есть, с тем, что должно быть. Живущий в верхнем мире не понимает, почему так живет, осознает это грехом и часто стремится снизиться, опроститься (но не опуститься). Обитатель нижнего мира часто мечтает возвыситься, подняться, сознает это желание греховным, поскольку, чтобы подняться, нужно чем-то жертвовать, а зачем подниматься? Это неясно и вызывает сомнение. Большинство русских понимают, что вверху совсем не лучше, чем внизу. Это убеждение настолько бесспорно, как утверждение, что «богатые тоже плачут».
В Западной Европе человек тоже уверен, что безгрешен, он ищет безгрешности. В культуре западноевропейской цивилизации сложились свои представления. Все люди равны, но если кто-то разбогател, в этом нет греха, поскольку существует масса способов, как можно быть социально полезным обществу, даже если ты богат. Если беден, в этом тоже нет греха. А желание разбогатеть – безгрешное, поскольку человек будет богатеть работая, трудясь, принося пользу другим, а не пользуясь ими.
Грех также можно трактовать как действия, которые совершает человек и за которые ему стыдно перед самим собой. В этом случае не все налоговые провинности и другие подобные правонарушения можно называть греховными. Однако при таком подходе видны другие грани ответственности человека и, в первую очередь, отпадения человека от самого себя. Так грешит тот, кто не подал руку ближнему, когда должен был подать, поскольку рано или поздно видит, понимает, соглашается, что этому нельзя найти оправдания.
Грех – это болезнь, это извращение человеческой природы. Такое понимание греха близко христианскому. Противоположность – это рассудительное отношение к греху. Как писал Лев Шестов: «Добродетельный человек есть рыцарь покорности» [7]. Ради добродетельной жизни человек обуздывает свою волю, живет законом, заповедями. Христианское «Грех есть беззаконие» [8] в этом случае торжествует в самом буквальном смысле: вне церкви нет спасения, и далее следует вся обширная христианская догматика.
П. Флоренский использует для определения греха также логические понятия: «Грех – в нежелании выйти из состояния само-тождества “Я=Я”, или точнее “Я!”. Утверждение себя как себя, без своего отношения к другому, – т. е. к Богу и ко всей твари, – самоупор вне выхождения из себя и есть коренной грех, или корень всех грехов. Все частные грехи – лишь видоизменения, лишь проявление самоупорства самости» [8].
В отношении современного «человека дела», грех – это только убыточный способ достичь цели. Грех – упущенная выгода, и не обязательно в финансовой сфере. Однако, наверное, в человеке остались и какие-то неиндивидуальные сверхличностные оценки добра и зла.
Если использовать терминологию прошлого века, вспомнить Фрейда, можно сказать, что грех – это осуждение поступков, намерений, мыслей и настроений самого человека со стороны его сверх-Я, контролирующего органа, который образовался в нем в процессе эволюции, воспитания, это то, что осуждает и наказывает, что ушло вглубь души человека. «Наше развитие идет в том направлении, что внешнее принуждение постепенно уходит внутрь, и особая психическая инстанция, человеческое сверх-Я, включает его в число своих заповедей. Каждый ребенок демонстрирует нам процесс подобного превращения, благодаря ему приобщаясь к нравственности и социальности. Это усилие сверх-Я есть в высшей степени ценное психологическое приобретение культуры… с изумлением и тревогой мы обнаруживаем, что громадное число людей повинуется соответствующим культурным запретам лишь под давлением внешнего принуждения, то есть только там, где нарушение запрета грозит наказанием, и только до тех пор, пока угроза реальна. <…> Многие культурные люди, которые отшатнулись бы в ужасе от убийства или инцеста, не отказывают себе в удовлетворении своей алчности, своей агрессивности, своих сексуальных страстей, не упускают случая навредить другим ложью, обманом, клеветой, если могут при этом остаться безнаказанными, и это продолжается на протяжении многих культурных эпох» [9].
Где стержень морали современного человека? В душе? В целостном и выстраданном мировосприятии или во внешнем законе: в морали или в требованиях внутреннего сверх-Я?
В русской философии одним из фундаментальных трудов по вопросам этики является «Оправдание добра. Нравственная философия» Вл. Соловьева [3]. Это обширная работа, в которой предложен анализ метафизики добра. Автор предлагает ответы на основополагающие вопросы: «Можно ли жить без добра и быть “абсолютно безнравственным человеком”»?
Ответ отрицательный.
«Каковы корни добра: стремление к личному удовольствию, что в определенных случаях совпадает с благом для всех?»
«Стремление к благу для всех, что в определенных случаях тоже доставляет удовольствие?»
Главное – понимание, что в жизни есть смысл; это оправдывает и определяет добро, формирует основу для нравственной философии.
