Забытые всеми
За дверью послышался шум. Иволгин напрягся, но вошла старушка, принесла хлеб, сыр и бутылку вина.
– Скажите, добрая женщина, как к вам обращаться?
– Зовут меня Мария Федоровна.
– Прямо, как жену государя нашего покойного Александра Александровича.
– В молодые годы меня часто принимали за царицу. Один датчанин даже называл Дагмарой. А жизнь помотала, изменила мой земной образ так, что близкие люди порой не узнают. Ну, да ладно. Нынче ночью к тебе пожалует один человек. Разговор у него имеется. Худого не сделает, не бойся.
– А что, разве комендантский час с 21 до 5 утра уже отменили? – удивился Иволгин.
– Мне велено так передать, а более ничего не знаю.
Ночью никто не появился. В полдень пришла Мария Федоровна и принесла листок бумаги. Иволгин развернул его и обомлел. С изготовленного типографским способом листка на Иволгина смотрел он сам, и внизу располагался текст: «Разыскивается государственный преступник, головорез и убийца Иволгин Иван Алексеевич. За поимку объявлено вознаграждение. Сообщайте в комендатуру, немецким патрулям или французским полицейским».
– Ты, миленький, день перетерпи. А ночью, может быть, вызволим тебя и переведем в другое место. А то видишь, нечестивцы уже наведались к Александру Невскому и к Сергию Радонежскому заглянули.
Ночью щелкнул замок и в комнату проникло тщедушное существо то ли в узких брюках, то ли в спортивном костюме. Зазвучал тонкий писклявый голосок:
– Идем со мной, – существо схватило Иволгина за руку и потащило во двор.
Шагов через двадцать Иволгин увидел под ногами открытый канализационный люк. Вспомнились слова месье Бертрана, что знаменитое подземелье Парижа полностью контролируется внутренними войсками. Но похоже не все подземелье находилось под немецким контролем.
– Спускайтесь вниз, следом за вами иду я, – пискнуло существо.
Сначала зловоние вызвало позывы тошноты, потом стерпелось. Когда сверху захлопнулся люк, воцарилась абсолютная темнота.
– Идите за мной, – существо снова схватило Иволгина за руку.
– Я могу упасть и тогда от меня будет долго вонять. Я бы этого не хотел.
– Здесь споткнуться не обо что. Глаза скоро привыкнут к темноте и станете различать силуэты.
– Идти долго? – задал вопрос Иволгин, стискивая от вони челюсти.
– Вы неправильно ставите проблему. Дойдем или нет, в этом главное.
Оставалось подчиниться и молча двигаться за ведущей. Понятно, почему лишние разговоры, или разговоры как таковые исключались. Если бы все, что с ним происходит, оказалось подставой, то зачем так все делать сложно. Можно было без всякого хоровода арестовать. Вспомнился Кондратьев. Посвящать его в намерение бегства было опасно. Для Димона главное спасти собственную шкуру, и он сдал бы его без угрызения совести.
Иволгин втянулся в ходьбу и не замечал ни поворотов, ни ответвлений, смирился с непрекращающейся вонью. Как пробуждение прозвучало слово привал. Слово знакомое с военных времен, можно было привалиться и отдохнуть. Тут привалиться не к чему, стены холодные, влажные и вонючие. В углублении лежали два деревянных ящика из-под снарядов. Сесть на них показалось счастьем. Отдыхали полчаса и пошли дальше. В конце концов ноги начали гудеть, подземный маршрут явно был рассчитан на молодых. Он шел из последних сил и уговаривал себя не сдаваться. Случился еще один привал, теперь уселись на полуразобранную бревенчатую кладку.
– Еще чуть-чуть и дойдем, – вздохнула проводница.
– Путь не для моего возраста, – молвил Иволгин.
– Потерпите!
В этом «потерпите» было столько понимания, столько жалости, что Иволгин готов был расплакаться. Он сухо произнес «Спаси, Господи» и настроился идти дальше.
Через час вышли из берега оврага, под ногами тек ручей. Как же прекрасен свежий воздух! Поднялись по склону и оказались среди нагромождений из фанеры, горбылей, дверей.
– Зато безопасно! – пропищал голосок, улавливая удивление Иволгина.
Хлам образовывал разные закутки. В один из них завели Иволгина. Он сел на какую-то деревяшку, прислонился к твердому и задремал. Очнулся от прикосновения к его плечу руки.
– Здравствуйте, Иван Алексеевич, меня зовут Константин Валерьевич. Семнадцатый год встретил в звании полковника, надеялся стать самым молодым генералом в армии. Вы тоже офицерского звания?
Иволгин поведал не только про свое участие в Первой мировой, он пересказал весь свой жизненный путь вплоть до сопровождения за линию фронта сына своего друга ротмистра Очкасова.
– Постой, Иван Алексеевич, уж не тот ли Очкасов, который восстал из мертвых после газовой атаки немцев?
– Тот самый, Сергей Иннокентьевич!
– Вот ведь судьба, его уже похоронили, а он жив-здоров. Судьба!
– Больше скажу, Константин Валерьевич, он объявился на Волгострое, где я отбывал наказание при Советах, под другой фамилией, в должности геодезиста. Он искал в заброшенном Углицком дворце золото царевны Софьи, сводной сестры Петра Первого. Сумел договориться с администрацией лагеря и меня, благодаря его стараниям, освободили от физических работ и назначили завклубом.
– В Париже как оказались? – полковник давал понять, что собрались они не для воспоминаний.
Вопрос заставил Иволгина насторожиться, и он сообщил про реликвию Тибетских монахов, про наследника Воропаевых и про Швейцарский Красный крест. Иволгин смолчал про мадам Морель, Марфу Замятнину и, конечно, про своего сына.
– И вот, когда моя миссия и без того тупиковая провалилась, я понял, что по правилам игры меня ожидает самое худшее. Умереть за правое дело я не боюсь. Но вот так из-за дури верховников третьего рейха не хотелось бы.
– Вы Гитлера имеете в виду?
– И его, и кто рядом, – не задумываясь ответил Иволгин.
– Мы называемся Гражданская и военная инициатива. Стараниями истинных патриотов собираем людей, для кого Россия остается Родиной.
– Что мне нужно делать? – спросил Иволгин.
– Вас надо переправить в зону, где действуют партизаны. В городе вам появляться нельзя. Извините за прямоту, но с вашими особыми приметами толку будет мало.
– Я готов, – ответил Иволгин.
– Торопиться не будем, вы же не хотите вместо партизан оказаться в гестапо. А пока вот вам пирожки с капустой и вода. Вечером загляну.
Иволгину вспомнились слова Хартманна про французское Сопротивление. Он говорил, что все, кто имеет отношение к нему, известны. За одну ночь можно всех прихлопнуть. Стоило проделывать такой путь, чтобы быть арестованным на пути в партизанский отряд. Очень хотелось настоящего дела. Хотелось оправдать доверие Астафьева и ту надежду, которую он на него возлагал. Перипетии событий складывались так, что он даже не мог подать весточку о себе на тот самый адрес в Стокгольме. Память четко отозвалась: Сваресгатан, дом 8, квартира 23, Хельга Юхансон.
Иволгин дождался прихода Константина Валерьевича и сразу ему заявил:
– Хотелось бы обсудить одну значимую для меня позицию.
– Давайте обсудим, – Константин Валерьевич внимательно посмотрел на Иволгина.
– Вырваться из порочного круга, очерченного моими преследователями, могла бы одна женщина.
– Кто она и как с ней связаться?
– Нужен кто-нибудь половчее, – Иволгин будто не слышал вопроса полковника, – подошла бы девушка, мой проводник.
– Смотря куда идти?
Почувствовалось, что собеседник насторожился.
– Место неформальных встреч многих наших соотечественников, известная галерея русского авангарда.
– Мадам Морель? – с облегчением спросил полковник.
– Да.
Может быть, но она уходит от наших дел.
– Может попробуем со мной?
– Каков пароль?
– Привет от меня с моей полной фамилией, именем и отчеством. Если этого будет недостаточно, тогда можно употребить имя Алекс, фамилия Вернер.
– Кто это?
– Это наш с ней общий знакомый.
– О чем ее просить?
– Просить о помощи для меня. Но через главный вход в галерею лучше не соваться. Уверен, после моего бегства, за мадам Морель следит гестапо.
– Как же быть?
– Окна кабинета Морель на втором этаже выходят на противоположную сторону от входа. Карниз под окнами почти примыкает к крыше соседнего здания. Вы же знаете, как дома стоят в Париже.
– С крыши соседнего дома доберетесь до окон мадам.
– Если она позовет полицию? – не унимался Константин Валерьевич.
– Уверен, она этого не сделает.
– За нашего человека отвечаете головой.
– Отвечаю.
К удивлению полковника и к счастью Иволгина затея удалась. Катрин назначила свидание у выхода станции метро Пон де Нёйи в сторону Сены. Ровно в полдень через два дня на третий, то есть в четверг.
Наконец Иволгин познакомился со своей проводницей, ее звали Мишель. Она предложила свой вариант.
– У моего друга, он француз, имеется велосипед-такси. На нем он подрабатывает. За пассажирским сидением находится ниша, в которой в лежачем положении может поместиться взрослый мужчина.
– А дальше что? – любопытствовал Константин Валерьевич.
– Повезем нашего беглого на встречу к мадам. Я легкая, почти ничего не вешу, моего друга утомим несильно.
– А дальше? – настаивал полковник.
– А дальше, как сложится, – не выдержал Иволгин.
Иволгин два дня не находил себе места. Прислушивался к своему внутреннему голосу, но голос молчал. Наконец, все надоело, Иволгин положился на собственную судьбу и на волю Господа Бога.
Трудно было поверить, что в черте Парижа имелись дикие места, куда нога нормального человека не ступала. Они вдвоем с Мишель прошли больше двух километров. Трехколесный велосипед, именуемый вело-такси, уже стоял в ожидании. Водитель выглядел штангистом или тяжелоатлетом. Он помог Иволгину забраться за спинку пассажирского сидения и закрыл спинку на щеколду. Двигались не быстро, атлет дважды отдыхал. Был слышен городской гул, кто-то бежал, охал, кричал. Ехали около часа. Иволгин услышал:
– Доехали, ждите.
Мишель увидела Катрин издалека. Мадам ее тоже. Подала знак, махнув рукой. Мишель привела мадам к такси.
– Выходите из своего укрытия, делаете шагов десять в любую сторону. Надо отвести подозрение от ваших людей. Стойте и ждите. Вас арестует военный патруль, – голос мадам звучал по командирски.
Иволгин к такому повороту событий готов не был, но пришлось подчиниться. Когда он отошел от велосипеда, к нему подскочили трое: два солдата и офицер в звании лейтенанта. Все в форме танковых войск вермахта. У Мишель и ее напарника на лицах застыло удивление. Атлет хотел поправить ежик волос на голове, но рука так и застыла на полпути. Мишель выронила портмоне, и оно продолжало лежать у нее ног. Защелкивание наручников на запястьях Иволгина проходило в полной тишине. Во всем действии было нечто неестественное. В таких ситуациях должно присутствовать напряжение с обеих сторон, а тут все четверо чуть ли не улыбались друг другу. Патруль повел Иволгина на мост Де Нёйи. Иволгин про себя отмечал различные реакции прохожих: одни сочувствовали и чуть ли не снимали шляпы; другие довольно ухмылялись; но больше всего было тех, кто не хотел замечать происходящее.
За мостом Иволгина усадили в военный фургон и повезли. Куда и в каком направление определить было невозможно. Резко остановились, пленника вывели на улицу, провели по сходням на качающуюся палубу и спрятали в каюте. Иволгин успел заметить, что оказался на военном катере то ли минного, то ли торпедного назначения. В каюте стол на двоих, с каждой стороны привинченные лавки. Как только закрылась дверь в каюте, катер заурчал и начал набирать скорость. Наручники сильно сдавливали запястья. Катер шел по прямой с хорошей скоростью, и чем дальше, тем сильнее нервничал Иволгин по поводу своего ареста. Появление в каюте Катрин, не сильно его успокоило. Его удивили возможности мадам. С такими полномочиями она могла запросто и Кондратьева вытащить.
– Если вас не очень шокировали меры по вашей защите, то хотелось бы верить, что впредь будете понятливы и сговорчивы, – произнесла мадам, уловив напряжение своего визави.
– Нельзя ли снять оковы с моих рук? Поверьте, запястья уже сильно затекли.
– Теперь можно. Теперь думаю, вы не станете проявлять ретивости. Мы делаем все возможное, чтобы быстрее доставить вас в Стокгольм.
– Мы идем в Стокгольм?
– Вы, а я остаюсь. Думаю, ваши соотечественники будут долго помнить Швейцарский Красный крест и Красный полумесяц.
– Что вы имеете в виду? – Иволгин понял, что речь пойдет о последствиях его бегства.
– Участь Кондратьева совсем незавидная, но о нем я ничего не знаю. А вот штурмбанфюрер Хартманн в Берлин поехал под конвоем точно в таких же наручниках, которые я с вас сняла. Но это еще не все.
– Умоляю, мадам, не тяните. Кто еще пострадал из-за меня?
– Больше всех досталось Васьяновой. Ее до сих пор держат в гестапо. Дедюлина отпустили. На будущее вы должны знать, что с 1935 года наши спецслужбы используют звукозаписывающую аппаратуру, то есть, мало того, что разговоры подслушивают, их еще фиксируют на магнитную ленту. Человеческая речь воспроизводится без изменений.
– Понимаю, что все мои беседы в кабинете на улице Четвертое сентября записывались?
– Не только записывались. Потом неоднократно прослушивались с приглашением психологов.
– Надеюсь, до Марфы они не добрались? И что с наследником?
– Оба в безопасности. Вы скоро сами в этом убедитесь. Еще хочу предупредить, что немецкой агентуры во всех европейских столицах полным полно. Стало быть, риск засветиться с вашей особой отметиной в Стокгольме не меньше, чем в Париже. Наоборот, в условиях нейтральной страны они не церемонятся, могут и снайпера использовать.
Глава седьмая
Разговор мадам Морель и Иволгина прервался. В каюту вошел матрос в белом френче поверх формы, в руках он держал поднос. Выложил на стол приборы, завернутые в салфетки, поставил две тарелки то ли с кашей, то ли макаронами, вазу с круассанами, кофейник и две чашки. У дверей развернулся и пожелал приятного аппетита.
– Давайте, Иван Алексеевич, отведаем еду моряков. У нас еще будет время договорить до конца.
Катер шел ровно, со скоростью узлов девять, не более. Река не море, нет качки вверх вниз, с одного борта на другой. Колыбельная песня, а не плавание.
Макароны с креветками – еда на любителя. Иволгин удовольствие не получил. Другое дело круассаны и кофе. И то, и другое отличалось вкусом и свежестью. Кок все убрал со стола и поставил пепельницу, мадам закурила. Иволгину хотелось узнать побольше о Морель и ее людях, слишком много загадок витало вокруг.
– Вам так интересно кого я представляю. Думаете умолчу, таинственно улыбаясь? Нет, штабс-капитан, скажу, как есть.
– Не боитесь?
– Бояться надо вам.
– Почему?
– Стоит вам открыть рот и заинтересовать информацией наших с вами врагов, они тут же захотят узнать все. Как бы вы ни убеждали их, что более ничего не знаете, вас все равно начнут пытать. И когда они поймут, что вы искренни, дел на белом свете у вас уже не останется.
– Неужели так ужасно?
– В рейхе готовят спецов по человеческой боле, по применению психотропных препаратов. Можете представить, что от вас останется. Знаю немцев очень хорошо.
– Вы меня убедили, хотя я и в голове не держал предать вас и ваших людей. И все-таки кто вы?
– Не все немцы считают Гитлера своим фюрером. Мои единомышленники во властной иерархии несогласны с теорией превосходства немцев над другими народами. И уж тем более не согласны с практикой применения этой теории.
– Вы имеете в виду развязанную ими мировую войну?
– Я имею в виду концлагеря, в которых сжигают живых людей, репрессии против мирного населения, в том числе детей, стариков и женщин, массовых расстрелов военнопленных, медицинские опыты над людьми, уничтожение евреев, цыган и других малых народов.
– После ваших слов напрашивается вывод о противодействии злу.
– Мои единомышленники ненавидят большевиков, их лидера Сталина. Коммунизм, социализм и прочее – придумки шарлатанов. Есть человек со своими достоинствами, слабостями, предпочтениями, привычками. Есть этносы, народы, национальности. Немцы, французы, русские, японцы, китайцы… Нет никаких сверхчеловеков, тех, кто должен стоять над другими и диктовать свою волю. Гитлер возомнил себя властелином мира. Германии нужны только единицы из низших наций – особо талантливые и полезные для рейха. Остальных следует утилизировать.
– О Гитлере ничего нового я не услышал, обыкновенный фашизм.
– Зато про нас я скажу много. С марта 1938 года группа высших офицеров вынашивает планы отстранения Гитлера от управления страной, от командования вооруженными силами.
– Планы можно вынашивать всю жизнь и лично участвовать в кровавых бойнях. – ухмыльнулся Иволгин.
– 1 сентября 1939 года немцы вторглись в Польшу. Помните, как дальше события развивались? 3 сентября Великобритания и Франция объявили войну Германии в соответствии Франкопольским и Англо-польским договорами о взаимопомощи. По сути, речь шла о Второй мировой войне. И что? Ни Британия, ни Франция никаких активных действий не предприняли. И вот тогда командующий сухопутными войсками вермахта Вальтер фон Браухич вместе с другими генералами решили ввести танки в Берлин и арестовать Гитлера. Сил СС и гестапо по сравнению с армией было крайне мало, чтобы противостоять свержению Гитлера.
– А как же немецкий народ? Популярность Гитлера среди простых немцев зашкаливает. Мне пленные немцы рассказывали еще там, в России.
– Оптимальный вариант тогда предложил адмирал Канарис.
– Он тоже не согласен с Гитлером?
– Он его ненавидит. Он предложил всенародно объявить об аресте Гитлера для защиты его от заговора Гиммлера и Геринга.
– И что?
– Браухич не решился дать команду ввести танки в Берлин.
– Из-за трусости?
– Может вы правы. Но в следующем 1940 году Гюнтер фон Клюге и Эрвин Роммель командующие уровня фронтов приступили к плану по уничтожению Гитлера. Собрали взрывное устройство с часовым механизмом и оборудовали помещение, где находился Гитлер. Взрыватель не сработал, и план остался нереализованным. Были еще попытки, вплоть до того, что предъявить Гитлера психиатрам. И никто не сомневался, что его признали бы сумасшедшим.
– Очень рад, что жизнь свела меня с вами, но я не знаю, что мне делать в Стокгольме. Куда идти и кем представляться? Очень надеюсь, вы будете помогать мне до конца.
– После того, как мы оформим ваши отношения с абвером. Мне нужно показать результат своей работы. Поймите, у нас свои правила игры. По крайней мере вы живы и вас везут в нейтральную страну.
– Как еще оформлять, если я весь в вашей власти?
– Вас сейчас дактилоскопируют, то есть снимут отпечатки пальцев. Потом вы прочтете свои обязательства и поставите подпись. Вся процедура не займет много времени.
Действительно, за пятнадцать минут Иволгин стал агентом абвера с псевдонимом «Нарбе» – «Шрам».
Иволгин был загнан в угол и, по большому счету, деваться ему в прямом и переносном смысле было некуда. Но поведение Морель явно импонировало. Во всяком случае она ни разу не подчеркнула зависимость Иволгина от нее и ее людей.
– Ваш корабль поболтается в море трое суток. С вашим немецким в Стокгольме без труда найдете Готгатан. Так они называют свои улицы. Первый дом на правой стороне имеет седьмой номер. Из первого подъезда лестница ведет сразу на второй этаж, ваша квартира третья. Первый этаж в доме занимает булочная или хлебная лавка, как называют шведы. Ваша хозяйка Ингер Лундквист. Если ее не окажется дома, ключ найдете на притолоке входной двери.
– Пароль или другие условности существуют? Чего ей говорить при встрече?
– Передайте привет от мадам Морель.
– И все?
– Достаточно. Хочу предупредить, чтобы вы ни в коем случае не посещали Преображенский православный храм. Там привечают всех русских эмигрантов, но одновременно и регистрируют. С вашей особой приметой агенты гестапо через сутки узнают о вашем месте нахождения.
Иволгин получил от мадам удостоверение моряка германского торгового флота на имя Конрада Розенталя. Потом его представили тому лейтенанту танкисту, который возглавлял конвой.
– Не забудьте забинтовать голову, чтобы скрыть особую примету, – напутствовала Катрин.
Расстались не прощаясь. Иволгин был уверен, что еще увидит Катрин. В каюте со столом и лавками Иволгин остался один, и казалось, задремал всего на полчасика. Но когда его растолкал лейтенант, подошло время пересаживаться на другой корабль. Этим кораблем оказался шведский однопалубный сухогруз «Хальмштад». Они стояли на рейде в порту Гавра. Мадам вышла еще в Руане. Сначала на гроссах подняли Иволгина, затем лейтенанта. Он сопроводил Ивана Алексеевича в каюту и тут же исчез. Перегородка просто обозначала деление каюты на две половины. В каждой стояли настоящие двухэтажные нары. Иволгину сразу вспомнился Волгострой. На правой половине оба места были заняты, на левой свободны. Пассажиры спали.
Утром Ханс принес пакеты с сухим пайком и предупредил, что команде сухогруза лучше не видеть пассажиров из гостевой каюты. Каково же было удивление Иволгина, когда двумя соседями оказались Марфа и молодой человек, безусловно тот самый Андре Шьянсе. Андрея можно было понять. Он бежал от явной расправы, но зачем с ним увязалась Марфа, объяснить было трудно.
– Что скажет ваша Амалия? – задал вопрос Иволгин, осуждающе глядя на девушку.
– Я ей отпишу, думаю, она меня поймет.
– Это ваше семейное дело, но я бы так не торопился.
– Уже поздно, – пробасил молодой человек.
– Если вас зовут Андрей Каравайщиков, то у меня к вам серьезный разговор, – Иволгин изучающе смотрел на парня, пытаясь понять его внутреннее состояние. Кто перед ним? Обиженный судьбой претендент на богатство, сломленный неурядицами безусый юнец, трус или смельчак, рисковый человек или увалень.
– Тяжело в скитаниях? – задал вопрос Иван Алексеевич.
– Привычно. Кабы эти не лезли и жить не мешали…
– Кто эти?
– Гестаповцы. Хотели меня арестовать.
– Я в курсе, даже знаю за что.
– Мне Марфа тоже поведала, потому снял я нательный крестик и спрятал его.
– Где спрятал? – с замиранием в голосе спросил Иволгин, подозревая, что парень оставил его во Франции.
– Марфа, дай мои тридцать три несчастья.
– Может наоборот? Господь он ведь непосильной ноши не дает, – отреагировал Иволгин.
Взяв в руки крестик первым делом Иван Алексеевич повернул его обратной стороной. Слева направо по горизонтали были выгравированы слова «Спаси и сохрани». Сверху вниз по вертикали шли буквы такого же формата, при сложении их получалось «Вологакереметь». Было понятно, что буквы значат два слова «Волога», «Кереметь». На втором слове последняя буква была не разборчива или ерь, или мягкий знак. Иволгин схватил листок, лежавший на столе, и вывел эти два слова.
– Хотите сказать, что эта абракадабра интересовала гестаповце?
– История очень длинная. Понимаю, что торопиться нам некуда. Расскажу по порядку.
Иволгину понравилось, что во время его повествования Андрей слушал с предельным вниманием, иногда переспрашивал. Взгляд был спокоен, и в глазах не читалось обычное любопытство. Он не ждал чего-то особенного. В конце задал один вопрос:
– Как вы считаете, Волога и Кереметь у нас в России?
Он спросил именно так? «У нас в России»?
– Скорее всего в России, но когда мы туда попадем?
– Как победим немцев, так и вернемся, – со всей уверенностью заявил Андрей.
– Я слышал, ты связан с французским Сопротивление?
Андрей строго посмотрел на Марфу, немного подумал и ответил:
– Связан и горжусь этим!
Спрашивать, где молодые хотят устроиться, он не стал. Видимо, планы у них имелись.
– Иван Алексеевич, – пропищала Марфа, – вы не могли бы на время наших странствий, оставить крестик у себя?
– Пожалуйста, – поддержал Марфу избранник, – мы не знаем, как все сложится. У вас будет надежнее.
– Отсоедините цепочку и через кольцо пропустите тесемку, оберну ею крестик и спрячу. Носить буду всегда с собой, – пообещал Иволгин.
Три троица изнывала от безделья, сил придавала только надежда, что кошмар остался позади.
В Стокгольм пришли рано утром. Ханс забинтовал Иволгину голову, оставил один глаз и повел к трапу.
– Уверен, мы еще увидимся, – сказал Андрей.
– Обязательно, – с оптимизмом ответил Иволгин.
Ханс усадил Иволгина в автомобиль на газогенераторном ходу. Если во Франции немцы ездили на бензине, то в Швеции это было не позволительно. Иволгина высадили напротив дома семь по Готгатану. Пара прощальных слов и автомобиль запыхтел дальше.
Иволгин с забинтованной головой, в берете на макушке подошел к дверям подъезда. Сразу столкнулся с недоработкой мадам Морель. В подъезде дорогу ему преградил консьерж, длинный худой старикашка с желтым лицом. Он чего-то лепетал по-шведски и наступал на Иволгина, будто шел в штыковую атаку. Пришлось достать удостоверение моряка и сунуть под нос стражу. Тот почитал корочки и сразу перешел на немецкий.