9. Как эстетика завершается ссылкой на религию, так и философия религии приходит к выводу, что религия ведет к дихотомии, которую способна разрешить только философия. Поэтому она или наука представляет собой третью и высшую форму, в которой существует абсолютный дух. (Это лишь кажущееся отступление от Шеллинга, для которого философия и наука не были одним и тем же, а первая была в такой же степени искусством и добродетелью [религией], как и знанием). Гегель высмеивал тех, кто, дойдя в изложении до этой точки, считал, что теперь (например, в философии философии) на первое место должно выйти реальное. Напротив, все уже рассмотрено, и остается только свести систему в круг, оглянувшись назад, чтобы ее изложение превратилось в энциклопедию. Ведь если религия, противоречащая мышлению (как уже показала «Феноменология духа»), ведет к спекулятивному, свободному мышлению, а логика началась с решения этого вопроса, то конец философии религии сливается с началом логики, и требование Фихте о том, чтобы система была кругом, выполнено. Если мы рассмотрим ее в целом, то обнаружим, что в логике идея (разум) рассматривается как она есть сама по себе; в философии природы она рассматривалась в своем внешнем, самоотчужденном существовании; наконец, в различных частях философии разума, как в учении о конечном, так и об абсолютном духе, разум (идея) демонстрировался в различных формах своей свободы, высшей из которых является та, в которой он знает себя освобожденным от всех конфликтов, примиренным и свободным. Поскольку везде рассматривалась именно абсолютная идея, система получила название абсолютного идеализма; поскольку абсолютная идея и разум – одно и то же, мы назвали ее панлогизмом. Но философия осознает не только свою структуру, но и то, как она пришла к этой структуре. По этой причине история философии становится неотъемлемой частью гегелевской системы, поскольку в ее ходе постигается и демонстрируется разум. Она также объединяет начало и конец, поскольку показывает, что то, чем обладает современная эпоха в самосознательной разумности, является результатом труда всех предыдущих поколений, поскольку то, что каждое из них выражало как свое мировоззрение и мудрость, оставалось неоткрытым и наглядно содержится в философии настоящего, то есть в мыслительном постижении существенного в наше время. Гегель хвастается, что в его «Логике» не проигнорирована ни одна категория, которую какая-либо философия когда-либо объявляла высшей. (Даже в той временной последовательности, в которой они утверждались, он думал, что сможет доказать тот же самый ряд, которому следует его логика; от этого он вскоре отказался). Как и в «Феноменологии», Гегель впоследствии определяет отношения философии с другими духовными формами таким образом, что она появляется позже, только там, где произошел разрыв с реальностью, форма жизни устарела, что она закрашивает серое в серое и находит примирение, которое реальность больше не предлагает, в идеальной сфере. С религией, в частности, она сначала выступает единым фронтом, а затем – в оппозиции. В последнее время философия стремится отдать справедливость содержанию религии, как, например, современная философия, развившаяся в рамках христианства.
Так как гегелевская трактовка истории философии известна публике только по его лекциям (WW,, XIII – XV), которые были собраны из университетских тетрадей разных периодов, в ней наблюдается большая диспропорция в плане полноты охвата. Греческая философия от Фалеса до неоплатоников занимает третий том; Средние века пройдены в «сапогах о семи лигах»; хотя новейшая философия занимает гораздо больше страниц, именно ей уделено самое беглое внимание. В период новейшей немецкой философии заслуга Якоби объясняется тем, что он снова вспомнил Спинозу, о котором Гегель в предыдущий период сказал, что либо спинозизм, либо никакой философии, но также, конечно, тем, что принцип индивидуации Лейбница устранил недостаток спинозизма и таким образом интегрировал его. Фихте, как совершенствователь субъективистской философии Канта, и Шеллинг, в отличие от него, названы последними философами. Поскольку учение последнего о свободе всегда помещается рядом с более ранними работами, как будто они находятся в полном согласии, это доказывает, что Гегель всегда понимал Шеллинга в терминах его более поздних работ; отсюда утверждение, что Шеллинг объединил субъективность Фихте с субстанциальностью Спинозы. То, чего ему не хватает в Шеллинге, – это логическое обоснование и диалектическая реализация. Результат формулируется следующим образом: Наша точка зрения – это признание идеи, познание идеи как духа, как абсолютного духа, который, таким образом, противопоставляется другому духу, конечному, и принцип этого духа должен быть признан, так что абсолютный дух становится для ибн духом в ряду образований, который является истинным царством духов; ряд, который не является распадающейся множественностью, но который образует моменты в едином, настоящем духе, как пульсации которого эта множественность проявляется.
10. Счастливое положение жнеца, которое было отведено Гегелю выше (§328), включает в себя и то, что как раз в тот момент, когда за дверью послышались первые шаги тех, кто готовился его вынести, и когда первые признаки показали, что на заложенной им основе можно и поспорить, он умер. Он пережил кульминацию своего учения, существование самостоятельной школы, которая стремилась утвердить принципы его философии в самых разных областях в основанных им Берлинских ежегодниках научной критики, а также в его собственных трудах. Среди тех, кто дожил до гегелевского влияния, – Георг Андреас Габлер (родился 30 июля 1786 года в Альтдорфе, преемник Гегеля в Берлине с 1835 года, умер в Теплице в 1853 году) из йенского периода, который в своем учебнике по философской пропедевтике (Эрланген, 1827) осветил те моменты гегелевской феноменологии, которые могли бы служить введением в философские исследования. В Гейдельберге Герман Фридрих Вильгельм Хинрихс (родился в 1794 году в Карлсеке в Ольденбурге, первоначально юрист, профессор философии в Бреслау в 1822 году, в Галле с 1824 года, умер 17 сентября 1861 года во Фридрихсроде в Тюрингии) был заядлым слушателем Гегеля, чью «Религию в ее внутреннем отношении к науке» (1822) Гегель представил с предисловием, вызвавшим сенсацию ожесточенным нападением на Шлейермахера. В 1825 году он опубликовал свои лекции о «Фаусте» Гете, прочитанные в Галле, которые были преданы забвению из-за их напыщенного стиля и некоторых деталей. Помимо «Основ философии логики» (1826), есть еще «Генезис мышления» (1835), который, по общему признанию, появился только после смерти Гегеля. Более поздние работы Хинрихса, в которых он пытается писать более разборчиво и для более широкой аудитории: «Стихотворения Шиллера» (1837), «Лекции по политике» (1844), имеют гораздо меньшую научную ценность, чем «История философии права и государства» (1848—52), которая, по общему признанию, является скорее сборником материалов для книги, чем самой книгой. В 1852 году были опубликованы его «Короли» (попытка представить различные исторические формы королевской власти как моменты полной, современной) и «Жизнь в природе». Он работал над большим трудом по истории Земли, когда смерть отозвала его (18 сентября 1861 г.). В Берлине одним из первых к Гегелю присоединился Леопольд фон Хеннинг, опубликовавший в 1824 году брошюру «Принципы этики» и внесший большой вклад в распространение гегелевского учения в качестве лектора и редактора «Берлинских ежегодников». Позже он полностью переключился на политическую науку и умер в 1866 году в звании профессора Берлинского университета. Карл Людвиг Мишле (род. в Берлине 4 декабря 1801 г., с 1829 г. доцент философии в Берлине, умер в 1893 г.) также был первоначально юристом, но вскоре полностью переключился на философию (см. Wahrheit aus meinem Leben, Berlin 1884), в которой он впервые проявил активность в этической области, о чем свидетельствуют Этика Аристотеля (1827) и Система морали (1828); он читал лекции по новейшей философии при жизни Гегеля, из которых родились его последующие работы. Генрих Густав Хотхо (родился в Берлине 22 мая 1802 г., умер там же в звании профессора 24 декабря 1873 г.), также первоначально юрист, под руководством Гегеля занялся философскими и особенно эстетическими исследованиями, плоды которых он впервые изложил в романе (Die Unbekannte), напечатанном только для нескольких друзей, а позднее они появились полностью переработанными в его Vorstudien für Kunst und Leben (Stuttgart 1835). История немецкой и голландской живописи (2 тома, Берлин 1842/43), а также школа живописи Хуберта ван Эйка с немецкими предшественниками и современниками (2 тома, 1855, 58) относятся к более позднему периоду. Его рецензии в «Берлинском журнале» по праву пользовались большим уважением. Другой эстетик гегелевской школы – Хайнр, Теодор Рётшер, который сначала произвел сенсацию своим сочинением об Аристофане и его эпохе (§§13 и 64 л.) и дал повод для нападок на взгляды Гегеля на точку зрения Сократа, а затем полностью посвятил себя эстетическим, особенно драматургическим работам. Несколько старше последнего был Эдуард Ганс (род. 22 марта 1798 г.), который, изучая право в Геттингене и Гейдельберге, но познакомившись с Гегелем в последнем месте, близко сошелся с ним в Берлине, где с 1820 г. читал лекции. В 1825 году он был назначен профессором права и умер в качестве профессора 5 мая 1839 года. Еще больше, чем своими «Erbrecht in weltgeschichtlicher Entwicklung» (4 тома, 1825—1835), он способствовал распространению идей Гегеля своими блестящими лекциями и основанием «Berliner Jahrbücher», в котором он участвовал больше, чем кто-либо другой. В его лекциях по истории последних пятидесяти лет в «Историческом справочнике Ряумера» (1833/34) уже затрагиваются те моменты, по которым он расходился с Гегелем. За ним последовали Й. Салинг (Die Gerechtigkeit in ihrer geistesgeschichtlichen Entwicklung, Berlin 1827) и К. Фр. Э. Зитце (Grundbegriffe Preussischer Staats- und Rechtsgeschichte, 1825). Два человека, которые впервые применили его идеи к теологии, Дауб и Мархейнеке, были не учениками, а друзьями Гегеля. Карл Дауб (20 марта 1765 – 22 ноября 1836), основатель протестантской спекулятивной теологии, стал инициатором приезда Гегеля в Гейдельберг и остался его самым верным и благодарным другом, когда тот уехал в Берлин. Из его (к сожалению, очень помпезно написанных) трудов можно выделить «Иуду Искариота» (1816—1818), трактаты «О Логосе» и «О догматической теологии нашего времени» (оба – 1833), благодаря которым становится понятным, что Гегель мог с таким доверием доверить ему исправление и право вносить изменения во второе издание своей энциклопедии. Лекции, опубликованные после его смерти, еще больше подчеркивают его согласие с Гегелем. Филипп Конрад Мархейнеке (1 мая 1780 – 31 мая 1846) во втором, полностью переработанном издании своей «Догматики» (1827) показал, как тщательно он изучил систему своего коллеги и познакомил с ней многих теологов своими лекциями. Едва ли не больше, чем труды этих двух людей, чья манера изложения не способствовала пониманию, решающее значение для положения гегелевской системы в теологии приобрел нетеолог. Карл Фридрих Гёшей (родился 7 октября 1781 года в Лангензальце, некоторое время был старшим судьей земельного суда в Наумбурге, затем жил частично в Берлине, частично в Магдебурге в качестве консисториального президента, умер 22 сентября 1861 года в Наумбурге). Сентябрь 1861 года в Наумбурге), который уже продемонстрировал свое знакомство с трудами Гегеля в анонимной работе (о «Фаусте» Гете и его продолжении, Лейпциг 1824), опубликовал в 1829 году его парафированные афоризмы о незнании и абсолютном знании, которые Гегель встретил «благодарным рукопожатием» и из которых он дословно взял некоторые фразы, чтобы использовать их как свои собственные в своей энциклопедии. Однако Гёшей применял принципы этой философии и в юридических вопросах, о чем свидетельствуют его работы «Zerstreute Blätter» (2 тома, 1832—1842). Его более поздние труды будут рассмотрены ниже. Первые работы Иоганна Карла Фридриха Розенкранца (родился 23 апреля 1805 года, с 1833 года профессор философии в Кенигсберге, где и умер 14 июня 1879 года, ослепнув на долгие годы), которого одновременно привлекли в Берлин Шлейермахер и Гегель и который постепенно полностью перешел на сторону последнего, также появились при жизни Гегеля. Это не только небольшая литературно-историческая «История немецкой поэзии в средние века» (1830), за которой позже последовал «Handbuch einer allgemeinen Geschichte der Poesie», но и его превосходная рецензия на «Glaubenslehre» Шлейермахера и его «Encyclopädie der theologischen Wissenschaften» (1831). Гегель впервые почти идолопоклоннически склонился к Иоганну Георгу Муссману, который умер (1833) в качестве профессора в Галле, после того как его прежняя рабская привязанность уступила место столь же нездоровой критике учения мастера. Его Lehrbuch der Seelen Wissenschaft (1827), а также Grundriss der allgemeinen Geschichte der Philosophie (1830) показывают первые применения принципов Гегеля к психологии и истории философии, за которыми впоследствии последовали другие и более совершенные. О том, что величайший физиолог нашего века Иоганн Мюллер (14 июля 1801 – 28 апреля 1858) слушал лекции Гегеля во время учебы в Берлине не только из расчетливого благоразумия, как думают некоторые, лучше всего свидетельствует его остроумный «Grundriss der Vorlesungen über die Physiologie» (Бонн 1827), который гегельянцы, интересующиеся многими именами школы, склонны обходить стороной, причисляя к своим Шульца-Шулизенкштейна, который, вероятно, никогда бы себя к ним не причислил. Даже когда Мюллер выбрал совершенно иное направление, он показал себя философски образованным человеком, поскольку предпочитал не поднимать вопросы, на которые можно ответить только с помощью философии, если вообще можно, а не адресовать их к реторте или микроскопу.
§330.
Заключительные замечания
(1) В моем развитии немецкой спекуляции со времен Канта, цитируемом здесь в последний раз, критика, которая следует за изложением отдельных дисциплин (Критика логики, §48, 7; натурфилософия, §49, 6; психология, §50, 8; этика, §51, 5; эстетика, философия религии и история философии, §52, 3, 5, 7), указала на экспозиции, которые, согласно предварительным предложениям самого Гегеля, могут быть сделаны из его системы. Они не казались и не кажутся мне таковыми, чтобы сделать обязательным реальный выход за пределы системы. Поэтому согласие с результатом, полученным там (§53) при обзоре шести разделов, в которых рассматривается третий период современной философии, не должно удивлять. Поскольку в первом были сформулированы задачи новейшей философии (§296) и показано, как Кант приступил к решению всех трех из них (§§298—302), во втором (§§306—308) – как первая из, казалось бы, решенных Кантом задач была заново представлена для решения Рейнгольдом и его оппонентами, что в третьем и четвертом разделах Фихте (§§310—313) и Шеллингу (§§317—318) действительно удалось лучше, правда, таким образом, что учение о науке и система тождества через их противопоставление привели ко второй проблеме, требующей решения; поскольку, кроме того, в пятом разделе (§§321—323) Шеллинг, ставший тем временем теософом, оказался среди тех, кто, подобно Гербарту и Шопенгауэру, не только отверг эти две односторонности, но и попытался стать посредником между ними, так что в его лице два мировоззрения, объединение которых было третьей задачей новейшей философии и которые, как показал шестой раздел (§§324—328), были заменены друг другом, шестой раздел (§§324—328), тем временем противостояли друг другу в величайшей чистоте в Окене и Баадере – таким образом, как курс, которым пошла новейшая философия, так и причина, по которой ее последний раздел получил заголовок «Заключительные системы», могут быть поняты в схеме, в отношении которой следует отметить, что знак = союз, с другой стороны, должен означать оппозицию, и что приведенные параграфы относятся к настоящему наброску:
(2) Утверждение Краузе, что его доктрину можно обозначить всеми сектантскими названиями, которые до сих пор использовались, и что система Гегеля, которая сводится к тому же, поглотила все более ранние, фактически подтверждается в отношении последней его противниками, если брать их всех вместе: едва ли найдется философская точка зрения, которая не была бы выдана за гегелевскую теми, кто стоит на другой. (Непонятные умы даже употребляли одновременно несовместимые ругательства и говорили об атеистическом пантеизме, то есть о деревянном железе). Само собой разумеется, что ученики и последователи соглашались со словами своих мастеров, и приведенная выше схема должна четко обосновывать такое согласие. Но это оправдывает и то, что было показано неизбежным в самом начале этого изложения (§10), – что это изложение носит оттенок именно гегелевской школы, в том смысле, что всякий переход от одной системы к другой считался необходимым, как только в последующей оказывалось установленным или реализованным то, чем предыдущая была сама по себе или по сути, – предпосылка, совпадающая с признанием того, что Гегель называет диалектическим методом. Однако, наоборот, достигнутая точка, кажется, оправдывает, если не обязывает, исполнителя, который так на нее намекает, отложить перо. Если, несмотря на то, что соображения собственного удобства предполагают обратное, этого не происходит, и если здесь, как обещало предисловие к последнему тому моего большого труда 1853 года, действительно делается попытка дать отчет о движениях в философской области после смерти Гегеля, то возникает убеждение, что для того, чтобы брожение, в котором оказалась философия с того времени, стало ясным и живительным напитком, прояснение должно начаться с одного пункта. Цель следующих параграфов – способствовать такому прояснению, показав, по крайней мере в некоторых пунктах, что, казалось бы, совершенно разные вещи тем не менее движутся в одном и том же направлении. Поскольку они не основаны на полном исследовании ежедневно пополняющегося материала и не могут столь же определенно указать, где история была прочитана задом наперед, что будет самым важным и неизменным в том или ином произведении, они должны быть здесь не дополнением к предыдущему развитию, а приложением к нему.
§331.
Введение
Zeitschrift für Philosophie und spekulative Theologie, 1837 ff.: s. §332, 4. Seit 1879 (Bd. 75—79) wurde sie redigiert von H. Ulrici, seit 1882 (Bd. 80—81) unter Mitwirkung von A. Krohn und Günth. Thiele, dann kurze Zeit von Ulrici und Krohn (Bd. 82—84) und (Bd. 85) von Krohn allein, seit 1885 von Krohn und Rich. Falckenberg (Bd. 86—95), dann von Falckenberg allein (Bd. 96—105); jetzt von diesem im Verein mit H. Siebeck und Joh. Volkelt (seit Bd. 106, 1895). – Halle* sehe, später Deutsche Jahrbücher für Wissenschaft und Kunst, 1838—1842: s. §340. – Zeitschrift für Völkerpsychologie, und Sprachwissenschaft, her. von M. Lazarn» und H. Steint Kal, Berlin 1860—1890; 20 Bde. – Zeitschrift für exakte Philosophie, I – XI, her. von Fr. 11. Th. AUihn und Tuisc. Ziller, 1861 —1871; XII f. her. von Allihn und 0. Flügel, seit 1883; seit Bd. XIV her. von 0. Flügel. – Philosophische Monatshefte, 1868—1894: I – VII (Berlin 1872), her. von.7. Bergmann; VIII – X (1874) her. von F. Auchersun, J. Bergmann und E. Bratust hek: XI – XII (Leipzig) her. von Bratuschek; XIII – XXII her. von C. Schaarschmidt (Leipzig, seit XVJII, 1882, Heidelberg); XXIII (1887) her. von P. Natorp u. Schaarschmidt; XXIV – XXX (1894; seit XXVIII, Berlin) her. von P. Natorp (Forts, s. unter Archiv im Folgenden). – Vierteljahrsschrift für wissenschaftliche Philosophie, Leipzig 1878 ff., her. von R. Avenarius. – Archiv für Geschichte der Philosophie s. §13, Anm. 21, seit 1894 (Bd. VIII) als erste Abteilung des Archivs für Philosophie, zu dessen zweiter Abteilung, Archiv für systematische Philosophie (I; 1894/95), die Philosophischen Monatshefte unter dem gleichen Herausgeber, unter Mitwirkung auch von Chr.Sigwart, umgewandelt worden sind. Beide Abteilungen geben vollständige Jahresberichte über die deutsche, und die wichtigeren Erscheinungen der ausserdeutschen Literatur zur Philosophie und ihrer Geschichte. – Wesentlich oder ausschliesslich psychologischen, speziell psychophysiologischen Zwecken dienen: Philosophische Studien, her. von W. Wundt, Leipzig 1883 ff.; Zeitschrift für Psychologie und Physiologie der Sinnesorgane, her. von Herrn. Ebbinghaus und Arth. König, Hamburg und Leipzig 1890 ff. (mit speziellen Literaturberichten zur Psychologie).
(1) Решительный перевес, который, особенно в середине двадцатых годов, был отдан гегелевской философии над всеми современными системами, объясняется тем, что кратковременное затишье, наступившее после жестокой борьбы в политической, религиозной и церковно-политической сфере, соответствовало философии, упрекаемой врагами и превозносимой друзьями как философия Реставрации. Она является таковой в гораздо более широком смысле, чем подразумевали те, кто придумал это название. Есть три момента, в которых Гегель восстановил то, что было подорвано до него (особенно Кантом, по отношению к которому Гегель иногда не справляется со своей задачей). Во-первых, он попытался вернуть философии ее «святая святых» – метафизику (онтологию), лишенную Кантом. Показав, что такое абсолют и что его можно найти только с помощью (диалектического) метода, совпадающего с самодвижением содержания, его логика должна была вновь сделать философию фундаментальной наукой. Кроме того, Кант в своей критике подчеркивал правовой (моральный) элемент в религии таким образом, что почти совпадал с просветителями и их религией правомыслия; и даже в его «Религии в пределах чистого разума», где он дистанцируется от них, благая весть Евангелия предстает почти как басня, сочиненная ради морали. Гегель снова стремится установить положительное отношение именно к теоретическому элементу религии, причем не просто к истории спасения, рассказанной в Библии, а к учению, разработанному вместе с церковью и в ней. Он восхваляет свою философию, потому что она гораздо более ортодоксальна, чем современная теология сердца или Писания, которая так противостоит догме. Наконец, в-третьих, Кант в индивидуалистическом духе XVIII века поставил на первый план индивидуального человека в учении о праве и (единичную) совесть в морали таким образом, что в противовес этому Гегель снова сделал центром своей этики (античное) понятие моральных организмов, всеобъемлющего закона целого, существенно отличного от слагаемых. Обвинения, выдвигаемые против него в связи с этой тройной реставрацией, что он был предопределен стать новым Вольфом, что он наделил мир новой схоластикой, что он противостоял либерализму как новый Herr v. Haller, могут быть приняты, если в них сделать соответствующий акцент на слове «новый».
2. В 1830 году начался ряд событий, доказавших, что восстановление и укрепление того, что ранее было поколеблено, отнюдь не было столь определенным, как надеялись. Революции во Франции, Бельгии и Польше, последующие революционные движения в Германии и парламентская реформа в Англии; острота конфессиональных разногласий, вновь возникших в результате папской буллы о смешанных браках и празднования капитуляции Аугсбургского исповедания; наконец, почти неслыханная попытка, особенно в Пруссии, отнять у церковных организаций права и полномочия, которыми всегда пользовалось государство, например, введение программ или контроль над профессорами теологии – все доказывало, что то, что казалось так хорошо собранным вместе, может рассыпаться. Легко объяснить, почему Гегель не встретил ни одного из этих явлений с радостью, а некоторые из них – с явной неохотой: он должен был подозревать, как он вскоре и сделал, что так же, как сотрясаются основы того, что до сих пор было действительным, не могло не случиться, что основы концептуализированного существования будут подвергнуты новому испытанию, и так же, что среди его молодых друзей некоторые будут смотреть с радостью на то, что душило его. Так и случилось. Появились работы, атаковавшие основы его учения, на которые он ответил общей рецензией. Она заглохла, прежде чем он добрался до самой важной из них. Неприятная встреча с профессором Гансом, который в остальном был очень близок к нему, вызванная политическими проблемами того времени, дополнила это и сделала последние недели его жизни горькими.
3 За произнесенными на его могиле словами о том, что сатрапы должны будут разделить империю Александра, последовала Диадоховская война раньше, чем предполагал оратор. Процесс разложения гегелевской школы начался вскоре после смерти ее основателя. Однако, будучи негативной стороной процесса развития философии после Гегеля, он сопровождается формированием новых систем в качестве позитивного дополнения. Однако, помимо того, что большинство из тех, кто занимался последним, были вовлечены в этот процесс распада, нам легче составить общее представление, если мы сначала обобщим те явления, которые, как можно показать, привели к общей цели. Конечно, это приводит к тому, что некоторые авторы упоминаются в этом трактате в двух разных местах. Однако иной порядок действий еще больше усложнил бы поиск пути в лабиринте постгегелевской литературы, чем он уже есть. Только там, где такое расчленение казалось совершенно необходимым, оно было предпринято; там же, где его не было, я сразу сказал все, что намеревался сказать о философе в этой книге. После этого объяснения мы переходим к двум нашим задачам. Итак, сначала мы покажем, как три только что упомянутых пункта, в которых Гегель проявил себя как реставратор, после его смерти были вновь поставлены под вопрос. Это происходит в том же порядке, в котором они были перечислены выше, и таким образом, что философская общественность интересуется одним, другим и третьим в течение довольно равных периодов времени. Примерно через полдюжины лет, в течение которых обсуждался только логико-метафизический вопрос, на первый план внезапно выходит религиозно-философский вопрос, который примерно через такой же промежуток времени уступает место политико-социальному вопросу. Это заранее указывает на три раздела, на которые делится негативная часть данного исследования, получившая здесь название: