Лаба, Улла и Нева

Мой первый день рождения

У моей прабабушки Пелагеи были лишь дочери: Наталья, Александра и Вера. У моей бабушки Веры тоже: Ирина и Татьяна. Неудивительно, что и от моей мамы ждали рождения девочек.

В женской консультации, оценив форму ее живота (до появления УЗИ на российской земле оставалось еще двадцать лет), подтвердили, что будет девочка. Отец купил розовую ленточку и с нетерпением ждал появления малышки, но вечером 21 февраля родился я.

Первая поздравительная открытка «С днем рождения!» пришла от исполнительного комитета Совета депутатов трудящихся. В ней он поздравил меня, нового гражданина Союза Советских Социалистических Республик, с рождением и пожелал любить просторы родных полей и украшать землю своим трудом.

Времена были брежневские, поэтому меня к тому же наградили медалью. На голубом аверсе – Ленин указывает путь в коммунизм приближающемуся трактору, на реверсе – надпись: «Гражданину СССР, родившемуся на земле Ленинградской», имя и дата рождения.

Я читаю

Мама говорит, что я научился читать лет в пять. На прогулках я читал все, что можно прочитать: вывески, объявления, слова на проезжающих машинах. «Молоко, хлеб, автобус, санитарный день, Главрыба» – и так далее, не останавливаясь.

В начальной школе я продолжал читать взапой. Когда уставал сидеть на стуле, сворачивался калачиком на кресле и продолжал читать. Книга была со мной и в ясный день, и в вечерних сумерках. Ко второму классу у меня уже были очки и близорукость в минус две диоптрии.

Читал все, что попадалось под руку. Вот список прочитанного за апрель в первом классе: Н. Крупская «Рассказы о Ленине», Г. Снегирев «Маленькое чудовище», Э. Успенский «Гарантийные человечки», С. Баруздин «Как Снежок в Индию попал», В. Баныкин «Рассказы о Чапаеве», С. Романовский «Медведь и бабочка». Первые две книжки по три сотни страниц, остальные – по полторы.

Неудивительно, что почти на все праздники мне дарили повести и романы. Книжный в военном городке был один и ассортиментом не славился, поэтому на день рождения я мог получить в подарок несколько экземпляров одного и того же произведения, недавно появившегося в нашем магазине. Оставалось лишь надеяться, что не все они будут подписаны.

Навстречу оловянной свадьбе

В семейном архиве сохранилось довольно много самодельных открыток – «помни, сынок, подарок сделанный – лучше купленного» – с моими поздравлениями маме. Самая ранняя из них начинается с «Дорогая моя Танечка». В пространство между словами «моя» и «Танечка» втиснуто слово «мама».

Нетрудно догадаться, с какого образца писался этот текст. Трудно не заметить торчащие папины влюбленные уши.

Проба пера

Мой отец регулярно писал небольшие статьи в местные издания. Большинство из них вышли в газете «Во славу Отечества». В шестом классе я, вдохновившись его примером, отправил заметку в «Зорьку», газету пионеров Белоруссии. Редакция расставила длинные тире и пропущенные знаки препинания и поработала над стилем. Теперь в ней бодрым пионерским голосом сообщалось: «Первого октября мы отрядом ездили на уборку картофеля. Только слезли с машины – кто-то предложил: «Давайте соревноваться, кто больше картошки соберет!» Дальше там говорилось про энтузиазм, дружбу и взаимопомощь. И заканчивалась заметка так: «А в конце работы мы узнали, что собрали 4,5 тонны картофеля».

Маленькая, буквально в пол-абзаца, заметка произвела фурор. Я получил несколько десятков писем от девочек со всей Белоруссии, которые предлагали свою дружбу. Все они просили прислать мое фото. Пришлось даже специально сняться для ответов. На фото я был вылитый Валя Котик, только хорошо откормленный. Я написал всем, хотя, честно говоря, не особенно понимал, что мне делать с внезапно свалившейся славой. К счастью, большинство поклонниц охладело ко мне на втором-третьем письме, и только одна девочка еще долго продолжала слать длинные письма, которые всегда заканчивались томным «Цалую. Аделаида».

Толстой и дети

Тот новый год я ждал с особым нетерпением. Прошло уже два года, как Ленинград стал лишь частью отпусков, полных суеты и бесконечных встреч с родственниками. Но теперь я был первоклассником, и большая новогодняя елка ждала меня. Подготовка к утреннику шла полным ходом, но тут я заболел. По-моему, свинкой. Новый год и первые зимние каникулы прошли в постели. Градусник, надо много пить, «поспи, тебе нужны силы». Днем, когда температура отступала, я читал «Золотой ключик» Алексея Толстого, мой новогодний подарок. Яркая и красочная, книга напоминала мне о том, что где-то совсем рядом улыбки и смех, настоящий Дед Мороз и храбрые звери, но меня там нет. Обычное стечение обстоятельств. Иногда это достаточная причина для неприязни. Но судьбе было что добавить.

Пятнадцать лет спустя. Второй курс физфака ЛГУ. В программе – термодинамика, и можно выбрать одного из двух лекторов. Первый вариант – физика для умных, вывод из базовых принципов, ряды формул, недостающая математика вводится по ходу обучения. Сложно, но захватывающе красиво. Второй – Никита Алексеевич Толстой. С ощущением собственной важности сидящий в большом кресле и рассказывающий бедным крестьянским детям о чудесах науки. В юности все – максималисты, а мы еще не без оснований «себя считали кем-то из немногих». Стоит ли удивляться, что для нашей группы, практически полностью состоявшей из выпускников физматшкол, посещение лекции Толстого приравнивалось к грехопадению. Может, и зря, но как сейчас проверишь?

В последний раз я столкнулся с Толстыми в музее Набокова на Большой Морской. Директор (хранитель?), она же и единственный тогда сотрудник, представила мне Наталью Никитичну. После нескольких вежливых фраз гостья спросила меня, пишу ли я. Я ответил, почти возмущенно: «Конечно, нет». Я не такой. Не обобщайте.

И вот теперь я из этих. Но кто сейчас не пишет? Инстаграмеры, разве что. Да и они тоже.

Колыбель

Наша планета есть колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели.

К. Э. Циолковский

29 января 1966 года мои родители, внучка мещанина города Корчева и сын гвардии лейтенанта Красной Армии, поженились. Свадьбу играли в доме ее родителей. В качестве запасного варианта, на случай если патефон сломается, пригласили гармониста. Патефон отработал как надо, так что приглашенный артист напился с чистой совестью, и доставлять его домой пришлось молодоженам. Путь получился неблизкий. Шансов подняться по заснеженной десятиметровой железнодорожной насыпи с не вяжущим лыко гостем не было, пришлось идти через железнодорожный переезд. Но, закончив свою миссию, они двинули домой напрямую. К несчастью, за ними увязался случайный прохожий, приехавший из северной столицы и тоже стоящий перед проблемой преодоления железнодорожной насыпи. Лет под сорок, в хорошо выглаженных брюках и начищенных ботинках, он решил, что местные знают короткий путь на ту сторону. Каково же было его разочарование, когда он с большим опозданием понял, что эта парочка идет по целине, и то, что снег по пояс, им все равно. Как он громко ругался, вызывая очередной приступ их смеха. Их счастья. Они и сейчас светятся, когда рассказывают эту историю.

А через два года появился я. У меня довольно много моих детских фотографий. Но лучшую я нашел лет пятнадцать назад. Сделанную американским космическим кораблем «Аполлон-8» 24 декабря 1968 года. Над серой, изрытой кратерами Луной, восходит голубой шарик Земли. Он закрыт облаками, но если бы мы могли, как в Google Maps, приблизить картинку, то увидели бы, что над Западной Европой идет снег, повсюду звучит «Carol of the Bells», творение очередного врага народа1, а на елках горят огоньки. А где-то там, по другую сторону от железного занавеса, в шестидесяти километрах к югу от места впадения Невы в Финский залив, держась за мамину руку, я, закутанный в сто одежек малыш, вышел на свою первую в жизни прогулку.

Маленький шажок и огромный скачок для всего человечества в одной фотографии.

Рождение традиции

Празднование дней рождения кажется вещью естественной, но еще пару поколений назад такой традиции не существовало. Бабушка Вера признавала лишь свои именины. Каждый год, 30 сентября, после завершения основных сельскохозяйственных работ, сестры собирались вместе в день памяти святых мучениц Веры, Надежды, Любови и их матери Софии, чтобы поздравить виновницу торжества.

То, что в мамином детстве ее день рождения был семейным торжеством – во многом счастливое совпадение. Она появилась на свет седьмого января. Новый год в ее семье особо не праздновали, и, лишь отдавая дань новой советской традиции, украшали елку конфетами и мандаринками. Настоящие подарки появлялись в ночь на Рождество, поэтому мамин день рождения начинался с того, что она бежала в большую комнату, чтобы узнать, какой подарок в этот раз принес ей ангел.

А он был в курсе самых заветных желаний этой советской девочки. В середине 50-х под елкой оказалась импортная, а потому очень дорогая, гэдээровская кукла. У нее, как у будуарных кукол, было мягкое тело, позволявшее ей принимать любые позы. Но главное, у нее открывались и закрывались глаза. Большинство Таниных сверстниц еще долго будут мечтать о таком подарке.

В семье моего отца борьба с праздностью велась еще более решительным образом, осуждались даже именины. После свадьбы моих родителей прошло несколько лет, прежде папа смог привыкнуть к концепции персональных праздников. Трудно, наверное, когда в твой первый день рождения тебе исполняется двадцать четыре.

Между ложью и правдой,

меж Кабулом и Прагой

В младенчестве я был довольно голосистым ребенком и не хотел или боялся оставаться один. Мне было неважно, кто со мной, лишь бы разговор не прерывался ни на минуту.

Родители пользовались моей неразборчивостью. Они включали радио и на цыпочках выходили из комнаты. А я как завороженный часами слушал новости2.

– Председатель Совета Министров СССР Косыгин, пролетая над территорией дружественного Афганистана по пути на Родину, направил с борта самолета телеграмму, в которой выразил афганскому народу наилучшие пожелания.

– Соревнование за высокие темпы роста производительности труда получает все более широкий размах. В него вступают все новые и новые коллективы.

– Вчера в Москве состоялся пленум Центрального комитета профсоюза рабочих строительства и промышленности строительных материалов. Его участники обсудили вопрос «О состоянии и мерах по дальнейшему улучшению бытового обслуживания на стройках, предприятиях и общежитиях Министерства строительства СССР».

– Вчера у стенки морского пассажирского вокзала Ленинграда отшвартовался дизель-теплоход «Обь». Он прибыл сюда из Антарктиды с экспедиций советских зимовщиков.

– Славную дату в истории двух братских народов празднуют сегодня трудящиеся Советского Союза и Чехословацкой Социалистической Республики. 24 года назад Советская Армия освободила Чехословакию от фашистских захватчиков.

Питерские цветные карандаши, память

Мое первое воспоминание.

Хмурое утро. Мама тащит меня по улице Дзержинского. Мы идем мимо ограды, за которой в глубине небольшого сада виднеется фасад какого-то унылого госучреждения. Мы спешим, перед моим взглядом мелькают прутья решетки.

На улице то время осени, когда самым ярким цветом оказывается грязно-коричневый. Вокруг мокро, холодно, безнадежно. Голые деревья зябко ежатся под порывами колючего ветра.

Из мира вынули душу, оставив нам лишь огромную пустую коробку.

Я не хочу в детский сад.

Дверь между мирами

Дом бабушки Веры в Сиверской3 был двухэтажный. Лестница, ведущая наверх, находилась в сенях. Мне было семь лет, и моя спальня, как и положено школьнику, была на втором этаже.

Отправляясь спать, я выходил из кухни. Яркий свет и разговоры, бабушка и родители оставались за хорошо пригнанной, утепленной дверью. Я оказывался один в большом и холодном мире. Мрак в углах пугал, но подниматься по лестнице было страшнее. С каждой ступенькой я оказывался все ближе к длинному черному коридору, в который выходили спальни. За их приоткрытыми дверями тьма была еще гуще и зловещее.

Даже днем, заходя в эти пустые комнаты, можно было ощутить чье-то присутствие. Дом жил долгую жизнь и хотел делиться историями о людях, с которыми ему пришлось столкнуться. Казалось, их легкие тени и нежный шелест наполняли воздух. Ночь вдыхала жизнь в эти создания.

Моя спальня была последней по коридору. Двадцать метров пугающего до дрожи коридора. «Я справлюсь», – говорил я себе и делал первый шаг. «Мужчины не боятся», – и делал следующий. Добравшись до кровати, я быстро раздевался и юркал в холодную постель4. Кто-то, невидимый, лежащий в постели, сдвигался к стене, освобождая мне место. «Это наш», – беззвучно говорил он. Теперь я был неуязвим. Тишина и свежий воздух делали свое дело – я мгновенно засыпал.

Просыпался я от того, что в глаза светило солнце. С обоев на меня смотрели сотни дружелюбных собак-космонавтов5. «Привет», – говорил я им, потягиваясь и тут же прячась под одеяло. Там было тепло и уютно, а в комнате все еще стоял утренний холод. Требовалось несколько минут внутренней борьбы, чтобы решиться встать.

Выданное мне ночью разрешение закончилось. В пустых спальнях снова что-то начинало шебуршиться, поэтому я их почти пробегал. Лишь спускаясь по лестнице, я замедлял шаг. Да, я знал, что Они сзади, знал, что я не решусь обернуться, но и совсем уж трусом в Их глазах выглядеть не хотелось.

Заветная входная дверь. Стоило приоткрыть ее, и на тебя обрушивалась волна тепла и запаха свежих пирогов. За столом бабушка и родители. «А вот и наша соня. Мойся и садись завтракать. Самовар остывает».

Большое чаепитие

Дом на Вишневской даже после смерти моей прабабушки Пелагеи жил по заведенным ею обычаям. Когда там собиралась вся семья, устраивалось Большое чаепитие. Приготовления к нему начинались рано утром. Пока мы, дети, видели седьмой сон в своих кроватях на мансарде, внизу на кухне подходило тесто. Этим занималась бабушка Шура. Знание дореволюционных кулинарных секретов плюс десятилетия практики превратили ее стряпню в произведение искусства. Мама все мое детство потратила на безуспешные попытки повторить Шурины блины: тонкие, как бумага, желтые, как дыня, и удивительно вкусные.

Но вершиной мастерства Александры были ватрушки. К тому времени, как мы вставали, они уже были готовы и остывали на противне. Нас посылали во двор насобирать сухих шишек, высокие столетние ели отделяли наш двор от улицы6. Дед Алексей, третий муж бабушки Веры, на кухне колол ножом лучину. Позже все это в особом порядке складывалось во внутреннюю трубу самовара7. Это таинство, как и периодические продувания трубы старым резиновым сапогом, ставило своей задачей не столько вскипятить воду в самоваре, сколько создать запас горящих углей, чтобы поддерживать нужную температуру воды на все время чаепития8. Чай следовало пить кипящим и никак иначе. Это требовало особого умения. Чай глотался между вздохами, иначе обожжёшь рот.

Вся семья не помещалась на кухне, самовар несли на веранду. Бабушка Вера заваривала чай, остальные сестры и мама сервировали стол. Тем временем заварочный чайник водружали томиться на специальную конфорку сверху самовара.

Торжественный повод требовал особой посуды. На стол ставили высокие, цвета глубоких летних сумерек чашки с большими блюдцами.

Лучший сахар для чая был из сахарных голов, но их давно уже не продавали, поэтому обычно использовали сахар Ходоровского комбината, плотный, требующий специальных щипцов для деления каждого кусочка на четвертинки. Одного такого кусочка хватало на целую чашку чая вприкуску9.

После второй или третьей чашки и нескольких ватрушек наступало время неги. Уставшие от чая, мы были готовы делиться историями или просто молчать, наслаждаясь летом и тем, что мы все еще вместе.

Избранные

А летними вечерами мы играли в домино. Оно хранилось в жестяной банке того оттенка густого темно-красного цвета, который бывает на знаменах полков. На потертой поверхности, на которой сквозь краску просвечивал металл, еще можно было прочитать, что это кофе ячменный и что-то про фабрику имени Микояна.

Само же домино, эксклюзивное, выплавленное из дюралюминия в огне литейного цеха Кировского завода, было временным пропуском в мир, где наша жизнь не похожа ни на какую другую.

И не важно, что после пары часов игры руки становились черными, возможность быть особенным стоила дороже.

Взаимное гарантированное уничтожение

Во влажном климате Сиверской всегда было раздолье комарам, но только когда долгие моросящие дожди погружали весь мир в беспросветную сырость, прилетали караморы, огромные комары. Мы с сестрой были убеждены, что достаточно одного укуса этого монстра, чтобы заболеть малярией и умереть.

Присутствие такого комара на веранде создавало звенящую тишину. Любой разговор глох, все глаза были устремлены лишь на этого ангела смерти. Сам же виновник старался забиться в темный угол, грациозно перепрыгивая с одного стекла на другое.

Он знал о том, насколько хрупка его красота. Мы помнили о своей теоретической смертности.

Безопасная дистанция была единственной вещью, о которой думали все. Этот танец смерти продолжался до тех пор, пока комар-долгоножка не находил способ покинуть веранду.

Объект 77-Б

«Пустышка»10 действительно штука загадочная и какая-то невразумительная, что ли.

А. и Б. Стругацкие, «Пикник на обочине»

Большую часть ночей своего детства я провел на раскладном кресле-кровати. В собранном виде оно занимало мало места, могло заменить стул и отлично входило в трехтонный контейнер при переездах. Поэтому можно представить мой восторг, когда бабушка сказала, что я буду спать на настоящей железной кровати.

Эта кровать не была похожа на своих сестер из солдатских казарм, она не создавалась для массовых армий и фронтальных войн. Нет, ее приголовную стойку украшал растительный узор, а все железные прутики изящно заканчивались небольшими сферическими заглушками. Большой полированный металлический шар венчал каждую из ее четырех ножек, придавая кровати слегка помпезный вид.

Эти шары легко откручивались. Тяжелые, холодные даже летом, они были столь же совершенны, сколь и бесполезны. Как оказалось, избыточность их существования чувствовал не только я. В 1945 году вышла детская книга Мэри Нортон «The Magic Bed-Knob», в которой именно вращение одного из этих шаров превращало железную кровать в транспортное средство.

Когда пришло время переводить эту книгу на русский, выяснилось, что в русском языке нет устоявшегося названия для этой детали. Ее называли и набалдашником, и шишечкой от кровати, и просто металлическим шариком. Но одно было очевидно – вещь эта совершенно не от мира сего.

Безвременье

В 1977 году перед днем Советской Армии и Военно-Морского флота в местном Доме Офицеров нас приняли в пионеры. И каждому в качестве подарка вручили книгу «Будь готов», красивую иллюстрированную энциклопедию, посвященную рассказу обо всех аспектах жизни советской пионерии.

Основному тексту предшествовал исторический обзор, разбитый на десятилетия. Раздел «Семидесятые» сообщал: «Они начались для советского народа, всех честных людей Земли с…» С чего же начались семидесятые годы для всех честных людей Земли?

Программисты скажут, что 1 января 1970 года – начало эпохи Unix, одного из самых популярных способов измерения времени.

Туристы вспомнят о том, что в этом году начались полеты «Boeing 747», самого распространённого в мире широкофюзеляжного пассажирского самолёта.

Специалисты по катастрофам заметят, что в этом году был основан город Припять и произошла авария на борту космического корабля «Аполлон-13».

Правозащитники упомянут письмо Сахарова с требованием демократизации и Нобелевскую премию Александру Солженицыну.

Фанаты дальнего космоса – начало работы первого лунохода и первое успешное приземление на поверхность Венеры.

Мир менялся, и каждый день приносил что-то новое. Но энциклопедия «Будь готов» голосом Брежнева сообщала: «Семидесятые. Они начались для советского народа, всех честных людей Земли с события исторического. 22 апреля 1970 года отмечалось 100-летие со дня рождения В. И. Ленина».

Спите, жители Багдада. В Багдаде все спокойно.

Вскрытие покажет

Для одноклассников, приходившим к нам домой, я был мальчиком, который, как Кай из «Снежной королевы», целыми днями пытался собрать что-то осмысленное из огромного количества деталей, разбросанных по полу. Но если брат Герды использовал льдинки, то моей страстью был советский металлический конструктор.

Как выяснилось много позже в пражском музее игрушек, этот конструктор был точной копией наборов, выпускаемых до революции британской компанией «Meccano»11.

Мое увлечение подтолкнуло родителей к идее очень необычных подарков. Они стали дарить мне сломанные вещи. Первой из них был старый будильник. Маме пришлось потратить целый час, чтобы объяснить обиженному ребенку, сколько возможностей это открывает. Мой техно-морг открылся, и следующие несколько дней я провел, разбирая и изучая новое устройство.

А через несколько лет мне и вовсе достался сломанный телевизор. В отличие от часов, я, как мне казалось, смог найти возможную причину неполадки. Правда, к тому времени мы с сестрой уже раскурочили аппарат практически полностью, так что подтвердить или опровергнуть мое «великое открытие» было уже невозможно.

Noli turbare circulos meos!12

«Гарантийных человечков» Эдуарда Успенского я прочитал в первом классе. На долгие годы эта книга стала моей любимой. Летопись жизни сообщества технарей, которые буднично и незаметно для всех приводят в движение сложный мир вокруг нас. У них полно дел, но, помимо настоящей работы, им приходится сражаться за собственную независимость с неразумными хозяевами и мышами.

Много позже я понял, чем меня так завораживала книга. Мир гарантийных человечков был миром свободных людей. Ведь, как писал Джордж Оруэлл в своем романе-антиутопии «1984»: «Свобода – это возможность сказать, что дважды два – четыре. Если дозволено это, все остальное отсюда следует».

В этом мире можно было не врать. Сияющий город на холме посреди погрязшей в полуправде советской действительности.

Начало

В мои школьные годы ученики средней школы, в особенности девочки, увлекались заполнением анкет. Анкетой называлась общая тетрадь на 96 листов, где на первой странице была перечислена дюжина вопросов, на которые должны были отвечать все, кто соглашался заполнить анкету. Сделка была честной: ты писал о себе, а в обмен получал возможность прочитать что-то о других. Как и дембельские альбомы, анкеты украшали разнообразные аксессуары: девочковые секретики, глупые шутки и тексты-обманки. Практически в каждой анкете был конверт с надписью: «Не открывать». Открыв его, ты читал: «Ах, ты, грязная свинья, здесь написано „Нельзя“». Но основой любой анкеты были, прежде всего, сами ответы. Просьба заполнить анкету была равнозначна признанию, что просящей я был интересен. Как тут устоять?