Книга Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - читать онлайн бесплатно, автор Андрей Анатольевич Посняков. Cтраница 10
bannerbannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус
Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус

– Господине, где велишь шатры распахнуть? – отвлек от дум подбежавший Митоха.

– А где б ты сам-то поставил?

Наемник довольно скосил глаза – слышал ли кто, как сам боярин – пусть даже и очень молодой еще по возрасту – у него совета спрашивал? Слышали, слышали – и «дубинушка» Неждан, и Гаврила-десятник, и всегда веселый и жизнерадостный Окулко-кат. Даже неловко этакого весельчака палачом звать… ну так, а как же? Профессия, ее-то куда денешь?

Надо сказать, Окулко пользы в пути приносил изрядно – и уставшего подбодрит, и шутку-прибаутку к месту скажет, и на гуслях сыграет, и песню споет. Вот и сейчас, едва дожидался, когда обустроятся да посты выставят. Впрочем, с постов и начать:

– Гаврила, двух своих парней – вон к той елке, ты, Неждан – парочку к тому бережку отправь, чтоб издалека поглядывали.

– Могу спросить, господине? – подал голос Митоха.

– Спроси… Только если – сколько на небе звезд, так знай – не отвечу!

Весело сказанул боярин, пошутил – и люди его, рядом бывшие, от души посмеялись. Вообще, смешливый жил в ту эпоху народец, палец покажи – обхохочется. Вот и сейчас…

– Ты, Митоня, еще про луну спроси!

Наемник, скривившись, сплюнул в снег:

– От зубоскальцы!

– Так ты чего спросить-то хотел? – напомнил Павел.

– Про людей, – рязанец враз обрел всю серьезность. – Ты их, батюшко-боярин, по двое в караул посылаешь. А лучше б по одному было – и не болтали бы, и больше б людей отдохнуло.

– Так-то оно так, – отводя наемника в сторонку, негромко промолвил Ремезов. – Да только ты на воинов моих посмотри. Сколько им годков-то? Пятнадцать, шестнадцать… кому и того нету. Дети ведь еще почти.

Митоха согласно кивнул:

– Инда так, дети.

– Так чего ж мне их поодиночке в ночь ставить? Вдвоем-то надежнее… и веселее.

– Да уж… Во многом ты прав, боярин! – рязанец заломил шапку. – Так как же шатры-то ставить?

– Ставь, как сам думаешь – лучше.

– Думаю – ближе к реке.

– Ставь к реке, ладно.


Павел отправился спать рано, как и все – в те времена и вообще-то по утрам не залеживались, а уж купцам-то в дороге и сам Бог велел подниматься пораньше. Укрылся в шатре волчьей шкурой – хорошо, тепло, жарко даже – да тут же и уснул, слушая, как припозднившиеся у дальнего костерка приказчики тянули негромкую песню.

Но от тайги до британских морейКрасная армия всех сильней!

А это уже пели во сне, то ли до комсомольского собрания, то ли после… скорее, после, ибо Ремезов уже нетерпеливо подпрыгивал за партой, поглядывая на ту самую, так похожую на Полину девчонку… Так похожую на Полину… Нет, если вдуматься – ну, как же так может быть, чтоб какая-то нелепая авария и…

– А Полинка-то с заезжим ляхом сбежала! – заглянув в дверь, глумливо погрозил пальцем рыжий Охрятко.

Покосился на висевшего над коричневой классной доской портрет товарища Хрущева, подтянул кушак и громко, по-лошадиному, заржал.

От этого ржания-то молодой человек и проснулся в холодном поту – вот ведь и приснится же невесть что!

Снова – где-то рядом, показалось, что над самым ухом – захрипел, заржал конь. Странно… Впрочем – а чего странного-то? Не трактор же, а всего-на всего лошадь, вон их сколько у дальних кусточков привязано.

И тем не менее что-то не спалось. Совсем перебило сон.

Выбравшись из шатра, Павел наклонился и, зачерпнув в ладонь снега, потер виски. Потом посмотрел на дальний – на самой опушке – костер, подумал – пойти ли? Оранжевые блики пламени выхватывали их темноты лица двух засидевшихся у костра парней, в одном из которых молодой человек тут же признал Охрятку, другой же… Другого он смог рассмотреть получше, лишь когда подошел ближе – чернявый! Тот самый чернявый дерганый парень, с которым рыжий слуга болтал в корчме. Болтал… И что с того? Мало ли кто с кем болтает?

Интересно только, кто этот чернявый – приказчик? Или простой погонщик-слуга? Скорее, последнее, с чего бы приказчику с изгоем ночь коротать?

Крест этот еще… как же он к плащу прицепился? Не может такого быть, чтоб случайно. Значит, кто-то ж его прицепил. Зачем? Вопросы, вопросы…

– Здрав буди, боярин, – заслышав скрип снега под ногами Ремезова, Охрятко быстро оглянулся и тут же вскочил, поклонился, испуганно кося глазом на своего собеседника.

Тот тоже поднялся на ноги, дернулся – такое впечатление, что бросился бы бежать, да вот, едва пересилив себя, тоже отвесил поклон, да просто поклонился, а, лучше сказать – откланялся.

– Пора мне. Завтра вставать раненько.

Павел глухо хохотнул, глядя вослед исчезнувшему в ночи парню:

– Всем раненько.

Потом перевел взгляд на рыжего:

– А тебе что не спится?

– Костер вот поддерживаю, – с поклоном отозвался Охрятко. – Моя нынче очередь.

– Поня-атно, – Павел уселся на поваленный ветром ствол старой березы, притащенный ближе к костру, да тут же и брошенный – для удобства. – Что пьете-то?

– Да, батюшко, сбитень.

– Плесни!

Ремезов поднял валявшийся на снегу туес из березовой коры, протянул. Охрятко торопливо налил из дымящегося котелка сбитню. Выпив, Павел одобрительно крякнул:

– Хорош!

– На здоровьице, батюшко, на здоровьице!

В иное время молодой боярин, конечно же, не уселся б вот так, запросто, со слугою, подумал бы о своем социальном статусе – нечего таким общеньем позориться! Но вот сейчас, тем более – после недавнего сна… «Полинка-то с заезжим ляхом сбежала!»

Любопытство все ж взыграло.

– Ты мне про Полинку скажи, – поставив туес в снег, негромко приказал Ремезов. – Что за девка-то? И почему сбежала?

– Сбежала – известно почему… – вскинулся было со смехом рыжий изгой… да тут же и сник, прикусил язычок. – Ой! Не гневись, господине!

Парень уж собрался броситься на колени, да Павел цыкнул:

– Сидеть! Давай так: я тебе вопросы задаю – ты отвечаешь, без всяких там поклонов и прочего. Итак…

Охрятко поспешно кивнул и, зачем-то оглянувшись, махнул рукою… словно бы просто так… или – больше на то похоже – подавал знак кому-то. Чернявому?

– Боярин мой прежний – Онфим Телятыч – племянницу свою Полинку замуж хотел пристроить за… за тебя, господине.

– Ну, это я и без тебя ведаю, – негромко рассмеялся молодой человек. – И даже догадываюсь, почему девчонка за меня идти не хотела – сильно боялась. Так?

– Дак ведь как, батюшко, не бояться?! Ой…

– Ну, ладно, ладно, не дергайся, – привстав, Ремезов милостиво похлопал слугу по плечу. – Говори дальше. Полинка – какая она? Что-то я ее плохо помню.

– Правду сказать, господине – ничего в ней красивого нету, – осмелел рыжий изгой. – С лица – да, красива, а все остальное… Ни дородства в ней, ни стати, тощая, как кошка, шустрая… – при этих словах слуга почему-то осторожно потрогал лоб и скривился. – А уж хитрая, змеища!

– Ты про внешность ее расскажи.

– Так я ж и говорю, господине. Глаза – светлые, серые, а волос, как вороново крыло – темен…

– Так-та-ак!

– Тощая, да себе на уме…

– Ты говорил уже, – Павел ненадолго задумался. – Постой… Слушай-ка… ты ее голой видел? Только не лги, по глазам вижу, что лжешь – ну, неужели парни да за девками на реке не подглядывали?

– Ну, подглядывали… издалека токмо.

– А не заметил у нее на левой груди… Ничего такого не заметил?

– Не, боярин – все ж далековато было.

– Жаль, жаль, – носком сапога Ремезов подопнул в костер остывшие угли. – Так Полинка, говоришь, с ляхом сбежала?

– С ним, – убежденно мотнул головою слуга. – Я и раньше еще замечал, как лях на Полинку смотрел, на ярмарке.

– На ярмарке? Он что же – купец?

– Да какой купец? Так, торговый служка. Говорят – из Кракова.

Павел снова засмеялся и поднялся на ноги:

– Ну, вот – будет теперь ваша Полинка польской пани. Ладно! Пошел я спать. За сбитень спасибо.

– Покойной ночки, боярин-батюшко.


С черного, как плащи ночных злодеев, неба, щурясь, смотрели вниз желтые звезды. Зацепившийся за вершину высокой сосны месяц, казалось, так и повис там, не в силах сдвинуться с места. Нет… вот чуть-чуть сдвинулся.

Ремезов запрокинул голову и, услышав за спиной чьи-то осторожные шаги, обернулся, резко выхватив из-за пояса нож. Кому не спится? Кто тут в ночи бродит? Эх, жаль, меч-то остался в шатре.

– То я, боярин, – стряхивая с плеч снег, выбралась на опушку приземистая, с квадратными плечами, фигура в нагольном полушубке.

– Митоха! – узнав, молодой человек убрал нож.

– Ходил, проверял сторожу, – глухо пояснил наемник. – Едва стрелу в грудь не схватил – кто-то шмальнул из кусточков. Да опосля бежать бросился – язм за ним, так он, тать, на лошадь – унесся, только и видел. Видать, места тутошние ведает. Ой, боярин, нехорошо это!

Ремезов настороженно огляделся по сторонам, словно бы силясь узреть что-то в загадочной тьме ночного зимнего леса:

– Думаешь – обложили уже? Нападут?

– Не знаю, боярин, не знаю, – покачал головою Митоха. – Посейчас – не думаю, чтоб напали, слишком уж народу здесь много. А вот завтра… Завтра все случиться может.

– Так заранее приготовимся, – поправив нож, Павел глухо усмехнулся. – Выставим усиленную сторожу.

Рязанец хохотнул:

– Она у нас и так, боярин, усилена. Одначе не так тати лесные страшны… И крыж твой у меня из головы нейдет. Кто-то ж его к твоему плащу подвесил. Зачем?

– Вот и я думаю – не сам собой прилепился.

– А крыж-то немецкий, орденский.

То-то и оно, что орденский. Павел прикрыл глаза, вспоминая немецкие рыцарские ордена в Прибалтике: меченосцы, тевтонцы… впрочем, меченосцев нет уже, после поражения от литовцев, примкнули к тевтонцам – деваться некуда. Так сказать – аншлюс. Нынче еще – ливонцы – отделение Тевтонского ордена в Ливонии… А эти, верно, могли бы сюда добраться… при желании. Хотя это же через Литву, да через все полоцкие земли идти. Однако почему б и не пройти? Никаких четких границ – тем более пограничников – нет – одни леса – дубравы, рощи – без конца да без края. И еще не известно – может, полоцкий князь с немцами орденскими задружился, скажем, против тех же литовцев или поляков. Или – против епископа рижского. Почему бы и нет? Все может быть, настоящая-то жизнь – она куда сложней, чем в школьных учебниках описано.

– Может, Тихона предупредить? – подумав, предложил Ремезов. – Вот прямо сейчас и разбудим, дело такое…

– Не стоит, боярин, – наемник отозвался приглушенным шепотом. – Не нападут они сегодня… кто бы ни был – немцы, литовцы, тати лесные – уж слишком много народу сейчас тут. Если что и будет, так завтра – и то, ежели нападут, так еще неизвестно, на нас ли? Тут как посмотреть. Так что не стоит сегодня людей зря тревожить. Завра Тихону Полочанину скажем.

Выслушав собеседника, Павел согласно кивнул:

– Завтра так завтра.

Оба одновременно вздрогнули: где-то не так уж и далеко, за оврагом, послышалось лошадиное ржание. Потом завыл волк.

– Не спится и зверю лесному, – покачав головой, ухмыльнулся рязанец. – Да и с чего ему спать? Волка, чай, ноги кормят.

– Да всех волков, – зевнув, Ремезов махнул рукою. – Двуногих – в первую очередь.

Глава 7

Волков ноги кормят

Ноябрь 1240 г. Полоцкое княжество


Торговый гость Тихон Полочанин к словам Павла и Митохи отнесся сдержанно, однако против того, чтобы выставить на ночь двойные посты, ничего не имел, правда, предложил усилить охрану не на всю ночь, а только под утро.

– Ночью-то не нападут, нет – чего видно-то? Кто свой, кто чужой? Что грабить?

– С факелами могут, – осторожно заметил наемник.

– С факелами? – купец рассмеялся, подергав усы. – А на что такая возня? Когда можно спокойненько – утром. Или даже днем. Людям своим, боярин, скажи – пущай в оба глаза посматривают да докладывают обо всем подозрительном немедля.

Ремезов коротко кивнул:

– Сказал уже.

– Ну, тогда – помолясь, едем.


Торговый караван направлялся полоцким шляхом к Менску, которого и достиг дня через два, без всяких приключений. Никто на купца Тихона не напал – ни немцы, ни литовцы, ни свои тати.

«Зачем же тогда крест? – сидя в седле, рассуждал про себя Павел. – Что же, и в самом деле – случайно? А, может, его самого просто с кем-нибудь перепутали? А тот подозрительный, чернявый…» Утром Ремезов все же спросил о ночном госте Охрятку, и тот пояснил со всем почтением: мол, с тех обозов парень, подошел, вышел из лесу – с хворостом, дескать – за дровишками уходил. Ну, и в чем его было подозревать? Действительно – в чем? А в корчме – там-то с кем рыжий изгой цедил бражицу?

– Не, не с им, – улыбался Охрятко. – Тот, что в корчме – земляк наш, его Лутоней звать, а у этого я и имя не знаю. Не спросил, запамятовал, да и что спрашивать-то, коли человека в первый и последний раз видишь?

Действительно, объяснил вполне здраво. Ну, чернявые – и тот, и другой – дерганые. Так мало ли на белом свете чернявых да дерганых? Ничего такого уж подозрительного в этом нет. Да и разбойники – если они и вправду были – что-то не очень-то торопились нападать.

– И все же ты в Менске посмотри за Охряткою, – на всякий случай предупредил наемника Павел. – Вдруг, да и там он с этим чернявым-дерганым встретится? Вот тогда можно будет и спросить, да не просто – с нажимом.

– Я бы, боярин, его б и сейчас спросил.

– А какие к тому основания? Да и Менск уже скоро, Тихон сказал – нынче ночевать уже в городе будем.

– То так.


Город Менск – небольшой, вытянутый в длину и по большей части – не считая нескольких храмов – деревянный – встретил караван оттепелью. С крыш, с крепостицы-детинца падали вниз тяжелые мутные капли, низкое серое небо сочилось влагой, пахло прелым навозом и вкусным теплым запахом только что испеченного хлеба, который торговцы не преминули попробовать, заглянув в первую же попавшуюся корчму. В этой корчме – грязной, маленькой и тесной – однако, не остановились, расположились на ночлег на самой окраине – на постоялом дворе, хозяин которого – веселый круглолицый мужик с окладистой, уже тронутой заметной сединой бородой – оказался старым знакомым Тихона Полочанина, предоставив торговым гостям и сытную трапезу, и мягкую постель.

Никаких чернявых да дерганых ни в корчме, ни на постоялом дворе, ни в церкви, куда купец и его люди зашли поутру, не было – Митоха так и доложил, и ему можно было верить. Уж если б кто-то подозрительный появился, наемник явно не стал бы молчать, мало того – начал бы действовать.

Значит, все подозрения строились на пустом месте, можно было спокойно ехать и дальше – в Берестье, что на волынской земле. Здесь, в Менске, почти все заинтересованные люди знали что именно в тех краях остановились дожидаться «путней зимы» татары во главе с самим «мунгальским царем» Батыгой Джучиевичем и многими княжичами. Впрочем, Тихона сие отнюдь не пугало, а, наоборот, успокаивало – еще бы, у него ведь имелась «пайцза»! Грубо говоря – пропуск и даже более того – мандат.

Берестье – это был последний город, оттуда купец уже поворачивал обратно, закупившись товарами, что привозили немецкие купцы: медными крицами, вином и штуками доброго несносимого сукна, уж этим-то товаром – в первую очередь. Там же, в Берестье, Тихон Полочанин намеревался взять и соль, частью которой и расплатился бы с охранниками. Ну, а уж дальше… А дальше Павел имел свои планы: отправив «дружину» обратно, искать Субэдея, а уж дальше – как Бог даст! Риск, конечно, но пока ничего лучшего молодой человек придумать не мог, как ни старался. Ну, разве что выкрасть у купца пайцзу? А что? Не самому, конечно – подобными воровскими умениями Ремезов вовсе не обладал. Попросить… того же Митоху. Интересно, где Тихон прячет пайцзу? Наверное, носит на груди. И бережет пуще зеницы ока – этакую-то полезную вещь! Да… с пайцзой было бы куда легче, странно, что эта простая мысль как-то не приходила в голову Павла раньше… Да и не могла прийти! Откровенный же криминал – кража! И все же – хоть какой-то шанс. Ремезов примерно представлял себе, как может наложиться волна на волну – резонанс – просто пристально и долго смотреть в глаза, естественно, с близкого расстояния. Однако кто ж позволит приблизиться к великому полководцу? Верные нукеры живо зарубят саблями… или спину переломают – запросто. Не-ет, тут надобно что-то придумать, действовать похитрей.

Пайцза! Вот засела она Павлу в голову, да так, что и не выкинуть никак. Да и не нужно выкидывать – полезнейшая, необходимейшая в задуманном предприятии вещь! Только вот – кража… Все это как-то Ремезова коробило, не мог же он вот просто так взять – и украсть, он же не гопник какой-нибудь, а вполне вменяемый человек, интеллигентный даже… книгу вон о творчестве Франсуа Мориака пишет… и написал бы, если б не Полетт.

Ремезов тряхнул головой – вот ведь мысли пришли, тьфу ты! И, главное, если б свои, а то – чужие… Вот уж резонанс был, вот уж зацепился… так бы и с Субэдеем, да.

А, может быть – не выкрасть, а… купить, выменять. Или – выиграть! Купец во что играет-то? Карты еще не изобрели… в шахматы? Хм… скорее – в кости. Игра несложная, но требует определенной сноровки, которой у Павла, увы, не имеется. Да и откуда ей взяться-то? Уж не от чтения же Франсуа Мориака или Эмиля Золя?

И все же – выиграть… Это ж не украсть.

Как выехали из Менска, молодой человек тут же заговорил на эту тему с Митохой. Об играх расспрашивал – наемник отвечал с охотою, видно, был в этом деле докой.

– В кости, боярин мой, везде по-разному играют, и метают по-разному – стаканчиками, руками. Да и игры разные – пуло, раскидоха, зернь.

– А самая простая какая?

– Известно – в раскидоху. Кости бери да мечи – у кого больше очков выпадет, того и игра.

– И много народу в раскидоху играет?

Рязанец ухмыльнулся:

– Так ведь, боярин, немало. Только вот выигрывают не все, больше проигрывают – армяк последний сымут, а бывает – и крест. Хуже браги кости эти. Язм знаю – игрывал.

– А купец наш, как ты думаешь, сыграл бы?

– Тихон-то? – наемник задумчиво сдвинул шапку на затылок. – Не думаю, чтоб играл – тогда б не был купчиною-гостем, рано или поздно, а все равно проигрался бы. А что ты, господине боярин, спрашиваешь? Сыграть хочешь?

– Что ты, что ты, – округлив глаза в нарочитом испуге, Ремезов быстро перекрестился. – Так просто расспрашиваю, от скуки.

– Скуки ради можно сыгрануть по маленькой, – понизив голос, заметил Митоха. – Так, на привале, днем.

– А кости? У тебя есть при себе?

– При мне нет… Да ты не переживай, боярин! Неужто в караване игральных костей не найдем? Приказчики да погонщики – всяко, игрывают. Спросим! А с купцом, если что, я играть сяду. Тебе что от него надо-то?

– Вещь одну, – не стал скрывать Павел, да и чего было скрывать – судя по последним словам наемника, тот уже давно обо всем догадался.

– Пайцзу!

– Пайцзу, – Митоха спокойно кивнул, словно бы нечто подобное и ждал и теперь лишь обдумывал дальнейшие свои действия. – Не-ет, не думаю, чтоб купец ее на кон поставил. Даже если и играть сядет… не думаю. Легче, господине, украсть!

Боярин махнул рукой, а, чего уж теперь!

– Ну, если такая возможность будет…

– А поглядим, – прищурившись, наемник оглянулся на обоз. – Может, что и сладится. Но сначала – сыграть попробуем.


Как и договаривались, играть сели перед обедом. Пока слуги раскладывали костры, мостили лапник, котлы ставили… К этому времени Митоха уже раздобыл у погонщиков кости – желтые, скользкие, полустершиеся от частого употребления. Сели невдалеке от купца, разложились.

– Слушай, боярин, про раскидоху, – тоном заправского крупье объяснял наемник. – У вас, в деревнях, я видал, как играют – не так, как в городах принято. Бери-ка кости… метай, да так старайся, чтоб они как можно ближе друг к другу легли, а частью – бог даст – и друг на дружку бы. Оттого очки лишние, потому и «раскидоха». Ну! Метай же!

Первые разы Ремезов бросал неудачно – кости ложились хаотично, неведомо и куда, к тому ж еще и по очкам – кот наплакал. Иное дело – рязанец! Уж тот-то кидал косточки одну к одной, с перехлестом, да и с очками – все пятерки да шестерки, не то что у Павла – двойки-тройки-единицы. Как у отстающего ученика в классе для детей с задержкой психического развития.

Тихон-купец смотрел-смотрел – не выдержал, подошел ближе, присел на лапник.

– А погляжу!

Погляди, погляди… Что еще делать-то, пока каша не сварится?

Снова метал кости Ремезов, его выпала очередь. На этот раз все выходило лучше, ухватистей, однако ж до наемника все еще было далеко.

– Ты-то сам, Тихон-гость, игрываешь? – посчитав выпавшие очки, про между прочим поинтересовался Митоха.

– Игрывал когда-то, по молодости, – погладив бороду, не затянул с ответом купец. – Не бросил бы – гостем бы торговым не стал, проигрался бы.

– Да-а… Неужто так-то?

– Так, так, – купец снова пригладил бороду, бросив на Митоху с Ремезовым быстрый пристальный взгляд, довольно подозрительный и недобрый, чего, впрочем, не заметили поглощенные своим азартным занятием игроки.

– Давай, давай, Митоха – метай! А вот теперь – моя очередь. А ну-ка… Если бы да кабы, кабы да если бы, опа-опа-оп!

Павел уже перехватил все приговорки рязанца, и вот теперь выкрикивал, ибо, как пояснил наемник – в кости молча играть – беса тешить. Хотя… и не молча-то… Любой азарт, хоть «костяной», хоть «футбольный» – а все тому же потеха – рогатому.

– Игрывал, игрывал, – высморкавшись в снег, усмехнулся Тихон. – Да и посейчас так, иногда, по маленькой или по безделице какой.

– Это хорошо, коли по безделице, – Павел хохотнул, бросая кости. – Эх, плохо легли! Ла-адно… А что, Тихон-гость, сыграем? Как ты и говорил – по маленькой: я крест тот поставлю, а ты… да хоть свою пайцзу. Чай, ведь не золотая она у тебя?

– Не, не золотая, – тряхнул бородою купец. – Серебряная, с кречетом. И поставил бы – да уж больно нужная вещь.

– Да шучу, шучу, – Ремезов улыбнулся как можно шире. – Кто бы спорил?

Тихон задумчиво снял с головы шапку, стряхнул мокрый налипший снег, прищурился, словно бы от яркого солнца, хотя солнца никакого не было – день стоял смурной, хмурый, хорошо, не дождило, хоть и мокрый, а все же снежок падал.

– Могу и пайцзу поставить, – неожиданно заявил купец. – Не одна она у меня, еще есть. Токмо не против креста медного, а… супротив двух соляных кругов, из тех, что я тебе, боярин, должен! Согласен?

– Ну, – кивнув, Павел даже не знал, огорчаться ему или радоваться.

С одной стороны, конечно, хорошо – как только что выяснилось, Тихон Полочанин с пайцзой своей расстаться может легко и спокойно. Но с другой… боярин-то младой – совсем никакой игрок. Вот если б Митоха… Ладно! Там видно будет.

– Вона она, пайцза-то! – поднявшись на ноги, купец махнул служке. – А ну-тко, Терентий, принеси с моих саней сундучок малый…

Терентий – хлипкий, небольшого росточка, парень – враз кинулся исполнять приказанье, притащил из саней сундучок – небольшой, в размер саквояжа, окованный железными тоненькими полосками, с замком…

Сняв с пояса связку ключей, Тихон отпер замочек – маленький, изящный, но, похоже, крепкий, надежный…

– Новгородской работы замочек! – откинув крышку, не преминул похвалиться торговый гость. – А вот и пайцза.

Павел с любопытством взял в руку небольшую, с ладонь, серебряную дощечку с изображением кречета и какими-то замысловатыми буквицами… уйгурское письмо, не иначе.

– Полюбовался, боярин?

Убрав пайцзу обратно, купец отдал слуге сундучок:

– Завсегда он в моих санях стоит, в изголовье. А нынче – в опочивальне стоять будет.

– В опочивальне? – Митоха с Ремезовым удивленно переглянулись.

– Да, да, в опочивальне, – мелко рассмеялся Тихон. – Сеночь не в лесу – в деревеньке одной заночуем. В два двора деревенька, а староста, Твердислав, – знакомец мой старый.

Наемник хмыкнул в рукав:

– Гляжу, у тебя тут везде знакомцы.

– Так родная ж земля! В баньке попаримся, эх! В избах тесниться не будем – там и без нас народа хватит. А вот предбанник просторный у Твердислава – снаружи для гостей пристроен. От там и сядем играть, и сундук с пайзцою я велю туда занести. Только уговор – сперва язм с парильщиками в баньку пойду – люблю первый пар. А уж потом – и вы. Ничего, не в обиде?

– Да не в обиде, – Павел вернул Митохе кости. – Только, откуда ж дружок твой узнает, что надо баню топить?

– Хо! – купец уж совсем развеселился. – Я ж к нему слугу своего пошлю – Терентия. Завсегда так делаю. Покуда мы обозом, не торопясь, едем, Терентий – лесными тропками напрямки проберется. – Повернувшись, Тихон замахал руками: – Эй, эй, Терентий, а ну, живо собирайся в путь. Куда ехать – знаешь.

– Сделай, как наказал, господине, – кивнув, поклонился слуга.

Тут и обед поспел – сварилась на костерке полба с кусками мяса – дичины, с добавленным конопляным маслом, с чесноком да петрушкой сушеною, не каша – одно объедение. Поснедали в охотку, да поехали, помолясь, далее – в деревеньку – ту, про которую купец говорил.