– Так сказать, сплошные идеи для путешествий. Я никогда в Воронеже не был, кстати.
– А я вообще нигде не была, кроме Воронежа.
– И Питера.
– Ну, и Питера.
– Это уже немало, мне кажется. Ну что, идём?
– Идём. А куда? План у нас есть?
– Вообще никакого! – голосом я попытался изобразить легкомысленную браваду, но сам внутри похолодел. Потому что я действительно не придумал, куда мы пойдём. По лицу Саши скользнула скептическая тень, и я похолодел ещё на несколько градусов. Однако она ничего не сказала.
Мы шли по улице и с каждым шагом я хотел чуть глубже проваливаться под землю. Провалиться мгновенно мне не хотелось исключительно из мазохизма. Зацепившись языком за тему путешествий, я беспардонно её эксплуатировал. Восторженно рассказывал о Таллине, о Греции и о Дубае (ездил туда пару лет назад по работе). Восторженно рассказывал, как здорово вести жизнь путешественника. И как я раньше этого не понимал, но бывшая жена меня к этому приучила. Тему путешествий Саша оставила без реакции, зато спросила, давно ли я развёлся. Я попался в эту ловушку и принялся пересказывать историю своего брака, как обычно подчёркивая свою роль жертвы в этих событиях. Вдруг Саша повернулась ко мне с совершенно определённым выражением лица.
– Слушай, мне это неинтересно. Я сейчас домой уеду.
– Не уезжай, – попросил я, – пожалуйста.
– Но больше без упоминаний твоей бывшей жены.
– Конечно, извини.
– Да ладно, не извиняйся.
– Можем вообще помолчать.
К ночи похолодало, с неба сыпался какой-то неубедительный снег, который тут же растаптывался в послепраздничной грязи, а мы с Сашей всё глубже засовывали руки в карманы.
– Вот тогда-то и понимаешь, что встретил кого-то особенного. Когда можешь просто заткнуться и спокойно помолчать, – произнёс я, глядя перед собой, затем повернулся к Саше, – откуда цитата?
– Ой, ну ты смеёшься, что ли? Это Чтиво.
– Молодец, угадала.
Она фыркнула.
– Ты любишь «Криминальное чтиво»? – не сдавался я.
– Да, люблю. Или не люблю. Да нет, скорее всего, люблю, просто сложно отделить сам фильм от его статуса. Он же культовый. Культурное достояние, всё такое. И не понимаешь, любишь его за это или просто за то, что фильм прикольный.
– Ага, наверное, это то же самое, что любить Бродского. Его и так все любят.
– Я люблю Бродского. Но не люблю людей, которые его любят. Такой вот парадокс.
– Ха, отлично! Прямо бинго!
– Вообще-то просто бинго.
– Бинго!
На улице всё ещё было холодно, но Саша как будто начинала оттаивать.
Зашли выпить в бар. Саша сопротивлялась сначала, из аргументов приводя только «Да ну», я шипел змеем-искусителем: «Ну давай, Новый год же, надо шампанского выпить». Впрочем, шампанское в баре почему-то закончилось, так что мы взяли по пиву. «Пиво употребляете?» – подкалывала меня Саша. «Только если жарко» – отвечал я, стряхивая остатки подтаявшего снега с рукава.
Саша сняла шапку, наконец-то я увидел её волосы. Очки запотели, она растерянно замерла посередине зала. Я воспользовался случаем и взял её за руку. Пальцы были холодными, но не такими холодными, как колечко на одном из них. «Прям танцующая в темноте», – пошутил я, ведя её за собой к столику. Саша ответила только хмыканьем, но хмыканье это было удовлетворённым. Очки оттаяли ещё до подхода официанта, и я снова мог видеть её глаза. Господи, почему они уже такие родные? Впрочем, глаза эти чуть боязливо оглядывали обстановку.
– Всё хорошо?
– Да, норм. Просто не очень привыкла к таким людным заведениям.
– А к каким ты привыкла?
– К кинотеатрам, конечно. Я ж киноманка, помнишь?
– Об этом я вряд ли смогу забыть. Ты мне, можно сказать, целый мир открыла с помощью «Касабланки».
– Ну что могу сказать… Я старалась.
– Подожди, в кино же тоже много людей бывает. Это для тебя не людное место?
– Смотря в какие ходить. Я ж девушка особенная, в попсовые киношки не хожу. Я больше по всякому артхаусу и киноклассике. Так что здесь в «Родине» и в Доме Кино сижу. Раньше, когда в Воронеже жила, постоянно в «Иллюзион» ходила, есть там такой кинотеатр.
– Ну не совсем же они пустые, всё равно там люди есть.
– Есть, да… Но они как бы растворяются. Я обычно беру билет на первый ряд, сажусь прямо перед экраном. А кто там позади, меня не особо интересует…
– Понятно. То есть на последний ряд тебя нет смысла приглашать.
– Ха, ну смотря с какой целью. И потом учти, есть опасность, что я всё равно буду смотреть оттуда кино, а не что ты там подумал.
– Надо же, какая самоотверженность.
– Лайки сами себя не поставят.
– Ну, я выложился по полной. Отдал тебе свои лучшие лайки.
Так мы и продолжали говорить, продолжали пить. Кружки опустели, мы заказали ещё. Холод растекался по жилам, как будто я открыл рот и запустил в себя всю зимнюю улицу снаружи, от которой мы и пытались сбежать. Но тепло подвальчика, в котором находился паб, согрело меня. Мы продолжали пить и продолжали говорить. А ещё мы продолжали молчать, и в молчании этом были и отзвуки нашего неловкого флирта, и привкус пива, но было в нём и ещё что-то – бесшумное, но обволакивающее, оставляющее без движения тепло. Оно соединяло нас. Её рука лежала рядом, придерживая стакан, и мне хотелось к ней прикоснуться – ладонь чуть ли не жгло от отсутствия прикосновения.
Когда мы вышли на улицу, то сразу ощутили себя в новом году. По морозцу, схватившему нас за носы, и по лёгкой зыбкости окружающего мира можно было решить, что сотворён он совсем недавно. По пути, то там, то тут ещё встречались остатки прошлого – бутылки, обгоревшие остатки петард, – но мы с Сашей определённо шли уже в новом времени, полном вдохновения. Мы сменили несколько улиц, перекинулись несколькими незначительными словами и вскоре очутились у метро, не помню уже, по чьему предложению. Также я совершенно не помню, по чьей инициативе я спустился в метро и отправился провожать Сашу до дома, в один из районов ранних хрущёвок и старых лип. У парадной мы остановились, разглядывая в смущении снег на карнизах домов и ветвях лип, а затем произошло новогоднее чудо – Саша спросила:
– Зайдёшь?
Уже в квартире она торопливо-безучастным тоном объясняла, что обычно так никого не приглашает, ставила чайник на кухне, искала мне тапки, объясняла, что соседки до утра не будет дома… А я стоял и впервые за долгие месяцы ощущал своё тело целиком. Не просто ком одежды с торчащими из него кистями рук и бестолковой головой. Теперь о себе дало знать остальное тело, которое было скрыто одеждой, забытое, но помнящее. Всё потому, что кто-то наконец проявил к нему интерес. И я ужасно волновался. Как показали дальнейшие события, волновался не зря. Хотя, может, это волнение всё и испортило. В подступающей панике тело начало вести себя хаотично: руки обняли совершенно не сопротивлявшуюся Сашу, ноги инстинктивно потащили нас обоих в её комнату, пальцы сумбурно скакали по пуговицам и застёжкам, уши старались не обращать внимания на её «подожди, застелю», сердце барабанило в грудной клетке. Короче говоря, все были при деле, и только из одной окраины вестей не было. Сброшенная одежда копилась на полу, показались Сашины плечи со следами от бюстгальтера, её небольшая грудь с чуть раскосыми сосками, родинка выше пупка, ледяные ноги, которые она тут же спрятала под одеялом. Пора мне было тоже что-то продемонстрировать, но меня охватил ужас похолоднее Сашиных ног. Простите, но у меня не стоял. И тем не менее я бросился в отчаянную атаку под одеяло.
– Какая ты…
– Привет…
