Холодные звезды (сборник)

– Скотина… – прошептал я и сам удивился, что губы уже слушаются.

В глазах Данилова блеснул нервный огонек.

– Петр, ты уверен, что вправе решать, как будет лучше Земле?

– Да!

– Вот и я в этом же уверен, – удовлетворенно кивнул он.

– Есть одна… разница… – выдавил я. – Ты меня обманул. Предал.

– Так, может быть, это означает, что я лучше знаю жизнь?

Не дождавшись ответа, Данилов кивнул:

– Вот так-то. Будешь пить?

Пить хотелось. Сильно.

После восьмого джампа Данилов снова поинтересовался, не нужно ли мне чего. На этот раз я не стал отказываться от воды. Жадно выпил стакан и даже собрался было спросить, на месте ли корабль геометров. Очень хотелось услышать, что он отвалился, сгинул при джампе, включил двигатели и унесся… куда угодно, хоть в свой мир.

К счастью, я вовремя понял, что корабль никуда не делся. Иначе исчезла бы гравитация. Умная и наивная техника геометров ждала своего пилота…

После двенадцатого джампа Данилов долго возился с навигационным пультом. Ясно было, что мы сбились с курса. Меня подмывало предложить свою помощь, но полковник, ясное дело, меня к управлению не допустит. А говорить это лишь в качестве насмешки над врагом… несерьезно как-то. Наивно.

– Саша, может быть, очистим трюм? – спросила Маша.

Данилов подумал, потом защелкал переключателями. Наверное, никакой реальной необходимости освобождаться от груза бюстиков не было. Джамперу все равно, какова масса корабля, а плазменные движки алари и не такое вынесут. Но возвращаться с прежним грузом казалось глупым.

– Крепления сняты, блокировка отключена, – инстинктивно прокомментировал полковник свои действия. – Люк открыть…

Я невольно посмотрел на один из обзорных экранов. И не зря. Зрелище-то необычное.

Из раздвинувшихся створок люка, в снежной метели замерзающего воздуха, выпорхнули каменные головы. Прожектор грузового отсека включился, и в ослепительном луче все они казались сахарно-белыми, чистенькими и опрятными, исполненными печальной красоты. Веселой стайкой пронеслись сверкающие лысые бюсты, ничуть не утратившие оптимизма, в гордом одиночестве ушел в бесконечность исполинских размеров насупленный вождь, потом потянулись лица почти незнакомые, чья слава была куда недолговечнее камня. Последним, на излете, из трюма вынесло удивленно и близоруко таращащуюся голову, словно вопрошавшую: «Как же так, а меня-то за что, товарищи?» Она пронеслась в опасной близости от телекамеры, кувыркаясь и обиженно заглядывая в объектив. Маша вдруг выругалась, словно с этим деятелем имела личные счеты. Впрочем, кто знает? Мало ли почему она лишилась родителей и оказалась в детдоме.

– Сбрось, сбрось балласт… – фальшиво пропел Данилов на незнакомый мотив. Хмыкнул и замолчал. Каменные сюрпризы отправились в странствие по Вселенной… То-то будет радости какой-нибудь цивилизации через сотню тысяч лет. Может быть, безропотные скульптуры сделаются ценнейшими экспонатами иноземных музеев, и лучшие умы будущего станут ощупывать их скользкими псевдоподиями и таращить глаза-стебельки, размышляя о величии ушедшей культуры…

– Всем спать, – неожиданно сказал Данилов, прерывая повисшую в челноке тишину. – Будем прыгать через два часа. Полагаю, понадобится серия из трех джампов. Петр, тебе что-нибудь нужно?

– Да, – вынужден был я признать. – Отлить.

Данилов развязал мне руки и отвел к санузлу. Возвращаясь – ноги были связаны и приходилось опираться о его плечо, – я поймал взгляд рептилоида. Печальный и безнадежный. Кажется, это смотрел дед.

– Данилов, тебя в чине повысят? – спросил я, пока полковник вновь прикручивал меня к креслу.

Он молчал.

– Генералом будешь, – ехидно продолжал я. – Целую неделю. Или месяц. Потом Чужие сожгут Землю. Так что недвижимость не прикупай. Лучше расслабься. Бунгало, кокосовый ром, прекрасная мулатка…

– Петя, не старайся, – сказал из-за спины дед. – Он верит, что поступает правильно. В этом вся беда.

– Андрей Валентинович, не стоит, – спокойно ответил Данилов. – Петя может считать меня негодяем. Да и вы тоже. Только время покажет, кто был прав.

На этом мы и сошлись. Последнее слово всегда остается за тем, у кого руки не связаны.

Я честно попытался заснуть. Закрыл глаза. Вот только напряжение последних дней было слишком велико. Мелькали, словно склеенные безумцем, обрывки кинопленки, геометры и алари, корабли и планеты, Гибкие Друзья и невозмутимый куалькуа. Великий, единый, бесстрастный куалькуа…

Теперь я могу помочь.

Что?

Провести боевую трансформацию?

Сердце гулко забухало. Как я мог забыть о своих не совсем человеческих возможностях? Разорвать путы…

Женщина охраняет. Данилов спит, но Маша бодрствует. Они помнят, что ты сильнее, чем обычный человек. У нее есть еще один парализатор.

Тогда что ты предлагаешь?

Смотри.

Пальцы защекотало. Я опустил глаза, посмотрел на свою примотанную к подлокотнику кисть. Из указательного пальца медленно выползала тонкая белая нить.

Как с Гибкими Друзьями…

Нить тихонько сползала на пол. В подрагивающих движениях белесого щупальца было что-то отвратительное, паучье. Эта хищная плоть не принадлежала мне. Жила своей жизнью. Даже не надо ничего делать. Только позволить куалькуа – и она вонзится в тело Маши. Этакий опосредованный секс – старина Фрейд остался бы доволен. Пусть у майора ФСБ Маши Клименко в руках парализатор. Я – сам себе оружие.

Отвратительное, беспощадное и нечеловеческое.

Не надо!

Нить застыла. Куалькуа ждал.

Не делай этого. Не смей.

Почему? Ты ведь хочешь освободиться?

А почему не надо? Откуда мне знать? Враг – всегда враг, какой бы личиной он ни прикрывался. И я готов напасть на Машу, не думая о том, что она женщина, не вспоминая, что она была товарищем…

Но только не так. Не так! Не предательским уколом чужой протоплазмы!

Есть странная грань во всех этих межзвездных играх. Грань, которую нельзя переступать – если еще помнишь, откуда пришел и под чьим небом родился.

Нельзя ставить на охрану концлагеря существ чужой расы. Это забыли геометры… Нельзя нападать на существо одной с тобой крови, пользуясь услугами чужака-симбионта. Это я постараюсь запомнить…

Хорошо. Я понял.

Нить задрожала, втягиваясь в мое тело. Куалькуа согласился без возражений.

Никогда не делай такого с людьми, – зачем-то попросил я. – Пока ты в моем теле – не делай.

Маша тихонько кашлянула. Она даже не заподозрила, что могло сейчас случиться.

И слава богу, что не заподозрила.

Навигатор из Данилова был средний. Хотя нет, нельзя называть средним навигатором человека, который все же вывел шаттл к Земле. Правда, понадобилось ему для этого еще восемь прыжков, а не три.

К последнему джампу я был на взводе. Оказывается, пытка наслаждением и впрямь возможна. Когда экстаз прыжка перемежается нудной работой по реанимации корабля – это одно. А вот когда все время валяешься связанным, тупо ожидая очередного приступа эйфории, – хорошего мало. Наверное, так чувствует себя пьяница во время запоя, когда очередная бутылка, пусть даже самого изысканного вина или древнего коньяка, не приносит радости, даруя лишь короткое, тупое забвение.

– Пойдем к «Гамме», – негромко сказал Данилов. Они с Машей рассчитывали последнюю траекторию – уже не джампа, обычного ракетного полета. – На максимальной скорости…

Интересно, а почему к «Гамме»? Глядя в потолок, я обдумывал все плюсы и минусы российской станции СКОБы. Не хотят садиться на планету – что ж, разумная предосторожность, мало ли чего насовали алари в начинку «Волхва»… Да и невозможно сесть с «приклеенным» к борту скаутом геометров. Но какие преимущества у небольшой «Гаммы» перед главным штабом обороны – «Альфой» или американской орбитальной базой «Бета», скажем откровенно, превосходящей «Альфу» размерами и возможностями?

Ответ был так очевиден, что я не сразу в него поверил. Все преимущества «Гаммы» заключались именно в том, что это российская станция.

Вот те раз. И вот те два! Мы с дедом попали не просто в ловушку СКОБы! Мы попали в межгосударственную интригу. Российские гэбисты решили помочь родине!

Нет, я, конечно, не против. И если бы речь шла только об этом, о возможности обставить американцев, японцев и объединенную Европу, – первый бы пожал Данилову руку, а Машеньку расцеловал, несмотря на ее вечно угрюмый вид. Подарить стране хоть немного гордости за себя… пусть даже гордости за удачное воровство – я готов. Всегда. Но до того ли сейчас? Когда пылает дом, не время ссориться с соседями из-за протекших кранов.

Я даже захихикал, искоса поглядывая на гэбистов. Но им было не до меня.

– Обнаружат неправильность формы, – сказала Маша. – С «Дельты» и «Альфы» – наверняка. Да и выхлоп у нас… не тот.

– Я свяжусь с управлением, – пообещал Данилов. – Пусть работают по третьей схеме.

– Экспериментальный полет?

– Да. Пошумят и успокоятся.

– А в ангар «Гаммы» мы впишемся? – спросила Маша после паузы.

– По габаритам – должны.

Все ясно. Иностранцам, в первую очередь американцам, будут пудрить мозги, уверяя, что «Волхв» испытывал начинку «Юрия Гагарина», многострадального, уже лет десять проектирующегося корабля с плазменными движками. Рано или поздно те выяснят, что никаких работоспособных плазменных двигателей в России не создавали, и вот тогда начнется шум. Но сейчас важно выиграть время…

Я невольно начал думать так, словно был на стороне Данилова и Маши. Словно не сидел, прикрученный к креслу сотней метров скотча. И Данилов будто почувствовал эту слабину.

– Петр, – он развернулся в кресле, легонько оттолкнулся от подлокотника, опять забыв про искусственную гравитацию и попытавшись воспарить, – еще можно все переиграть.

– Отправиться к Ядру? – спросил я со всей возможной наивностью.

Данилов вздохнул:

– Петр, я развязываю вас с Карелом… и мы приводим корабли вместе. Записи черного ящика рептилоид подкорректирует, полагаю… Ну?

– А бунта не боишься?

– Рискну поверить на слово.

– Не верь мне, Данилов, – сказал я. – Вот я – верил тебе, и гляди, что получилось.

Он пожал плечами и сгорбился над пультом. Больше мы ни о чем не говорили – все два часа, пока «Волхв» шел к «Гамме». Не о чем нам теперь было говорить.

Единственное, что меня удивляло, – молчание рептилоида. Ни Карел, ни дед не пытались вступить в разговор. Хотелось верить, что они просто придумывают сейчас план нашего освобождения. Вот только я прекрасно знаю: когда дед что-то замышляет – он, наоборот, болтает без умолку…

«Гамма» построена по древней, еще Циолковским придуманной схеме «колеса». Тридцатиметровый вращающийся диск, в центре-ступице – невесомость, а по окружности – некое подобие силы тяжести, создающееся центробежной силой. Зачем это понадобилось Роскосмосу и СКОБе – бог знает. Особого комфорта псевдогравитация не прибавляла, экипажи менялись ежемесячно и от невесомости не пострадали бы, зато проблем возникало выше головы. Например, для перехода в боевое состояние «Гамме» требовалось прекратить вращение – иначе наводка боевых лазеров становилась невозможной.

Не иначе как это была одна из последних попыток нашей космонавтики вернуть себе утраченное лидерство. Хотя бы часть его. Попытка наивная и безнадежная, как и все остальные – заводик по производству сверхчистых полупроводников и безаллергенных вакцин, не то уже сгоревший, не то просто заброшенный на орбите, лунная база, третий год работающая в автоматическом режиме, недостроенный «Зевс» – корабль для полета к Юпитеру, спроектированный до изобретения джампа и успевший безнадежно устареть…

В ангар «Волхв» вошел впритык. Данилову потребовалось все его мастерство, чтобы затащить два корабля внутрь, не вмазавшись в хрупкие стенки. Еще с полминуты, тихо матерясь, он подрабатывал маневровыми, гася остатки момента инерции. «Волхв» раскачивался по ангару словно свинцовый шарик, брошенный в крошечную и хрупкую елочную игрушку. Любой удар о стенку мог серьезно повредить станцию, но выхода у Данилова не было. Наконец челнок застыл – точнее, начал медленно опускаться на стенку цилиндрического ангара, влекомый едва ощутимой центробежной силой. Люк ангара стал беззвучно закрываться, пряча нас от любопытных радаров с других станций СКОБы.

Вот и приехали. Два корабля, два героя и два пленника. На меня навалилась апатия, и я закрыл глаза. Хватит. Нельзя бороться бесконечно. У меня был шанс – там, на полпути, когда куалькуа услужливо вытянул щупальце. Я не захотел, не смог им воспользоваться. Значит – все.

Извините, алари.

Извини, Земля.

Никогда не думал, что в наши тесные космические станции впихивают такие помещения не первой необходимости, как тюрьма. Или она здесь по-другому называется? Карцер, гауптвахта, изолятор? Не знаю. Одно точно: у алари я сидел комфортнее.

Камера была совсем крошечная, размером с дачный сортир. В углу и впрямь помещался маленький унитаз, над ним с детской непосредственностью конструктор разместил термоконтейнер для разогрева пищи. Еще был телевизионный экран – я с удивлением убедился, что он работает, но транслирует лишь несколько российских телеканалов. Надо же, забота о культурном отдыхе узников присутствует. Нашли чем заняться – ретранслировать на борт станции поток «мыльных опер» и унылых шоу…

Когда нас с рептилоидом вели по станции, она кипела, как растревоженный улей. Носились по узким переходам «черные береты» – российские космические пехотинцы. Боевой пост, мимо которого мы прошли, был наглухо задраен – значит введена готовность номер один и за ракетным пультом сидят наводчики.

Серьезно. Все очень серьезно. Страна тряхнула сединой, поиграла одрябшими мускулами и решила не выпускать из рук чужую технологию. Куда уж тут рыпаться. Сиди и смотри, отвечай на вопросы и кайся в грехах…

Я развернул узкий гамак, забрался в него. Псевдогравитация здесь совсем слабенькая, весу во мне сейчас было, как в котенке. Тлела под потолком желтая лампочка, временами станция подергивалась – совершались какие-то маневры. Неужели обман не удался и заокеанские друзья сейчас устраивают выволочку нашему Президенту?

Только волен ли Президент отдать нас с рептилоидом всему человечеству? Эту операцию вела госбезопасность. Вряд ли она захочет делиться. А власть Шипунова сейчас вовсе не так устойчива, как в первые годы после переворота…

Мысли текли вялые, противные. Словно пробежал с рекордным результатом утомительный кросс, а тебе предлагают еще и поплавать в болоте. Как все было просто на Родине и у алари. Тяжело и просто. А здесь вновь мышиная возня и меленькие интриги…

Вытянув ногу, я ткнул в кнопку телевизора. Плюсы крошечного помещения – все под рукой… или под ногой.

Худшего выбора я придумать не мог. Первый канал транслировал музыкальный конкурс. Певица, неуклюже покачивающаяся на сцене, петь не умела абсолютно. Не ее это было занятие, ей бы у плиты стоять или купальники рекламировать. Но никого это не трогало. Вопили у сцены фанаты и фанатки, благосклонно улыбались в жюри коллеги певички – часть из которых даже имела слух и голос. Второй канал я пропустил с ходу – там шли новости, крупным планом показывали горящий вокзал. Четвертый канал порадовал меня политической беседой, сводящейся к тому, что все в жизни плохо, а надо бы жить получше. Пятый канал гнал рекламный ролик МВД. Замогильный голос за кадром вещал: «Вы можете нарушать закон – и тогда вам будут сниться кошмары по ночам! Вы можете быть честным гражданином – и хорошее настроение не покинет больше вас! Работники милиции имеют оружие и право применять его без предупреждения! Они хотят, чтобы все жили хорошо!» Нехитрый видеоряд состоял из мрачных небритых уголовников, белозубых смеющихся граждан и палящих в мишени милиционеров. Шестой канал, как обычно, крутил рекламу. Речь шла о новейших вакуум-памперсах трехсуточного действия. Я хотел было выключить телевизор, но тут на фоне улыбающегося ребенка в подгузнике появилось знакомое лицо – Анатолий Романов, пилот-инструктор «Трансаэро». Я остолбенел.

– Космические полеты – тяжелый труд, – сказал Толик. – Порой я провожу многие часы подряд, не имея возможности отойти от пульта. Раньше это было сопряжено со значительными неудобствами…

В глазах Толика блестел какой-то нездоровый огонек. Мамочка, сколько же ему заплатили?

– Теперь, с появлением вакуум-памперсов, мои проблемы решены… – обреченно закончил Толик. – Я взлетаю, выполняю джамп-перемещения, сажусь на чужую планету и возвращаюсь, не теряя времени на бытовые неудобства…

Я захохотал. Кончилась реклама памперсов, началась какая-то детская программа, а я все ржал, представляя Толика в памперсах за джамп-пультом. Нет, это же надо!

Открылся люк, и вошел-вплыл Данилов. Почему-то я представил полковника ГБ в тех же самых памперсах – «слежка за товарищами – тяжелый труд, порой…», – и мной овладел новый приступ веселья.

Данилов подозрительно уставился на работающий экран. Там скакали мультяшные звери и жизнерадостный голос напевал: «Днем в понедельник спать неохота, только бездельник ляжет в кровать…»

Так и не разобравшись в причинах моего веселья, Данилов отключил телевизор.

– Там Толика показывали, – добродушно объяснил я. – Толика Романова. Он памперсы рекламировал.

Данилов уселся на опущенную крышку унитаза и сказал:

– Тесновато. Не находишь?

– Мне нравится. Показания пришел снимать?

Александр вздохнул:

– Петр, у меня есть предложение…

– Ну, – подбодрил я запнувшегося полковника.

– Работаем единой командой. Все обвинения против вас с Андреем Валентиновичем снимаются.

– А рептилоид?

– Его доставят на любую планету Конклава. Не понимаешь?

– Не совсем.

– Твоему деду предоставят тело. Нормальное, здоровое человеческое тело. Счетчик сбросит в него сознание Андрея Валентиновича.

Наши взгляды встретились.

– На Земле тысячи людей, чье сознание погибло, а тело еще живет. Те, кого не откачали после клинической смерти, например. Это не более аморально, чем трансплантация органов.

– И что сказал дед?

– Пока ничего. Я решил вначале поговорить с тобой.

– А что от нас требуется?

– Сотрудничество. Только сотрудничество.

– Прошло полтора часа, – медленно сказал я. – Всего полтора часа. А вы уже убедились, что корабль геометров не собирается вам подчиняться.

– Да. Ты должен помочь нам, Петр. Ради Земли, ради страны – переступи свои позиции. Ты человек. Ты русский.

– А ты помнишь, что во мне – куалькуа?

Лицо Данилова не дрогнуло.

– Трудно было бы забыть, пока ты находишься в этом теле… Ну и что? Если он хочет выдвинуть свои условия – пожалуйста. Но насколько я понимаю, их раса занимает пассивную позицию… впрочем, как угодно. Пусть говорит. Мы вовсе не против союза с ними, с алари, со счетчиками. Но наши интересы не позволяют бросаться очертя голову на край света. Если Земля получит хотя бы десяток таких кораблей… мы сможем говорить с Сильными на равных.

– Ты веришь в свои слова?

– У меня нет другого выхода. И у тебя нет, Петр. Допускаю, что это решение тебе менее приятно, чем полет к Ядру, но альтернатива еще хуже.

– И какая она, альтернатива?

Покачиваясь в гамаке, я был куда выше сидящего Данилова. Такая обманчивая, убаюкивающая позиция человека, способного диктовать условия… Правда, за открытым люком мелькала форма «черных беретов», а податливость Данилова наверняка имеет границы.

– Судить тебя не будут, – спокойно сказал Данилов. – Тебя даже наградят каким-нибудь орденом за участие в операции.

Участие! Мы пахали!

– Наградят – посмертно?

– Не валяй дурака. Тебя наградят и спишут на Землю без права полетов. Ты будешь работать где-нибудь… слушать новости… пить научишься. И всегда будешь помнить, что твои товарищи пытаются что-то сделать… перехитрить незнакомую технику, переспорить Чужих.

– А куалькуа? Вы пустите на Землю человека, в чьем теле – симбионт? Не верю!

Данилов покачал головой:

– Нам прекрасно известно, что по земле ходят десятки таких людей.

Мне показалось – или в глубине сознания раздался тихий смешок?

– Одним больше, одним меньше, – продолжил Данилов. – Если куалькуа меня сейчас слышит… я очень рад тому, что их раса лишена честолюбия. А любопытство – не порок. Альтернатива теперь ясна?

– Вполне.

Данилов ждал. А я молчал, хоть и принял уже решение. Долго молчал, пытаясь заставить полковника заговорить первым. Но он и не таких обламывал.

– Можешь сказать деду, что я согласился.

Данилов кивнул. Поднялся, придерживаясь за обрез люка. И сказал:

– Только одно, Петя… Извини, но мы будем вынуждены принять меры безопасности. Очень жесткие. Очень.