Книга Странный Брэворош - читать онлайн бесплатно, автор Сергей Николаевич Полторак. Cтраница 7
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Странный Брэворош
Странный Брэворош
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Странный Брэворош

– Нужны мне были эти пионеры, как Папе Римскому значок ГТО!

Когда разбили лагерь, развели костёр, поужинали и попели песен про картошку-тошку-тошку, народ потянулся в палатки спать. Глеб спать совсем не хотел. Он вызвался поддерживать костёр, на что Павел Николаевич на всякий случай отреагировал удивлённым взмахом косматых бровей. Но, подумав, сказал:

– Валяй, поддерживай. Только не усни и не свались в костёр, а то – покушаем мы из тебя шашлычка.

Подумав, физрук добавил:

– Посижу с тобой полчасика, приёмник послушаю. Люблю, знаешь ли, новости слушать.

Он сел на бревно рядом с Глебом, настроил свою «Спидолу» на волну «Маяка» и застыл в блаженном предвкушении. Но неожиданно в новостях передали, что в Чехословакии начались волнения среди части населения. Диктор объяснил, что там участились массовые беспорядки, и советские войска вместе с союзниками по Варшавскому договору пересекли государственную границу, чтобы воспрепятствовать попытке государственного переворота в братской стране.

Физрук насупился, и стал вслушиваться в каждое слово диктора. Когда сообщение закончилось, он вдруг выключил приёмник и отставил его в сторону. Обращаясь к Глебу, он почему-то сказал:

– Вот так-то, друг ситный! Такие дела, стало быть!

Глеб из его слов ничего не понял, и вопросительно посмотрел на Павла Николаевича. Лицо физрука вдруг стало задумчивым. Он зачем-то стал озираться по сторонам, словно кого-то искал, а потом ещё раз взглянул на Глеба.

– Ты, парень, знаешь, что такое война?

Глеб почему-то вспомнил далёкую Мартоношу, «куриную» каску в родном дворе, папкину медаль «За боевые заслуги» и кивнул утвердительно.

– Знаешь, – горько усмехнулся физрук. – Конечно, знаешь. Вам же в школе про это все уши прожужжали. Геройство там всякое и так далее. А война, парень, это… даже не знаю, как тебе и объяснить. Война – это… В общем, ничего не бывает хуже войны, ни-че-го.

Он еще раз зачем-то поозирался по сторонам, и достал из кармана пачку «Беломора».

– Только не говори никому, что я курю. Непедагогично поступаю, так сказать.

Глеб понимающе закивал.

– Война, брат, это не просто смерть, много смерти. Это – хуже смерти.

– Что же может быть хуже смерти? – удивился Глеб.

– Её ожидание, понимание её прихода, бессилие оттого, что не можешь этой самой смерти противостоять. Липкая такая штука, это ожидание.

– А вы… ожидали? – тихо спросил Глеб.

– Было дело под Полтавой, – физрук проворно выхватил из костра головешку, прикурил от неё папиросу и бросил головешку опять в огонь.

– Под Полтавой? – заинтересовался Глеб.

– Нет, это я так, образно. Типа, стихи, – пояснил физрук. – Это было где-то в этих местах, на Карельском перешейке. Отсюда, может, километрах в двадцати, не больше. Я тогда в авиации служил, лётчиком-истребителем был. Двадцать восемь лет прошло, а вижу всё, словно только-только произошло. Было это, 12 марта сорокового года. Вылетел я на боевое задание в составе своего звена, а когда мы уже возвращались на базу, нас обстреляли финские крупнокалиберные пулемёты, приспособленные для стрельбы по самолётам. Мои товарищи проскочили удачно, а меня зацепило. Самолёт загорелся, меня очередью прошило от левой ноги до самого плеча. Я успел выпрыгнуть с парашютом и прямо в воздухе от боли потерял сознание. Очнулся в канаве: голова, руки – на шоссейной дороге какой-то, а тело, парашют – в канаве валяются. Боль – адская, шевельнуться не могу. Лежу и, веришь ли, плачу, как ребёнок. От боли плачу, от страха, от неопределённости какой-то. Вдруг слышу: шум за поворотом шоссе. Понял: это строй военных приближается, топают, как слоны. У меня – и страх, и надежда: наши, не наши – кто ж его знает? Повернул голову из последних сил и обомлел от ужаса: строй финских солдат шёл прямо на меня. Не знаю, от страха, от боли, или ещё от чего, но застыл я, как памятник самому себе. Хотел глаза закрыть, но почему-то не получилось. Смотрю на свою приближающуюся смерть и думаю: «Кто же из них меня прикончит?». А солдаты подошли совсем близко и равнодушно так смотрят на меня, словно я не военный лётчик противника, а так, пописать вышел. Идут, смотрят на меня, глаз не сводят, я на них смотрю, не отрываясь. Представляешь, так и прошли мимо. Не пристрелили.

– Может, не заметили? – робко предположил Глеб.

– Говорю тебе: в глаза смотрели! Так, без всякого интереса. Как на не свой трамвай на остановке.

– А потом? Что же потом было? – спросил Глеб.

– Потом был суп с котом и котлеты по-киевски, – махнул рукой физрук. – Потом я сознание потерял и очнулся только в медсанбате, у наших. Оказывается, когда я взлетал – шла война. А когда меня сбили, она, чтоб её, уже закончилась. То финское подразделение, видать, с фронта возвращалось, к мирной жизни, так сказать. О том, что война закончилась, финские ребята уже знали, только мне позабыли сообщить.

– А как же вас наши потом нашли? – заинтересовался Глеб.

– Нашли как-то, – неопределённо пожал плечами Павел Николаевич. – Может случайно, а, может, ребята из нашего звена сообщили, куда примерно упал. Теперь уж не выяснишь.

Физрук пристально посмотрел на потухшую папиросу, зачем-то плюнул на неё и бросил в костёр. – Так что, парень, ну её к лешему, эту войну. Вон, в Чехословакии, слышал, что затевается? Не дай бог опять начнётся. Не совались бы мы туда! Но я тебе такого не говорил, так, мысли вслух.

Глеб промолчал. Он смотрел на затухавшие огоньки костра и чувствовал, что на плечи, на душу навалилась тяжесть.

Павел Николаевич подбросил в огнь дров и, уходя спать в палатку, сказал:

– Пару часиков продержись, а потом кашеваров поднимай, пусть завтрак начинают готовить. Позавтракаем – и в обратный путь. А сам поспи, как их поднимешь. Организм детский нуждается в отдыхе. Не на войне, слава богу…

Как известно, всё когда-нибудь заканчивается. Закончился тот памятный поход. Закончилась лагерная смена. Лето закончилось тоже.

Глеб вернулся домой окрепшим, возмужавшим, чем очень порадовал маму.

Вскоре из Мартоноши пришло письмо, в которое было вложено ещё одно, от Гаврика, которое он прислал по прежнему домашнему адресу. Брат сообщал, что живёт теперь в Филадельфии, что женился на американке, что жену зовут Нэнси и что у них всё хорошо.

Мама всплакнула над этим письмом, и у Глеба было почему-то на душе нелегко. Получалось, что теперь-то уж точно он – единственная мамина опора. На старшего брата надеяться не приходилось.

Глава 3. Харлампиев, Левин и другие


1.

Шестой класс для человека – пора прелюбопытная. Вторая половина отрочества. До юности рукой подать. В двенадцать лет в человеке столько всего нового просыпается, что никакой Мопассан не опишет. И Лермонтов тоже.

Глеб заметно повзрослел. Внешне это было не так заметно, но внутри него много чего перебродило. Каким-то новым взглядом он, придя в класс 1 сентября, увидел Олю Зуеву. Эта была без трёх секунд юная девушка, хотя, конечно, ещё ребёнок. Под школьным платьицем уже угадывались черты будущей женщины, но Глеб пока это осознавал смутно.

Его отроческую любовь к Оле на время заслонило совсем другое занятие. Глеб увлёкся чтением книг о силачах, преимущественно – о борцах. Иван Поддубный, Иван Кощеев, другие русские богатыри не давали ему покоя. Они восхищали силой, мужеством, мастерством и благородством. Было в них что-то былинное, исконно славянское. Глеб хотел понять, как они достигли своих богатырских высот тела и духа. Пожалуй, даже сначала – духа. Внутренняя сила ему казалась куда загадочней и прекрасней силы мышц, потому что была в ней необъяснимая тайна.

В одной из комнат их коммунальной квартиры сменились жильцы. В квартире появилась семья: мама, папа и сын, сверстник Глеба. Звали его Серёжей Комаровым. Худощавый, светловолосый, с передними зубами, как у кролика, Серёжа сначала не понравился Глебу своей заносчивостью и постоянным неуместным хихиканьем. Серёжа смеялся так захлёбисто, что, казалось, вот-вот задохнётся. Похоже, неприязнь, точнее, некоторая настороженность, была взаимной. Но вскоре оказалось, что Серёжа попал в класс Глеба. Частое общение сделало своё дело: сначала они были просто соседями, потом приятелями, а ещё через какое-то время и подружились.

У Серёжи оказалась удивительная книга – учебник по борьбе самбо, написанный одним из создателей этого вида единоборства Аркадием Харлампиевым. Книга была старая, потрёпанная, но с многочисленными фотографиями-иллюстрациями.

Придя из школы, друзья часто садились за стол и, не спеша, рассматривали иллюстрации. Фотографии впечатляли: от умелого движения одного из спортсменов его противник летел вниз головой, высоко задрав ноги. От увиденных фотографий захватывало дух. Мальчики решили попробовать, глядя на картинки в учебнике, применять эти приёмы друг на друге. Расстелили на полу ватное одеяло, чтобы падать было не так больно, но приёмы не получались. Вроде бы и движения были у них те же, что и у самбистов на фото, а приёмы не выходили. То ли картинки были обманными, то ли секрет какой-то существовал, о котором они не знали. Ребята злились то на себя, то друг на друга, но дело не продвигалось совсем.

Однажды Комарик, как звал его Глеб, пришёл к Глебу в комнату, загадочно улыбаясь.

– Сидишь, уроки учишь, маменькин сыночек, а настоящие борцы в подвал ходят тренироваться, сам видел.

– В какой такой подвал? – удивился Глеб.

– В нормальный такой подвал. На Фонтанке, возле Крюкова канала. Рядом с автобазой. У них там даже борцовский ковёр сделан! Не совсем настоящий ковёр, правда. Опилок на пол насыпали, брезент сверху положили. Но народ тренируется.

– Какой народ? – заинтересовался Глеб.

– Да самый разный. Кто хочет, тот и ходит. Там всегда кто-нибудь трётся. От ЖЭКа помещение, официально для спорта отдали, говорят.

В тот же день друзья заглянули в подвал. Помещение было так себе. Обычный подвал. Правда, сухой, с освещением. На самодельном борцовском ковре с энтузиазмом топталось человек пять-шесть подростков в обычных тренировочных штанах с вытянутыми коленками. Зрелище было так себе, но запах рабочего пота и сосредоточенные лица парней почему-то волновали, порождая в душе незнакомый совершенно до этого трепет.

– Вам чего, ребята? – спросил один из тренировавшихся, и Глеб увидел, что это не мальчишка, а взрослый парень лет восемнадцати. Он был небольшого роста, жилистый, стриженый наголо.

– Тренироваться хотим, – за двоих ответил Глеб, робея.

– Переодевайтесь и – вперёд, – разрешил лысый парень. Предложение застало врасплох, но они, сбегав домой за трениками, «включились в процесс».

В спортзал Глеб с Серёжей стали ходить почти ежедневно. Занимались без тренера – просто возились друг с другом до изнеможения. Бороться не умел никто. Пихались, толкались, выпендривались друг перед другом. Кто-то в кино какой-то приём видел и пытался его объяснить товарищам, кому-то отец, служивший когда-то в десантных войсках, что-то показывал. В общем, получалась полная ерунда. Но энтузиазм компенсировал всё.

Прошло месяца два. Глеб с Комариком продолжали постоянно ходить в подвал. У Серёжи возня на ковре получалась неплохо, а у Глеба – вообще здорово. Однажды восемнадцатилетний Аркаша Соколов, тот самый лысый парень, что разрешил им приходить в спортзал, провозившись с двенадцатилетним Глебом несколько минут, с трудом всё же смог «заломать» его. Тяжело дыша, он восхищённо сказал:

– Ну, Глеб, ты и кабан! Откуда в тебе столько здоровья?! Глеб смущённо пожал плечами. Счастью не было предела.

Как-то раз к ним в подвал пришел незнакомый молодой мужчина. Он был одет настоящим франтом: коричневая дублёнка, разноцветный мохеровый шарф с начёсом, шапка-пирожок из какого-то серебристого меха, джинсы. Мужчина был квадратного телосложения – такого проще было перепрыгнуть, чем обойти. Уши, похожие на две пельмени, выдавали в нём профессионального борца. Лицо у него было приятное, весёлое. От него веяло отличным одеколоном, уверенным спокойствием и твёрдостью. Он долго молча смотрел на то, как мальчишки мутузили друг друга, а потом приятным баритоном сказал:

– Молодцы! Крепкие ребята. Жаль только, бороться совсем не умеете. Хотите, научу?

Мальчишки, естественно, хотели.

Звали его Валерием Петровичем Левиным. Он был самбистом-перворазрядником, вот-вот кандидатом в мастера спорта. Три года отслужил то ли на флоте, то ли в спортроте. Занимался многими видами спорта: гимнастикой, вольной борьбой, борьбой классического стиля, которая позже стала называться греко-римской. Он был, так сказать, играющим тренером – тренировал подростков и сам продолжал выступать на соревнованиях. Валерий Петрович обладал медвежьей силой и разносторонней техникой борьбы. Его весёлый нрав, незлобное подтрунивание над учениками очень нравилось Глебу и Серёже Комарову.

Валерий Петрович ко всему же обладал пробивным характером. Он долго ходил по каким-то инстанциям, и, в конце концов, добился того, что ребятам разрешили под его руководством по вечерам два раза в неделю тренироваться в спортивном зале их собственной школы. Сначала тренировались, разложив на полу обычные спортивные маты, которые постоянно разъезжались в разные стороны. Но очень скоро, благодаря усилиям всё того же энергичного Валерия Петровича, в зале появился настоящий борцовский ковёр! Это был праздник для всех мальчишек. Тренер же вызывал всеобщее восхищение и всемальчишескую любовь.

Глеб тренировался самозабвенно. Правда, вначале он словно застыл на месте. У него не получалось практически ничего! Он не мог понять причины своих неудач – просто не получалось и всё. Валерий Петрович хвалил других начинающих спортсменов, а над Глебом беззлобно подтрунивал. Всё бы ничего, но делал он это прилюдно, что разжигало в Глебовой душе пожар самолюбия и стыда. Он злился на тренера, на товарищей по тренировкам, но больше всего – на себя.

– Ты пойми, Глеб, – говорил ему тренер, – что такое самбо.

– Я и так знаю: это – самооборона без оружия.

– Формально – да. А на самом деле – это игра в шахматы, – удивлял своими умозаключениями Глеба тренер. – Только ещё интересней и, если угодно, сложнее. В шахматах заранее известно, какая фигура или пешка какими возможностями обладает. Ладья, например, может ходить только прямо и больше никак.

– А ферзь может ходить, как ему угодно, – пытался загнать тренера в угол Глеб.

– Как конь не может ходить даже ферзь, – легко парировал тренер. – Но не в этом дело. Твой соперник – фигура неизвестная. Он может быть высоким, низким, толстым, худым. Но это только внешняя сторона дела. У него свой собственный запас сил, выносливость, воля, нервная система. Свой интеллект, наконец. Чем умнее человек в целом, тем больше шансов у него победить. Противника нужно переиграть. Только тогда будет победа.

– Перехитрить?

– Не совсем. Точнее, совсем не так. Хитрость, это другое. Любое единоборство – это, в первую очередь, борьба интеллектов, борьба эрудиций, понимаешь?

– Понимаю, – отвечал Глеб, удивляясь собственному прозрению.

– И ещё. – Валерий Петрович внимательно посмотрел на парня: – Техника борьбы, разнообразие приёмов, физическая подготовка и многое другое важны. Без них – никуда. Но во время схватки нужно мозгами шевелить. Побеждает тот, кто лучше соображает. Запомни! Это главное. Ну и последнее. Самбо, как и любое другое занятие в жизни, требует большого труда. Как говорили древние греки, арбайтен унд пахайтен. Ты понял меня?

– Понял.

– Молодец, значит, владеешь древнегреческим, – удовлетворённо кивнул тренер.


2.

В то время Советский Союз любил жить от юбилея к юбилею. Всякие круглые и полукруглые даты возникали, как по волшебству. То двадцатилетие Победы в Великой Отечественной войне, то пятидесятилетие Октябрьской революции, то полувековые юбилеи Советских Вооружённых Сил и комсомола. К праздникам вся страна готовилась заранее. Радио, недавно появившееся в домах телевидение, газеты и журналы постоянно сообщали о трудовых вахтах к юбилеям, о передовиках производства и о других проявлениях всенародного ликования в связи с предстоявшими праздниками. Народ не имел ничего против праздников. Отдыхать, как говорится, не работать. Жить в обстановке предпраздничного ажиотажа было в стране делом привычным, практически – частью ментальности нарождавшейся общности, которую сменивший Хрущёва Брежнев назвал «новой общностью – советским народом». По Брежневу выходило так, что вот-вот должна была народиться такая огромная нация. Глеб ничего не имел против этого. Ощущать себя советским человеком было легко и приятно. Многое в сознании становилось на свои места: я – советский человек, как Гагарин, Терешкова, Зоя Космодемьянская и Павлик Морозов. Кому неясно, обращайтесь лично к дорогому товарищу Леониду Ильичу Брежневу, он объяснит.

Пятидесятилетие Великого Октября вся страна и, как объясняли СМИ, «всё прогрессивное человечество» гуляли широко! В Москве был внушительный парад на Красной площади, в Ленинграде на Дворцовой площади организовали масштабную инсценировку штурма Зимнего дворца. На Лиговке на месте греческого православного храма открыли современный концертный зал «Октябрьский», а на Петроградской стороне – спорткомплекс «Юбилейный». Земляк раздобыл, как всегда по блату, два билета на хоккейный матч СКА (Ленинград) – ЦСКА, который проходил на новой ледовой арене и, довольный, вручил их маме Глеба:

– Сходите, Маруся, с хлопцем, поболейте за наших! Мама вежливо поблагодарила, но на хоккей не пошла:

– Не женское это занятие «судью на мыло!» кричать.

На матч в новом спорткомплексе пошли Глеб с Комариком. Серёжа Комаров был в полном восторге. Шутка ли: места в центре, возле самой хоккейной площадки. Лица всех хоккеистов видно не как по телевизору, а вот они, рядышком. Можно разглядеть пот на лбу здоровяка защитника Кости Меньшикова и даже услышать, как смачно матерится кумир всех ленинградских мальчишек нападающий Игорь Григорьев! Блаженство, а не игра!

Наши продули со счётом 3:2. Обидно было: вели 2:0 и вот тебе и здрасте! Когда матч закончился, спортсмены обеих команд пожали друг другу руки, Игорь Григорьев проехал возле борта прямо рядом с Глебом и Серёжей.

– Игорёк, подари клюшечку! – вдруг неожиданно для самого себя заорал Глеб.

Великий Игорь Григорьев хмуро поглядел в сторону Глеба и, видимо, хотел привычно матернуться, но почему-то передумал и через борт протянул клюшку Глебу:

– Держи, пацан.

Если вам Игорь Григорьев никогда не дарил «тёпленькую» клюшку, которой только что мастерски пинал шайбу, то вы не познали счастья на Земле! Глеб даже не мечтал о том, что такое счастье может с ним случиться. Он нёс домой эту клюшку, как маршальский жезл и не было во всей вселенной более счастливого человека, чем Глеб.


3.

Спорт спортом, но на первом месте у Глеба по-прежнему оставалась учёба в школе. Не то чтоб он очень уж любил учиться. Просто всё в жизни ему было понятно: взрослые работают, будущие взрослые, то есть дети, учатся. Всё просто и логично до предела.

Говорят, что людям в его возрасте свойственен поиск смысла жизни. Возможно, это и так. Но Глеб никогда никакого смысла в жизни не искал: он жил, потому что это было ему интересно. К урокам и учителям относился по-разному. Учителя тоже не одинаково относились к нему. Математичка Клавдия Сергеевна восхищалась Глебом и не скрывала, что он – лучший её ученик за все годы её работы в школе. А была она уже многоопытным педагогом. Биологичка Надежда Ивановна Глеба ненавидела откровенно и даже как-то вызывающе. Год назад, когда она вела в 5 «а» ботанику, Глеб с огромным трудом сумел получить за год тройку. С зоологией в шестом классе была похожая история. Глеб с тоской думал о том, что в восьмом классе у них будет анатомия и тогда Надежда Ивановна задолбает его похлеще, чем с какими-то там тычинками и пестиками. Понимая бесполезность своих усилий, предмет завуча Глеб учил кое-как: всё равно выше тройки не поставит. Двойки он не боялся, поскольку житейский опыт ему подсказывал: за такой предмет как зоология двойку ему не поставят, если по всем остальным предметам будут только отличные и хорошие оценки.

Очень веселил Глеба, как, впрочем, и весь класс, молодой учитель истории Эдуард Алексеевич. Он был на редкость эксцентричен и ярок на фоне «однотонных» школьных учителей. Рассказывая, например, о Куликовской битве, он мог сказать:

– Известна точная цифра участников битвы на Куликовом поле: их было – до фига. И даже чуточку больше.

Добившись таким образом изумлённого внимания класса, он потом долго и нудно объяснял, что существуют различные мнения о количестве воинов противоборствовавших сторон, но все данные довольно сомнительны.

Рассказывая о реформах Александра Второго, он с пафосом говорил: – Сколько газа добывала Россия в те годы? Цифра простая, вы её легко запомните: нисколько не добывала!

Иногда Эдуард Алексеевич ставил школьников своими неожиданными вопросами в тупик. Правда, это было уже позже, классе в восьмом, когда он поинтересовался у класса, почему рабочий класс по-прежнему считается авангардом борьбы за коммунизм, тогда как на рабочие специальности в ПТУ поступают одни бездельники и лоботрясы? Что-то новое было в этом учителе, что-то свежее и бесстрашное.

В седьмом классе Глеб окончательно понял, что влюбился в Олю Зуеву по уши. Её прекрасные девичьи формы проявлялись, как на листе фотобумаги, опущенном в химический раствор. Стала заметна её почти взрослая грудь, восхищала крутизна бёдер. Ноги были безукоризненно прямы и длинны. Про лицо и говорить не приходилось: она становилась такой красавицей, что Глеб не решался даже на мгновение посмотреть ей в глаза.

Каким-то непонятным женским чутьём Оля впитывала в себя женские добродетели: с теплотой относилась к малышам-первоклашкам, умела выделиться аккуратностью и опрятностью в одежде, хотя все девочки в школе носили одинаковую форму: коричневое платье с белым воротничком и чёрный передник. По праздникам – чёрный передник заменялся белым. Вот и всё разнообразие. Голос Оли стал не таким звонким, как прежде, а немного грудным и более тихим, глаза покрылись какой-то непонятной поволокой, да и сам взгляд стал каким-то внимательным, задумчивым.

Глеб робел перед ней, не знал, о чём говорить. Однажды вдруг зачем-то завёл разговор о войне во Вьетнаме, как будто Оле это могло быть интересным. Оля старательно выслушала Глеба, вместе с ним попереживала о вьетнамцах, погибших от рук американских солдат в деревне Сонгми, а потом вдруг спросила ни с того, ни с сего, как себя чувствует мама Глеба. Глеб смутился от такой перемены темы разговора, сказал, что мама абсолютно здорова и сам, свернув и без того сумбурный разговор, отошел в сторону.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:

Полная версия книги

Всего 10 форматов