Истребитель
Попадется такой на обратном курсе, а они любят пастись в свободной охоте, и вся работа насмарку. Троих запросто сбить может, пока выстроятся для защиты. Спасла удача. Заметив вдалеке горбатые силуэты, довернул и двинул следом, внимательно следя за обстановкой. Ведомый, повторив его действия, один в один шел в третьей четверти.
Пятерка «мессеров» зашла по науке, от солнца.
Они, словно пираньи, набросились на беззащитный строй «пешек».
Павел до упора вытянул РУД, потянул ручку управления на себя. Первого он разнес на максимальной дистанции сближения. Фюзеляж вражеского истребителя стал весьма вкусной добычей. Очередь разнесла фонарь и достала двигатель. «Сто девятый» закоптил и рухнул в отвесное пике. Вошел, словно гвоздь, вбитый умелым плотником. По самую шляпку. А Паша уже выцеливал второго. Однако эффект внезапности уже себя исчерпал.
«Ганс» вывернулся, встал на крыло и ускользнул. Но остальные нападающие уже открыли огонь. Однако бомберы, предупрежденные Пашиной атакой, успели встать в круг и добросовестно отбивали нападение.
«Чтоб тебе», – Паша вновь отработал педалями, уходя от неведомо как возникшего у него на хвосте «мессера». Ас не полез в круговерть схватки, а подстраховывал в отдалении.
Маневр чуть не сорвал машину в штопор.
– Врешь, зараза, – рявкнул Павел. Его машину крутануло и бросило в странную, неизвестную никому в мире, фигуру высшего пилотажа. Ошалев от подобной выходки, немец потерял долю секунды и не успел среагировать, форсированный движок промчал супостата вперед.
Выведя и самолет из смертельного пируэта, он сумел-таки зацепился за хвост недавнего обидчика, и едва поймав цель в визир прицела, выжал гашетку. Мессер вздрогнул, и, вмиг потеряв свою грозную элегантность, беспорядочно кувыркаясь, полетел на встречу с землей.
Только теперь летчик вспомнил о ведомом. Покрутил головой и с удовлетворением обнаружил, что тот не отстал: «Молодец, пацан».
Оставшиеся без вожака и растеряв превосходство, немцы дружно разошлись в стороны, уходя от схватки.
Помахав крыльями флагману тихоходов, Павел решил возвращаться.
На аэродром вышли уже с сухими баками. Наверное, только привычка заставляла насосы вытягивать последние граммы горючки. Сели без подготовки. Поперек полосы, едва увильнув от взлетающей пары, но целые.
«Это да, это весело», – стянул Павел шлемофон и провел по лицу, размазывая соль и слезы.
– Товарищ капитан, – доложил он, зайдя на КП. – В воздушном бою звено уничтожило три истребителя противника. Сопровождали бомбардировщики до точки расхождения, – голос его слегка подрагивал от возбуждения. И то сказать, шутка – завалить три «мессера» в одном бою.
А вот глаза капитана остались холодными. Он опустил руку от пилотки и, глядя в сторону, проскрипел:
– Вам надлежит прибыть в штаб. Срочно. Машина ждет, – и отвернулся, как будто его чрезвычайно заинтересовала ленивая перепалка между техниками, происходящая за стеклом «вороньей слободки» КП.
– Ого, – удивленно присвистнул Серега, узнав, что командира вызывают наверх.
– Слушай, ну точно, награду оформлять. Это не хухры-мухры… Поздравляю, – радовался безыскусный паренек.
А вот Паше было не до веселья. Насторожил его этот отстраненный, ускользающий взгляд руководителя полетов.
Однако, не чувствуя за собой особых проступков, ехал спокойно. Смутила только фигура сопровождающего.
Старшина сидел рядом, угрюмо посматривая на спутника, и придерживал оттопыренный карман рукой.
Войдя в помещение штаба, обратился к дежурному. Сержант почесал в затылке, вспоминая, и, наконец, радостно сообщил: – Так особист интересовался. Лично товарищ лейтенант подошел и распорядился. Точно, точно. И машину он посылал. Во, – деревенский паренек, хоть и прослужил уже три с лишним года, а так и не избавился от простоты и незамысловатости речи. – Так что, к товарищу лейтенанту вам.
Он козырнул и принялся разглядывать вывешенный в коридоре приказ начальника штаба.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», – выдохнул Говоров.
Шагнул в кабинет и, отыскав глазами фигуру склонившегося над бумагами особиста, рявкнул о своем прибытии.
Однако тот неторопливо дописал строчку, аккуратно положил перо на краешек чернильницы и промокнул текст матерым бронзовым пресс-папье. Павел заскучал, отвел глаза в сторону,
Когда вновь сосредоточил внимание на хозяине неласкового кабинета, тот уже внимательно смотрел на него.
Пауза разрядилась негромким стуком. Это картонная папка легла на стопку таких же бордово-красных документов.
– Доложите о вашем сегодняшнем вылете, товарищ младший лейтенант, – медленно, веско, явно работая под манеру Вождя, попросил хозяин.
Павел кратко рассказал о сбитых самолетах. И замер, ожидая реакции.
– Вот как? – удивленно поднял брови особист. – Так вы герой? А вот у меня есть сведения, что во время совершения вылета в составе эскадрильи, вы, нарушив руководящие документы, устав РККА и Директиву Верховного Главнокомандующего, покинули свое место в боевом порядке.
А следовательно, совершили дезертирство. И подлежите суду военного трибунала. По законам военного времени. Он замолчал, глядя, как меняется лицо арестованного.
– Что молчишь, гнида? – внезапно сорвался на крик особист. Впрочем, крикнул не в сердцах, а, скорее, по обязанности, потому как закончил вполне мирно: – Вот рапорт твоего командира. А это объяснительные твоих товарищей, которых ты предал и бежал. Пока они кровь проливали… – но тут, очевидно, «летехе» наскучило играть спектакль.
Опустился на стул, нахлобучил фуражку на реденькую шевелюру, отчего уши смешно оттопырились, и он стал походить на огородное пугало.
– Сдать оружие, – приказал «контрик» уже вовсе обычным голосом. И крикнул, обращаясь за дверь: – Иванов, зайди.
В дверях возник хмурый старшина. Он, не мигая, уставился в спину Говорова и явно был готов к немедленным действиям.
Холодной рукой Павел вынул из кобуры оружие. Аккуратно уложил на зеленое сукно стола.
– В карцер его пока закрой, после на гарнизонную гауптвахту отвезем, – распорядился лейтенант, убирая оружие в обшарпанный сейф. Рукав его гимнастерки вдруг зацепился за дверцу, и на открывшемся для глаз арестованного запястье показалась замысловатая узорчатая татуировка. Змея, свернувшись кольцом, кусает себя за хвост. И вязь непонятных букв. Заметив взгляд, опер дернулся, убирая руку, и скомандовал старшине: – Увести арестованного.
Старый подвал, громко названый карцером, встретил затхлым сумраком.
– Снаряжение позвольте, – старшина, не рискуя хамить, пусть и арестованному, но командиру, дал понять, кто сейчас главнее. Павел, ничего не соображая от быстроты произошедшей метаморфозы, расстегнул ремни.
«Сейчас доложат командиру, и все прояснится», – попытался успокоить он себя.
Однако уже засосало под ложечкой в недобром предчувствии. Больно часто в предвоенные годы звучали глухие рассказы о ночных арестах врагов народа.
«А ведь, формально, особист прав, – мелькнула паскудная мыслишка. – Вышел из боя, бросил командира звена, нарушение летного устава явное. Но это же глупость. Нарушил, ладно, арестуйте, гауптвахта для того и придумана. А причем тут… Я же в бой пошел, а не назад. Странно. Может план у них по дезертирам горит?»
«А вот наколка у лейтенанта интересная, – вспомнился Говорову странный узор на запястье оперативника. – Не положено ведь?»
Он всмотрелся в темноту: «Ох ты, как здесь сидеть? Тут и стоять невозможно».
– Входи, орелик. Чего застыл, как не родной? – прозвучал из глубины надтреснутый баритончик.
– Кто тут? – Паша вздрогнул.
– Кто-кто, хвост от пальто, – разухабистый голос напомнил о заполонивших улицы в последний мирный год блатняках.
Лейтенант напрягся, собираясь дать отпор урке.
– Да не журись, босота, – добродушно хохотнул обитатель подвала. – Мы с тобой здесь оба арестанты, чего ты? Садись вот на ящик. Сейчас огня запалю.
Чиркнула спичка, и затрепетал слабый огонек коптилки. Из темноты выплыл низенький потолок, кирпичные стенки, заросшие плесенью. И невысокий мужичок в пиджаке и характерной кепочке-шестиклинке. Рубашка апаш, куча значков на широком клетчатом обшлаге.
«Точно уголовник, но что он тут делает?»
И словно отвечая на немой вопрос, парень приподнял кепку. Оттопыренный палец и задорная улыбка. Сверкнула сталь фиксы.
– Жора. Кличка «Маленький», – представился человечек. – С Бобруйской кичи немцы выпустили, живи не хочу. Так нет, патриот хренов, решил на восток уйти, вот и дошел. Повязали. Свои и взяли… Уже в тылу. Шпионаж лепят, – попросту объяснил новый знакомый свой статус. – Верь не верь, а вот он я, – и добавил: – А ты, смотрю, козырный. Летчик? Чего ж в трюм-то? Али Родину продал? – от легкости, с какой произнес сокамерник страшные слова, бросило в жар.
Вскочил, норовя ухватить провокатора за шиворот. Однако не углядел брошенную на пол рванину, запутался и чуть не упал.
– Ладно, ладно. Молчу, – босяк отодвинулся. – Вижу, идейный. Ты не гоношись. Вспомни, что и тебя не на курей бабкиных разводят. Ведь так? Ну представь, что и я не предатель. Может такое случиться? Во-от. А то сразу.
Павел немного успокоился и вернулся на место, замер, осознавая свое положение. А и верно. Скажи я кому, мол, по ошибке. Что подумают? Отмазывается, скажут, подлюка. Глаза отводит. Органы не ошибаются. Сам ведь сколько раз слышал.
Нехотя произнес: – Лейтенант Павел Говоров. Истребитель.
– Бывший, – пробормотал из угла собеседник.
– Чего? – опешил Павел.
– Бывший, говорю, истребитель, – объяснил Жора. – Мы ведь с тобой, соколик, за НКВД сидим. Так что? По закону военного времени, меня в расход, тебя уж, как повезет. Или в могилевскую губернию, или в лагерь. А после зоны назад хода нет. Кто изменнику самолет доверит?
– Да я ж не виноват совсем. Какое дезертирство. Три «мессера» завалил. Как же?
Павел обхватил голову руками, начиная сознавать, что все это всерьез.
Понемногу отчаяние поутихло. Лейтенант вскинулся и завертел головой, осматривая уголки подвала.
– Дохлый номер, – жиган затянулся папиросой и разогнал вонючий дымок. – Я прошмонал. Голые стены.
– Так и сидеть? Ждать? – лейтенант вздохнул. – Глупо.
– Сидел, бежал, да на вокзал, – отговорился шуточкой сосед. Помолчал. – Да было дело, – уже серьезно отозвался он, поправляя фитилек. – Нам не сидеть никак невозможно. Урка в тюрьме дома, на свободе в гостях.
– Не понимаю. Это как-то неправильно. Разве можно к тюрьме привыкнуть? – Павел, не имевший дел с блатными, не мог постичь психологию вора.
– А мне выбор был? – Жора подсел ближе. – Я сам с двадцатого. Отца в гражданскую убили. Мамка в двадцатом померла, через год. Беспризорничал. А оттуда одна дорожка – по этапам, по централам.
День прожил, скажи спасибо. Вот и на фронт потому не забрали. У тебя, говорят, судимость непогашенная. Да я и не рвался. Прости за прямоту. Без меня есть кому.
– Да ты контра?.. – не зло, скорее недоуменно протянул Павел.
– Сам ты «контра», а я «социально близкий». Понял? Товарищ Сталин так и сказал: «Уголовник – это тот же пролетарий, только еще несознательный».
– Ой, брешешь, – не поверил Говоров. – Чтобы Он так сказал? Брешешь.
– Ну-ну. Вот если повезет, и тебя в ближайшем лесочке в распыл не выведут, а по трибуналу на четвертной пристроят, тогда и поймешь, кто такие уголовники, – парировал Жорик.
Содержательную беседу прервал ужин. Старшина приоткрыл дверь и поставил на пол два котелка с горячим.
– Лопайте. Да быстро, а то посуду сдавать нужно, – поторопил он заключенных.
Павел брезгливо попробовал жидкий супчик. Вонючая капуста, несколько полусырых картофелин.
– Да уж. Не Метрополь, – рассмеялся жулик, сноровисто работая ложкой. – Ты давай, давай, не тяни, а то он, если не успеешь, утром вообще не даст.
Кое-как проглотив баланду, лейтенант почесал затылок: – Да как тут спать-то?
Жора прикурил от слабеющего огонька: – А как есть, так и спи. Не до жиру.
Ночь прошла беспокойно. Только к утру удалось заснуть. А проснулся от громкого пения. Заполошно покрутил головой. В свете лучей утреннего солнца, бьющих сквозь щели досок, увидел, что сосед его уже проснулся.
– …Дорога дальняя, казенный дом, – самозабвенно выводил Жорик.
– Ты чего орешь? – изумился Павел.
– Орешь – это ты, а я исполняю… – отвлекся певец. – Вставать пора, кончай ночевать. Сейчас перекусим, и по новой начнется, – он потянулся. И продолжил:
…Допрос окончился, прощай, обновочки,
Дан под копирку нам приговор.
Всего три подписи… печать и корочки.
Теперь мальчишечка – навечно вор.
Хрипловатый голос, выводящий блатной мотивчик, звучал в грязном подвале как нельзя уместно.
– Не грусти, военный. Все пройдет, – жулик с замашками философа подмигнул сокамернику. – Ты, главное, за справедливость сильно не ори. Отобьют все внутри. Потом замаешься. Молчи и слушай. Сами решат чего и сколько. И слова твои только тебе и навредят, – наставил бывалый арестант Говорова.
Однако до самого обеда никто за арестантами так и не пришел. Во дворе суетливо бегали солдатики, протарахтела санитарная полуторка. – Эй, начальник, пожрать давай, – не выдержал Жора и замолотил в дверь, когда время подошло к вечеру.
Ответом стал тяжелый удар прикладом. Часовой, призывая к порядку, долбанул по доскам.
– Странно, – протянул Маленький, – думал, может, забыли про нас. Не, помнят. Тогда что? Подождем, – он повесил на гвоздь пиджак и, скинув короткие, смятые в гармошку, сапоги, улегся на доски.
– «…Когда спишь, обедаешь», сказал Д'Артаньян слуге, – пробормотал он, закрывая глаза.
И тут загремел ключ в замке. Дверь отворилась, и голос старшины скомандовал: – Арестованный Говоров, на выход.
– Пожрать бы, гражданин начальник. – Приподнялся с корточек уголовник.
– На том свете покормят, – усмехнулся выводной так, что у жигана мигом исчез весь гонор.
Присел у стены и пробормотал. – Ну, не пуха тебе, браток. Если что, наверху встретимся, – хлопнул он по плечу уходящего. – Не боись, это недолго.
Оставшись один, арестант вздохнул и вполголоса затянул какой-то мотив.
Глава 3
– Стоять, лицом к стене, – рявкнул конвоир, введя арестованного в штаб.
Навстречу им, сопровождаемый командиром полка, шагал настоящий генерал.
Картина сама по себе необычная, а в захолустье, расположенном вдалеке от дивизии, а тем более от округа, и вовсе фантастическая.
Сердито глядя в одну точку, тот распекал подполковника: – Я тебе что, мальчишка? Ждать.
– Ты понимаешь, я завтра должен быть в Москве. Чья обязанность следить за воздухом? Командующего армией едва не сбили. В собственном тылу, стыдоба. А теперь этот идиот мне говорит, что некого отправить в сопровождение. Вы что, сдурели? – генерал выговорился и закончил, неожиданно спокойным, и даже интеллигентным, тоном:-У вас, подполковник, есть полчаса: подготовить самолеты прикрытия и обеспечить вылет. Все. По истечении срока решать этот вопрос будет другой командир полка.
Не слушая оправданий командира он миновал замершего по стойке смирно часового, но остановился и повернул голову к арестованному.
– А это кто? Что за анархисты у тебя, подполковник, по штабу гуляют? – спросил он у командира части.
– Почему не по форме? – сломав бровь в гримасе, уставился он на расстегнутый ворот Пашиной гимнастерки.
Комполка побледнел и заглотил воздух, как выброшенный на сушу карась: – Товарищ генерал, это арестованный, ведут на допрос в особый отдел.
– Вот как? – командарм развернулся к сопровождающему. – А что, у вас здесь и шпионы есть?
Подполковник смущенно замолк. Наконец, глаза его вильнули в сторону, и он произнес, словно через силу выговаривая слова: – Дезертир. Бежал с поля боя.
Павел не выдержал. Волна гнева захлестнула. Он выпрямился и шагнул вперед: – Никак нет.
Старшина рванулся к нарушителю, дергая из кармана револьвер. Но ладонь летчика, который уже не контролировал свои поступки, как показалось со стороны, лишь легонько коснулась плеча охранника, и тот медленно сполз по стенке на пол.
– Я три самолета противника сбил. Есть данные и свидетели. На предполетном инструктаже был отдан приказ – сопровождать бомбардировщики. Я его выполнил. Все машины вернулись. Товарищ генерал лейтенант, это клевета
Он правду сказал? – словно невзначай, бросил командующий подполковнику. – Отвечай? Но смотри. Все равно узнаю.
Комполка, которому совсем не хотелось портить отношения с особистом, замялся.
– История непонятная. Товарищ генерал. Идет следствие. Органы разберутся, – попытался прибегнуть он к спасительной формулировке.
– Здесь я разбираюсь, – в голосе командарма прозвучал металл. – Спрашиваю последний раз. Приказ был, показания свидетелей есть? Сбитые подтверждены?
Комполка, поняв, что обман может стоить ему не только погон, лишь кивнул.
Генерал внимательно посмотрел на полковника: -Этот лейтенант, он летчик?
– Так точно. Лейтенант Говоров, военлет второго класса, – вытянулся командир.
– Приказываю. Вернуть летчику оружие, оформить командировочное и подготовить самолет. Пойдет в сопровождение.
– А уж на месте я сам решу, куда его отправить. Там разберутся, – сыграл голосом командарм, передразнивая подчиненного.
Не решаясь перечить, подполковник поднес ладонь к фуражке.
Риторический вопрос вовсе не требовал ответа. Однако бес толкнул Павла под руку.
Жизнь вообще штука несправедливая. Хотя бы тем, что конечна, – неожиданно повторил он слова уголовника.
– Сам, что-ли придумал? – удивился генерал.
– Никак нет. Гражданский, со мной в карцере сидит, он сегодня сказал, я запомнил.
Генерал подозвал командира полка: -У тебя здесь что, боевой полк или колония? Одни арестанты.
Полковник сверкнул глазами на подчиненного, но только вытянулся по стойке смирно.
– Значит, так, лейтенант пусть готовится к вылету. Я в комнату отдыха, а ты распорядись доставить этого арестанта ко мне. Нужно разобраться, что тут у вас за дела творятся. – Завершил разговор командующий.
Слова его слегка царапнули сознание Павла, но радость от того, как разрешилось его дело, вытеснила мимолетное удивление. Тем временем, кряхтящий от боли старшина поднялся с пола и, растирая плечо, беззлобно произнес:
– Ну и хватка у тебя, сынок. Однако не будь здесь генерала, я б все равно тебе пулю в бок, успел бы всадить. Побоялся его зацепить
– Пройдемте, товарищ лейтенант, я верну вам оружие, – перешел он на официальный тон. Но не сдержался и добавил: – Моли бога, чтобы успели самолет приготовить до того, как особист вернется. Он сейчас в отъезде. Так мыслю, от верной смерти ты, парень, чудом ускользнул.
Больше старшина к теме не возвращался. А Павел, получив снаряжение и документы, кинулся в казарму, торопясь собрать вещи и вернуться к капонирам, чтобы проследить за подготовкой самолета к вылету.
Генерал сидел в крепком, скроенном из цельных кусков дерева, кресле и задумчиво просматривал свежий номер газеты.
Стук в дверь оторвал от чтения. Он поднял глаза. В проем заглянул красноармеец.
– Задержанный доставлен, – рявкнул он, поедая глазами небожителя.
Боец впустил арестанта и закрыл дверь.
Жора, пытаясь держаться независимо, переступил на мягких подошвах. И поднял глаза на высокое начальство.
Ну, здравствуй, Маленький, – негромко произнес генерал, поднимаясь на ноги. Он шагнул к урке, и тот, замерев от неожиданных слов, с изумлением всмотрелся в суровые черты лица собеседника.
– Мать… – охнул жулик. – Павел Андреевич. Так ведь сказали, что расстреляли тебя, Вас, – выдохнул арестованный. Жора замялся, не решаясь протянуть руку.
Но генерал сам шагнул навстречу и обнял нелепую фигурку.
– Думаешь, я забыл, как ты меня на шмоне от вертухаев спас? – прошептал он на ухо жигану. – Сколько тебе изолятора влепили, десять суток?
– А меня еще в сороковом оправдали, и ордена вернули, и звание, – генерал отстранился и указал на стул: – Садись, чайку попьем. Как ты то здесь оказался? Спер что-нибудь опять?
Выслушав историю босяка, он задумался: – Да, попал ты, Жора, в переплет. А я, как тот паренек сказал про жизнь, думаю, кто это твой афоризм цитирует?
– Павел Андреевич, ты не забивай голову-то. Я ж понимаю, тебе за меня подписываться нынче не резон, – ответил Жора. – А паренек нормальный. Я людей сразу вижу. Ты его не отдавай этим упырям. Чую напраслину на него гонят. А паренек правильный, духовитый.
– С ним я сам разберусь, – грубовато отмахнулся генерал. – Ты бы о себе подумал.
– А что я? Пока живой – жить буду, смерть придет – помирать. Знать планида такая, – невесело усмехнулся собеседник.
– Вот, значит, как? Ты, выходит, по совести решил, когда за меня стоял, а я с помойки?.. – генерал сердито взъерошил седой ежик коротких волос.
– Ладно, правда твоя, не могу я приказать, чтобы тебя выпустили. Не имею права. А сделаем мы иначе.
Он склонился к сидящему.
Боец, охраняющий вход в комнату, где отдыхал командарм, услышал слабый крик и падение тела, рванул дверь и увидел лежащего на полу хозяина, распахнутое окно и колышущуюся занавеску в проеме окна.
А уже через полчаса самолет с генералом на борту оторвался от летного поля.
Истребитель Павла взлетел через несколько минут после транспортника и, легко догнав тихохода, взял его под охрану.
Летчик уже совсем выкинул из головы происшествие, едва не стоившее ему жизни, и привычно бубнил под нос, перевирая слова: «Нам Сталин дал стальные руки крылья, а вместо сердца пламенный мотор.» Теперь его даже не беспокоило предстоящее возвращение в часть.
Полет шел нормально, и чем дальше они уходили от прифронтовой полосы, тем спокойнее чувствовал себя сопровождающий.
«Какие тут немцы», – беззаботно хмыкнул он над перестраховщиком в генеральском мундире. И чуть было не зевнул выскользнувшие со стороны солнца самолеты. Пара истребителей странного, вовсе незнакомого Павлу силуэта, рухнула на мирно чапающий транспортник, намереваясь расстрелять его с первого захода.
Говоров кинул свою машину наперерез, ловя в перекрестие прицела крайнего. Однако гашетка сухо клацнула и только. Вместо привычной дрожи от работающей пушки – ничего. Осечка? Отказ?
Он перенес палец на тумблер пуска РСов. Приспособленные для стрельбы по наземным целям, они могли лишь отпугнуть «гансов», но даже такой вариант был бы во благо. Увы, и эта попытка не увенчалась успехом.
Нападающие, заметив нового участника шоу, дружно заложили крутой вираж. «Ход мысли совершенно правильный. Транспорт от них никуда не денется, а вот истребитель несет угрозу», – бесстрастно оценил класс врага Павел.
Теперь самолеты выровнялись и шли почти параллельными курсами, настигая проигрывающий в скорости Лагг.
«Что это за зверь такой? – мимоходом подивился Павел необычной ходкости немецких машин.
– Однако, не до любопытства. Сейчас достанут, и привет». Неожиданно Паша вспомнил книжку, читанную еще до войны. Какого-то иностранного автора, про пиратов: «Одиссея… там чего-то. Но вот идея подходящая».
Летчик прикинул возможное развитие ситуации и обвалил нос истребителя, в крутое пике. Стрелка высотомера крутанулась, словно взбесившийся вентилятор. Теперь, чтобы не отстать, его преследователи вынуждены были перестроиться. И в момент, когда земля с пугающей скоростью заполнила весь обзор, заставил себя отвлечься.
Крутанул головой так, что захрустели позвонки. «Пора», – недрогнувшей рукой опустил закрылки – маневр, выполняемый только при заходе на посадку, в полете вызывал резкое сваливание машины в штопор, однако, четко контролируя машину, он вернул рули обратно точно в нужный момент.
Самолет словно взбрыкнул и резко замедлил скорость. Миг, и летучие шакалы настигли добычу, однако маневр жертвы сбил их с толку, и они сравнялись с преследуемым. И в этот момент Павел выжал педаль, исполняя подобие бочки. Так
А вот нервы шедшего справа немецкого правого аса не выдержали, он рванулся в сторону, инстинктивно добавив скорость. Делать этого в опасной близости от земли ему не стоило.
Машина фашистского пилота перевернулась кабиной вниз и клюнула носом. Выводя истребитель из пике и задыхаясь от дикой перегрузки, Павел не видел, как немецкий самолет врезался в заросший деревьями холм. Однако звук взрыва подтвердил: «Минус один».
Но веселиться было еще рано. Второй, хоть и ошарашенный выбытием из игры напарника, рванул за Пашей.
«Ну что-ж, поиграем», – уже весело хмыкнул лейтенант. Он набрал высоту, разглядел силуэт удирающего транспортника. На фоне неба отчетливо была видна хвостовая турель.
Говоров прищурился, шевельнул ручку управления, совершая плавный разворот, и вскоре его ЛаГГ настиг самолет командующего. Немец, похоже, сообразил, что странный русский не стреляет вовсе не из пацифистских настроений, и догонял его, почти не заботясь о защите. Очередь прошла мимо, но заставила Павла кинуть самолет в небольшой вираж. Слава богу, у стрелка транспортника достало ума сообразить, зачем истребитель выводит вражескую машину под стволы его пулемета. И едва Паша проскочил мимо, выжал курок.