Истории Мага. Гибель Соттома и Гемерра
Когда жара наконец спадала, Никомедас выходил из кормового помещения, где хранился наиболее ценный товар – деревянные ящики с белой хартой, белым папирусом, секрет изготовления которого был известен только магрибским мудрецам. Сопровождаемый слугой, несшим кувшин с вином, Никомедас неторопливо совершал обход судна. Поднявшись на кормовую палубу, он оглядывал линию берега в синеватой дымке, довольно щурился на наполненный парус и, перекинувшись фразами с кормчим, спускался по лестнице вниз, проходил мимо деловито суетящихся матросов, управляющих парусом по команде кормчего. Неторопливо миновал кринолин – площадку гребцов, на которой гребцы мерно вспарывали волнующуюся плоть моря длинными веслами под ритмичные удары гортатора по гулкому барабану. Подойдя к носовой палубе, Никомедас привычно проверил запоры кладовой с товаром, занимающей половину носового помещения и поднялся по наклонному трапу наверх, на палубу, где было установлено его кресло под тентом.
Вторая кладовая пустовала, и в ней пришлось разместить трех пассажиров, принятых на борт «Ока Посейдона» в вызывающем суеверный трепет гнезде магрибцев, что внушало вначале большие опасения. Но пассажиры оплатили проезд честными монетами, да и ссориться с магрибцами, настоятельно советующими взять пассажиров, было Никомедасу не с руки. Пассажиры оказались совершенно безобидными людьми – не пьющий вина лекарь со своим слугой и философ Софос из Афин, который, по его словам, изучает варваров и познает знания варваров за пределами эллинского мира. Занятие само по себе пустое и бессмысленное. Никомедас пожил на этом свете немало, многое повидал и понимал, что варварские знания хороши для варваров, а для эллинов хороши свои, исконные знания. Папирус не растет в Афинах, поэтому какой смысл знать, как из тростника делать библиос – листы папируса, пригодные для записей. Да и само знание дорого обойдется любопытствующему – в Египте его могут за излишнюю любознательность бросить в Нил на корм крокодилам. А что могут сотворить в Магрибе, про то лучше вообще не знать. У варваров надо дешево покупать то, что у них есть в избытке, отвозить другим варварам, у которых этого нет, продавать товар дорого и закупать их дешевый товар, чтобы продать третьим варварам. А вырученное золото следует хранить у четвертых варваров, дающих под него хороший процент. И вот когда накопится достаточное количество золота, можно будет осесть на берегу. Купить небольшое поместье с виноградником и жить в свое удовольствие. Только покупать следует не в самой Греции, где земля и рабы стоят дорого, а разных царств и республик слишком много и мира между ними нет. Никомедас давно решил купить поместье в колониальном полисе, где и земли предостаточно, и рабы дешевы, и виноград сладок. Софос, хоть и считал себя великим философом, в жизни понимал мало, зато любил поговорить. Эта его потребность поговорить вносила разнообразие в размеренную жизнь на каласе и развлекала Никомедаса с командой, которой при таком ровном попутном ветре не приходилось особо напрягаться. В качестве оппонента Софос выбрал для себя молчаливого лекаря, который с почтением выслушивал пространные речи философа и по окончании их всегда соглашался с оратором, что способствовало еще большему вдохновению Софоса. Слуга лекаря, как и положено хорошему слуге, сидел в сторонке и в ожидании приказов лекаря вырезал из кусков дерева коротким острым ножом маленькие забавные фигурки.
– Магрибские мудрецы, – вещал Софос, – да, их темная слава возможно заслужена. Возможно. Я говорил с ними о философии, ибо только посредством нее можно верно познать окружающий мир, составить стройную гармоничную систему знаний и, опираясь на эту систему, преобразовывать мир в соответствии со своими желаниями и возможностями, сообразуясь, разумеется, с волей богов. Но я не услышал ответа. Возможно, его и нет у них, нет понятия философии, а есть лишь случайный набор тайных знаний, подаренных им их богами или приобретенных за многие годы варварской жизни. Они твердят об удаче, словно ничего другого в мире не существует. Но что есть удача? Произвол судьбы, прихоть богов? Или все же это напряжение воли, мужество, осознанное разумное здравомыслие, трезвый и проницательный расчет в поступках? – Софос требовательно воззрился на лекаря, сидящего на тростниковой циновке, брошенной на палубу, но тот лишь растерянно развел руками.
Софос прошелся по палубе, выдерживая паузу и почувствовав, что интерес слушателей достиг пика, продолжил:
– Удача это, прежде всего, разум. Годами Эллинский мир развивался в тисках косного варварского окружения. Накапливал мудрость, развивал философию, взращивал как благоуханный цветок культуру, пестовал точные науки и воспитывал в своих гражданах мужество, отвагу и чистоту помыслов. Ветхие границы варварства, сжимающие нас, не выдержали натиска нашего общего разума и рухнули. Мы неудержимой лавиной выплеснулись на восток, и впереди нас шел лучший из эллинов – Александр, царь Македонии, победитель Персии и владыка Ойкумены. Но разве удача помогала ему в походах и битвах? Если бы он был баловень удачи и любимчик судьбы, то враги бы стелились у его ног, а он бы в праздничных одеждах ехал на победоносной колеснице, забрасываемый цветами. Но не так было. Его забрасывали стрелами, и он пробивался в иссеченных доспехах сквозь ряды врагов, добиваясь победы полным напряжением своих мышц, побеждая врага и мечом и разумом, и щедро оплачивал победы своим потом и своей кровью. Разве боги посылали ему слабых врагов? В битве при Гавгамелах царь Дарий нанес ему удар копьем в бедро, но и сам был поражен мечом Александра. И если бы телохранители не умчали раненого Дария с поля битвы, то уже в тот день свершилась бы его гибель. В Согдиане, дикий скиф выстрелил из лука, пробил стрелой длиной в два локтя доспехи Александра, и железный наконечник остался в теле Александра. В Индии, боевые слоны чуть не растоптали армию Александра, а царь Пор на боевом слоне вступил в схватку с Александром и нанес ему рану, но был повержен могучей рукой Александра и был пленен им. Царство Пора потеряло царя и признало власть и первенство Эллады, но великодушный победитель оценил мужество индийского царя и вернул ему его владения. Но разве удача была тому причиной? Разве удача сопутствовала Пору в его поражении и возврате величия? Нет, не удача была тому причиной, но прирожденное благородство царя Александра, величие души, взлелеянное в нем его учителем, философом Аристотелем, здравосмыслие данное ему богами позволили совершить такой беспримерный поступок и привлечь в друзья бывшего противника, сраженного не столько силой оружия, сколько доблестью и милосердием!
Софос принял чашу с вином, преподнесенную ему слугой по знаку Никомедаса и с достоинством поклонился.
" Действительно, величайшее великодушие, достойное легендарного героя. Положить в бою треть армии, как мне тут вещает этот знаток истории, и благородно отказавшись воспользоваться победой, гордо удалиться восвоясии", – подумал восхищенно улыбающийся Маг, – "интересно, а что вообще царь небольшой Македонии забыл в Индии и для чего тогда приходил в столь отдаленный от него край? Захотел подраться с боевыми слонами или омыть свои сандалии в Хиндийском океане? Надо будет как-нибудь спросить хиндийских мантиков, знают ли они, что их завоевывал какой-то там царь из далекой неведомой Македонии? Или им об этом никто не удосужился сообщить, и эта новость прошла мимо них?"
Когда внезапно гибнет огромная империя, образуется пустота. Пустые безжизненные пространства, провалы в знаниях, гигантские сооружения, которыми никто не может и не знает, как пользоваться. И отголоски событий, про которые еще помнят, не имеют авторства, потому что уже нет той страны, которая совершала эти события. И еще есть дальние провинции, на отшибе империи, пусть не слишком развитые, но не задетые общей катастрофой. Они и становятся наследниками древней истории, перешивая ее на свой манер, приписывая себе героические подвиги совершенные великой империей и, растягивая свою еще невеликую и невзрачную историю на эпохальную, блистательную историю погибшей империи. И сразу все события, до этого невзрачные и серые, начинают расцвечиваться яркими красками, становиться совсем иными, более благородными, величественными и наполненными глубоким смыслом. Если раньше вершиной доблести эллинов считалась история о разрушении своего же собственного города-колонии объединенными силами всей Греции после многих лет безуспешной осады, то теперь внезапно, все меняется. Войско Македонии за то же время успевает без существенных потерь завоевать весь известный Греции мир, преодолевая огромные пространства, переправляясь через реки, переваливая через непроходимые горы, штурмуя неприступные крепости и побеждая многочисленных врагов, невзирая ни на ограниченность мобилизационных ресурсов Македонии, ни на отсутствие надежного тылового обеспечения, ни на растянутость коммуникаций. Если бы в Греции знали об окружающем мире больше, то, несомненно, и история битв и побед царя Александра была бы значительнее, завоевания оказались бы более обширными, а деяния более героическими.
Царь Македонии Александр был не единственным, кого в прошедшие времена звали Великим и даже не единственным, кого звали Македонским. В империи Магриба тоже был когда-то Александр, имеющий личное звание Македонский. Но он не был ни царем, ни полководцем, он был магиком Магриба, и его предназначением было обеспечить защиту северных рубежей империи. В одной из горных македонских долин он воздвиг цепь последних в этом мире накопителей волшебной энергии, и когда гигантские пирамидальные сооружения начали работать, Александр получил свое личное звание – Македонский. Возможно, именно эти накопители и оберегли во время Последней войны северную заштатную провинцию Магриба – Грецию от разрушения. И чтобы удержать контроль над этими накопителями объединенные войска эллинов под предводительством царя Александра из Македонии, усиленные последователями магика Александра Македонского, были брошены для упреждающего удара по наметивщемуся союзу царя Дария с хиндийскими мантиками.
В известной Магу истории мира был еще один Александр, Александр Великий.
Александр Великий тоже не был царем, он был талантливым полководцем Магриба. Вот его-то целью как раз и была Хиндия, центр империи Хараппи. Наставники утверждали, что Александр был лучшим полководцем своего времени, не знающим поражения. Под его руководством армия Великого Магриба снесла пограничные заслоны Хараппи, разбила полевые армии и в длительном сражении сумела разгромить основные силы хараппцев под предводительством местного царя. Именовался ли этот царь Пором или нет, встречались ли в этой битве Александр и царь Пор или нет, об этом никому уже неизвестно. Великий Магриб успел получить сообщение, что армия Хараппи разбита и дорога на столицу Хараппи открыта. После этого мантики Хараппи нанесли по армии Александра удар такой магической силы, что земля вокруг на многие лиги вымерла и превратилась в пустыню. Так началась Последняя война.
Никого из трех Александров уже давно не было среди живых, события, связанные с их именами смешались, и некому препятствовать вольной трактовке событий в любом желаемом направлении, исходя из собственных пристрастий и предпочтений.
Никомедас между тем вернул слуге опустевшую чашу и продолжил.
– Что же заставило Александра бросить вызов казалось непобедимому Дарию, каковы были его стремления? Разве ради одной только жажды славы или для собственного обогащения предпринял он этот рискованный поход в неведомое? Александр, как воспитанник Аристотеля, никогда не стремился к личной наживе, он хотел привнести в мир греческую гражданственность, установить согласие между людьми и дружеское общение.
Сопротивление диких варваров он усмирял силой оружия, а укротив и умиротворив беспокойные народы, он даровал им просвещение и законы, приобщая к великой греческой культуре. И все на территории, подвластной Александру, стали следовать его законам, и это сделало их счастливей. Если бы не покорение их Александром, они бы продолжали прозябать в дикости, покорение же заставило их благоденствовать и сожалеть о сородичах, пытавшихся сопротивляться и поэтому не доживших до счастливого времени их завоевания.
Маг оглядел завороженно слушающих Софоса людей, задержался взглядом на бесстрастном лице сидящего у борта Гамида и понял, что Гамид, как представитель этих самых отсталых варварских народов, ну совершенно не разделяет убеждений Софоса в греческой исключительности и в своей собственной отсталости. И если не вмешаться, то Софос имеет большой шанс не пережить следующую ночь. Маг перевел взгляд на продолжающего вещать Софоса, но внезапно почувствовал странное ощущение нереальности. Зрение начало расстраиваться, а Софос стал терять очертания. Маг сосредоточился на вновь открывшемся зрении, и картина начала постепенно проясняться. Появилось ощущение, что ни корабля, ни моря не существует, а вокруг Мага обширное помещение, наполненное людьми, и все внимание этих людей обращено на человека, стоящего на трибуне, в чем-то схожего с Софосом, но в то же время и не имеющего во внешнем облике с ним ничего общего.
– Наш моральный долг, долг белого человека состоит в опеке над более отсталыми народами – веско ронял слова с трибуны холеный, странно одетый мужчина с тщательно подстриженными усиками и густой порослью волос, спускающихся с висков на щеки, подпертые снизу жестким воротничком белоснежной рубашки.
– Мы обязаны распространять цивилизацию среди азиатских народов, где до нас безраздельно властвовали полуварварство, регресс и невежество. И если неразумные страны не внемлют убеждениям и сопротивляются прогрессу, не замечая очевидных выгод для своего народа, то мы вынуждены для их же блага силой оружия прививать им британские ценности и осуществлять нашу цивилизаторскую миссию. Следующие их поколения будет только благодарны нам, оценят по достоинству наши с вами труды и, покорно следуя за нашими с вами потомками, легко расстанутся со своими старыми предубеждениями и будут лишь сожалеть своим отцам, впустую и бессмысленно сопротивлявшимся принятию британского образа жизни.
Оратор замолчал, посмотрел сквозь Мага и плавно начал расплываться в воздухе. Маг попытался усилием воли вернуть заинтересовавший его образ, и расплывающееся пятно начало снова собираться воедино, постепенно собираясь в фигуру человека на трибуне. Изображение задрожало и неожиданно сформировалось в виде худощавого негра с оттопыренными ушами, одетого в непривычное для Мага одеяние.
– Наша великая страна всегда отвечала на встающие перед ней вызовы, и мы никогда не свернем с пути продвижения свободы и демократии в тех странах Азии, что страдают от гнета тирании и несправедливости. Мы боремся, и будем бороться за свободу личности и общечеловеческие ценности. И мы готовы помочь демократической части общества в их борьбе против кровавого тирана, совершающего преступления против человечности и осуществляющего геноцид собственного народа! Это наш долг, долг нашей великой свободной страны, и мы не можем смириться с неразумностью правительств и безответственностью народов, выбирающих путь иной, не совпадающий с единственно верным путем, по которому идет наша просвещенная страна.
Негр, сделал выверенную паузу, наморщил лоб, демонстрируя озабоченность, посмотрел сквозь озадаченного Мага, и видение медленно растаяло. Маг снова увидел довольного Софоса, стоящего у противоположного борта, голубое небо и услышал плеск волн.
–Никомедас, впереди Дельфиний мыс – прокричал с кормы рулевой. Никомедас встал с кресла, подошел к борту и, вглядевшись в очертания берега, махнул рукой. Кормчий начал отдавать приказания, матросы схватились за канаты, управляющие парусом, гортатор тоже коротко гаркнул, и гребцы заняли свои места на скамьях. Гортатор ударил в барабан, и весла дружно опустились в воду, разгоняя судно. Кормчий навалился на кормовые весла, и калас начал менять направление, отворачивая свой загнутый нос от берега и направляясь в открытое море. Матросы совместными усилиями развернули парус, поймали ветер и начали крепить канаты. Никомедас уже вернулся в кресло, попивал из бронзовой чаши вино и с важным видом слушал разглагольствования Софоса о величии греческих мореходов, не боящихся плавать прямо через открытое море, в отличие от египтян и финикийцев, боязливо крадущихся вдоль берега. Маг согласно покивал головой, показывая полное одобрение мнения Софоса, и еше раз попытался расщепить зрение на три части, но новое зрение проскальзывало на периферии сознания и ускользало, не давая никакой картины. После нескольких неудавшихся попыток Маг прервал опыты и начал размышлять над возможностью использования внезапно проявившегося нового свойства своего Дара – предвиденья. Дар предвиденья был присущ практически всем волшебникам, но присутствовал неявно и проявлялся обычно слабо, в виде ощущений, влияющих на принятие решений при выборе возможных путей действия в сложных ситуациях. Видения четкой, детальной картины будущего достигались у немногих волшебников. Возможность контролируемых видений встречалась еще реже, такие волшебники были наперечет и редко использовались в качестве боевых единиц. Исключением из правил был глава Верховного Совета Великого Магриба волшебник Горх, сочетающий в себе и качества боевого магика и контролируемый дар провидца. Остальные волшебники, использующие боевое искусство старались отказаться от неконтролируемого дара, потому что в момент видения, волшебник не мог контролировать события, происходящие вокруг, и становился легкой добычей врагов.
Маг оценивающе поглядел на Гамида, который спокойно вырезал из деревяшки очередную фигурку. Терять новое проявления своего дара Магу не хотелось, он уже решил, что такое свойство стоит риска его внезапного появления, а если в дальнейшем научиться управлять даром предвиденья или хотя бы предчувствовать начало его проявления, то опасность можно значительно уменьшить, а вот пользы от использования этого дара может быть очень много. Но до тех пор, пока Маг не научится управлять приступами внезапного предвиденья, придется именно Гамиду охранять Мага в случае внезапного отключения его сознания от окружающего мира. Конечно, странно было бы доверять свою жизнь прирожденному убийце, тем более убийце, который долгие для него годы безуспешно пытался убить Мага, но других вариантов пока не было. К тому же Маг привык полагаться на свое искусство волшебника, и пока что волшебство его не подводило. Он вспомнил, как в первую же ночевку на каласе, повернувшись на своей циновке с одного бока на другой, открыл глаза и обнаружил склонившегося над ним Гамида с обнаженными кинжалами в руках. Обычно спокойное лицо Гамида было покрыто потом и выражало предельное напряжение. Маг сонно улыбнулся Гамиду.
– Как приятно, что ты не спишь, и сторожишь мой покой и сон.. – Маг похлопал склонившегося над ним Гамида по плечу. – Благодарю тебя, мой верный слуга. Можешь пока расслабиться и отдохнуть, в море нам никто не угрожает.
Маг зевнул, повернулся спиной к Гамиду и устроился поудобней. Гамид молча спрятал кинжалы и покорно отошел к своей циновке. Больше попыток убить Мага Гамид не делал. Пока. Маг не сомневался, что Гамид не оставит попыток обойти заклятие подчинения и Мага интересовало, сможет ли он это сделать и каким образом.
– Смотрите-ка, слуги Посейдона – замахал руками, привлекая к себе внимание, стоящий у борта Софос. Маг подошел к нему и увидел впереди судна скользящие под водой тела дельфинов. Время от времени дельфины, вспенивая поверхность воды, выпрыгивали под лучи солнца и тут же скрывались в волнах.
– Нет моря без дельфинов и дельфинов нет без морей, как стрелы, что пущены луком, скользят они вольно меж волн, нет в мире прекрасней существ, чем дельфины, – продекламировал Софос, протягивая для выразительности руку с чашей над бортом.
Высоко выпрыгнувший из воды дельфин пролетел почти рядом, чуть не выбив хвостом чашу, и рухнул в море, подняв тучу брызг, словно дождем окативших Софоса. Софос с недовольным криком отпрянул от борта и начал смахивать с одежды соленые капли.
– Осторожнее, Софос – усмехнулся вовремя отошедший от борта Маг – своими красивыми речами ты можешь приворожить дельфинов, они украдут тебя с каласа и придется тебе повторить судьбу Ариона.
– Не бойся, Софос, мы не отдадим тебя дельфинам. В отличие от пиратов, бросивших Ариона в море, мы умеем ценить поэтов – поддержал Мага Никомедас – можешь гордиться, ты удостоился чести, можно сказать тебя отметили за красноречие и омыли слуги самого Посейдона, а это считается хорошей приметой и свидетельствует о благосклонности богов. За это можно выпить чашу вина.
Никомедас кивнул слуге и тот разлил вино в подставленные чаши Никомедаса и Софоса. Лекарь, как всегда, отказался от вина.
–Парус по правому борту! – закричал с кормы рулевой. Никомедас от неожиданности поперхнулся, судорожно закашлял, расплескивая на палубу вино из чаши. С трудом откашлявшись, он сунул в руку слуги чашу и подошел к правому борту. Мористее, на горизонте виднелся парус. Какой-то корабль шел курсом параллельно курсу «Ока Посейдона».
–Так вот, почему к нам приплыли дельфины – продолжал восторгаться Софос – они принесли нам привет от наших попутчиков. Возможно, мы даже встретимся с ними среди волн и выпьем дружескую чашу!
Никомедас поморщился и отошел к своему креслу. Только такой болтун, как Софос, мог считать появление чужого паруса радостным событием. В море ходят суда не только купцов, но и пиратов, не говоря уже о военных кораблях стран враждебных Афинам. Это понимал не только Никомедас, Гортатор Окинес уже посадил гребцов на весла и задал пока еще щадящий темп движения. После второго перерыва гребли, Никомедас снова подошел к борту, вгляделся в явно приблизившийся парус и махнул рукой Окинесу.
Окинес, славившийся остротой своего зрения, поднялся на нос и, подойдя к Никомедосу, прищурился, разглядывая далекий парус. Наконец он протер глаза и откашлялся.
–Это бирема – озвучил он свои наблюдения, – или очень походит на боевую бирему. Чья, не могу сказать, пока что слишком далеко.
– Как думаешь, сможем уйти от них, если будет нужно? – встревожился Никомедас
– Сложно сказать. Они нас точно заметили. У них два паруса и вдвое больше весел. К тому же здесь сильное течение, если пойдем к берегу, то потеряем и время и скорость и ветер, а на веслах они нас, если захотят, легко достанут.
– Тогда увеличивай темп на веслах, Окинас и сократи перерывы на отдых. Нам надо обогнуть Дельфиний мыс, после него течение ослабнет. Дальше, за мысом будет бухта и рыбацкий поселок. Пойдем в бухту, пополним запасы и переночуем на берегу.
Гортатор кивнул, еще раз кинул взгляд на парус и спустился к гребцам. Гребцы после отдыха расселись по скамьям, опустили весла и под мерный стук барабана начали разгонять калас. Никомедас прошел к левому борту и всмотрелся в голубоватую дымку, закрывающую далекий берег. Линию берега разглядеть было невозможно, но очертания гор над берегом читались достаточно хорошо для того, чтобы понять, что до окончания мыса было еще далеко. Оставалось надеяться только на удачу и на ветер, раздувающий парус каласа. Но ветер, как показалось Никомедасу начал терять силу, а дельфины, предвестники удачи, такие же непостоянные как ветер и удача, внезапно перестали сопровождать калас и куда-то исчезли. Никомедас огорченно покряхтел и пошел в свою кладовую на корму. По пути задержался у задающего темп гребли Окинаса и распорядился выдать гребцам во время следующего отдыха фиников и разбавленного вина для поддержания сил. В кладовой Никомедас снял с себя золотую цепь и золотые перстни, оставив только скромную серебряную печатку на пальце, отомкнул свой сундук и разобрал из двух кошелей монеты в две стопки. Золотые драхмы и большую часть серебряных оболов, вместе с золотыми украшениями спрятал в тайник, а оставшиеся серебряные оболы и медные халки ссыпал в кошель и положил в сундук. Надел на шею серебряную цепь, вытащил из ножен, висящих на стене, меч, покрутил его и со вздохом вложил обратно в ножны. Меч при неблагоприятной встрече с боевой биремой помочь не сможет а, наоборот, только привлечет опасность. Лучники биремы в первую очередь нашпигуют стрелами тех, кто вооружен и тех, кто стоит возле рулевого весла. Поэтому самое безопасное это быть на носу и сидеть своем кресле, закрывающем сидящего в нем от стрел. Выйдя из кладовой, Никомедас поднялся на корму к рулевому и поглядел в море. Корабль под двумя парусами неприятно быстро приблизился к каласу.
–Что скажешь о корабле, Ориген?
Кормчий тоже поглядел на приближающийся парус и равнодушно пожал плечами.
– Корабль вроде финикийский. Вроде военный, патрулирует торговый путь, может быть, ищут пиратов, может быть, ищут неприятностей для всех, кто не финикиец.
Никомедас сердито покосился на невозмутимого кормчего и стал рассматривать корпус биремы. Финикийцы почему-то считают эти воды своими, и что самое неприятное, считают, что имеют право проводить досмотр честным купцам, хотя это явный разбой и нарушение прав свободных эллинов. Досмотр – это очень неприятное слово для каждого купца, и кончается досмотр обычно лишними тратами.