Песни падающих звёзд

День всех недооценённых

Февраль. Самый холодный месяц в году.

Но сегодня он, желая позлить младшего братца, на удивление мягкий и безветренный.

Хлопьями падает снег, подсвечиваясь в лучах солнца, и снежинки становятся похожими на крошечные искорки. Голуби важно выхаживают вдоль бордюра, постоянно соглашаясь с невидимым собеседником. Топчутся на одном месте, поджимая озябшие лапы. Кружатся возле возлюбленных, привлекая их внимание.

Кира отвернулась от птиц за окном и, сделав глоток обжигающего язык чая, тяжко вздохнула:

– Спасибо, что выслушали. Вот такая история. Не понимаю, что делаю не так! Не молчу, но и не перебиваю. Слушаю внимательно. Прихожу аккуратно одетая и причёсанная, счёт за себя оплачиваю сама, не спрашиваю про зарплату, не рассказываю о бывших… Но очередной мужчина, сходивший со мной на первое свидание, не только не перезвонил, но и вовсе кинул в чёрный список! А в переписке расшаркивался, утверждал, какая я чудесная, как со мной интересно, и что непременно хочет сходить куда-нибудь вместе – в театр там, на выставку… А потом оказывается, что дело не во мне. Всегда, со слов, не во мне. Нет, я уверена – сглаз, не иначе. Верно Элечка со второго этажа говорит – надо к колдунье съездить какой, а то…

– Перестаньте, – Илья перебил её и ободряюще улыбнулся краешком губ. – Вы ищете причины и раз за разом находите новые, закапывая себя в руинах из сомнений и страхов. А реальность проще, чем кажется: не те люди в не тех местах и не в том времени. Эдакое комбо. Может, у человека настроение было хорошее, и он говорил искренне о желании ещё одной встречи. А потом ехал в автобусе и ему любимую куртку испачкали. Залили чем-то едким и невероятно вонючим. Он пришёл домой, сел на стул, оглядел пятно, и – раз! – всё. Последняя капля. Подумал, что всё дорогое сердцу непременно испортится. Когда-нибудь. Не сейчас, но обязательно. Куртка, люди, жизнь. И придётся снова выбирать, искать в новом родные очертания. А с появлением этого нового – редко похожего на предыдущее – придётся перестраивать привычный ритм. Исправлять. Может, в чём-то уступать. А кто любит изменения?

Кира недоверчиво поджала губы:

– Так чего он ожидал? Что незнакомый человек с первой минуты станет… Как там говорится… «Своим в доску»? О цвете носков расскажет? Мы же не роботы какие, а люди. С привычками, укладом устоявшимся. Да и возраст у меня не юный, чтобы без царя в голове болтать о том о сём.

– Тогда, быть может, вы ему напомнили кого-то? – Илья не собирался сдаваться. – Кого он отчаянно желал забыть. Прямо до зуда в сердце. Наверняка и навсегда. А тут вы появились. Книги читаете те же. Улыбаетесь так же. И ямочки на щеках похожие. Очень красивые. – Кира зарделась, кончиками пальцев дотрагиваясь до упомянутых ямочек. А Илья продолжил, выдумывая всё новые и новые варианты: – А может, решил, что не потянет ни морально, ни физически, ни финансово отношения. Или и того проще – понял, что вы слишком разные. Это не плохо и не хорошо. Но вам не по пути. И такое бывает.

Они помолчали. Кира допила чай и, покручивая чашку вокруг оси, вгляделась в прилипшие к краю чаинки. Некоторые создавали форму конверта, другие походили на миниатюрный поезд. Но оба образа свидетельствовали об изменениях в жизни и неожиданных вестях – Кира это точно знала. Элечка совсем недавно рассказывала, как определить судьбу по чаинкам. А ей можно верить.

– Придумали уже, как праздник проведёте? – между делом поинтересовался Илья, поправляя на столе стопку разноцветных папок.

Женщина пожала плечами:

– Нет. Не для меня он, а для влюблённых. Наверное, куплю по дороге домой бутылку «Вранаца» – очень уж нравится это вино ещё с тех времён, как Сербия… – она беспечно махнула рукой, не договаривая мысль. – Да и отмечу с ней вдвоём. И пиццу испеку. С ананасами. Её никто не любит. И пока я без пары, могу наслаждаться.

– Да, и я не люблю, – согласился Илья. – Но как видите, есть плюсы в холостой жизни. Можно пиццу есть, какую захочется. Фильм выбирать, ни с кем не согласовывая. Посуду не мыть сколько угодно. Плохо разве?

– Хорошо. Но иногда скучно.

– Скука – понятие эфемерное. Ощущается остро лишь когда времени предостаточно. Но сейчас она есть, – а через минуту исчезает, стоит лишь найти какое-нибудь, казалось бы, обыденное дело. А оно захватывает с головой, и уже некогда скучать – надо творить и свершать. Я вот что сказать хотел… Заранее прошу прощения, если огорошу. Сами знаете, как оно бывает внезапно, но тут уж ничего не поделать…

Кира замерла. Сердце заколотилось, как в припадке, когда она подняла глаза на мужчину и невольно залюбовалась им. Как он машинально поправляет сползшие на кончик носа очки, зачёсывает непослушные тёмные волосы, бледными тонкими пальцами расслабляет тугой узел галстука.

«Вот зачем расспрашивал. На свидание позовёт, – догадалась Кира, и тут же испугалась собственных мыслей. – А я хочу? Это ж надо к Эле бежать, косметику просить. А она уходит в пять. И голову вчера не помыла… Вот думала же, думала! Поленилась – теперь мучайся. А как же "Вранац"? А пицца? Ведь предупредил, что тоже не любит такую… Может, специально? А что люди скажут? Он же моложе, да и по статусу выше. Хотя, что мне до людей, будто жить с ними… Поболтают с недельку, а потом поинтересней тему найдут. Нет, не буду загадывать. Пусть скажет – там решим. Ох, а я тут ему про встречи неудачные рассказывала… Уж не пожалел ли часом? Или решил, что раз не особо и нужна кому, то вредничать не буду? Вот и интересовался, одна ли живу или помогает кто. А вдруг маньяк? А я разоткровенничалась…».

– Кира Валерьевна, всё хорошо? – Илья доверчиво заглянул ей в глаза и, сцепив руки в замок, откинулся на спинку кресла. По вспотевшему лбу и быстро пульсирующей на шее венке было заметно, что он волнуется.

– Да-да, – рассеяно откликнулась Кира и улыбнулась. Знала, что от улыбки появятся ямочки. Красивые.

– Мне трудно говорить, но, сами понимаете… Времена сейчас для всех сложные. Пришёл приказ, – Илья ткнул пальцем вверх, указывая на потолок, – оттуда. Директор подписал сокращение штата на пятнадцать процентов. И под него, увы, попадаете и вы. Мне правда жаль! Правда. Папа бы узнал – ни за что не простил! Он к вам с таким уважением относился! Но не могу поделать ничего…

До подготовившейся к длинному и откровенному монологу Киры смысл сказанного дошёл не сразу. Она всё ещё размышляла, соглашаться ли на свидание, и как сильно обидится мужчина на отказ, в случае чего. А когда смысл дошёл, она ахнула, роняя из рук чашку. Та с готовностью разбилась. Чаинки, неприятными на вид комочками разлетаясь по светлому полу, больше ничего не изображали.

– Как же… Как же так… Илья Анатольевич, миленький…

– Поймите, не в вас дело, совершенно в не вас! Просто обстоятельства так сложились. Компания на грани банкротства, будем своими силами справляться. Не волнуйтесь! В вашем возрасте опасно! – Он резво подскочил к Кире почти вплотную и, одной рукой обмахивая её лицо листком белоснежной бумаги, другой достал мобильный из кармана и набрал три цифры. – Алло! Алло, «Скорая»? Срочно приезжайте. Да, женщине плохо. Не знаю, ну… За семьдесят, вроде. Или около того. Да, да.

– Мне шестьдесят два, – тихо отозвалась Кира, разглядывая голубей за окном. Те возмущённо закивали, словно подслушав неловкий и неприятный разговор. Встав со стула, женщина легко сдвинула Илью в сторону и засеменила к выходу. – Не звоните никуда. Не надо. Пойду я. Домою коридор – и домой. Раз не во мне… дело.

Не слушая робкие возражения, бесконечные извинения и льстивые обещания сполна выплатить премиальные, Кира подхватила сиротливо оставленное у стены ведро с мутной водой, сунула под мышку швабру и вышла, хлопнув напоследок дверью.

– Вот тебе и День всех… недооценённых, – вполголоса выругалась женщина, дойдя до лестницы, и так яростно отжала швабру в ведре, что древко треснуло. – А я-то, балда, напридумывала, напредставляла… Семьдесят! Погляди на него. Поживи с моё, посиди в очереди в поликлинике, когда каждый норовит без спросу влезть, – тогда и посмотрим, как в свои… сколько там? – Она задумчиво повозила шваброй по полу, оставляя грязные разводы на плитке. – Так, отец его, царствие небесное, на девять лет меня младше, значит Илье, тьфу на него, Анатольевичу около тридцати. Тоже мне. Щенок. Куда по помытому! Нет, ну погляди! Обойти трудно? Я тут что, за каждым протирать должна?

Бегущая мимо девушка испуганно подпрыгнула и, вжавшись в стену, обошла влажный и блестящий в свете ламп островок. Кира проводила её грозным взглядом.

На душе было гадко. Хотелось с силой пнуть ведро и, наблюдая, как оно скачет по ступеням, издевательски рассмеяться. А лучше – поставить его прямо перед дверью в кабинет Ильи Анатольевича. Чтобы он, холёный, элегантный, одетый в безупречный костюм, с размаху влетел в грязную воду. Уж тогда бы понял, что такое «облили помоями», и как себя чувствует незаслуженно обиженный человек.

Но злость – острая и болезненная – прошла так же внезапно, как и появилась. И её место заняли ещё не руины, но уже сомнения.

«А может, прав Илья? Потому и бегут все, как завидят меня в жизни? Постарше кажусь, чем на фото. Да и волосы там длинные ещё, волнистые. Некрашеные». – Кира переставила ведро чуть ближе к окну и обратилась к нахохлившейся на карнизе парочке голубей: – Решено! Вот приду домой и сменю фотографию на сайте знакомств! Та хороша, конечно. Помню, что день, когда её сделали, таким счастливым для меня был! Оттого и лицо светилось. Сдала последний экзамен в институте, и впереди ожидало долгое и беспечное лето… Но раз пришла пора изменений – подстроюсь под мир! А там, глядишь, и другие подтянутся. Согласны?

И голуби, конечно, согласились, хотя ничего и не поняли. Их не беспокоили людские праздники, привязанные к конкретной дате. Для них каждый день, проведённый с любимым, считался особенным.

Пророчество

– Как интересно, – пробормотал Густав, склоняясь над выцветшим листком. – «Проро…бера»? Или это «бедво»?

– Пророчество, – обронила Амелия. – С возрастом ты слепнешь всё больше.

Густав искренне оскорбился:

– Я? Мой взор остёр, будто у орла, женщина, не неси чепуху! Чернила выцвели на этом пророчестве, вот и вся беда!

– Конечно выцвели, эти олухи совсем не соблюдают правила хранения. Подумать только: пергамент оставляют возле незашторенного окна. Немыслимо! Век идиотов и клуш. В моё время…

– В твоё время люди были точно такими же, – перебил Густав. – Как и в моё, и за сотни лет до.

– Я утомилась от этой болтовни. Чаю, слуга!

Густав закатил глаза.

– Он же не услышит тебя. И не слуга вовсе, а работник! Да и вообще, что ты собралась делать с чаем? Сердито булькать из чашки?

– В моё время работники не…

– Ох, святые угодники, за что мне эта кара… Мало того, что прикован к скучнейшему из магазинов, так и обречён на соседство с капризной ханжой! Не могла ты почить чуть подальше? У моста, к примеру?

Амелия подобрала полы платья и гневно топнула ножкой:

– Уж прости, что не выбрала, где быть убитой бешеной лошадью! И я, в конце концов, здесь намного дольше! Мог бы и сам, раз уж так здесь не нравится, потерпеть до родных мест, а не заболевать лихорадкой в середине пути!

Густав попытался побагроветь, но прозрачные щёки отказывались слушаться. Как у всех призраков, крови у Густава не было, и краснеть он не мог. Хотя очень старался.

– Вот же заноза! Да я, если бы мог, сам себе лучше оставил бы такое же пророчество, мол, «мой любезный друг, когда ты забежишь в бордель, то очутишься в рассаднике заразы! Окстись, милейший, не греши!». И не пришлось бы ютиться с тобой промеж старых и никому не нужных экспонатов, которые некоторые богатые, но скудоумные человечишки называют антиквариатом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.