В сердце войны
– Да пусть все бегут. А мы с тобой на вокзал пойдем. Здесь только первые танки, а остальные все там, – рассудительный мальчик кивнул в сторону удалявшейся фигуры капитана-танкиста, который остановился посередине дороги, прямо напротив двигавшегося танка, готовившегося догнать всю бронированную колонну, перемещавшуюся в сторону перекрестка.
Витя вытянул шею, всматриваясь в происходящее в том конце улицы, которая выходила на привокзальную площадь.
– Они еще не все выгрузились. Самое интересное там, – Цыган кивнул в сторону железнодорожной станции. – Пошли!
Друзья бросились догонять удалявшегося капитана, который уже отпустил стоявший возле него танк и продолжил идти по дороге. Боевая машина, тем временем набрав невысокую скорость, двигалась по улице, стараясь нагнать уже ушедшую вдаль голову формировавшейся колонны.
Витя и Цыган уже почти догнали капитана. Они шли за ним по пятам, разглядывая своего нового кумира, прячась за толстыми стволами деревьев. Объект их наблюдения и преследования не спеша продолжал свой путь. Он держал в руке сорванную ветку увядшей сирени и размахивал ею так, как будто небрежно отгонял от себя отсутствующих в воздухе насекомых. Капитан насвистывал себе под нос какую-то мелодию, мотив которой совершенно не интересовал его юных преследователей. Они лишь сосредоточили свое внимание на всей фигуре командира-танкиста в целом и отдельно на его кобуре с «наганом», висевшей на поясном ремне.
Вышедшая из одного из домов на его пути женщина застыла у двери, невольно начав улыбаться при виде веселого военного в кожаной куртке и в танкошлеме на голове. Со стороны было видно, как танкист приветственно отвесил ей легкий поклон и обронил короткую фразу, которая развеселила женщину, вызвав у нее громкий и задорный смех.
– Важный какой! А зовут тебя как, командир? – ответила капитану женщина, озаренная улыбкой после произнесенной в ее адрес шутки.
– Василий Георгиевич! – громко ответил ей танкист, еще раз одарив местную жительницу своим веселым взглядом.
Цыган и Витя в несколько прыжков проскочили к следующему дереву и сразу же спрятались за его ствол.
Танкист продолжал идти раскачивающейся походкой, когда к нему с вопросами стали подходить другие женщины, выходившие из своих домов. Они по большей части были намного старше его. И внимание их было сосредоточено на опросе военного человека об обстановке на фронте.
– Далеко ли немец от нас? – спросила одна из них.
– Вы уж его к нам не пускайте! А то нам идти некуда, а у нас детки малые, – прижимая руки к груди, говорила вторая.
– Зашли бы, чайку бы попили, – приглашала третья.
Капитан что-то отвечал им. Сначала бойко и весело. Потом уже тихо и строго, опустив голову и стараясь не показывать глаза.
Мальчишки продолжали преследовать его до тех пор, пока танкист не вывел их на площадь перед железнодорожным вокзалом. От увиденного там ребята тут же упустили его из виду. Их внимание привлекло наличие многочисленного скопления людей в военной форме и при оружии, а также стоявшие в стороне танки. Возле них суетилось большое число народа в комбинезонах, кожаных куртках, шинелях и ватниках. Бойцы и командиры в танкошлемах и фуражках, пилотках и касках сновали возле боевых машин. Несколько солдат закатывали тяжелые бочки в кузов автомобиля через откинутый борт. Другие перетаскивали и складывали в штабеля тяжелые ящики, разворачивались и уходили, освобождая место для уже приближавшихся со следующими ящиками товарищей. Перед площадью было выставлено оцепление из ряда красноармейцев с винтовками за спинами. Они выстроились, не давая немногочисленной толпе желающих пройти к зданию железнодорожной станции. Хоть в это время никто и никуда уже не собирался ехать, и никого не интересовала сама станция. Люди желали всего лишь приветствовать солдат своей армии, помогать им во всем, что будет нужно в данный момент.
– Я только молочка принесла, – твердила старушка не пропускавшему ее на площадь здоровяку-солдату, монотонно твердившему ей:
– Не положено! Старший не велит.
– Солдатик, тогда ты, что ли, испей. Молоко парное, только утром из-под коровы, – старуха протягивала ему темный кувшин с обвязанным белой материей горлышком.
Витя невольно повернулся к говорившей пожилой женщине. Но тут же почувствовал толчок в плечо от Цыгана. Его наблюдательный друг сказал:
– Давай сейчас туда пойдем.
– Зачем? – Витя испуганно посмотрел на него, абсолютно не понимая, что хочет тот сделать.
– Как зачем? Ну ты даешь! Можно на саму площадь проскочить. И нас никто не заметит! – улыбался Цыган.
– А если заметят? – парень продолжал испуганно смотреть на друга.
– Ну и что! Поймают и выгонят отсюда, – спокойным и уверенным голосом ответил мальчик.
Витя, как обычно это бывало, решил довериться своему товарищу. Он двинулся за ним. Мальчики преодолели плотные заросли кустарника. Потом протиснулись между забором и старыми сараями на узкую прилегающую улицу и побежали на площадь к скоплению военных и боевой техники, где едва не уткнулись в группу солдат, грузивших в кузов машины деревянные ящики защитного цвета. Бойцы засмеялись, увидев двух перепуганных мальчишек. Один из них потрепал рукой по голове Цыгана и с улыбкой на лице сказал им:
– Чего тут просто так бегаете? А ну, помогайте!
Растерявшись, ребята ухватились за веревочные лямки одного из ящиков, который уже несли два бойца. Поставив вместе с ними свою ношу в штабель, они машинально стали следовать за этими солдатами, возвращавшимися на платформу к железнодорожным вагонам, стоявшим на путях.
– Ну, пацаны, с вами дело точно быстрее пойдет! – громко и с насмешкой произнес один из бойцов.
Вокруг маленьких помощников стала образовываться аура всеобщего внимания десятков молодых красноармейцев и командиров.
– Хватайте быстрее, а то вам ящиков не достанется! – сострил один из них.
Они снова и снова брались своими маленькими детскими руками за лямки очередного груза и, стараясь не создавать помехи для двух солдат, для которых они стали помощниками, старательно и искренне добровольно выполняли свою работу. После переноса очередного ящика один из солдат снял с пояса фляжку, открутил колпачок и, немного отпив, протянул флягу Вите. Мальчик опешил, широко открытыми глазами уставившись на бойца.
– Что смотришь? Пей, давай! Ты же работал, помогал, – красноармеец улыбался, глядя на мальчика, и настойчиво предлагал ему воду.
Витя, в свою очередь, переняв у того веселую интонацию, тоже ответил улыбкой и взял флягу. Но едва он поднес ее к губам, как почувствовал на себе взгляд друга, который завистливо смотрел на него, в свою очередь не удостоившись от своего напарника-солдата такой чести для ребенка – отведать воды из горлышка настоящей солдатской фляжки. Витя, виновато посмотрев на все еще улыбавшегося бойца, стал медленно протягивать воду своему другу, ожидая, что красноармеец вот-вот запретит ему это делать. Но боец не возмутился, а даже одобрил этот жест:
– Конечно! Так и надо! Товарищу в первую очередь, а уже потом себе! Все правильно делаешь!
Мальчишки расплылись в улыбке и по очереди испили, наверное, самой вкусной в их жизни воды, потому что она была в настоящей солдатской фляжке.
– Почему посторонние в расположении?! – вдруг раздался откуда-то со стороны громкий строгий голос подошедшего старшины.
Витя едва успел повернуться к нему, как его начал тянуть на себя Цыган с воплем:
– Бежим!
Ребята рванули что есть мочи мимо ящиков. Но если первому из них удалось проскочить препятствие из штабелей, то второй споткнулся и покатился кубарем по земле.
– Беги, Витька! – закричал он вслед убегающему другу.
Тот успел обогнуть на скорости несколько машин и чуть не врезался в стальную конструкцию тяжелой гусеницы боевого исполина, который затрясся от заработавшего в нем дизельного двигателя и выпустил из себя струи раскаленных газов отработавшего топлива.
– Куда ты?! – закричал на мальчика танкист, стоявший рядом.
Он подхватил упавшего на землю и сильно перепугавшегося от вида громадного танка Витю и поставил его на ноги.
– Это же «Клим Ворошилов»! Самый лучший советский танк! – громко проговорил танкист, с улыбкой глядя на мальчика.
А с крыши башни гигантской боевой машины, в реве мотора грозил ему кулаком серьезного вида боец в комбинезоне и танкошлеме на голове.
Витя обернулся. Его в данный момент уже не волновало возможное преследование его старшиной. Он переживал за судьбу пойманного друга и очень надеялся, что шустрому и ловкому Цыгану все же удастся вырваться и сбежать от сурового военного. Еще он сильно хотел, чтобы друг обязательно увидел этот большой танк, который больше тех, что они уже видели около получаса назад. Витя взволнованно озирался по сторонам, желая непременно рассмотреть гигантского «Клима Ворошилова» вместе с товарищем. Но, едва он снова обернулся, как вздрогнул от нового рева мощного двигателя, выбросившего в воздух поток раскаленных газов. Танк, загремев сталью подвески, дернулся на месте, потом начал вращать одну гусеницу, вырывая второй, стоявшей неподвижно, комья земли и грязи. Он еще раз дернулся и пополз вперед.
Витя еще раз обернулся, пытаясь разыскать глазами пропавшего друга. Но того нигде видно не было. Решив, что сам может попасться в руки старшины или еще кого-либо, мальчик не стал стоять на месте. Он обежал вокруг стоявших на погрузку грузовых машин и выскочил на группу людей в военной форме, собравшихся возле одного из танков. На появление ребенка, никто из них не обратил внимания. Все стоявшие внимательно слушали одного невысокого худого человека с вытянутым лицом. В этой группе Витя увидел того самого капитана, которого они с Цыганом преследовали до самой привокзальной площади. Тот стоял позади выступающего и внимательно его слушал. Мальчик осторожно обошел всю группу и еще раз обернулся, стараясь обезопасить себя от внезапного появления строгого старшины. Он медленно провел глазами по штабелям из ящиков, скоплению бочек, от которых пахло бензином и соляркой, нескольким груженым машинам, пытаясь отыскать Цыгана. Взгляд его на мгновение коснулся того самого худого военного с вытянутым лицом. Мальчик начал разглядывать его.
Опрятная форма, ровная красивая комсоставская фуражка, рука с часами на запястье, выводившая что-то, видимо, на разложенной на броне танка карте.
– Полковник! – тихо прошептал сам себе Витя, увидев на петлицах военного по четыре «шпалы».
Когда-то отец научил его разбираться в воинских званиях. Мальчику не раз с тех пор удавалось блеснуть перед своими друзьями познаниями, никому из них на тот момент не доступными. И даже самый шустрый друг Цыган не мог ничего противопоставить знаниям Вити и очень завидовал тому, что его отец – военный человек. До сих пор на полке в доме стояла книжка с вложенным в нее свернутым вдвое тетрадным листком, на котором рукой отца были старательно нарисованы карандашом знаки различия военнослужащих Красной армии. Много раз мальчик доставал потом этот листок из книги, разворачивал его и по слогам читал сделанные печатными буквами надписи под изображенными петлицами…
– Поэтому я считаю, что как минимум две танковые группы на «тридцатьчетверках» должны немедленно убыть в сторону Орла для проведения разведки. – Полковник отвлекся от лежавшей на броне танка карты и посмотрел на стоявших рядом командиров. – Одну группу возглавит капитан Гусев, а вторую – старший лейтенант Бурда. В каждую группу должно войти не менее роты танков с десантом пехоты на броне.
– Товарищ полковник, – обратился к нему один из командиров, – стоит заметить, что выдвижение разведгрупп сейчас не представляется возможным.
Говоривший военный сосредоточил на себе внимание всех стоявших поблизости участников совещания.
– Только что капитан Гусев доложил о плотном потоке беженцев со стороны Орла, которые следуют именно по шоссе, – продолжал докладчик, – это приведет к трудностям при движении. Может, стоит дождаться вечера и только тогда выступать?
Полковник повернулся в сторону того самого капитана, которого преследовали до вокзала ребята.
– Очень много беженцев. И повозок много. Люди посторонятся, а телеги быстро к обочине не уйдут. В скорости можем потерять, товарищ полковник. Топливо пожжем, время потеряем, – проговорил капитан, глядя в лицо старшему по званию.
– Хорошо! Но с разведкой медлить нельзя. Как начнет темнеть, надо выдвигаться, – полковник снова посмотрел на карту. – Нужно обязательно успеть до подхода состава с танками батальона капитана Рафтопулло.
Он поднял глаза и заметил стоявшего позади кормы боевой машины Витю.
– Иначе к таким юным местным жителям придут непрошеные гости с оружием в руках, – полковник серьезным взглядом посмотрел на мальчика.
Стоявшие рядом командиры тоже повернулись в сторону парня. Один из них подмигнул Вите. Другой неожиданно и громко сказал:
– А ты здесь откуда? А ну, марш домой! Нашел место для игр!
Вздрогнув от сделанного в его адрес замечания, мальчик что есть силы побежал в ту самую сторону, откуда они с Цыганом пришли на привокзальную площадь. Настигнув солдатское оцепление, он обежал его стороной и скрылся за теми самыми сараями, между которыми ранее провел его товарищ, чтобы не попасть в руки строгого старшины.
– Бабушка, бабушка! – Витя забежал в сени и, еще не сняв с себя куртки и фуражки, стал радостно кричать: – Там столько танков! Вся площадь заставлена! Столько военных! Я даже настоящего полковника видел! Все с винтовками, с пулеметами! Я автомат вблизи разглядел!
Витя вбежал в горницу, где за столом сидели его мать и дядя Илья.
– Ах, вот где ты был! Значит, на вокзал бегал, – мать строго посмотрела на мальчика. – Мы тут уже и не знаем, где искать его. Чуть Илью на поиски не отправили. Васина мама прибегала, спрашивала про вас. А им все нипочем.
– Тут не знаешь, как зиму протянуть. В доме денег ни копейки. На рынке все дорого. А этому танки все какие-то, – проворчала возле печи старушка. – Садись за стол, щей сейчас налью тебе.
В силу возраста, Витя абсолютно не понимал значения страшных для взрослых людей слов бабушки об отсутствии денег в доме, о тяжелом положении с продуктами питания. Перед глазами мальчика все еще стояли капитан в танкошлеме и комбинезоне, худощавый полковник, проводивший совещание, и строгий старшина. В детских ушах все еще звенел рев танковых двигателей и исполинские по размеру стальные гусеницы ревущего всей своей мощью «Клима Ворошилова».
Глава 3
– Ой, что на улице делается! Беженцы бегом бегут, бросают все и бегут. Только детей на руках несут, а остальное все бросают, – пожилая женщина спускалась в погреб, одновременно описывая происходящее наверху. – Мужчину одного вели, так у него все лицо в крови… Ребенок у нее на руках орет. Сама бежит… Мужчину окровавленного за руку тащит, причитает. Я ей кричу: «Давай сюда, к нам!» А она не слышит, бежит.
Все присутствовавшие в погребе смотрели на старую хозяйку широко открытыми глазами, внимательно слушая каждое ее слово. Витя от удивления описанного вытянул шею и, открыв рот, наблюдал за своей бабушкой. Та, спустившись вниз, поставила на пол опустошенное и накрытое крышкой помойное ведро. Другой рукой она водрузила на деревянную полку бутыль с керосином.
– Илюша, сынок, ты бы притушил лампу-то. А то нам так света не хватит. И керосин взять сейчас негде, – сказала она сидевшему в углу сыну, который сразу же послушно протянул руки к лампе и немного убавил горевшее в ней пламя.
Он сидел в углу погреба на маленькой скамейке, служившей одновременно столом для имеющихся скудных продуктов, которые брали здесь же и ели сырыми из-за отсутствия возможности что-либо приготовить на огне. Позапрошлой ночью женщины, оставив спящих детей на попечении Ильи, пробрались в темноте в дом и, пользуясь затишьем, растопили печь и приготовили нехитрую еду. Они принесли горячий чугунок и чайник в погреб, прихватив с собой кое-что из теплых вещей, чтобы не замерзнуть в их холодном и сыром убежище и не простудиться, поскольку лечить в терзаемом боевыми действиями городе было некому – докторов не было, да и лекарств тоже.
Витя пристроился рядом с Ильей. Он то сидел, то полулежал на свернутом вдвое старом одеяле, постеленном на кучке уложенной на зимнее хранение моркови, покрытой сверху ветхим суконным пальто. С другой стороны от Ильи, почти возле самого входа, расположилась бабушка Вити. Пристанищем ей служил низкий потертый деревянный сундук и постеленный на него овчинный тулуп мужа, погибшего еще в Первую мировую войну.
Своего деда, в молодые годы простого крестьянина, пришедшего в голодный неурожайный год в город на заработки, Витя, конечно, никогда не видел. Рано оставшись без родителя, молодой человек был вынужден покинуть родную деревню и податься в поисках куска хлеба в ближайший уездный город, каким и был в то время Мценск. Перебиваясь некоторое время случайными заработками, в основном заключавшимися в помощи заезжим купцам в разгрузке товаров, ему наконец удалось устроиться истопником на кружевную мануфактуру, а потом перейти в ученики к ремесленнику. Впоследствии дедушка Вити женился, взяв в жены крестьянскую девушку, служившую прислугой в доме состоятельного лавочника-торговца. У жены оказался строгий нрав и непростой характер, и молодому человеку то и дело приходилось подыскивать своей супруге новое место работы, так как спустя некоторое время ее выставляли за ворота за чрезмерную упертость и излишнюю грубость. Постепенно он смирился с характером жены и даже высоко ценил ее за трудолюбие и хозяйственность. Дмитрий Максимович сумел выстроить для своей семьи небольшой бревенчатый дом, возле которого он разместил постройки для домашнего скота и всякого скарба, развел огород. Так и шла его жизнь – в трудах и заботах, в работе в ремесленной мастерской, пока не настал срок призыва в царскую армию в самом начале Первой мировой войны, в пекле которой он сгинул буквально через несколько месяцев после того, как покинул родной дом и семью. О гибели нижнего чина Осокина Дмитрия Максимовича сообщили его супруге письмом, доставленным в дом павшего за Царя и Отечество пожилым отставным штабс-капитаном. Тот, имея вид подобающий для такой ситуации, сняв фуражку и аккуратно указательным пальцем разгладив пышные усы, зачитал неграмотной Прасковье Семеновне письмо, написанное одним из офицеров полка, где служил ее супруг во время своей гибели.
Обычно в таких случаях в русских семьях, внезапно остававшихся без кормильца, бабий вой оглашал окрестности. Потом заказывался в церкви молебен. И многочисленная родня геройски павшего солдата, защищавшего свою землю от супостата, помолившись за упокой души его, садилась за поминальный стол и многократно осушала наполненные горячительными напитками рюмки, вспоминая только добрым словом этого человека.
Но не тот был характер у Прасковьи Семеновны, чтобы громогласно оповещать соседей о своей утрате. Не выла она громким голосом, причитая о несчастной судьбе своей. Не лила, по крайней мере на виду у всех, горьких слез. Спокойно надела траурное одеяние. И приняла случившееся как должное, прекрасно осознавая, как теперь осложнится ее жизнь с четырьмя маленькими сыновьями, старшему из которых было только двенадцать лет, а самому младшему – всего несколько месяцев.
Получая пенсию по утрате кормильца, работая в огороде и ухаживая за немногочисленным домашним скотом и птицей, она тянула своих детей как могла. Что непременно еще больше сказалось на ее и так не простом характере и весьма жестком нраве. Спустя год она отдала ремесленнику в ученики двух старших сыновей, решив с малых лет сделать их самостоятельными и тем самым упростить жизнь оставшимся при ней детям, самый младший из которых, как оказалось, родился с неполноценным здоровьем и никак не мог начать ходить. Спустя некоторое время в сапожную мастерскую убыл в ученики и третий сын – Петр, самый старательный и смышленый в семье, будущий отец Вити. С Прасковьей Семеновной оставался лишь самый младший, инвалид Илья, начавший все же ходить, но очень поздно и совсем кое-как, что соответствовало его врожденному недугу.
Сидя в погребе, Илья увидел, как задремала на руках у матери его восьмимесячная племянница Тамара. В то время как трехлетняя Валя уже начинала шуметь и капризничать, по-детски страдая от тяжелого и мучительного для ребенка пребывания в холодном и сыром погребе, не предназначенном для многодневного сидения в нем. Илья прибавил пламя в керосиновой лампе и достал из кармана своего пальто небольшую детскую книжку с картинками, показал ее Вале и тихо, чтобы не будить спящую малышку, спросил:
– Сказки почитаем?
Девочка закивала. Она, держась ручками за деревянное ограждение картофельной кучи, направилась к Илье. Он усадил ее на колени и развернул книжку. Витя вытянул шею, встал и подошел ближе к дяде и сестре в надежде тоже услышать чтение сказок, несмотря на то что уже много раз они были ему прочитаны еще отцом. Илья начал читать, но был прерван маленькой племянницей, которая сказала, что ей совсем не слышно и попросила читать громче. Он оглянулся на спящую Тамару и, убедившись, что не потревожит грудного ребенка, стал читать громче. Но этого девочке оказалось мало. Она захотела лучше рассмотреть рисованные картинки на страницах. Илье пришлось сесть так, чтобы тусклый огонь керосиновой лампы, горевший в экономичном режиме, как можно лучше освещал развернутую перед Валей детскую книжку.
Сидевшая напротив мать Ильи тоже стала слушать, как читает сын, разглядывая его и внуков тем взглядом, который может возникнуть у женщины при сильном беспокойстве за судьбу и жизнь своих маленьких и совсем беззащитных потомков. Такой взгляд не был присущ для старухи с очень строгим характером и железной стойкостью. Но сейчас она смотрела именно так. Она смотрела горестными глазами и думала о том, что тяжелая вдовья жизнь не сломала ее, не пошла она по миру с протянутой рукой, подняла и воспитала сыновей. Но она никогда не думала о том, что возле ее дома будет твориться то, чего и представить она себе не могла. Что прямо возле порога будет стоять не далекая и неведомая, а самая настоящая разрушительная война.
– Сегодня тихо как-то. Вчера все стреляли, а сегодня что-то не очень, – молодая хозяйка приподнялась со своего места, где только что укачала младшую дочку. – Может, нам сегодня в доме заночевать. Ночи темные, печку затопим, а то Валя засопливила уже. Не дай бог заболеет.
Пожилая женщина опустила глаза в земляной пол погреба, тяжело вздохнула.
– Будь они все прокляты! – тихо произнесла она в адрес стоявших на подступах к городу гитлеровских полчищ. – К вечеру посмотрим. – Потом она перевела взгляд на сына и добавила: – Илюша, ты бы вечером, как стемнеет, окошки заколотил, сынок. Не ровен час, как стекла вынесут. Грохот какой стоит порой. Того и гляди, они повылетают.
– Я затоплю печь, как стемнеет. Ребята хоть в тепле поспят, – сказала молодая женщина, глядя на свекровь.
Та быстро закивала ей в ответ.
– Ау! Есть кто? Вы еще здесь сидите? – послышался знакомый мальчишеский голос из-за подпертой изнутри лопатой двери погреба.
– Колька, что ли, Морозов? – быстро сообразил Илья, уставившись на дверь в конце узенького туннеля спуска в домашнее овощехранилище.
– Я открою? – молодая женщина посмотрела на свекровь, как бы спрашивая ее разрешения.
Та быстро завертела головой, и, ничего не ответив, одним взглядом дала понять о своем согласии, и при этом сама попыталась встать, но не смогла этого сделать, так все тело затекло от долгого и почти неподвижного сидения в земляном укрытии.
Молодая хозяйка стала быстро подниматься по лестнице наверх, приговаривая:
– Коленька, не уходи. Сейчас я тебе открою.
Витя проснулся от возникшего шума и суеты. Он стал приподниматься на локтях, стараясь освободиться от одеяла, под которым спал вместе с сестрой Валей. Девочка продолжала сопеть, не реагируя на посторонние шумы. В это время маленькая Тамара уже зашевелилась и вот-вот должна была заплакать от возникшего дискомфорта. Пожилая хозяйка подошла к ней, стараясь заслонить своим телом проникающий в помещение погреба яркий дневной свет из-за открытой двери, за которой уже слышался разговор ее снохи и внезапно появившегося сына соседей.
– Ну что там? – спросила его молодая хозяйка, озираясь по сторонам привыкающими к солнечному свету глазами.
– Выходите из укрытия, тетя Настя. Немцы только что по мосту в город вошли. Наши все разбежались. Так кое-где еще снуют. Вроде прячутся, – мальчик говорил взволнованно и выглядел очень напуганным. – Я к вам по огороду прошел. Дед сказал, что надо сейчас всем в своих домах быть и не прятаться, чтобы немцы все видели.
– А наши что, все ушли? – женщина растерянно смотрела на двенадцатилетнего сына соседей. – Столько войск было в городе. Думали, что отстоят нас. Немцев на порог не пустят.