Адъютант палача. Книга 1

Графиня Юзефа Генриетта Козелл-Поклевская, в девичестве фон Танесдорф, умерла в этот же вечер. Просто выпила свои капли, уснула и не проснулась. А вместе с ней частично умер и один странный попаданец. Сами похороны и прощание с покойницей прошли для меня как в тумане. Вереница родственников, соседей и просто знакомых, плачущие слуги, которые действительно любили свою строгую, но справедливую хозяйку, наша семья, стоящая отдельно возле фамильной усыпальницы. Всё пронеслось как-то незаметно и быстро. Может, оно и к лучшему? Просто мозг сам отреагировал на мои душевные терзания и не дал мне натворить какие-нибудь глупости.

Следующая осознанная картинка – моё прощание с Агнешкой. Она уже в дорожном платье, осталось только накинуть шубу и надеть шапку. Лицо бледное, серые глазищи смотрят на меня с тревогой и любовью.

– Родители настаивают, чтобы я срочно ехала в Варшаву, ведь скоро на дорогах может стать неспокойно. Надо продолжать образование, – наконец произнесла девушка.

– Варшава не самый лучший город в ближайшие месяцы. Может, взять дополнительные каникулы и переждать развитие событий во Львове или Кракове? – Я специально не стал предлагать русские города, дабы не рассориться на ровном месте.

– Ты всё сомневаешься в успехе нашего дела? Но я ничего не боюсь! В крайнем случае переберусь в особняк дядюшки, там безопасно и достаточно охраны, – пылко ответила эта наивная патриотка, а потом вдруг сменила тему. – Юзек, ты будешь мне писать?

Смотрю в эти глаза, на сжатые губы и строгую маску безразличия на лице. А ведь она действительно безумно любит меня. Если порыться в памяти и найти наиболее яркие моменты наших встреч, то всё это идёт с детства. Прежний хозяин этого тела воспринимал сложившееся положение как должное, но не думаю, что испытывал такие же ответные чувства, хотя Агнешка ему, безусловно, нравилась. Я не он, но, как ни странно, сразу влюбился в эту красивую и сильную девушку. Странная ситуация, с учётом того, что мне реально за пятьдесят и педофильские наклонности мне несвойственны. Здесь же я смотрю на девушку сквозь призму сущности восемнадцатилетнего Юзека и вижу ровесницу.

Делаю шаг вперёд и обнимаю Сероглазку. Та сначала попыталась вырваться, но затем ещё крепче прижалась ко мне. В этом порыве не было чего-то пошлого или сексуального, просто так было нужно.

– Не уверен, что письма дойдут до адресата, – шепчу в розовое ушко. – Знай одно – я люблю тебя! А вот далее неизвестно, как сложится жизнь, которая периодически подкидывает такие подарки, что завтра всё может перевернуться с ног на голову.

– Я не понимаю. Но давно хотела сказать, что…

Не даю Агнешке закончить и произнести слова, за которые ей, возможно, скоро станет стыдно.

С трудом отрываюсь от мягких губ и этих гипнотизирующих глаз с поволокой. Как бы не сделать глупость, воспользовавшись нынешним эмоциональным состоянием девушки. Поэтому подаю ей руку, и мы чинно выходим из комнаты. Я долго смотрел вслед уезжающей карете, которую сопровождала пятёрка вооружённых лакеев. Это хорошо, что семейство Свенторжецких не экономит на безопасности. Мне так будет спокойнее.

Вечером после усиленной разминки, которая была уже третьей за день, меня посетила сестрица Мария. Она тоже тяжело перенесла смерть матери, но вроде держалась. Вообще сейчас в усадьбе из детей остались только мы вдвоём. Зенон срочно выехал в Питер, дабы отвезти сопротивляющегося Михаила в Пажеский корпус. Но на семейном совете разумно решили, что в случае поражения восставших должен остаться кто-то из наследников семьи, кто непричастен к мятежу. Желательно с безупречной репутацией. Винцент с Яном отбыли по своим делам – наверное, формировать отряды и заниматься их снаряжением. Вот и остались мы с сестрицей. Я думал, что она пришла поговорить о трагедии, но сильно ошибся.

– Юзек, как мне теперь быть? Ведь мы только обручились с Казимиром! Свадьба была назначена на март. И что мне теперь делать?

Карточный домик под названием «счастливая семья Поклевских» рушился прямо на моих глазах. Может, просто сейчас такое отношение к смерти – мол, забрал Иисус, и ладно? Но только мне везде мерещится некое равнодушие семейства. Винцент с Яном будто не обратили внимания на случившееся. Зенон вёл себя тоже излишне по-деловому. Разве что младший Миша был в шоке, но его быстро отправили в Питер. И вот теперь Мария, озабоченная своей свадьбой. Будто больше не у кого спросить.

– А что ответил отец? – спрашиваю сестрицу, а сам пью отвар целебных трав, заваренных Ганной. – Он же глава семьи.

– Да его не поймёшь, – махнула Мария рукой и делано сморщила носик. – Как ты можешь пить подобную гадость? И ты не ответил на мой вопрос.

– Твой Казимир наверняка примет участие в восстании. А значит, ксёндз должен учесть обстоятельства и обвенчать вас. Не надо устраивать пышной и громкой свадьбы, но никто не мешает вам сочетаться браком хоть завтра. Думаю, все поймут сложившуюся ситуацию.

– Ты у меня самый лучший! – чуть ли не захлопала в ладоши Маша.

Сестрица меня обняла, обдав запахом духов, и куда-то упорхнула. Наверняка строчить письмо своему жениху и обрадовать его новостью. Нет, я понимаю, что жизнь продолжается. Но надо же соблюдать хоть видимость переживаний, я уж молчу про траур.

Только на следующий день у меня в голове начало появляться понимание произошедшего. Но нужно было поговорить с одним человеком, чтобы пазл окончательно сложился. Всё-таки эта опиумная настойка – жуткая вещь. Тяги к ней я не ощущаю, но в себя приходил несколько дней. Да и половину событий пришлось восстанавливать буквально по крупицам, напрягая память.

Ему было немного за сорок. Такое классическое немецкое лицо с небольшими усами, поджарое тело и сильные руки. Ладони покрыты мозолями – явно не от лопаты или иного инструмента. Наш герой в земле не копался и ремёслами особо не занимался. Значит, наросты на руках – от регулярных тренировок с оружием, других версий у меня нет. Два десятка лет назад сбежавший из Пруссии солдат нашёл приют у моего деда Генриха фон Танесдорфа. А после смерти последнего перебрался в усадьбу, где начал служить семье, вернее, матери. Дяденька был доверенным лицом и выполнял функции телохранителя, сопровождая Юзефу в поездках.

– Рассказывай, Фридрих, только говори правду. – Я присел на стул в небольшой комнате немца.

Жил он достаточно аскетично. Кровать, шкаф, большой сундук, стол и несколько стульев. Ещё на стене висело ружьё и палаш, как бы намекая на непростую профессию хозяина жилья.

– Её сиятельство умерла и… – Что-то увидев в моём взгляде, немец сам подтянулся и заговорил иначе: – Есть у меня подозрение, что графиню отравили. Очень грамотно, сначала подсунув опиумной настойки, а затем каких-то новых капель. За несколько дней до смерти графини, как раз когда вы потеряли сознание, мне было приказано допросить слуг. Но затем хозяйка слегла, а лакеи вашего отца меня к ней не пустили. Хотя и с вашим падением не всё так чисто. Только сейчас ничего не изменить.

Чувствую, что постепенно начинаю звереть, но пока держу себя в руках. Опять эта настойка, и я понимаю, откуда дует ветер.

– Почему тебя не пустили лакеи отца? При чём здесь они? – Помню этих трёх здоровенных лбов, которых лучше охарактеризовать как «боевые холопы». – И что ты раскопал среди слуг?

– Вы разве не видели, как граф посматривал на вдову и нашу соседку Родомилу Красовскую?

– Ей ведь не более двадцати пяти, – сначала не понял я, рассматривая окружающую реальность исходя из базовой морали своего мира.

Вернее, мира обычных людей, а не тех, кто находится на несколько ступенек выше. Но сейчас мне не до подобной чуши.

– И давно это? Мать знала?

– Прошу простить за откровенность, но буду говорить как есть. Ваша матушка после неудачных последних родов не могла иметь детей. Да и как женщина наверняка была уже неинтересна графу. Сначала ваш отец увлёкся крестьянками и несколькими одинокими соседками. Кстати, в окрестных деревеньках бегает пяток ваших единокровных братьев и сестёр. А вот с госпожой Красовской, похоже, всё серьёзно. И графиня это знала, о чём имела несколько неприятных разговоров с мужем.

Сижу, смотрю в стену и никак не могу сосредоточиться. Немец тем временем продолжил рассказ.

– Развода графу никто не дал бы. А здесь такой повод. Нет, это не он, просто так совпало, – ответил Фридрих, увидев мою попытку уточнить. – Что касается остального, то вас действительно пытались убить. И сделал это человек пана Малаховского, о чём и так догадывалась графиня. Затем приезд доктора Лисовского, который предварительно о чём-то долго разговаривал с Малаховским, и всё. Вы мечетесь в забытье, госпоже резко стало плохо. Я попытался обратиться к Винценту, но он принял мои рассуждения за бред сумасшедшего и прогнал. Ну не к вашему же отцу мне было идти?

У меня в голове будто что-то хрустнуло. Это встал на место последний элемент пазла.

– Неужели отец так безумно влюблён, что готов пойти если не на преступление, то на откровенную подлость?

– Всё проще – деньги. Своим приданым и большинством денег семьи графиня распоряжалась самостоятельно. А его сиятельству, наверное, хотелось свозить молодую любовницу, а скоро жену, в Париж или Венецию. Но это мои догадки. А вот с Малаховским и доктором всё точно. Только я больше сопровождал вашу матушку и возил тайную корреспонденцию. Доступа к внутренним делам усадьбы у меня нет. Там епархия людей вашего отца. Поэтому мне не удалось защитить хозяйку, дабы пресечь ваши возможные упрёки.

В принципе ведь не произошло ничего необычного. Ну, разборки в какой-то графской, а тем более польской семье. Какое мне до этого дело? Да и логика заговорщиков ясна: надо было устранить подозрительного юнца, и хорошо, хоть обошлось без смертоубийства. Только уроды не учли, что Коля Смирнов по прозвищу Росомаха всегда отвечал ударом на удар. Если его били по лицу, то в ответ он запинывал врага до полусмерти. За угрозу же безопасности своей семьи он устроил бы локальную войну. Юзефу фон Танесдорф я сразу стал считать если не родным, то очень близким человеком. Эти райские три недели были одними из самых счастливых в моей жизни. И смерть графини Юзефы я не прощу никому.

Оказывается, всё это время я смотрел на немца, который как-то незаметно подобрался, а правую руку положил на выглядывающую из-за пояса рукоятку ножа. Делаю жест: мол, что случилось?

– Ваш взгляд напомнил мне фельдфебеля Отто Юнга, когда тот приходил в ярость. Он саксонец и вроде по молодости немало натворил дел, разбойничая на дорогах. Крови у него на руках точно было немало. Во время войны с Данией он показал, чего стоит в бою, и напугал даже собственных сослуживцев. Это один из немногих людей, которых я опасался.

Я расслабился и облокотился на жёсткую спинку стула. План у меня возник давно, но теперь он требовал некоторой корректировки. Долги нужно отдавать, чем я собираюсь заняться в ближайшее время. Если раньше меня и посещали мысли отсидеться в сторонке, которые я старательно гнал, то теперь это стало личным делом. А значит, господа заговорщики и прочие мятежники, скоро вас ждёт масса сюрпризов.

– Ты со мной? – спрашиваю мутного немца.

– Жена померла. Детишек воспитывает моя сестрица в Данциге. Делать мне особо нечего, и жить здесь граф не позволит. Да и за хозяйку надо отомстить. Вы же это собрались сделать?

– Тогда собирайся, ефрейтор Фридрих Вильгельм Паулюс. Послезавтра мы выезжаем. Нам срочно надо посетить одного доброго доктора, – отвечаю с усмешкой. – Счастливой и долгой жизни не обещаю, но вот насыщенных приключений будет предостаточно!

Примечания