Нарушаю все правила

В салоне наступила тишина.

– Ох-хре-неть! – прошептала она, поднимая перед собой дрожащие кисти рук и тупо глядя на них, ощущая сплошной, реверберирующий по всему телу гул.

Купер от души расхохотался:

– Класс! Ты это сделала!

Би повернула к нему голову и напряженно посмотрела ему в глаза:

– Правда, что ли? У меня получилось? – И тоже залилась смехом. Прижимая ладони к груди, она закатывалась так, как не хохотала уже много лет.

– Да ты прямо профи! – сказал Остин, когда приступ смеха немного отпустил.

– Это потому, что у меня хороший учитель.

Он пожал плечами, изображая на лице недоумение.

– Ну… я как-то не люблю бахвалиться.

Би вскинула брови – которые уже больше месяца не подвергались никакой коррекции и соблазнительными точно не выглядели.

– И все же бахвалишься.

– Ну, я считаю, любой, кто способен заставить тебя так полыхать от возбуждения, заслужил свою минуту славы.

Би даже не требовалось глядеть на себя в зеркало – она и так чувствовала, что у нее горит лицо. Она чувствовала себя сейчас какой-то… безумно одичалой. Да и выглядела, несомненно, так же.

– Это не возбуждение. Это ужас. – Поразительно, какая тесная между ними связь!

Снова хохотнув, Остин добавил:

– Классные ощущения, правда?

Это было потрясающе! Самое лучшее, что ей доводилось когда-либо делать… по крайней мере в одежде! Вся эта безрассудность, жизнь на лезвии ножа – все это было чрезвычайно возбуждающе и восхитительно щекотало нервы. Каждая клеточка ее тела гудела от удовлетворения! Не так ли чувствовала себя ее мама на пике очередного творческого исступления, когда переставала есть, и пить, и спать – и тем не менее словно светилась изнутри?

И почему, черт побери, одно предвкушение этого состояния не вызывало в ней панического страха?

Господи… а сама-то она сейчас чем занимается? Сидит здесь и за здорово живешь отжигает резину на баснословно дорогом автомобиле на пару с парнем – офицером полиции, между прочим, – который младше ее на десять лет, и занимается этим не где-нибудь, а в самой что ни на есть дальней глухомани.

А может, она и впрямь такая же, как ее мать? Как нередко говаривала бабушка.

Би никогда не воспринимала подобное сравнение как комплимент, хотя и замечала, что отец от этих слов весь внутренне сжимался, как тугая пружина. И все же то, что происходило сейчас с Би, было совсем ей не свойственно. Би не могла даже припомнить, когда в последний раз что-то менее значительное, чем подписание крупной сделки, приводило ее в такое возбужденное состояние.

Но будь она проклята, если этому офицеру Мэтр-Секси она даст хоть один намек на то, какой невероятный фейерверк рассыпается сейчас искрами у нее внутри. Он-то, наверное, хорошо знает, что делать с этими салютами!

– Как я уже сказала, – уклончиво заговорила Би, пытаясь немного обуздать захлестывавшие ее эмоции, – ты хороший учитель. У некоторых людей это ужасно получается.

– Готов поспорить, из тебя наставник тоже неплохой. И уверен, есть много чего такого, чему бы ты тоже могла меня научить, – задорно улыбнулся Остин. В его взгляде сверкали веселые искорки, в уголках глаз показались тонкие морщинки. Он определенно ее поддразнивал, и от понимания того, к чему он клонит, затеяв эту игру, сердце у Би как будто сбилось с ритма.

Би сильно сомневалась, что может научить Остина Купера чему-то из того, на что он так прозрачно намекал. Она была отнюдь не миссис Робинсон[10]. Да и он, в свою очередь, выглядел так, словно уже родился со встроенным в его мейнфрейм чипом «Радость секса»[11].

Скорее это ее он мог бы научить чему-то…

Между тем двигатель тихонько урчал на холостом ходу, словно поддерживая медленное кипение. И Би внезапно стало трудно вдохнуть полной грудью. Единственное, чего ей сейчас хотелось, – так это наклониться и пылким поцелуем сорвать эту дразнящую улыбку с его губ.

Чего ни в коем случае нельзя было себе позволить!

Пусть она и находилась сейчас на пике кризиса личности и карьеры, который неожиданно настиг ее, сбил с ног и заставил подвергнуть сомнению все, в чем она была так уверена прежде, – однако Би совершенно точно знала, что целовать Остина Купера было бы неверным шагом. Даже если не обращать внимания на тот факт, что для ее матери плохо закончилась связь с мужчиной, бывшим значительно моложе ее, не следовало забывать, что Остин – живой человек. Не просто средство, чтоб отвлечься. Не тот, с кем можно поиграть, пока все не наладится, а потом просто забыть.

Криденс сделался ее пристанищем. Здесь для нее словно сработал предохранитель. Это было то место, где она сможет спрятаться, перегруппироваться, собраться с силами. Разобравшись в себе и поняв, как хочет строить свою жизнь, Би двинется дальше, и ей не хотелось оставлять здесь после себя неприязнь или обиду.

– Ну если только ты не сведущ в анализе брендов и не знаешь, какие возрастные категории более или менее охотно приобретают парфюм, галогеновые лампы или консервированного лосося и на каких позициях эти категории пересекаются, то, наверное, нет.

Остин кивнул и невозмутимым тоном ответил:

– Звучит исключительно заманчиво.

Би расхохоталась:

– Да уж! Скажешь тоже!

– И, похоже, в голове у тебя много… – На миг Би показалось, он сейчас произнесет: «никому не нужной чепухи», но Остин закончил: – … разной информации.

О да-а! В голове у Би хранилось критическое скопление информации (иначе говоря, чепухи), занимавшее чересчур много места! Черт, она могла бы даже сняться в каком-нибудь эпизоде «Скопидомов»[12]. Настолько у нее там накопилось хлама!

По крайней мере здесь, в Криденсе, она могла бы навести в мозгах порядок по методике Мари Кондо[13]!

– Это верно, информации масса, – ответила Би. Но больше она не станет обо всем этом думать! – Только сейчас не порть кайф.

– Как скажешь, – пожал плечами Купер. – Тогда… чем теперь ты желаешь заняться?

Вопрос этот был очень опасным. И поскольку Би сейчас была на взводе и в мозгу ей словно что-то упрямо нашептывало: «Поцелуй Остина!» – она ухватилась за следующую, тоже обещающую наслаждение, опцию:

– Пирогом.

Купер вскинул левую бровь:

– А мне показалось, ты беспокоилась из-за мягкого места.

Не так сильно, подумала Би, как тем, что могла бы она делать ртом, не займи его чем-то другим.

– Ну что могу сказать? От безбашенных поступков у меня разыгрывается аппетит.

Остин ухмыльнулся:

– Значит, мне повезло. – И, переведя взгляд с ее лица на бардачок («Спасибо тебе, милостивый боже!»), он извлек оттуда коричневый пакет и передал Би.

Рот у нее наполнился слюной еще до того, как до ноздрей донеслась волна сладости. Би выудила из пакета весьма щедрый кусок пирога с кокосовым кремом, и, хотя это и не несло полноценного оргазма, но это было лучшее из всего, что она могла себе позволить в машине. С вожделением поглядев на пирог, Би перевела взгляд на Остина, который смотрел на кусок так, будто он был ответом на вопрос о мире во всем мире.

– Хочешь половину?

Купер поднял на нее взгляд:

– Пожалуй, мне не следует лишать тебя удовольствия…

То, как он произнес эти слова, вселило в Би сомнение, действительно ли он подразумевал сейчас выпечку. Глаза его как будто говорили, что таковое «лишение удовольствия» казалось ему совершенно неестественным. И притом абсолютно ненужным.

– Угощайся, – указал он подбородком на пирог с пышным кремом из взбитых сливок.

Би улыбнулась:

– Это был абсолютно правильный ответ.

– А я буду смотреть.

Би закатила глаза:

– Так вы, господин полицейский, извращенец?

Возможно, Остин что-то и ответил ей, но с того мгновения, как Би надкусила пирог, она уже не способна была чему-либо внимать. Нежная сладость разлилась по ее вкусовым рецепторам. В стремительной последовательности она ощутила легкость взбитых с сахаром сливок и маслянистую слоистость сдобного теста, следом распознала хрустящую прослойку из жареного кокоса. Ноздри наполнил пьянящий аромат ванили. И в затуманенном мозгу хор ангелов провозгласил: «Аллилуйя!»

– О-о… бог ты… мой… – пробормотала она, едва прожевав и проглотив первый кусочек, после чего откусила еще. Она и так уже поняла, что Энни по части выпечки – богиня, но этот пирог был просто нечто! Нечто… совершенно неземное!

Би поглядела на Остина:

– А серьезно, – сказала она, еще не проглотив, – признай: Энни – сам дьявол во плоти!

Остин хохотнул:

– Разве я не предупреждал, что тебя ждет поистине религиозный экстаз?

– Мне кажется, – мотнула головой Би, – правильное слово тут будет «культ».

Такое потакание соблазну было гедонизмом, граничащим с сексуальным удовлетворением. Абсолютно эгоистичным, предельно возбуждающим. И, получив мощный заряд адреналина от отжига резины у своего BMW, а затем отведав истинного блаженства от кокосового пирога Энни, Би по-новому осознала всю притягательность рискованных радостей. Всю прелесть того, чтобы предаться наслаждению во всем его упадничестве – и наплевать при этом на последствия.

Это было совершенно новое для нее прозрение в отношении матери.

Откусив третий раз, Би буквально застонала, уже прикидывая про себя, где бы можно построить культовый комплекс для поклонения пирогам. Притом, судя по напряженному взгляду Остина, прикованному к ее губам, она сознавала, что разыгрывает перед ним целое чувственное действо – но ничего не могла с собой поделать. Она даже не представляла, как можно вкушать этот шедевр выпечки и не выказывать свое признание во всеуслышание! Это все равно что глядеть, как Дин Винчестер раздевается донага – и не вздыхать, не стонать или не пускать слюни. Или не делать это одновременно.

И все же, вдруг спохватилась Би, она не была личным каналом Остина Купера с прямой трансляцией кулинарно-эротического шоу, и таким способом нужные границы общения не очерчивались.

– Послушай… – сказала она, поднося кусок пирога к нему поближе. Хотя Остин и отказался его есть, но в этом маленьком пространстве урчащей на холостых оборотах машины мало чем можно было на самом деле заняться. И мысль о том, чтобы размазать крем по его шее, а потом слизать, сейчас уже ей представлялась вполне приемлемым способом поедания десерта. Так что просто предложить ему тоже откусить было гораздо безопаснее. – Я не собираюсь отдавать тебе половину, но за то, что ты познакомил меня с этим восхитительным чудом, можешь тоже приложиться.

Он опустил взгляд на угощение.

– Да не бери в голову. Я ведь уже хорошо знаю, какой он на вкус. К тому же смотреть, как ты его ешь, доставляет намного больше удовольствия.

«Ох черт… Лучше бы ты сейчас помолчал!»

– Я настаиваю.

Еще раз пылко глянув ей в глаза, Остин все же наклонился ближе, открыл рот, ухватил зубами нежную середину куска и тут же отстранился, слизывая с губ взбитые сливки. И теперь сам он стал ее личным кулинарно-эротическим каналом.

«Твою ж налево!.. Прекрати сейчас же, Беатрис! Давай, возьми себя в руки!»

– Тебя этому в полицейской академии учили? – озвучила она первое, что пришло ей в голову.

Завести разговор – хороший ведь способ отвлечься?

– Есть пирог?

Би наигранно закатила глаза, однако она рада была тому, что отошла от шаткой грани их притяжения.

– Палить покрышки.

– А, это… – Он бархатисто хохотнул. – Нет. Просто я вырос на ранчо под Криденсом. Водить машину я начал с тех пор, как стал дотягиваться до педалей. Старший брат научил меня, как правильно буксовать, и с приятелями мы столько резины спалили в свои, так сказать, «ночи костров»[14], не сосчитать.

Он рассмеялся – тем мягким задушевным смехом, с каким обычно вспоминают старые добрые времена. Би даже представила его подростком: как он залезает в свой пикап и лицо его озаряется отблесками пылающего невдалеке огня. С длинными ногами и бушующими гормонами. С морем по колено и абсолютной верой в собственную неуязвимость. Интересно, знал ли он тогда, что однажды сможет возбудить женщину всего лишь лошадиными силами тачки – и сладким пирогом в придачу. Причем даже к ней не прикасаясь.

Смеялся он, прижав ладонь к груди, и этот неосознанный, раскрепощенный жест покорил Би. В ее обществе Купер не подвергал цензуре свои слова и действия. В машине с ней сидел не Остин-коп. С ней рядом был Остин-мужчина.

Задумавшись, он мотнул головой, хлопнул ладонью по колену.

– Удивительно, как мы вообще живы-то остались! Мать, наверное, надрала бы нам задницы, узнай, чем мы занимаемся большую часть свободного времени.

Несомненная привязанность Остина к местам, где он вырос, к своей семье ощущалась как весомая, едва ли не осязаемая сила. Он был точно в защитном ореоле. И в груди у Би кольнуло нечто вроде зависти. Она не первый раз в жизни сожалела, что ей не довелось вырасти в большой семье, в доме, полном любви и понимания, но уже очень давно Би об этом не задумывалась.

– Так у тебя только один старший брат?

– И четыре старшие сестры.

Би изумленно заморгала. Четыре старшие сестры? Неудивительно, что этот парень так спокойно воспринимает ее… заскоки! Он однозначно привык к своенравному женскому окружению.

– Две из них сейчас живут в Вайоминге. Одна – в Делавэре. Еще одна живет в трех округах отсюда.

И вновь в его голосе почувствовалась нежная душевная привязанность.

– Скучаешь, наверное, по ранчо? – спросила Би, уже умереннее откусывая от оставшегося пирога, пытаясь растянуть его подольше.

– Чего мне по нему скучать? – ухмыльнулся Остин. – Я ведь по-прежнему там обитаю. Когда в прошлом году уехал из Денвера, то снова поселился дома.

Би на миг даже перестала жевать.

«Что?! О нет! Господи, только не это!»

– Ты что, живешь с родителями?

– Ну да.

Би даже не знала, как на это реагировать. Ее что… физически влечет к парню, который до сих пор живет с папой и мамой?

Да что с ней, черт возьми, не так?

– Так же, как и мой брат с женой Джилл. Ранчо у нас большое, места всем хватает. И я всегда могу помочь по хозяйству.

Очевидно было, что для Остина все это звучало в высшей степени логично и естественно. А вот для Би это признание стало ушатом ледяной воды, который ей сейчас как раз так требовался.

– Ясно, – отозвалась она.

Би снова откусила от пирога, уже почти не ощущая вкуса. Ну что ж, она затеяла этот разговор, чтобы отвлечься от того, как эротично Остин ест пирог, – и, несомненно, достигла своей цели.

– А особенно мне нравится, какой стиральный порошок использует мама, и то, как она отпаривает мне форменные брюки. И до сих пор отрезает корочки от хлеба, готовя мне на работу сэндвичи.

Би моргнула.

– Хорошо…

«Мать по-прежнему гладит ему одежду и готовит с собой ланч?!»

Внезапно Остин буквально взорвался хохотом, хлопая себя по бедрам и хватаясь ладонью за грудь:

– Бог ты мой, вот умора! Видела бы ты сейчас свое лицо! – Отсмеявшись, он добавил: – У тебя был такой вид, будто ты не знаешь, то ли возмутиться, то ли скривиться от отвращения.

Сейчас, когда по телу прошла мощная остужающая волна, Би испытала лишь приятное облегчение. Даже приятнее, чем следовало бы чувствовать женщине, которая в принципе не должна интересоваться тем, что делает Остин Купер, а чего не делает. Пусть даже матушка до сих пор укладывает его спать и целует где бо-бо – ее, Би, это точно никак не должно волновать.

– Обхохочешься, – взглянула она на него, прищурившись. – То есть ты не живешь в родительском доме?

– Нет, конечно. То есть живу-то я на ранчо, но у меня свой, отдельный домик, и я сам себе стираю и глажу одежду. И сам готовлю на работу ланч. И, кстати, очень даже неплохо управляюсь на кухне.

Теперь Остин глядел на нее так, будто ожидал бурной похвалы столь изумительному примеру современного мужчины. Но вот насчет этого он обломался.

– И что? Ты ждешь от меня оваций из-за того, что знаешь, как не помереть с голоду?

– Да нет, – хохотнул он. – Просто я подумал, что, может быть, ты согласишься как-нибудь прийти ко мне на ужин, чтобы я мог впечатлить тебя своими кулинарными умениями.

«Так, та-ак! Мы вновь, значит, вернулись к флирту и пикантным двусмысленностям!»

Потому что он, как пить дать, говорил сейчас не просто о своих кулинарных способностях. Тут и магический шар был не нужен, чтобы узнать, что будет дальше, когда они окажутся вдвоем в его деревенском домике, учитывая, как он заигрывает с ней и пытается очаровать, как соблазняет вкусностями и тем, как произносит ее имя с долгим «с» на конце. С неприлично долгим «с». «Беатрисс».

– И тем самым подорву свою репутацию городской отшельницы? – отшутилась она.

Купер снова хохотнул, и то, как его смех прошелся по всем без исключения эрогенным зонам Би, решительно отдавало плотским грехом. У этого мужчины был чрезвычайно действенный смех.

Взглянув на оставшийся между ее кончиками пальцев кусок пирога – всего на пару укусов, – Би снова протянула его Остину:

– Давай-ка! Остатки – тебе.

– Не-не, – отмахнулся он. – Доедай.

– Не могу, в меня больше не влезет. – И это была чистая правда. Ломтик изначально был для нее огромным, а вот Купер при всей своей мускулистой массе и двадцатипятилетнем юношеском метаболизме выглядел по части еды бездонной ямой. – Если он пропадет, это будет преступление.

– Беатрисс, – покачал он головой, – это будет сущий грех.

И тут вместо того чтобы протянуть руку и забрать у нее угощение, как ожидала Би, Остин снова наклонился, раскрыл губы и принял остатки пирога. Когда кончик его языка скользнул по подушечкам ее пальцев, а потом на мгновение они оказались в его жарком и влажном рту, который медленно их выпустил, у Би перехватило дыхание.

Это был совершенно непристойный, глубоко интимный жест.

– Спасибо, – прошамкал он с едой во рту и немного отстранился, очевидно, наслаждаясь нежной сдобой.

Би почти не шевельнулась. Пальцы ее словно застыли между ними в воздухе. Она сидела словно загипнотизированная пылким взглядом Купера, влажностью его губ, а еще – крохотной частицей крема в уголке его рта.

– У тебя там…

Би указала было пальцем на маленькую белую каплю у него на губе, однако, заглядевшись, так и не закончила фразы. Слова словно бы разом улетучились. Ее еще ни разу в жизни не охватывало желание снять языком с чьего-либо рта остатки еды – что, говоря по справедливости, было вполне разумным правилом гигиены. Но, может быть, это лишь в очередной раз доказывало то, насколько ее прошлая жизнь была ущербной?

Как бы то ни было, здесь и сейчас она испытывала острую потребность слизнуть с губ Остина крем. Господи, ее жизнь и впрямь, точно высвободившаяся пружина, стремительно выходила из-под контроля!

– Что? – понизил он голос. Глаза Остина встретились с ее глазами, и глядели они жарко, испытующе и… бесстрашно. – Что у меня там? – спросил он, наклоняясь к ней чуточку ближе.

Би слышала странный гулкий шум в ушах, однако не могла с точностью сказать, то ли это рокот двигателя, то ли участившиеся удары ее сердца. Единственное, что она сейчас способна была сознавать, это его возбужденность, его внутреннее напряжение и то, как его взгляд опустился, сфокусировавшись на ее губах.

«Господи… О боже, боже мой…»

А потом запах сдобы и пьянящий эффект адреналина, все еще бурлящего у нее в крови, объединили усилия и заставили ее это сделать – забыть о прошлом и жить настоящим моментом. Лишь этим единственным, мимолетным моментом.

Снять поцелуем крем с его губ. И насладиться каждым упоительным мгновением.

И впервые в своей жизни Би забыла о том, что она дочь женщины, которая сбежала со своим более молодым возлюбленным – бросив маленькую дочь и разрушив узы брака. Просто взяла и сделала то, чего так неудержимо желала.

Быстро подавшись к Остину, Би в мгновение ока одолела расстояние между его губами и своими – так, словно делала такое всегда, а вовсе не впервые. Ладонь ее скользнула к его затылку, а рот прижался к испачканному кремом уголку рта, и язык сам собою уткнулся в его сомкнутые губы.

Би услышала собственный вздох и различила странный звук из его горла, похожий на придушенный стон. И все же ни один из них не попытался сделать этот поцелуй глубже. Откровенно говоря, пульс у Би сейчас зашкаливал так сильно, что ее сердечно-сосудистая система не вынесла бы еще какой-то стимуляции. Она просто сидела, придерживая Остина за голову и наслаждаясь нежной податливостью его губ, их сладким вкусом и непередаваемым трепетом от обостренного ощущения жизни.

Она познакомилась с Остином всего три дня назад и вот – подумать только! – уже нарушает с ним все возможные правила!

Раздвигая строго установленные для себя границы, связываясь с мужчиной, намного моложе ее…

Одной этой мысли ей хватило, чтобы вернуться в реальность, и Би тут же отстранилась от Остина, выпрямившись на своем сиденье.

– Извини. – И даже поморщилась, борясь с желанием снова припасть к его губам. – Мне не следовало этого делать.

– Потому что потянет делать это снова и снова?

Несмотря на глубокое смятение, Би не смогла удержаться от смеха:

– У тебя чересчур раздутое самомнение. Тебе никто еще об этом не говорил?

– Говорили, было дело.

Остин широко ухмыльнулся, совершенно не заботясь, какую ему дают характеристику. Этот офицер Сладкий-Красавчик, решила Би, как раз и был воплощением того, кого ее бабушка называла «неисправимым типом».

– А еще… это всего лишь мелькнувшая мысль… Я выскажу это, пожалуй, пока мое самомнение не сдулось. Мне кажется, именно я – тот самый «возмутительно неподходящий» тип, о котором ты давеча обмолвилась.

«О да! Вот уж это в десятку!»

Он был наиболее точным определением этого «возмутительно неподходящего» ей типа мужчин – настолько, что он и близко бы не мог вообразить. И хотя мозг у Би тут же отбросил это предложение, пульс у нее зачастил с новой силой.

– Хочешь стать галочкой в чужом чумовом списке?

– Ну да. А почему бы нет? – Тут Остин задорно улыбнулся. – К тому же у меня, быть может, тоже есть свой список задач. И там значится стать для кого-то возмутительно неподходящим парнем.

Господи ты боже! Он был таким милым и очаровательным, таким няшным, что хотелось забрать его к себе домой и всячески обласкать! Помимо всего прочего. Однако Би не собиралась заходить настолько далеко.

– Остин… Я польщена тем, что ты пытаешься со мною флиртовать, но я не хочу использовать тебя в своих целях…

– Ты можешь пользоваться мной в полной мере.

Би возвела глаза к потолку.

– Или тебя объективировать…

– Объективируй. Я готов.

– Остин… – Она нетерпеливо взглянула на него, хотя в ее мозгу сейчас расталкивали друг друга тысячи разных способов сексуальной объективации в отношении этого парня. – Ты нравишься мне. Но… – Она ни в коем случае не собиралась выкладывать ему истинную причину того, почему не может встречаться с мужчиной, намного моложе ее. Она знала его всего каких-то три дня, а уже успела выболтать ему много лишнего! – Понимаешь, я ведь здесь не навсегда. И это может все между нами сильно осложнить.

– С чего вдруг все так осложнится?

Би даже хохотнула. О святая невинность!

– Просто поверь мне на слово.

Би всегда изумлялась тем людям, которые после сексуальной интермедии способны были сохранять нормальные, теплые, человеческие отношения. С ней этот номер ни разу не прокатывал. Рекламный бизнес – мирок довольно маленький, и ей всегда делалось крайне неловко, когда человек, сидящий на совещании напротив или встретившийся на корпоративной вечеринке, знал о ней какие-то интимные подробности. И когда сама она знала такие же подробности о нем.

А Криденс был намно-о-ого меньше.

Между тем Остин стиснул зубы, и подбородок его напрягся.

– Беатрис, может, мне и двадцать пять, но я уже совсем взрослый мальчик. Я справлюсь. – Тут он вздохнул и медленно расплылся в улыбке, сняв тем самым сгустившееся между ними напряжение. – И вообще… Твое желание – для меня закон. Просто знай, что это предложение всегда в силе.

Би рассмеялась:

– Спасибо. Буду иметь это в виду.

Можно подумать, она сейчас способна была думать о чем-то другом!