Фам-фаталь из-под Смоленска

Постоянного дохода у молодого человека не было, были лишь долги, от которых он избавлялся, залезая в новые. Чтобы поправить свое положение, Каховский начал играть – масть в руки не пошла, долги увеличились. Устроившись на военную службу, он дослужился до подпоручика лейб-гвардии, но постоянные пьянки, дебоши и, наконец, пикантная история с одной дамой (женой того, кого не следовало оскорблять) привели его к дуэли, позорному разжалованию в солдаты и ссылке на Кавказ.

Там, махнув рукой на собственную безопасность, Каховский внезапно отличился исключительной храбростью, что и позволило достаточно быстро вернуть себе эполеты и звание. Но судьба в очередной раз вильнула хвостом и послала то, что вновь смешало его карты – шальную пулю. Глупое ранение в филейную часть ноги взбесило Каховского: без повода он перессорился со всеми офицерами, пришедшими в лазарет по-дружески поддержать его, и подал в отставку.

И так – без денег, без друзей, имея лишь шрам, которым особенно не похвастаешь, он попал в Одессу. Там Каховскому впервые повезло – он оказался на званом вечере у Воронцовых, где познакомился с опальным поэтом Пушкиным (делающим вид, что работает в канцелярии генерал-губернатора, а на самом деле бессовестно волочившимся за его женой). Повезло не в том смысле, что познакомился со свободолюбивым повесой, а в том, что встретился с самим Воронцовым, пообещавшим ему место в своей канцелярии. Судя по всему, Пушкиным он был недоволен (неудивительно!). «Сразу же, как залечите свои раны, друг мой, – напишите мне, мы что-нибудь придумаем!» – пообещал тогда генерал-губернатор, явно намекая на место поэта, которое в ближайшее время должно будет освободиться.

Окрыленный Каховский вновь занял денег и беззаботно отправился на воды за границу. Побывал в Польше, Италии, и даже случайно попал в самое пекло греческой революции. Снова едва не схлопотав пулю, решился дожидаться своего назначения в более безопасном (и, к тому же, более дешевом) месте – у себя в деревне. Вернулся под Смоленск, заехал с визитом вежливости к кузине и… умер.

Случилось это досадное недоразумение в момент, когда он увидел Софью Михайловну Салтыкову. Прежний Каховский умер, но возродился новый.

Человек, всю сознательную жизнь проведший в мрачной неудовлетворенности, не видящий вокруг себя ничего светлого и ничего хорошего – ни друзей, ни женской ласки, ни удачной карьеры – именно такой человек влюбился с первого взгляда в барышню, юную, почти девочку!

Пьер вначале даже испугался, до того неожиданно перевернулся его мир. Разумеется, в своем возрасте он уже имел опыт общения с женщинами, и весьма разнообразный, но даже и предполагать не мог, что может испытывать подобные чувства. Столь сильная, просто умопомрачительная тяга к другому существу была новой для этого опустошенного человека. Двадцать пять лет чувствовать себя стариком, чтобы однажды понять, что ты молодой, живой, полный сил и страстной любви – каково?!

Она не была простой кокеткой, он чувствовал это. В Софье Михайловне все было особенным: и ее походка, и смех, и движения, и взгляды, и даже то, как она молча о чем-то думала. Пьер, лишь увидев это нежное существо, почувствовал, что земля уходит из-под ног в самом буквальном смысле. И только после он понял, что при взгляде на девушку попросту забыл, как дышать!

Звериная страсть и желание одолевали его при одном лишь появлении этой феи, но больше всего его удивляло новое для себя ощущение – трепетная нежность к Софье Михайловне. К Сонечке, как он называл ее про себя.

В первую же ночь после сотрясения основ мира Каховский понял, что Сонечка – его женщина, его вторая половина. Что без обладания этой девушкой он не сможет жить, как бы банально это ни звучало. И что ее нужно завоевать – приручить к себе, привязать и держать крепко-крепко, так, чтобы у нее и мысли не возникало посмотреть в сторону. Решение этой проблемы оказалось простым, как все гениальное – он женится на Софье Михайловне.

Здраво рассудив, что без женитьбы не обойтись, он взялся за дело. Для начала, узнав, что по натуре девушка – резвая хохотушка, он принялся по любому поводу смешить ее. Благо рядом был вполне приемлемый объект для насмешек – блаженная Катерина Петровна. Софи оживилась, стала реагировать на Пьера и, весело хихикая, обращать на него такие взоры, от которых у бедняги порой мутилось в глазах, а пульс превышал все мыслимые пределы.

Далее он решил, что пришла пора немного раскрепостить ее. Нет, ничего распутного у него и в мыслях не было! Просто в данный момент необходимо было дать толчок, повод для раскрытия чувственности у этой, еще не знающей себе истинную цену, красавицы. Он решил подкинуть ей в постель книгу.

И тут Каховский едва не дал промашку. Подкараулив тот момент, когда горничная вышла из спальни Софьи, он тенью прошмыгнул в комнату и замер за портьерой. Девушка сидела к нему спиной и при свете свечи что-то писала. Подложив под себя ноги (боже, из-под кружевной сорочки виднелись розовые босые ступни, крошечные, как у ребенка!) и в задумчивости покусывая кончик пера, она что-то недовольно бормотала. Резким движением скомкала лист, кинула за спину. Комок бумаги упал прямо перед Каховским, заставив его нервно глотнуть и с перекошенным лицом замереть соляным столбом. Если бы в этот момент Софья Михайловна обернулась, она подняла бы визг на весь дом не из-за того, что в ее комнате посторонний мужчина, а только из-за его страшного лица.

Но девушка совершила нечто более коварное – она лишь откинула за спину распущенные волосы, показав из выреза ночной рубашки круглое белое плечико. Пьер едва не застонал. Нет, этой девушке нет необходимости будить женственность – чувственность в ней и так била ключом.