Попаданец из будущего. ВАШЕГО

Я это так, с легким сарказмом на красоту постановки.

Ну и на то, что я запустил в Барбосе запись и анализ анатомии и кинетики рыжей. Ибо прочуял, что будет дальше.

На то, что постановка, намекало, что военфельдшер, как её глушенными засыпало, не шевелилась, чтобы не отвлекать от просмотра зрелища.

И только когда рыжая санитарка с соплями и матюгами начала футболить своего глушенного, до чернявой фельдшерицы допёрло, что что-то не так, и она начала медленно выползать из-под дойчманов. Вся такая грустная и страдающая, хоть добивай, чтоб не мучалась.

Но как выползла, осмотрелась и оценила обстановку – сразу поменялась на безнаказанную ярость. Метнулась к горке оружия, схватила свой ремень с кобурой, достала наган, закусив губку, подошла, и подрагивающими руками пристрелила своих. Рыжая на выстрелы замерла, и чернявая пристрелила и мячикогрушу рыжей.

Я отметил, что импульсы смерти – опять на месте. И актрисы играют – на заглядение.

Ну, они вот друг на друга посмотрели – и началось. Посмотрели на себя. Рыжая люто засмущалась и попыталась натянуть китель на жопу. А чернявая – с достоинством запахнула на титях – почти титищах! – китель и опустила задранный подол.

Ну и по сторонам смотреть они стали не высмотреть, а что это такое было. А понять, в какую сторону отворачиваться, если подсматривает кто.

До ближайшего подсматривающего было минут пять. Там звериными тропами крался к своим капитан НКВД с рукой на перевязи, вещмешком документов и бубном на шее. К бубну на 72 пульки прилагался автомат. Пальба из нагана до него донеслась и он покрался глянуть.

А более в окрестностях ещё полчасика никого не было. Рота дойчей, чью моторазведку мы побили, была в получасике. А остальные – вообще мимо.

Пока бабы рыдали, прихорашивались и зашивали порванное, а кэп крался, я отошёл к тележке сесть забить трубочку обкурить ситуацию.

Это ещё один такой тест уровня реальности. Устроить индейское воскурение духам и послушать, откликается ли кто. И – как. Само собой, есть в природе человеки с высокой плотностью и пронзительностью невербального занесения мыслей. Но у них трудочас раза в два дороже моего. Или в десять, если посчитать не голый скил, а сопрофу.

И, слышал, полсотни их тусит в вирте на дежурстве отыграть подсказку духов. То есть, как они это умеют, незаметно и ненавязчиво стать другим человеком и подумать какую-нибудь умную мысль – так, что другой и не заметит, что ему духи подсказали, и спишет всё на инсайт.

Технически, так может любой читель, и я так тоже могу. Но – не со всеми, и не всегда и не всё. Потому что моя цель – учить быть собой и жить самостоятельно. Ан не генерить инсайт ат плакплаков сапорту, сорян мой эбоник мову.

Короче, я закурил и шумно задумался, что происходит и что делать.

И ответ-то я какой-то получил. Но неожиданный. Посетила меня мысль, что это вообще не вирт, а реал из параллельной ветки плоского времени. Ну, как бы тот же вирт, только не компьютерный, а волшебный. В смысле, который видит в своей сфере видения один из нечеловеков, для которых время – плоское и наблюдаемо всё сразу со стороны. А меня угораздило попасть к нему в сон. И ничего тут не тренируют и не тестируют, и вообще никаких целей и задач у меня нет. Можно раздолбайствовать как угодно. Не забывая, правда, что мейнстрим истории тут стандартный, и актуальность за любую попытку влезть в макропроцессы будет насыпать обратку на грани вероятности. То есть докладную товарищу Сталину про промежуточный патрон и командирскую башенку – похерят, ибо мейнстрим истории не докатился до точки событий, где накоплено массовое осознание потребности. А если попытаться свершить подвиг – то, может, и прокатит, а может, и случайная бомба прилетит. На войне их много. Сдесайдит какой-нибудь сталинский сокол свернуть влево, напорется на люфтвафлей, те сначала повернут чуть-чуть, а потом пересруться бомбами, чтобы удирать легче было.

Ну и даже если прокатит – вымотает так, что сил больше ни на что не останется. Подвиг мейнстрима в одну каску – он такой. Это вам не танком дивизию останавливать.

Одна радость, что тележка с Барбосом от поломок внезапных защищены. Ибо аппаратно – колонии бактерий, которые любят погреться в костерке и всё такое. А по управляющему ядру надо палить психотронным лазером, и то получиться лишь оглушить на пару дней и характер испортить.

Короче, пришла мне вот такая вот мысль. Это – какая пришла.

А следующая была, наверное, моя. Очень, до слёз, весёлая.

Подумалось мне, что это мне поджопник такой, что в учителях засиделся, хотя уже, в общем-то, прошёл и пора дальше по варнам двигать в игроделы. То есть сидел я сидел, учил людей жить, в том числе – понимать макропроцессы и пользоваться ими. А тут – вот. Иди и эпически убейся об защитную реакцию мейнстрима истории.

Ну, как бы тебе донести эмоцию? Это что-то типа если бы жил себе и людям дрессировщик собак, всю жизнь натаскивающий маленьких пушистеньких серьёзных щенят полезным навыкам. И ему тут на старости лет взяли и поставили задачу сделать так, чтобы огромная куча этих щенят его загрызла. То есть надо загнать их в угол и довести, чтобы бросились и загрызли.

Смешно, в общем.

Но посмеяться я отложил. На ситуацию, когда расскажут тупой анекдот, и надо будет изобразить. И увлёкся событиями на полянке для сбора данных, что делать с вот этими вот этими.

В тесте или тренировке всё было бы понятно. Чернявая – жертва, гарантированный труп и грузило для команды. Рыжая – потенциальный боец, если получиться вправить мозги. И красный свисток для врагов, если мозги вправить не получиться. Кэп – административный ресурс строить всех, кто попадётся под руку. Но сначала надо его самого построить, иначе сам попадёшься выполнять важное задание по проносу в тыл важных секретных бумаг.

Но я подесайдил считать, что это – актуальность с повышенной хаотичностью. То есть, например, все вокруг наглухо больны на всю голову и вопрос лишь в том, как часто меняется заболевание и на какое.

Хотя с другой стороны, в актуальности, в отличие от вирта, можно было полагаться на чуй.

Кэп, осмотрев из кустов картину, поправил в кустах фуражку и вышел на поляну. Рыжая уже пристроила зашитую юбку обратно и возилась с автоматом, а чернявая сидела в зашитом лифчике и закруглялась с пришиванием пуговиц на китель. Так что кэпа они заметили не сразу. Рыжая сначала нацелила на него автомат. И только разглядев, встала смирно. Чернявая продолжила пришивать пуговицу.

Кэп осмотрел картину, и представился:

– Капитан НКВД Нагорный. Иван Петрович

Чернявая томно протянула:

– Военфельдшер 8 батальёна 26 дивизии Блюм. Сара Исакиевна

Рыжая мрачно доложилась:

– Ефрейтор Габова. Мария Валерьевна.

Я подумал-подумал, и подумал пока не представляться.

Кэп показушно осмотрелся, остановил взгляд на Исакиевне и спросил:

– Сара, что произошло?

Она вздохнула и страдальчески-монотонно отчиталась:

– Вывозили раненых. Натолкнулись на немцев. Они стояли, мы не услышали и выехали. Они наставили оружие, заставили сдаться. Потом застрелили возниц из неходячих раненых, нас начали насиловать. Потом почему-то потеряли сознание. Я взяла наган и застрелила их.

Кэп ещё раз осмотрелся, посмотрел на Машу, пыхтящую по стойке смирно, спросил:

– Есть что дополнить, товарищ ефрейтор?

– Так точно! – буркнула Маша. – Из четверых насильников один не терял сознание, а получил рассечение левой сонной артерии и после моего пинка в харю истёк кровью.

Сара кинула на Машу злобный взгляд исподтишка. А я отметил, что эмоционируют-то они все вовсю, но тупые, как малоресурсные комботы.

Маша же покосилась на телеги и добавила сквозь стиснутые зубы:

– Там ещё двое немцев. Они добили раненых, а потом что-то срубило им головы. Чем-то острым, типа сабли.

Кэп эдак типа проникновенно-угрожающе спросил:

– Разбираетесь в медицине и саблях, Мария Валерьевна?

Маша дёрнула губами и глухо ответила:

– Отец-хирург. Мать умерла родами. С пяти лет в больничке живу. С четырнадцати – ассистирую. В саблях – не разбираюсь, только в ударах саблей, топором и прочим.

Сара кинула на Машу презрительный взгляд, натянула китель, начала вставать, спросила эдак заботливо:

– А что у Вас с рукой, товарищ капитан?

Ну, типа заботливо. Даже если не вчуиватся, а просто не затыкать чуй подушкой, её фраза фонила шлюхачеством напополам с желанием контролировать. Этим самым «я тебе отдамся, чтобы потом нашептать команду и вызнать все секреты».

– Закрытый перелом, товарищ военфельдшер. – строго ответил кэп, пряча стеснение под строгостью. Ну, типа тут война, всех пулями дырявит, а у него – перелом.

Сара разочаровано жмакнула губками по поводу того, что перевязки отменяются. Потянулась, испытав титями свежепришитые пуговки и проворковала:

– А Вы, Иван Петрович, в мотоциклах разбираетесь?

Кэп покосился на мотоциклы и задумался.

И я тоже задумался. Собственно, что делать, было понятно. Задумался я над тем, как.

И почти сразу поймал себя на том, что я не думаю. Я – вибрирую между бытием мудрым невредящим учителем и безумным игроделом. А поймався, решился.

В шкурках у тележки, помимо незаметных голокамуфляжей типа телега с лошадью и грузовичок, есть и небольшой набор наоборот – и сверхзаметные ярко-кислотные яйца, и высчитанные хаотические фигуры, за секунду наблюдения свихивающие мозг. И гигантский полноприводный пенис, бодро вертящий тестикулами. Полноприводный – потому что всеми четырьмя. И просто неведомые страшные танки. Вот я выбрал такой попроще, всего-то броневичок с миномётом в одной башне и шестистволкой в другой, убрал в редакторе ракетные блоки, наляпал пару турелей с пулемётиками, выбрал крупнопятнистый силуэтоломающий камуфляж, накинул немецкие крестики, а потом вручную замазал крестики белой краской и пририсовал белые пентаграммы.

Заняло всё это секунды две, ибо эйпись на нейроконнекте у меня 14, если без разгона химией. Эйпись – это не совсем «эй, ты, пися!». А, с одной стороны, оклик-запись, а с другой – древнее Экшен Пер Минут, количество операций в минуту. Для машинистки – количество символов в минуту под диктовку. Делённое на 60, если надо в секунду. Вот у тебя лично – сколько? Или ты историю сию будешь карандашиком в бумажку?

… Ну да, ну да. Так и понял, что диктовать машинистке. Вы хоть пострашней найдите, красивую – жалко.

В общем, сляпал я вот такое. Срезал веточку, начал оттирать мачету от крови, Взревел двигателем, и, попыхивая трубкой, выкатил из кустов на поляну, где все застыли от нежданчика.

Кэп и Сарочка застыли столбиками, пялясь в дула пулемётов, взявших их на прицел. Собственно, чего ради и пририсовал башенки.

Я, проведя пару раз по клинку веточкой, пыхнул трубкой. Кэп потянулся к автомату. Сара сделала страдальческое лицо. Я ткнул клинком в сторону кэпа, буркнул «замри!», посмотрел на Машу, застывшую с трофейным автоматом в руках, и бодро-весело-отморожено прокричал:

– Машка, ты жить будешь?! Решай быстро, да-нет?!

Машка покосилась на кэпа, на Сару, подняла на меня мрачно-вопросительный взгляд.

Я вздохнул, буркнул громко:

– Ну, тупи дальше.

Взрыкнул двигателем и тронулся потихоньку

Машка потупила пару сек, и отчаянно завопила:

– Сто-о-ой!

Я – притормозил. И вопросительно уставился на неё. Она вздохнула, и отчаянно бросила:

– Буду.

– Тогда хватай жратву с пулемётами и тащи сюда. Только бегом всё.

Машка ещё секунду порешалась, а потом сорвалась с места.

А я уточнил, что Барбос кончил цифровать Машкину фигуру и скинул тележке задачу на синтез костюмчика.

Кэп попытался остановить Машку осуждающим взглядом, покосился на дуло и спросил меня мрачно-осторожно:

– Представьтесь, пожалуйста.

Я восторженно-удивлённо сказал:

– На х-я?!

Он пару секунд подержался за порванный шаблон, а потом весь в панике, что кому-то похер на гебню, начал возмущаться:

– Для отчёта, кто и по какому праву командует ефрейтором медслужбы.

Машка зависла над вещмешком жратвы. Я вздохнул и утомлённо тупизмом проныл:

– Кэп, ты тупой? Или просто немецкий диверс из Бранедебурга-800?! Не, с гражданкой Блюм всё понятно. Завела подразделение на засаду, пока ефрейтор отбивалась, уже лежала с немецким х-ем в п-зде, обстановку доложила не точно, и собралась с тобой покататься на мотоцикле до следующей засады, чтобы сдаться в плен с твоим вещмешком.

Сарочка, белея паникой с каждым словом, под конец речи завизжала:

– Неправда! Враньё! Сам ты немец поганый!!!

Я, не покосившись, склонился кэпу и проникновенно сказал:

– А ты – лузер. Неудачник, в смысле. И единственный твой мизерный шанс не влететь – тихонько, в одиночку, выйти на партизан с рацией и запросить эвакуацию. А не обвешиваться бабами. Но по большому счёту, ты – смертник… Вон, Сарочка пристрелит, чтоб не сдал.

Кэп покосился на Сару, замершую с рукой на кобуре, повернулся к ней, наведя на неё автомат и проникновенно приказал:

– Оружие на землю.

Сарочка залепетала:

– Да вы что, товарищ капитан, верите этому… этому.

Я хмыкнул и пафосно с сарказмом сказал:

– Ты, Ванечка, главное, верь ей, а не своим глазам, и всё у вас будет хорошо.

Ванечка нахмурился, проводил взглядом навьюченную Машку, идущую в охапку с парой пулемётов, вернул взгляд на растерянную Сару и сказал:

– Оружие на землю!

Сара заплакала и упала на колени. Потом, рыдая, медленно достала наган и положила у колена.

Я – заржал. Кэп покосился на меня недоумённо. Я пояснил:

– Ну, и команду выполнила, и наган схватить ещё удобней, чем из кобуры.

Кэп покосился на Сару, подшагнул, отпиннул наган. Она разрыдалась, закрыв лицо руками. Я похлопал Машке о кресло в лобовухе рядом с собой, и пока она залезала, сказал кэпу:

– Ну, совет вам да любовь. Только эта… там – махнул рукой, – остальная… – махнул на мотоциклы, – рота сюда едет. Минут через десять будет.

Кэп что-то хотел сказать, но я взревел двигателем, и умчался.

Промчался триста метров, свернул между деревьев, выехал на полянку, после чего снял маскировку со звукоимитацией и посмотрел на Машку. Она, как залезла на броню и вцепилась в поручни, так и не шевелилась. И от сбороса маскировки – тоже.

И от того, что тележка открыла люк, выпустила десяток стрекоз, а потом манипулятором захватила и утащила пулемёты с патронами – тоже не пошевелилась. И даже голову не повернула.

Пулемёты тележка затащила, потому что пока катились, я закинул программу модификации. Ну, обычной модификации для всего железа первой половины 20 века – нарастить-снять по паре-десятку микрон с деталек, зацементировать поверхности азотом, убрать микродефекты ствола. Патрончики перевесить и допилить. Чтобы в итоге аппаратный разброс был как у снопы – минуточку. И навесить на стволы глушители, чтобы не грохотать всем и каждому.

Поглядев на оцепенение Маши, я добродушно вздохнул и устроил детское шоу слива облака вопросов.

Это когда у человека много-премного очень важных и личных вопросов, но он очень боится задать неправильный. И вообще говорить. Один из вариантов, самый простой – вывести диалог в сторону. Например, надеть две кистевых куклы и устроить диалог между ними.

После сотни часов таких диалогов можно обходиться без физических кукол, просто помещая в руку яркий слепок человека.

Так что я поднял руки, привычно поместил себя в правую и, трепыхая пальцами, пробасил:

– Машуня, хочешь, угадаю, как у тебя дела?

– Ну, попробуй. – напугано-настороженно пропищала левая

– Тебе очень, очень странно. Вот совсем недавно чуйка сильно подралась с мозгом и привычками. Чуйка орала, что в компании Сарочки ты в лучшем случае умрёшь быстро. Или всё будет ещё хуже. И чтобы выжить, надо от неё валить. Но устав и привычки не давали. И капитан ещё… из страшных гебешников. А тут из кустов выехало чудище на неведомом танке – и вслух озвучило твою чуйку. И ты вся на нервах забила порывы мозга – и побежала выживать.

– Ну да. Как-то так. – пропищала левая. – А мозг теперь болит от множества вопросов.

– Логично. Но чтобы дожить до конца войны, ему надо научиться отключаться. Иногда. Когда он не нужен и мешает.

– Ой, а это – как это? Мозг – и не нужен?!

– Потому что мозг-то работает с информацией, полученной через органы чувств. А чуйка – это не орган чувства. Это просто прямое безлогичное знание, а не логический вывод.

– Э-э-э…

– Ага. Только донести это я пытаюсь словами, то есть через мозг, а он брыкается и грустит от того, что его бесполезным назвали. Но тебе когда-нибудь было так хорошо, что ни о чём вообще не думалось?

– Ну… наверное, да.

– Ну так вот учись такое «ни о чём не думается» вызывать и держать.

– Ой, сложно это.

– Кому? Тебе? Ты уже умеешь. Это как дышать. Вообще-то обычно оно само, но можно и управлять.

– Ну ладно, попробую. Только вопросов у мозга меньше-то не стало.

– Вот именно. – буркнула Маша, сползла с брони, встала напротив и выпалила:

– Ты – кто? Это – что?…

– Ой, спасибо, что в меня не тыкаешь!

Она зависла от прерывания, а я добил:

– Если ты уже взяла свой пугливый умишко в стальные перчатки воли, тогда общайся нормально. Вопрос-ответ-подтверждение получения данных, вопрос-ответ-подтверждение получения данных.

Она вздохнула, пару раз хлопнула зелёными глазищами и включила воспитание:

– Вы всё-таки не могли бы как-нибудь представиться? Мне кажется несколько неудобным, что Вы моё имя знаете, а я Ваше – нет.

Я расплылся в злобной улыбке и хищно пормурлыкал:

– И каково же твоё им – я? Не звалка Маша, данная родителями, не социальный идентификатор боец нумер книжка военного, не родовая карма Габовых, принятая с фамилией, а суть, замысел и цель всей жизни, выраженная в два слова типа Мир-Славить, Жизнь-Ведать, Легко-Ступать.

Она повисела и выдавила то важное, что тяготило:

– А что такое родовая карма?

– Ты чё, русского языка не знаешь? К – связывать причинно-следственными связями, обменом. Ар – земля, земное бытие. Ма – гармония, порядок, предсказуемость. Всё вместе – чё?

Я вперил в неё ожидание ответа. Секунд через пять до неё допёрло, что я не местный пидагог и жду сомысленья.

– Ну… то, что упорядочивает причинно-следственные связи в земном существовании?

Я насладился видом маленькой девочки, робко вопрошающей учителя, права ли она. И восторженно, не скрывая удовольствия, протянул:

– Воо-о-от. Умница.

– Так. А – родовая? – скрыв смущение мрачностью спросила она

– А родовая – это когда ты рождаешься в род и тем самым принимаешь на себя долги и права рода. Но это вообще условность. Можно из рода свалить. Например, в боевые монашки Лады, принять новое имя при постриге и похерить родовую.

Она зависла, обдумывая и переваривая.

Не, ну вообще-то вот такое вот разтакое, за какое хоть какое образование и опыт цепляется кончиками в прыжке до инсайта, в разум с вербала просто не лезет. Но это – если не провести эмоподстройку под ученицу и не дублировать вербализацию потоком концептов, заносимых в мозг в процессе разделения бытия. В естественных условиях разделение бытия случается между любящими любовниками минуток плюс-минус тридцать окрест кульминации ё-ли. Но можно и отделить, и – то же, но без унылой физкультуры нижними чакрами. В смысле, тремя нижними.

Маша отвисла и выдала:

– И вот как это – вступить в боевые монашки Лады? И кто такая Лада?

Я сложил ручки на пузике и ласково сказал:

– Лада – это древняя богиня, сиречь, собирательный образ, должность. Как слышно из имени, богиня Ла, сиречь, всех потоков, всего Л – Лить, в Да, то есть полном согласии. То есть богиня согласованности всего, что хочет течь, жить, меняться. А боевые монашки – это те, кто очень доволен, когда всё ладиться, и безжалостно, хладнокровно и быстро убирает то, что мешает согласованности потоков. Там, камешки из ручейков выкидывает. Без злобы на камешек. Он в следующей жизни кому пригодиться домик построить или ещё куда. Просто в этой оказался не на месте.

И всё это я опять же коммуницировал с концептуальными мыслеобразами. Так что Машка снова зависла, всасывая.

А я пока отметил тележке, что пулемётную спарку со сменной фокусировкой вырастить на корме. И простроил канал скана Барбосом моей памяти и переброса тележке ТТХ ездучего и летучего железа.

После чего залез в настройки тележки и указал скан-н-сорб вольфрама, урана и прочих ядрёностей.

Технически, тележка может и атомным синтезом заниматься, но производительность – щепотка в неделю. На иридиевое покрытие в нанометр или карбид-осмиевую паутину – хватит. Но на патроны – уже нет.

Так что – запустил сбор.

– Ну, допустим. – буркнула Машка. – А что надо будет делать? Чтобы вступить? И потом?

Я чуть поколебался, и выдал ответ игровода, а не чителя:

– Делать – ничего. Быть.

Она ругнулась под нос и спросила:

– Объясни! – подумала и добавила: – Пожалуйста.

Я ласково широко улыбнулся, спрыгнул к ней в притык. Она было дёрнулась отшатнуться, но удержалась. А потом и взгляд подняла навстречку.

А я – поймал и углубил разделение бытия. Ну, совбыт – это ж градиентное как стукнуть кончиками пальцев, где – от погладить до насквозь, в отличие от случки, где бинарное или внутри или снаружи.

Вообще я не великий мастер имянаречения новорожденных. Умею, как положено любому чителю, взять человека возрастом сорок дней плюс, разделить бытие, прочувствовать цель-смысл-замысел этого инкарна, и сформулировать опекунам в два слова. Но я лучше могу доправку отроков, вкогда опекуны – пропали или отрока чужими замыслами распрельстило от своегошнего жизнинга. Ну, или когда как вот Машку, сначала из чителей через варну вверх в притворство скотом-лекарем, а потом ещё разок через варну – в вояки-герои. Герои – потому что по факту получается откат по варне, который чителя люто ярит, чтобы побыстрее всех поубивать и вернуться к чительству. А – напомню, – читель когда-то варну вояк уже прошёл, и поубивать – оверскиллед.

Но на случай, когда чителю всё-таки надо воевать, есть один солюшн.

В общем, я чуть ужал эмоподстройку под собеседника, включил эмокаскад воодушевления-безмятежности и тихо спокойно толкнул спич:

– Первое. Имя твоё – Мироправа. Иногда – Жизнеправа. Мир – общество, группа, коллектив. Жизнь – всё движение в пространстве. Второе. Ле-читель должен помогать здоровому и удалять гнилое. И делать оба действа. Когда одно из них – мешают, ему плохо и он начинает разрешать себе не видеть, что – здоровое, а что – гнилое.

Заострю. Слова-то тут такие, очень общие. Лозунги. Но – напомню! – я не воздух тряс, а вмысливал в неё образы. Про общество, где все обезьяны имеют равные права перед законом. Про гнилых, которые со всей паники любой ценой рвутся в неприкасаемые. Про здоровых, которым в таком обществе очень грустно и уныло. Про тайный отстрел неприкасаемых и почти тайные беседы с теми здоровыми, кто не сдаст…

… Ладно, давай свой уточняющий вопрос.

Ух ты, хороший дружок. Сколько всего запоминал не понимая!

Про белых бесхвостых обезьян Гомо Зацапиенс и стадные повадки я рассказывать не буду. Читай учебники про горилл и шимпазне. Буду задавать вопросы.

По какому критерию разделять человеков и скот? Если учесть, что шимпа можно научить полутысяче слов, а некоторых негров – нет? То есть владение речью – ненадёжный. И орудия труда – ненадёжный. И принадлежность к одному виду – биологический, а не юридический критерий. Потому как юридически гомоцап, не контролирующий рефлексы обезьяны – не дееспособен. То есть не человек с юридического и соционического зрячества.

Так что – как?! – определять, кто – человек, а кто – скот в тушке гомоцапа, умеющий красиво болтать, чтобы ничего не делать, но вкусно жрать и много сношаться?

Шимпа можно выдрессировать стрелять из пистолета, орать команды и носить форму сержанта госбезопасности. И чё?

Подсказка: медицински, гормонально-анатомически, есть пять возрастов.

Чадо, с ноля до семи лет. Речь неполная, фокусировки внимания волей нет, заработать на жизнь сам не может, половой дифференциации нет.

Дитя, семь – четырнадцать. Речь полная, воля развивается, изучает, что можно в обществе, может заработать при поддержке, половая дифференция физиологически не выражена, психосоциальная, не может размножиться.

Отрок, четырнадцать – двадцать один. Воля развита, проверяет других на волю, изучает мир на излом, ищет своё место, может размножаться.

Мужена, двадцать один – сорок два или шестьдесят три или семьдесят четыре как жизнь пойдёт. Ровно делает своё найденное дело.

Стариц. Не размножается. Полный разум, не прилагает силу в избытке, видит и понимает много. Советует.