Наследник для чемпиона
– Как знаешь, – произносит, не скрывая разочарования. – Я вмешиваться не стану, но считаю, что ты поступаешь неправильно.
– Неправильно? – от возмущения повышаю голос.
– Твой разум затмили эмоции.
– Не говори ерунды! Они туда не поступают.
Мама против моего биолога включает философа.
– Пройдет время, и ты поймешь, что скрывать от отца ребенка глупо, подло и недальновидно.
У меня от возмущения и обиды аж дух перехватывает.
– Подло? – повторяю сердито. – Если кто из нас и поступил подло, то только Тихомиров.
– Бред, – уверенно отбивает мама. – О ребенке он не знал, а то, что уехал тогда… Ссорятся, говорят друг другу гадости и даже расстаются на годы многие, моя дорогая! Это не делает человека подлым. Он же тебя не насиловал? Нет. А как бы принял твою беременность, мы не знаем. Потому что ты что? – окончательно меня растаптывает своей логикой. – Ты ему не сказала!
– Спасибо, мама! Я всегда знала, что ты умеешь поддержать!
– Дурочка ты, Полина, – журит снисходительно. – Я тебе добра желаю и пытаюсь донести очевидные вещи, а ты сразу все в штыки принимаешь. Лучше подумай, чем руководствуешься: желанием защитить сына или своей личной женской обидой? Мне не нужно говорить. Себе ответь.
– А мне не нужно думать! Я и так знаю.
– Конечно!
– Почему вы ругаетесь? – тихий голос Миши заставляет нас обеих обернуться к двери. – У бабушки опять давление?
Переключаюсь, как всегда, быстро. На ходу выдыхаю скопленные эмоции и приседаю перед малышом на колени.
– Мы не ругаемся, медвежонок, – ласково глажу его по плечикам. – Просто громко обсуждаем один важный вопрос. Так бывает, когда мнения двух людей расходятся.
Миша моргает.
– Я голодный.
– Супер! Что бы ты хотел съесть?
– А что у нас есть?
– Ну… Если по-быстрому, можно сделать омлет. Как тебе такая идея?
– Бомба, – одобряет сын.
Мама снова усаживает за ноутбук и все время, что я готовлю, практически безостановочно тарабанит по клавишам. Я постепенно успокаиваюсь и даже расслабляюсь, вернувшись, наконец, к рациональному мышлению. Телефон молчит, значит, Тимур не видел документы. Не думаю, что они могут его заинтересовать, чтобы разглядывать даты и прочее. Если он присылал какого-то помощника, скорее всего, тот и занимается визами.
Покормив Мишу, принимаюсь за уборку. Между делом болтаю с ним и обещаю почитать перед сном все, что он выберет. Как вдруг наш разговор прерывает звонок. Вздрагиваю, перевожу взгляд на экран смартфона и застываю.
Сердце тотчас теряет естественный ритм и бросается исполнять по груди какие-то непонятные трюки.
– Почему ты не отвечаешь, мамочка? – сын прикладывает к разрывающемуся телефону пальчик и слегка толкает его по столешнице ближе ко мне.
Зачем Тимуру так поздно звонить? Неужели он увидел? Неужели догадался?
Если бы это спасло, я бы схватила злосчастный гаджет и выбросила его в окно. Но я ведь понимаю, что тем самым лишь оттяну неизбежное. Не отвечу, Тихомиров поднимется в квартиру.
Мазнув по экрану пальцем, прикладываю смартфон к уху.
– Алло? – выговариваю сдавленно.
– Можешь спуститься? Нам нужно поговорить.
7
Птичка
Ноги с трудом слушаются. Сердце по всему телу скачет. Меня бросает то в жар, то в холод. Но я продолжаю идти. Лишь у подъезда останавливаюсь, чтобы найти Тихомирова глазами. Замечаю его черный Мерседес, когда Тимур мигает мне фарами и включает в салоне свет. Ждет, что сяду к нему в машину. Понимаю это и еще сильнее дрожать начинаю. И не зря… Едва забираюсь внутрь, единственный воздух, которым мне приходится дышать, оказывается его личный запах с щедрой примесью какого-то вызывающе-крепкого парфюма.
У меня начинает кружиться голова, и все тело как будто тяжелым становится. Опять эти странные реакции… Уверена, что машина немаленькая, но мне в ней сходу становится тесно. Тимур слишком близко находится и смотрит прямо на меня, тогда как я понять не могу, что передает этот взгляд.
Наверное, сейчас он повторит примерно те же слова, что и четыре года назад, только в отношении Миши. Готовлюсь к этому. Обещаю себе, что вынесу все стойко и спокойно с ним распрощаюсь. Отболит и наладится. Через пару минут я снова обниму сына и прочитаю ему сказку. Все у нас будет хорошо. Главное, что есть я. Никто кроме меня Мишу больше любить не способен, и, конечно же, никакой «воскресный папа» ему не нужен. Да какой там «воскресный»? Тихомиров по полгода проводит за границей, а если и находится на территории России, то в сердце столицы. Завтра поеду в «Меркурий» и попрошусь обратно на работу. Инга Игоревна, может, и поворчит, но у нас ведь постоянная нехватка кадров, а у меня опыт…
– Визы будут готовы второго января, – говорит Тимур и возвращает мне часть документов. Какие-то справки падают мне на колени, мама не потрудилась сложить их в файл. Вижу все, кроме загранников… Мой гражданский паспорт. И самое главное – Мишино свидетельство о рождении. Визы будут готовы? Несколько раз рассеянно моргаю, пытаясь понять, в какой момент все пошло вразрез моему представлению. – Вылетаем четвертого чартерным рейсом прямиком в Майами. За тобой, – ощутимая пауза, – и ребенком заедут в десять утра.
Он говорит, а я продолжаю смотреть на дату, указанную в свидетельстве, лично для меня красноречивую и обличающую – 28 июля 2016 года, чуть меньше семи месяцев после того самого Нового года… Тихомиров не заметил? Или он попросту не помнит, когда мы переспали? Он не помнит даже этого? Да, я понимаю, что для мужчин все немного иначе, и обычные даты они редко фиксируют в своей чертовой памяти, но наша… Это ведь Новый год! Невозможно забыть. Или все-таки совсем проходящий случай? Для него абсолютно ничего не значила наша близость? Может, он и вовсе не помнит, что у нас был секс?
Вот же мудак!
– Позвал тебя, чтобы рассказать по поводу Артура, – продолжает Тихомиров говорить, не замечая моего ошеломленного состояния. – Не хотел при Ларисе Петровне поднимать эту тему. В общем, зацепки есть и даже конкретные имена среди подозреваемых. Проверяют сейчас информацию. Скорее всего, замешана местная группировка.
Замолкает и смотрит на меня. Не сразу догадываюсь, что ждет какой-то реакции. Прожаривает меня своим взглядом, словно стейк. Никакой крови, сразу «well done[1]». Зачем-то от глаз к губам спускается. Они должны двигаться, да… Что мешает мне говорить? Сама не знаю. Не то чтобы расследование не вызывает у меня никаких эмоций. Даже наоборот. Но этих самых эмоций слишком много, и я попросту не могу с ними справиться. Особенно, когда Тихомиров так смотрит.
– И зачем они это сделали? Из-за тех денег? Почему сразу не сказали, мы бы раньше продали квартиру и отдали…
– Артур, видимо, считал иначе. Убили его, пошли к вам. Хорошо, что вы сговорчивее оказались.
«Ты, сука, понимаешь, что нам не трупы ваши, а бабло нужно? Но, если не отдашь до конца недели, хата ни тебе, ни твоей мамке, ни этому «зверенышу» больше не понадобится…»
– Сволочи, – бормочу бессильно и содрогаюсь, вспоминая, как они нас тогда прессовали.
– Никому ничего не говори. Даже Ларисе Петровне. Детали не разглашают по причине безопасности. Эти твари не должны узнать, что органы их «раскатывают», иначе начнут убирать всех, кто может против них свидетельствовать.
– Убирать? – это пугает не на шутку. – Мама ведь… Что, если они придут к ней, пока меня не будет?
Тихомиров перемещается. Заводит руку за мое кресло. Поворачивается практически всем корпусом ко мне. Звуки вдруг становятся слишком громкими. Слышу, как скрипит кожа его куртки, как срывается мое дыхание, и как оголтело колотится сердце. Вновь он чересчур пристально смотрит, плавно и в то же время будто скачками перемещает свой взгляд по моему лицу. Участок за участком обжигает. Каждый раз задерживается на доли секунды, а мне кажется, что невыносимо долго.
Что ж такое-то?
– Не беспокойся, Птичка, – отстраняясь, откидывает голову, упираясь затылком в стекло водительской двери. Смотрит из-под ресниц. Вид такой, словно устал со мной разговаривать. – За вашим домом наблюдает человек. Он будет присматривать за Ларисой Петровной, когда ты и ребенок уедете.
Как меня бесит, когда он называет Мишу так! Обезличивает, выражая более чем очевидное пренебрежение.
– Сколько еще времени займет это расследование? – спрашиваю нейтральным тоном, хотя в груди все клокочет.
– Никто не знает.
– Ясно. Это все? Могу я идти? Миша без меня не уснет… – мой голос обрывается не так, как бы я хотела.
Я словно теряю дыхание. Да, я его теряю, конечно. Пыталась отчеканить каждое слово, а получилось… Со стороны, наверное, выглядит так, словно Тихомиров меня волнует. А мне на него плевать!
Он ничего не отвечает. Просто лениво продолжает меня разглядывать. Смыкаю губы, пытаюсь выровнять легочную вентиляцию. Но дыхание все равно кажется учащенным.
Тимур тянется ко мне рукой и берет прядку волос. Стремительно отшатываюсь и инстинктивно бью его по пальцам.
– Я не люблю, когда меня трогают, – с запозданием понимаю, как это выглядит со стороны, и пытаюсь самую малость смягчить, чтобы не выглядеть как истеричка. Да и вообще, лучше Тихомирову сразу все разъяснить. Нечего распускать руки. – Возможно, тебе трудно перестроиться, – выпаливаю взволнованно. – Но я больше не младшая сестренка твоего друга, а взрослая женщина. Ты не можешь ко мне прикасаться.
Как Тимур реагирует на мою пламенную речь? Ухмыляется, черт его подери!
– Спокойной ночи, – наконец-то мой голос звучит холодно.
Только ему хоть бы что.
– До встречи, Птичка.
Дверью хлопаю ненамеренно. У меня нет привычки портить чужое имущество, просто не рассчитываю силы. Наверное, в тот момент ничего не могу контролировать. Поднимаюсь по ступенькам, одну за другой прохожу, а в висках одно и то же стучит.
Он не помнит… Он не помнит… Он не помнит…
Полчаса назад я боялась, что Тихомиров узнает о том, что Миша его сын. А сейчас мне больно из-за того, что он, оказывается, совсем все забыл. Все. Какая жуткая ирония жизни. Впору расхохотаться над собственной глупостью, да только не получается.
– Ну, что там? – мама встречает в прихожей.
– Ничего.
– Что значит, ничего?
– То и значит. Он ничего не понял, – повесив куртку, направляюсь в ванную. Уже взявшись за ручку, спрашиваю у мамы крайне спокойным голосом: – Присмотришь за Мишей, пока я в душ схожу?
– Конечно. Иди. Я пока начну ему читать.
– Спасибо.
Старая Полина, несомненно бы, расплакалась. Но не я. Все эти эмоции проходящие. Больше неважно. Для меня имеет весомое значение лишь мой сын. С ним все хорошо, и я счастлива. А завтра, когда все стихнет и забудется, буду еще счастливее.
[1] «Well done» – максимальная степень прожарки стейка.
8
Птичка
– Мам, холодец снова не застыл, – со вздохом сообщаю я, глядя на хлипкое желе.
– Черт возьми, – ругается за моей спиной мама, непрерывно стуча по клавишам. – Гори он синим пламенем, этот холодец! Чтобы я еще его готовила!
– Ну, ничего страшного. Растопим и съедим первого числа, как бульон, – захлопнув дверцу холодильника, распечатываю сыр и выкладываю его на доску. – Помнишь, папа так любил? – улыбаюсь.
– Помню, конечно, – голос мамы меняется, становится мягче. На какое-то время она даже тарабанить по клавиатуре перестает. Пару секунд молчит, а потом важным тоном выдает: – Подсыпь-ка конфет в вазочку, а то опустела, – и возвращается к своей книжке.
– Опустела? Сама по себе? – хмыкаю я. – Точишь сладкое, как бобер дерево. А потом анализы плохие.
– Ну, доня… Не начинай эти бессмысленные проповеди. Ела, ем и буду есть. Подсыпь.
Подсыпаю, конечно. Наткнувшись взглядом на чашу с соусом, хмурюсь.
– Ты заправила оливье?
– Да! – выкрикивает мама, как делает всегда, когда у нее какой-то «эмоциональный момент» идет.
– Чем ты его заправила?
– Майонезом!
Теперь выругаться хочется мне.
– Каким майонезом, мам? Где ты его нашла? Я для чего соус делала?
– А откуда мне знать? – искреннее удивляется, поднимая на меня взгляд. – Ты на кухне главная.
– Я тебе сказала: «Мам, вот соус. Заправь, пожалуйста, оливье». Я тебе сказала! А ты, получается, сидела за своим ноутбуком и, как обычно, делала вид, что слушаешь!
– Только не надо на меня кричать, – обиженно поджимает губы, но я-то знаю, что на самом деле все мои возмущения ей до фени. Делает так, чтобы я скорее отвязалась.
– Я не кричу, – выравниваю дыхание уже после этой фразы. – Просто Миша любит оливье, и я готовила его специально для него.
– Ой, ну сколько там этого майонеза? Чайная ложка, – вздохнув, кривит губы, закатывает глаза и качает головой. – Знаешь, есть такой синдром «яжемать»? Так вот, ты – Полина-я-же-мать!
Долго злиться на нее невозможно, но это уже за гранью моего терпения.
– Я не люблю такие шутки. И вообще…
– Ой, иди скорей сюда, – резко меняя тон, мама громко смеется и подзывает меня рукой. – Глянь! Глянь! А?
Заглядываю в ноут и все же чертыхаюсь.
– Что за ужас, мам? Кто это сделал?
Изображение выглядит как постер к сериалу на телеканале «Россия», только в главной роли не известные отечественные актеры, а Тихомиров и я, криво приклеенные друг к другу в фотошопе.
– Я! Это сделала я! Правда, круто получилось? – визжит и хохочет мама. – Арт для моей авторской группы, читатели любят визуализацию. И я надеюсь, что из Майами ты мне будешь присылать настоящие фотки. Ну, а пока…
– Боже, мама, – устало выдыхаю я. – Когда же ты уймешься?
– Никогда! – и еще громче смеется.
– Вообще-то использовать чьи бы то ни было фотографии без разрешения противозаконно, – пытаюсь ее урезонить. – Знаешь, что будет, если агент Тихомирова это увидит? На тебя подадут иск в суд.
– Та ну… – нерешительно тянет мама. – Откуда он узнает? Вот прям будет тебе ходить и копаться по пабликам, ага!
– А ему не нужно по ним ходить. Это все вылезает через гугл.
Мама кривится.
– Почему ты такая зануда? Кто тебя родил? Подменили, как пить дать.
– Я тебе серьезно говорю, не вздумай нигде это выставлять.
– Та ладно… – расстроенно вздыхает и показательно захлопывает крышку ноутбука. – Умеешь ты настроение испортить.
Перед тем как пойти в душ, прошу маму начистить картошки. Мясо с грибами я предварительно протушила на сковороде. Бросим все на противень, успею до прихода Костика одеться и помочь Мише с новым костюмом Спайдермена. Он уже несколько раз забегал с вопросами «Долго еще?», «Ты идешь?», «Ну, когда уже?»… Пришлось позволить еще полчаса мультиков.
Выйдя из ванной, застаю маму с миской… очищенных мандаринов.
– Зачем ты это сделала?
– А шо? – пожимает она плечами. – Миша захочет и возьмет.
– Килограмм мандаринов?
– Я задумалась и увлеклась, – признается мама.
– Вот так бы сразу и сказала, в твоем стиле. Боже… Пора ставить в духовку картошку, а она не очищена. Теперь, наверное, мандарины вместо нее к мясу и грибам запихнем.
– Прекрати меня ругать.
– Я не ругаю.
– Ты такая противная, Полина. Вообще не представляю, как вы с Тихомировым уживетесь, – рассуждает, а у самой глаза горят, и на губах улыбка появляется. Фантазирует. – Жаль, я этого не увижу.
– А нам с Тихомировым, – повторяю его фамилию с нажимом, – не надо уживаться. Мы, скорее всего, даже пересекаться не будем, – саму себя в этом убеждаю.
Было бы прекрасно! Спокойно работать, проводить с Мишей время на пляже и не видеть Тимура. Идеально!
– Угу, угу… – мычит мама, пережевывая очередную конфету. – Ой, оставите меня совсем одну, – переключается на новую песню. Шлягер со дня смерти папы и по сегодняшний. – Что я делать буду?
– Тебе не будет скучно, мам. У тебя же книги, – как могу, стараюсь подбодрить.
– Та да, – быстро соглашается. – Когда мне скучать? У меня там такая любовь разворачивается, такие страсти – закачаешься!
– Ну вот!
С картошкой мы успеваем, но к приходу Костика я все еще бегаю в халате. Пропускаю его в квартиру и вспоминаю, что у меня пару дней назад сломался фен.
– Ты не мог бы посмотреть?
– Конечно.
Однако буквально пару минут спустя в дверь снова звонят. Решаю, что кто-то ошибся – в новогодний вечер такое случается – но иду открывать. Только не успеваю. Мама, очевидно, вертелась возле ванной и, естественно, опережает нас.
Картина маслом – мама в бигудях, я в халате и с мокрыми волосами, Костик с феном и Тихомиров с ворохом пестрых блестящих пакетов. Пронзив нас убийственным взглядом, сваливает их на пол.
– Что это? – спрашиваю я.
– Подарки, – голос Тимура режет грубостью. – Тебе, твоему ребенку и Ларисе Петровне.
– Ой, и мне тоже?! – радуется мама. – Спасибо!
Я же ощущаю очередной укол в сердце.
– Моего ребенка зовут Миша.
– Понятно, – в этот раз сухо, без каких-либо эмоций отвечает Тихомиров.
– Полина, – выразительно шепчет мама. Знаю, чего она хочет, но упрямо продолжаю молчать. Ее это, конечно же, не останавливает. – Ой, Тимурчик, ты заходи, давай. Мы как раз накрываем на стол, – ничего мы еще не накрываем. По нашему виду понятно, что до застолья еще далеко. – Проводим Старый год! Встретим Новый!
Тимур переводит взгляд с меня на Костю и обратно. Не понимаю, чем тот ему так ненавистен.
– Спасибо, Лариса Петровна, – сдержанно благодарит. – Вынужден отказаться. Есть планы. Зашел только поздравить.
– Как жаль!
– Очень, – поддерживаю я немного едко.
И Тихомиров пронизывает меня таким взглядом, что мне вдруг становится сначала страшно, будто он меня прикончить решил. А потом так же внезапно неловко перед мамой и Костей, потому что Тимур смотрит до неприличия долго и пристально.
По спине жаркая волна сходит, и хоть я убеждаю себя, что всему виной слишком теплый халат, осознаю, что помимо этого возникает внутренняя дрожь.
– С наступающим, – бросает Тихомиров и выходит.
Остаток вечера, несмотря на праздник, проходит в каком-то унынии. Если бы не Миша, не знаю, что и делала бы. Нет никакого желания поддерживать беседу мамы с Костиком, а телепередачи раздражают. Фотографирую Мишу в новом костюме у елки. Потом долго разбираем подарки. Машина на радиоуправлении, которую принес Тимур, конечно же, вызывает больше всего восторга. Но я не обижаюсь, радуюсь вместе с сыном. Счастлива, когда он счастлив.
– И на сколько вы туда летите? – хмуро интересуется Костя, когда я отношу уснувшего сына в спальню.
– Месяца на четыре.
– А потом?
– Потом, думаю, будет какой-то отпуск.
– А потом?
– А потом я снова должна буду находиться там, где Тихомиров.
– Значит, ты теперь редко будешь приезжать?
– Не знаю, Костя, – вздыхаю. – Не хочу заранее загадывать.
– Полина, – решительно говорит он, словно собирался с силами весь вечер. – Ты мне нравишься, и я против того, чтобы вы с Мишей ехали куда-то с этим… гризли!
Осознаю всю серьезность его чувств, но мне почему-то так смешно становится, что я не могу сдержать смех.
– Кость, ну ты как скажешь… Решение уже принято.
– А потом? После возвращения? Ты слышишь меня? Ты мне нравишься. Я хочу быть тебе мужем и отцом для Миши, – горячо шепчет, прижимаясь лбом к моей переносице, а я… ничего не чувствую. Ничего. – Что ты скажешь об этом?
– Поцелуй меня, Костя…
9
Птичка
– Еще долго? Ты видишь? – сыпет вопросами Миша. Всю дорогу от дома до аэропорта провертелся в автокресле, так ему не терпится поскорее увидеть самолет, на котором нам предстоит лететь в Америку. – Видишь? – мотаю головой, но буквально через пару секунд сын повторяет вопрос. – А сейчас видишь?
– Нет, медвежонок, – я смеюсь, а водитель присланной Тихомировым машины качает головой и улыбается. – Мы только подъезжаем…
Автомобиль поворачивает, и мой голос тонет в громком вопле Мишиного восторга.
– Они огромные… – выдыхает он пару секунд спустя, неотрывно глядя на часть летного поля, которое видно с улицы. – Намного… Намного больше, чем я представлял!!!
– Да, малыш, огромные.
При виде счастливого личика сына который раз думаю, что делаю все правильно. И неважно, если трудно мне самой придется. Тимур с Нового года не объявлялся, даже не звонил. Мне удалось расслабиться и провести последние дни относительно спокойно. А сейчас… Черт возьми, я снова нервничаю от одной лишь мысли, что скоро увижу его. И немного расстраиваюсь от того, как происходит эта встреча.
Тимур выходит из своей машины, мажет по мне взглядом и направляется к какому-то мужчине. Не то чтобы я рассчитывала на какой-то разговор, но уж поздороваться мог бы… Незаметно выдохнув, беру Мишу за руку и иду следом за водителем, который несет наши чемоданы к самолету. Сын все это время болтает, а я мысленно напоминаю себе, что с сегодняшнего дня Тихомиров – мой босс. Конечно же, он не собирается меня выделять среди остальных. И хорошо! Я понимаю, что такое субординация, и никакое прошлое ее не отменяет.
Уже в салоне самолета звук входящего сообщения вынуждает меня остановиться, чтобы вытащить из сумки смартфон. Миша вырывает ладонь и, пронесшись по проходу, прилипает к одному из иллюминаторов. Я тоже продвигаюсь, но медленно. Не могу игнорировать сообщение, переживаю, что у мамы уже что-то случилось.
Костя: Спасибо за чудесный вечер и прекрасную ночь, любимая.
Я знаю, как должна отзываться на это нормальная влюбленная женщина. И судорожное сокращение в районе желудка – явно не та реакция. Это не трепет, и не волнение. Мне неприятно.
Я вроде как иду и одновременно смотрю на экран. Неосознанно задерживаю дыхание, пока тот не гаснет. Рвано втянув воздух, оглядываюсь и только тогда замечаю, что прямо за мной идет Тихомиров. Наши взгляды встречаются. И хоть его лицо выглядит абсолютно непроницаемым, меня охватывает дичайшее смущение. Когда представляю, что он видел это сообщение, к щекам приливает жар, и сердце принимается безумно биться в ребра.
Спешно отворачиваюсь и продвигаюсь дальше по салону. Помогаю Мише снять куртку, прошу занять свое место и пристегнуть ремень безопасности. Когда он выполняет все эти требования, опускаюсь в соседнее кресло. Пытаюсь нормализовать дыхание. Только вот не уверена, что мне суждено это сделать в ближайшее время, потому как Тихомиров садится напротив нас.
Впрочем, немного все же расслабляюсь, когда вижу, что ему до нас дела нет. Свободно раскинувшись в своем кресле, он лениво копается в телефоне.
В салоне еще пять кресел, но, как назло, все они так и остаются пустыми. Вокруг полным-полно интересных вещей, но я зачем-то рассматриваю Тимура. Начиная от темного свитера, который ненавязчиво подчеркивает впечатляющую мышечную массу торса, и заканчивая черными джинсами на сильных бедрах. Скользнув взглядом обратно, задерживаюсь на широких плечах. А потом поднимаюсь еще выше, ненамеренно медленно веду по подбородку и губам.
Грудь наполняется каким-то трескучим и колючим теплом. Да, это именно то самое чувство, которое ровно дышать не дает… Поднимаю взгляд еще выше и судорожно тяну носом воздух – Тихомиров больше не смотрит в телефон, он смотрит на меня.
Черт возьми…
Второй раз за последние десять минут вынуждает меня краснеть и лихорадочно уводить взгляд. Хотя он-то вроде как и ни при чем. Это я по собственной глупости снова и снова умудряюсь оказываться в неловком положении.
Боже, надеюсь, то дурацкое сообщение он все же не прочел…
Костя так написал, словно мы с ним эту ночь вдвоем провели. То, что за этим стоит просто прощальный ужин у нас дома и ночная переписка, никто бы не догадался.
Ладно, плевать…
Мне ведь все равно, что Тихомиров обо мне думает. А если и решил, что мы с Измайловым вместе, то даже хорошо. В конце концов, это не так уж далеко от правды. После того, как я в новогоднюю ночь, поддавшись какому-то отчаянию, сама просила поцеловать, Костя взялся лезть ко мне, едва только окажемся наедине. Я все надеялась, что если не с первого раза, то в последующие что-то почувствую… Ничего. Не то чтобы противно, пока целует… Нет, противно позже, от самой себя. А с Измайловым просто никак.
Может, разлука отразит какие-то чувства? Я давно его знаю. Он всегда был рядом и помогал чуть что… Возможно, я буду по нему скучать? А потом привыкну, возникнет какая-то любовная привязанность… Главное, он хорошо относится к Мише, а Миша к нему.
– Мам, мам, – зовет сын. – Мы летим!!!
За своими мыслями не заметила, как самолет набрал высоту.
– Да, летим, – улыбаюсь так же широко и искренне.
– Уже можно отстегнуть? – спрашивает, показывая на ремень. – Я хочу встать и походить.
– Лучше не нужно, медвежонок. Смотри в иллюминатор.
– Нам лететь не меньше двенадцать часов, ты же не собираешься все это время держать ребенка пристегнутым? – низкий голос Тихомирова не просто вмешивается в наш с сыном разговор, по ощущениям, он словно врывается в наш мир.