Случайный хозяин для невольницы

Я видела его глаза. Так не смотрят, когда плевать. В них была тревога. Не за вещь. За меня. В них светилось отражение моей боли. Когда лекарь творил нечто невообразимое с моей раненой ногой, джинн держал меня, был рядом, и я цеплялась за него, как за спасительную соломинку.

Мне казалось, что не выдержу, умру от разрыва сердца, от боли, которая накатывала обжигающими волнами, но вместо этого просто провалилась в темноту.

…А когда очнулась, за окном уже стоял день.

Осторожно приподнялась на одном локте и осмотрелась. Все та же палата, в которую меня вчера принес Хельм – три койки вдоль стены, окно с короткими полупрозрачными занавесками, полочки со склянками, целая башня из тщательно скрученных бинтов на столике в углу. Здесь странно пахло. Чем-то горьким, незнакомым. А еще было так тихо, что я слышала комара, уныло гудящего под потолком.

Это первый лазарет в моей жизни. В деревне всех лечила бабка-повитуха, да старый травник, у которого главное средство – крапива. Хоть от кашля, хоть от поноса. Либо ешь эту крапиву, либо прикладывай. Другого не дано. Здесь все было иначе. Как-то по серьезному что ли. Мне даже стало любопытно. Вплоть до того момента, пока не заметила в углу ведро, а в нем, пропитанной кровью, край подола от моего платья.

Тут же весь интерес прошел, осталось лишь страшное осознание. Это Барьер. Здесь люди гибнут, пытаясь других защитить, и никакой крапивой раненых не спасти.

Я попробовала сесть и не смогла. Чудовищная слабость придавливала обратно к койке, но, как ни странно, боли не ощущалось. Может у меня и ног-то не осталось! Не болит, потому что болеть нечему!

Аккуратно отогнула край одеяла и одним глазом покосилась вниз, опасаясь обнаружить самое страшное, но вместо это увидела свою родную ножку. Целую, с коленкой и пальцами, и даже на удивление чистую. Место ранения было плотно перетянуто бинтом, из-под которого проступало подозрительно желтое пятно. Вонь от него стояла несусветная. Даже глаза защипало.

Хоть мне и было страшно, но все же очень хотелось увидеть саму рану. Вчера, от одного взгляда на нее, меня начинало мутить, а что же сегодня? Протянула руку, чтобы сдвинуть повязку, но меня остановил спокойный голос:

– Я бы не советовал делать это.

На пороге стоял Хельм и с легкой усмешкой наблюдал за моими потугами. Я мигом плюхнулась обратно на подушку, не забыв натянуть одеяло до самых ушей. Вроде как спряталась.

Джинн подошел ближе и сел на край соседней койки.

– Как самочувствие?

– Уже лучше. Ничего не болит.

– Бэн творит чудеса. Но не торопись радоваться. До полного выздоровления – несколько дней. Сейчас он просто накачал тебя обезболивающим зельем, чтобы ты могла нормально выспаться. И не трогай повязку. Поверь, ничего приятного ты под ней не увидишь.

– У меня останутся шрамы?

О Боги! Что у меня в голове??? Какие шрамы? Разве они имеют хоть какое-то значение в сложившейся ситуации.

– Этого я сказать не могу. Я не лекарь, – он просто пожал плечами.

Спокойный, немного усталый, будто не спал полночи. Из-за меня.

Я понимала, что молчать и делать вид словно ничего не произошло, просто неприлично.

– Спасибо, – произнесла сдавленно и, получив в ответ вопросительный взгляд, пояснила, – за то, что спас.

Он смотрел на меня пристально, не моргая. Не упрекая, но и не успокаивая. Под этим взглядом я совсем сникла и пригорюнилась.

– Прости, – слово само сорвалось с непослушных губ.

– За что ты извиняешься, Киара?

– Наверное, за глупость. За наивную веру в то, что справляюсь сама.

Хельм невесело усмехнулся:

– Не справишься. В этом месте никто сам не справится.

– Мы у Барьера, ведь так?

– У него, родимого.

– Здесь очень страшно.

– Страшно, – снова равнодушно пожимает плечами, – особенно в первое время, потом люди привыкают.

– А джинны? – интересуюсь аккуратно.

– А джиннам здесь самое место, – легкая улыбка коснулась его губ, но тут же погасла. – Зря ты сбежала.

– Знаю, – отрицать было бессмысленно.

– Больше так не делай, – произнес строго, но спокойно. Несмотря на случившееся, этот странный мужчина на меня не злился.

– Мне просто хотелось уйти. Вырваться на свободу.

Хельм потер висок и поморщился, словно у него болела голова.

– Киара, послушай меня очень внимательно. Я отпущу тебя. Сразу. В тот же самый момент, как ты мне скажешь, что тебе есть к кому идти. Есть где жить. Что у тебя есть цель и средства для существования. У тебя есть все это? – вопросительно поднял одну бровь, и мне не оставалось ничего иного, кроме как смущенно покачать головой. – Нет? Я так и думал. Пока я не решу, что делать с тобой дальше, тебе придется оставаться рядом. И я не сделаю тебя вольным человеком прямо сейчас, по одной простой причине. Тебе нечего делать у Барьера, и как только я произнесу фразу «ты свободна», тебя выкинут из Дестины. Куда ты тогда пойдешь?

Я беспомощно пожала плечами.

– К любимой бабке? К деду?

– У меня в деревне была подруга, – произнесла неуверенно.

– Подруга? То есть ты хочешь вернуться в свою деревню, придти к подруге домой, и осчастливить заявлением, что останешься у нее жить? Наверняка, ее родители или муж очень обрадуются лишнему рту, – слова прозвучали ядовито и крайне неприятно. – Уверяю, они в первый же день оттащат тебя обратно, к родственничкам. А еще через день ты снова будешь стоять на площадке торгового дома Кемара и слушать, как тебя пытаются купить за приемлемую цену.

Он прав. Во всем прав. Но как же это неприятно. И больно.

– Что же мне делать? – подняла на него растерянный, несчастный взгляд.

– Отдыхай, Киара. Просто отдыхай. Со временем во всем разберемся, – он поднялся с койки, – и не закрывайся. Не молчи. Поверь, я тебе не враг.

***

Он ушел, а я так и продолжала лежать, прижимая одеяло к подбородку. Сердце грохотало, ладошки потели, а в голове полнейшая путаница.

И все из-за него. Из-за случайного хозяина, которого так хотелось ненавидеть…и не получалось.

Я тебе не враг…

Он вытащил меня из ловушки, в которую я сама себя загнала. Он принес меня сюда. Он меня спас. И он же меня купил.

Я запуталась. Окончательно, бесповоротно. Всего неделю назад мой мир был прост и понятен. Самое большое потрясение – пустая тарелка на ужин. Самая страшная боль – прищемленный дверью палец. Черное было черным, а белое – белым. Я была уверена, что плохое – это всегда плохое, а хорошее – всегда хорошее, но сейчас все смешалось.

Родные люди оказались предателями. Семья – обманом. А посторонний человек, купивший меня словно товар на рынке, спас от неминуемой гибели.

Я отпущу тебя…

Он говорил об этом так спокойно, так уверенно, не отводя взгляда. Я поверила. Чертовски боялась снова ошибиться, обжечься, но все равно верила. Так странно.

– Проснулась? – на пороге появился Бен с двумя темными склянками в руках.

– Да.

– Как самочувствие? – поставил бутылочки на табурет и бесцеремонно отогнул край одеяла. Я дернулась и попыталась прикрыться, но, получив строгий, взгляд замерла.

Какая же я глупая. Это лекарь, он помогает, а не просто так, из праздного любопытства заглядывает! Мы в военном лагере, здесь никто не будет трястись над девчонкой, попавшей в передрягу.

– Простите, – расслабилась, позволяя ему, выполнять свою работу, – я просто не привыкла…

– Ничего, – Бен пожал плечами, – я уже и забыл, каково это, когда тебя смущаются. Воины, знаешь ли, народ не из стеснительных.

– Понимаю. Ай! – дернулась, когда он снял повязку, и с испугом посмотрела вниз. – Ооооо, Боги!

Рана была просто чудовищной. Почти круглая, с запекшейся бурой коркой, которая местами потрескалась и сочилась кровью.

– Да, ладно, – улыбнулся Бен, – очень даже живописно. На выпей.

Налил в стаканчик очередную гадкую микстуру и протянул его мне, а сам взялся за вторую бутылочку. Открутил крышечку, слегка покачал, перемешивая темное содержимое. Потом поднес к носу и поморщился. Я тем временем отпила крошечный глоточек настойки. Она была не так противна, как то, чем меня поили вчера, но все равно отвратительно горькая.

– Пей до дна, – распорядился лекарь, и дождавшись, когда я, зажмурившись, поднесла стаканчик к губам, вероломно плеснул из бутылки на рану.

Какая это была боль! Меня будто в кипяток окунули. Мне показалось, что плоть расплавилась, закипела, пошла пузырями. Крик не удалось сдержать. Он эхом прокатился по помещению и, наверно, был слышен даже на улице.

– Все. Все. Тихо. Больше не буду. – поднял руки кверху, – Прости. Мне надо было тебя отвлечь.

Боль уже утихла и жжение прошло, но я продолжала тихонько поскуливать и подозрительно косилась на подлого мясника.

– Все, Киара! Честно не буду, – он достал новые бинты.

– Мне больно, – произнесла жалобно, не скрывая укора.

– Зато теперь рана совершенно чистая. Настойка вытянула всю заразу, – Бен провел ватным тампоном по ране, стирая красную пену, – видишь? Чистенькая.

Я подозрительно покосилась на ногу, при этом стараясь не упускать из виду коварного лекаря. Рана действительно выглядела лучше. Корка исчезла, и по краям стала видна нежная, ярко розовая кожица.

– Очень часто от черных тварей начинает портится кровь. Поэтому пришлось наложить на ночь специальную мазь, – он кивнул на старые бинты, покрытые вонючей желтой гадостью, – а сейчас мы просто завершили процесс очищения.

– Теперь все пройдет? – спросила недоверчиво, вспоминая, как долго болели жители деревни от любой хвори.

– День-два и будешь как новенькая, – сказал Бен, – давай-ка начнем прямо сейчас.

Он аккуратно положил руку поверх раны и немного надавил. Я почувствовала приятное тепло и умиротворение, и даже, по-моему, немного задремала, отдавшись на милость волшебных рук лекаря.

Мне снился теплый луг. Солнышко. Ветер, качающий, тяжелые бутоны маков…

– На сегодня, пожалуй, все, – произнес Бен, спустя некоторое время.

Я приоткрыла один глаз, зевнула и снова посмотрела на свою израненную конечность. Края раны начали стягиваться, и она выглядела уже совсем не страшно.

– Как быстро, – воскликнула, не веря своим глазам, – вы волшебник!

Лекарь довольно крякнул:

– Приятно, что я кого-то еще способен удивить.

С ним было легко, просто и спокойно, несмотря на то, что сначала он показался мне страшным и жестоким. Бен разговаривал со мной как с обычным человеком, на равных, но все-таки иногда в черных как ночь глазах проскакивало любопытство.

– Вы, наверное, гадаете, зачем он меня купил? И что нас с ним связывает? – не сдержалась, задала вопрос, который и без того витал в воздухе.

– Не буду отрицать и делать вид, что все равно. Мне любопытно, как и всем остальным в лагере. Но я здесь для того, чтобы лечить, а не чтобы совать свой нос в чужие дела, – Бен пожал плечами, – раз Хельм так сделал, значит это было нужно. Он смышленый парень.

– Он – джинн, – зачем-то напомнила я.

– Поверь, одно другому не мешает. Он надежный. С ним как за каменной стеной. И голова у него работает как надо, – тут лекарь усмехнулся, – хотя, бывает, и он косячит. От души. Тогда на него орет Овеон, наш главный, и отправляет на кухни мыть котлы. Хельм бесится, но из-за уважения молчит и выполняет поручения, а все остальные развлекаются, наблюдая за всем этим.

– Весело тут в вас.

– Без капельки веселья в таком месте не выжить. Так что учись радоваться мелочам. Вот, например, сегодняшняя мазь не будет вонять так погано, как предыдущая. Чем не повод для радости?

От этих слов мне действительно захотелось рассмеяться, но меня отвлек отрывистый стук. В палату вошла девушка, немногим старше меня. На ней было коричневое строгое платье с отличительным знаком целителя на плече – серебряной десятиконечной звездой, и крошечная белая шапочка.

– Да, Марьяна? – Бен выжидающе посмотрел на вновь прибывшую, – что-то случилось?

– Нет, – она раздраженно мотнула головой, и светлые кудряшки задорно запрыгали по плечам, – вот, попросили передать.

Она положила аккуратный сверток на соседнюю койку.

– Что это?

– Платье, для нашей новой гости. От Хельма.

Мне показалось, или в ее голосе проскочила зависть? Наверное, все-таки показалось.

– Весьма кстати, – тут же отозвался Бен, – сегодня Киара проведет в постели, а завтра ей уже можно и нужно вставать.

Марьяна кивнула, старательно не глядя в мою сторону, и быстрым шагом вышла из палаты.

– Вот видишь. Я же говорил. Как за каменной стеной.

***

На следующий день, как и обещал лекарь, я смогла встать с кровати.  Нога почти не болела, лишь место ранения немного тянуло, да изредка простреливало от колена и вверх, а во время перевязки я с удивлением обнаружила, что на месте устрашающей раны образовался свежий рубец, затянутый нежной, розовой кожицей.

Я была бодра, почти здорова и на удивление спокойна. Наверное, мне нужно было попасть в ту ночную передрягу, чтобы наконец перестать себя жалеть и включить мозги.

Итак, меня продали. Бабка с дедом, которые вовсе и не бабка с дедом. И это отвратительно. Но! Если говорить на чистоту, то эти дни без них были самыми спокойными в моей жизни. Если, конечно, не принимать во внимание джинна, которому я теперь принадлежу, мой ночной побег и нападения черных тварей. Но речь не о них, а о том, что здесь никто не смотрел на меня так, словно я крепко задолжала и не отдаю, или что меня терпят из последних сил.

Я была одинока, расстроена всем случившимся, испугана, но при этом чувствовала себя лучше, чем когда жила под неустанным контролем «родственников». Они постоянно следили, что бы я поменьше выходила из дома и не слишком тесно общалась с остальными жителями деревни, что бы сильно довольной не была. А уж если я, не дай Бог, прибывала в хорошем настроении и улыбалась, они считали своим долгом стряхнуть меня с небес на землю.

Я не скучала по ним, совершенно. И почему-то было немного стыдно из-за этого. Хотя это им должно быть стыдно, а не мне! Это же они всегда относились ко мне как к надоедливой козе, выращенной на продажу!

После еще одной ночи, проведенной в лазарете, я с кристальной явностью поняла, что меня пугала неизвестность, а никак не разлука с любимыми родственниками и прежней, не особо радостной жизнью.

День прошел тихо, мирно, не считая того, что она из целительниц, та самая Марьяна, что передала сверток от Хельма, меня невзлюбила.

Когда ей поручили ей трижды в день менять мне повязку, она только недовольно фыркнула и полоснула холодным взглядом, но тут же кротко согласилась, не осмелившись спорить с Беном.

Эти процедуры превратились в самое настоящее испытание. Она бесцеремонно сдирала повязку несмотря на то, что та местами присыхала, щедро плескала на нежную кожу едкую жидкость, ту самою, от которой казалось, что плоть плавится, потом затягивала новый бинт, так сильно дергая в конце за завязки, будто хотела меня задушить.

Было больно и обидно. И непонятно.

Я попыталась с ней поговорить, но была удостоена только пренебрежительного шипения. Слов до конца не разобрала, но там явно прозвучало что-то из разряда «еще и лечить тут всяких». Кого именно «всяких» для меня осталось загадкой. То ли дурочек, сбегающих ночью из лагеря, то ли невольниц, которым не место в этом самом лагере.

Когда она пришла ко мне в третий раз, день уже клонился к вечеру. Едва я увидела хмурую физиономию, как стало тошно. Сейчас она снова меня обдерет! Не дожидаясь ее распоряжений, вернулась в постель, села и задрала подол, оголяя бедро. Марьяна тем временем расставляла склянки на столике, с таким видом будто находиться рядом со мной было ниже ее достоинства.

– Сядь ровнее! Подол выше, – голос у нее был раздраженный, а все движения какие-то нервные и отрывистые.

Я молча повиновалась. Только зажмурилась изо всех сил и губы закусила, чтобы не ойкнуть, когда она в очередной раз щедро полила меня чудодейственным снадобьем.

– Нечего тут дергаться! – Марьяна все-таки заметила мои гримасы, – не так уж и больно.

– Это я от удовольствия, – коротко огрызнулась, за что была удостоена еще одного раздраженного взгляда, – у тебя такая легкая рука, что просто блаженство.

Молодая лекарка подобралась, как кошка перед броском. Однако я так и не узнала, что она хотела мне сказать, поскольку в коридоре раздались легкие шаги и, спустя миг, на пороге появился Хельм.

– Эх, ты, – бросил взгляд на мою юбку, задранную выше некуда. Я тут же испуганно одернула ее вниз и покраснела. Джинн торопливо отвернулся, – извиняюсь. Не подумал о том, что можете быть заняты чем-то важным.

– Нет, нет, что ты, – пропела Марьяна, – мы уже закончили.

Тут уже настала моя очередь хмуро на нее смотреть. Куда делась злая драная кошка? И где раздраженный голос? Что это за превращения?

Марьяна тем временем улыбалась. Вполне себе приветливо и очень даже мило. И улыбка эта предназначалась именно Хельму. Что ж, это много объясняло.

– Как прошел день? – она как бы случайно поправила выбившийся из-под шапочки локон, напомнив мне в этот момент деревенских девчонок, которые красовались перед понравившимися парнем.

– Пфф, – он махнул рукой, – кухня наше все. Мне сегодня доверили отскребать с противня припекшиеся куски чего-то зеленого и вонючего.

Джинн передернул широкими плечами.

– Ты приходи в лазарет, я тебе освобождение дам, – кокетливо предложила Марьяна, заботливо укрывая меня пледом.

– И по какому поводу будет освобождение? – Хельм бросил быстрый взгляд через плечо и, убедившись, что я уже в приличном виде, обернулся к нам.

– Ну не знаю, – замялась девушка, – скажем, что упал…

– И заработал ушиб всего джинна, – беспечно рассмеялся мой хозяин, качая головой

Марьяна смутилась, а я вздрогнула, изумленно уставившись на молодого мужчину.

Это смех… Такой искренний, открытый, от души… Он как ножом под сердце. Стоило его услышать, и какая-то часть меня взволнованно сжалась.

– Спасибо, Марьян, но боюсь, Овеон меня не отпустит, даже если я действительно буду тяжело болен. Так что, увы и ах, – он безнадежно развел руками, а потом направился ко мне. – мы тут поболтаем, ты не против?

– Конечно, – лекарка выдавила из себя приветливую улыбку, но я снова словила от нее быстрый, ревнивый взгляд.

Она собралась: скинула в коробку старую повязку, туда же бросила пустой пузырек и, гордо задрав нос, вышла из палаты, оставив нас с Хельмом наедине.

***

– Ну, как ты тут? – он плюхнулся на стул, с интересом осматриваясь по сторонам.

– Нормально, – сдержано буркнула я.

– Нормально – это не ответ, – посмотрел на меня с легкой усмешкой.

Глаза у него были такие темные, что с трудом удавалось рассмотреть их цвет. Грифельно-серые. Светлее у зрачка и почти черные по краю.

– У меня все в порядке.

– Во-о-от, – протянул удовлетворенно, – уже лучше. А теперь подробнее и с выражением.

Я нахохлилась, не понимая, чего ему от меня надо, а Хельм продолжал смотреть и улыбаться.

– Нога почти не болит, – наконец, выдала скупую фразу.

Он кивнул и дальше смотрит, ожидая продолжения.

– Меня здесь кормят. Хорошо.

– Угу, – снова смотрит.

– Мажут всякой гадостью.

Опять хитрый взгляд.

– Слушай, чего ты от меня хочешь? – наконец, не выдержала я

– Хочу, чтобы ты со мной говорила. И оставь уже в покое несчастную тряпку.

Опустив глаза, я обнаружила, что во время этой скупой беседы, скрутила край одеяла в тугую трубочку. Это все нервы. Расправила ее поспешно и ручки сверху сложила, всеми силами пытаясь удержать их в спокойном состоянии и снова не начать ничего теребить.

Джинн нахмурился, отчего у меня снова екнуло где-то слева.

– Что? – поинтересовалась осторожно я. Когда бабка хмурилась, ничем хорошим мне это не светило.

– Не обращай внимания, – он опять улыбнулся, но как-то невесело, – Голова трещит, уже который день подряд. Это точно все из-за поганой кухни. Я как начинаю посуду мыть – дурно становится. В висках будто барабаны стучат.

– Попроси Марьяну помочь. Она, по-моему, была очень не против тебя спасти.

– А ты оказывается язва? – джинн посмотрел на меня искоса, и в этом взгляде мне почудилось одобрение.