Незнаев и его друзья

И это же только эпопея с вином. О главной части Минометкина даже старалась не думать, чтобы не портить себе настроение. Там, скорее всего, предполагалась долгая подготовительная фаза с изучением энциклопедических справочников, поход за необходимым для осуществления совместной работы средством в ближайшую аптеку потому, что представить себе то, что Кимычев все подготовит заранее, Минометкина, даже делая над собой усилие, не могла. А дальше, что называется, по расписанию. До аптеки дошел, вспомнил, что забыл деньги. Вернулся – там этого нет. Пошел в следующую, но, чтобы не ошибиться с маршрутом направился в машину, посмотреть карту, пока нашел другую аптеку, она, с большой долей вероятности, уже закрылась.

Если же каким-то чудесным образом фазы вина и подготовки закончатся тем, что Минометкину не разорвет от злости, третья фаза вне всяких сомнений должна была добить ее окончательно уже на стадии, когда Кимычев, сняв тюбетейку и положив ее на стул, потом передумает и решит остаться в тюбетейке. Затем будет медленно и аккуратно вешать на спинку стула свои брюки ровно по стрелочкам. Представлять окончательный финал всего этого представления Минометкина принципиально не стала.

Но у нее оставался еще один кандидат. По слухам, он был теневым магнатом, промышлявшим песком в каких-то космических масштабах. В голове Минометкиной рисовалась картина, как четверть или даже треть пустыни Сахара загружается на какие-то бесчисленные платформы, корабли, фуры. И куда-то вывозится. Куда? А, черт его знает. Зачем? Это еще более ей было непонятно.

Но то, что основной навар поступал в карманы немного странного парня с квадратной головой и очень круглыми ушами, и очками, это было очевидно. И еще этими дурацкими шлепанцами, которые он почему-то принципиально надевал на носки. Конечно, миллионеры, перебрасывающие песок из пустыни куда-то в другое место, могли позволить себе свой стиль. Но всякий раз при встрече бросая взгляд на то, что помещалось на ногах Дяди Лёни сильно удивлялась такому миллионеру, который предпочитал выглядеть, как пенсионер.

Еще Минометкину весьма смущал его подвал, в котором он жил. В этом аспекте у нее не было сомнений, Дядя Лёня (не зря же его звали не как нормального человека по фамилии, тем более Дядя) был практикующим БДСМ-щиком. В его подвале, вне всяких сомнений, был сосредоточен весь арсенал, связанный с данной тематикой. Конечно, Минометкина не считала себя примерной отличницей-десятиклассницей и тоже имела кое какой опыт, но очутиться в лапах профессионального маньяка в шлепанцах в мрачном подвале с всевозможными приспособлениями… Да, бог с ними, с приспособлениями. В конце концов, ничего, ко всему привыкаешь. Но она страшно боялась стать вечной пленницей человека в шлепанцах на носок.

Минометкина глубоко вздохнула и защелкала одновременно пальцами не только на руках, но и на ногах. С тревожными мыслями она устроилась в привычной позе на диване и сразу уснула.

Глава 13. В которой Принцесса из сказочной страны проводит ночь с Дядей Лёней и черной мухой, а Кимычев посвящается в цыгане

Премиальная пятая котлета, теперь давившая не только на желудок, но и на более обширную и значимую область Крохоборова, включавшую предчувствие, продолжала делать свое черное дело. Мало того, что тяжесть в животе не позволяла буфетчику не только ощущать себя полноценным индивидом, но также начинала мешать себя таковым хотя бы представлять. По этой причине Крохоборов почувствовал одновременно и головную боль, и слабость, и резь в горле и даже внезапно вскрывшиеся мозоли на пятках. В общем, говоря привычным языком, мысль о том, чтобы слиться, зародившись из его желудка, буквально, поработило его сознание и волю.

Конечно, буфетчику совершенно не хотелось, чтобы это стало объектом шуток. Но вечер, который должен был стать триумфом, двигал его куда-то не туда. Нет, ну, конечно, не сам вечер. А та самая, несчастная пятая котлета. Которая делала несчастным как раз Крохоборова…

Конечно, с другой стороны, Крохоборов радовался, что не выпил вдобавок квас. А такой вариант был вполне реален, так как Крохоборов пас бутылку кваса в течение нескольких дней для того, чтобы списать и выпить. Но на его несчастье сменщик продал этот напиток Правдорубову.

А сейчас бы Крохоборов вместе с котлетой оказались бы в более непростой обстановке. Возможно, она залегла бы на дно, как подводная лодка в ожидании того, что квас решил бы покинуть полости Крохоборова. И тогда котлета осталась бы в снова одиночестве, наблюдая из желудка буфетчика за тем, как ее квас непрерывным потоком устремляется в городской коллектор.

Но, это, как говорится, было бы далеко не факт. Крохоборов как-то видел рекламу котлет по телевизору со слоганом: «Наши котлеты не тонут!» Заинтересовавшись таким удивительным и, самое главное, вне всяких сомнений, полезным свойством полуфабрикатов, Крохоборов купил пару штук этой марки для проведения эксперимента. Несмотря на их более высокую стоимость. И вот, придя домой, и налив таз воды, он решил спустить два судна, состоявших из свиного фарша и некоторых других компонентов, написанных на упаковке в четыре строчки мелким шрифтом.

Но к его изумлению котлеты не только утонули, но даже и не думали всплывать, прочно застряв на самом дне таза. И никакие водолазные работы с помощью ножа, и вилки не смогли не только привести их к подъему на поверхность, но более того, обрекли на полную катастрофу. Корпуса обоих судов развалились на составные части, из которых они были сконструированы. Из этих компонентов доминировал отнюдь не свиной фарш, а иные составляющие, чья природа буфетчику была неизвестной, а читать мелкий шрифт на упаковке ему было лень.

Либо же, доводя до конца мысль о внезапной встрече премиальной котлеты с бутылкой кваса, существовала вероятность, они могли совместно покинуть его нутро. Вот только вряд ли это принесло бы это полное освобождение Крохоборову. И буфетчику надолго зависнуть в одном конкретном месте в квартире.

В общем, Крохоборову стало предельно ясно, что к встрече он не готов. Да, он потратился на колбасные изделия в ассортименте и полутвердый сыр (не говоря уже о фруктах). Но в нынешних условиях он решил, что в конце концов можно было попробовать впарить покупателям все то, что в это время прело на его столе в нарезанном виде.

Другое дело, что капитуляция не могла быть почетной, если весь подъезд впоследствии будет ржать над ним, а Минометкина сочтет его пустозвоном и слабаком. Поэтому Крохоборов решил соскочить не просто так, а по уважительной причине.

В школе он одно время посещал кружок самодеятельности. И однажды даже получил ответственную роль Таракана в спектакле «Муха-Цокотуха». Поэтому, сделав какой-то неуверенный шаг в сторону, он театрально схватился одной рукой за голову, а другой – за сердце и прошептал:

– Живот…

И с этими словами столь же картинно стал валиться на бок в надежде на то, что Дядя Лёня его подхватит. Последний, которому нельзя поднимать ничего тяжелее килограмма после того, как однажды неудачно поднял диван, совершенно не оценил театральной премьеры в исполнении буфетчика и остался стоять на месте как вкопанный.

Крохоборов, бросивший все фишки на спасительное красное в виде румяных щек Дяди Лёни, в течение короткого падения на бок вдруг краем глаза понял, что невидимое казино стало играть против него. И вот-вот должно было выпасть черное. И он приготовился к тому, что шмякнется височной областью о пол, и нарезанные колбасные изделия, сыр и фрукты реализовывать через буфет будет уже некому. А там всего было на немалые деньги. Буфетчик почувствовал, как в его глазах стало стремительно темнеть.

Но рокового удара его головы о пол не произошло потому, что его тетя, видя то, что ее племянник ни с того ни с сего начал падать в обморок, а здоровенный лоб в шлепанцах совершенно не собирался вынимать рук из карманов, в последний момент поймала голову и шею Крохоборова. От этого движения в потемневших глазах последнего уже почернело.

Но удержать голову и шею племянника с учетом хронической головной боли ей было не под силу, не говоря уже о том, что остальное его тело полгалось к голове и шее в придачу. Поэтому ноги тети стали подкашиваться в сторону Дяди Лёни, увлекая за собой голову и туловище Крохоборова, близкого к тому, чтобы потерять сознание уже по-настоящему.

Не отпуская голову и шею буфетчика, в глазах которого был уже кромешный мрак, его тетя, в чьих глазах также отнюдь не светлело, упала. На свое счастье, не на твердый пол, а на значительно более мягкое. И это самое, мягкое, находясь в горизонтальном положении, прохрипело:

– Живот…

В отличии от игры в боулинг, где аппарат сам возвращает сбитые кегли в вертикальное положение, в сказочном подъезде такой механизм не работал. Зато в подъезд на шум падающего тела и двух других, упавших на это самое, первое, прибежали Антресолькин, Теплович, Шатров и Братанов. Они аккуратно сопроводили тетю с очень больной головой, отнесли Крохоборова, и буквально отволокли наиболее пострадавшего при этом страйке Дядю Лёню во двор, где двух положили, а третью усадили на лавочки.

Крохоборов, кромешный мрак в глазах которого стремительно покидал место кратковременной дислокации, щуря глаза, пытался оценить окружавшую его обстановку. Его тетя, глубоко вздыхавшая и державшаяся за голову, сокрушалась, что к ее постоянной головной боли и переживаниям, теперь обязательно должна была добавиться тревога за своего несчастного племянника. Так как тот едва не погиб у нее на глазах, теряя сознание. И, что если бы не она, то даже страшно было подумать о том, что могло произойти. И от этой мысли ее голова начинала болеть еще сильнее.

Про Дядю Лёню, постанывавшего на манер кота, которому что-то отдавили, никто даже не вспоминал. Его ноги аккуратно располагались по линеечке, лежа на лавке, шлепанец к шлепанцу. А его глаза под круглыми очками, к великому счастью, были не закрыты, а напротив, широко раскрыты и смотрели в одну точку. Куда-то между лыжной палкой, заброшенной кем-то на дерево еще прошлой зимой и рожком давно не горевшего светильника на фонарном столбе, внесенным для будущей замены домоуправлением на четвертый квартал следующего года.

В этот момент к подъезду под руку с Бандюгановым, который ее сопроводил до места работы и получил заслуженный поцелуй, подошла Минометкина в новой юбке со стразами и босоножках на внушительной платформе. Через свой малозаметный для других, но позволявший вполне себе обозревать окружавшую обстановку, прищур, Крохоборов убедился, что пришла принцесса из сказочной страны, и ему пора было смываться.

– Живот…, – опять жалобно застонал он, снова схватившись почему-то за голову и сердце.

– Его надо в больницу, я там почти всех врачей знаю, – со вздохом произнесла его тетя.

– Не надо меня в больницу… живот…, – простонал Крохоборов, продолжая через прищур обозревать обстановку.

– Можем не донести, – выдохнул Братанов. – Не исключено, умрет по дороге…

При этих словах на глазах тети и почему-то осуществлявшего самогипноз у входа в подъезд Пятницына выступили слезы. Крохоборов, который через щелку все это увидел, вдруг почувствовал к самому себе страшную жалость и заплакал почти в голос.

– Раз плачет, то, наверное, не умрет, – улыбнулся Антресолькин. – Но в больницу его действительно нельзя. Пятница, вечер. Врачей на смене не хватает. Час пик. В такси сейчас доступен только Кимычев. А с ним точно не довезем… Ему бы в домашних условиях, но с обязательным уходом.

С этими словами Антресолькин вопросительно посмотрел на его тетю, которая еще тяжелее вздохнула и изобразила на своем лице мучительные страдания.

– Давайте его под мое начало, я его приведу в чувства, – сверкнул золотыми зубами Бандюганов.

При словах последнего внезапно перестал стонать на своей лавке Дядя Лёня и, буквально, съежился от страха, что даже шлепанцы на его ногах слегка затряслись. Но он постарался посильнее зажмурить глаза, так как полагал, что раз он ничего в таком положении не видел, то и сам был незаметен. Но тоже как Крохоборов немного подсматривал в щелочку.

– Нет, его мы сами вылечим, – решительно сказала Дюймовочкина, подошедшая к подъезду под руку с Газопроводовым. При этом посмотрела в сторону Минометкиной, которая улыбнулась ей, подумав про себя, в принципе, она очень ничего.

– Определенно, – добавил Газопроводов. Он, конечно, брать Крохоборова не хотел, понимая, что с ним, что называется, каши не сваришь, предпочтя бы лучше Дядю Лёню. Которого можно было не только подлечить, но, как говорится, и самому для профилактики за компанию с вполне себе железным поводом. Но идти наперекор мнению Дюймовочкиной он не стал.

Дядя Лёня тоже очень и очень хотел оказаться на попечении Дюймовочкиной, а особенно Газопроводова с его знаменитым баром, заполненным чудодейственными средствами внутреннего применения, и вовсе не хотел вместо Крохоборова отправляться под нож к Бандюганову. От этого он даже замяукал для привлечения к себе внимания.

– Котенок где-то пищит, надо ему молочка налить – сказала Дюймовочкина. А Минометкина еще раз ей улыбнулась, утверждаясь в первоначальной мысли, что насчет этой доброй души она не ошиблась.

– Да, там, скорее котяра, – усмехнулся Братанов. – Если ему другое налить, он вряд ли будет сильно возражать.

В этот момент к подъезду подошла обширная делегация. С конями. Почтальон-конокрад Пастушков ехал верхом, а за ним следовала кибитка с цыганами. У Пастушкова только что закончился очередной семинар по кражам коней, и он со своими коллегами отмечал окончание курса. Пастушков лихо соскочил с коня и стал обниматься на прощание со всеми почти родными ему цыганами.

Одновременно с появлением у подъезда цыганского табора, с другой стороны от него, неспешно припарковалось такси, из которого вышел самый медленный таксист Кимычев. Последний, как всегда, всем улыбался и то и дело поправлял, спадавшую на глаза тюбетейку. Минометкина, поймав на себе улыбку Кимычева (ровно такую же, как предназначалась и остальным), все поняла. Ее пригласил действительно Кимычев. Значит, теперь предстояло пройти девять кругов очень медленного ада. Да, черт с ними с деньгами, подумала она.

Крохоборов, увидевший через щелку Кимычева, вначале побелел от ужаса, решив, что криминальный король мог овладеть его беззащитными деньгами. Воспользовавшись тем, что его должны направить на принудительное лечение в этот ужасный зверинец. Затем от напряжения у него даже покраснели глаза, возможно на них лопнул капилляр, и вскоре его лицо стало багровым.

Кимычев, вспомнив о той ситуации с вызовом с телефона Крохоборова и блокировкой средств с карты, привязанной к его номеру, сразу перестал улыбаться. Когда же он увидел, что тело Крохоборова, лежавшее на скамейке, и в первую минуту показавшееся ему практически мертвым, зашевелилось и чуть приоткрыло глаза, то Кимычев пришел в ужас. За считанные мгновения лицо буфетчика сначала побелело, а затем покраснело. И через небольшую щелку он увидел, как глаза Крохоборова налились кровью от ненависти к нему. А то, что тот никогда не простил бы потери даже самой незначительной суммы, было предельно ясно.

Далее несколько действий произошли практически одновременно. В связи с этим, те, кто их произвели, не смогли уделить должного внимания тому, что предпринимали в это же самое время другие. И это привело в итоге к тому, что большинство, сосредоточившись на своем, упустило из виду иное.

Кимычев, пятившийся куда-то в сторону от тела Крохоборова с налитыми кровью глазами, коварно смотревшими через узкую щелку, наткнулся на цыган. Последние после многочисленных объятий с Пастушковым и друг с другом, обратили внимание на Кимычева. Находясь в прекрасном расположении духа после пройденного очередного курса о конокрадстве, они увидели незнакомого им человека в тюбетейке. При этом цыгане тут же приняли его за своего и стали обниматься и с ним, приглашая присоединиться к ним для продолжения их праздника.

Кимычев, восточная смекалка которого вовремя подсказала ему, что появился шанс избежать лютого гнева от полумертвого, но, еще шевелившегося, разъяренного тела Крохоборова, сел с ними в кибитку. Пастушков, который не хотел пропускать заключительную фазу отмечания столь значимого события, тоже решил ехать с ними, но ему необходимо было куда-то пристроить коня. Он поначалу намеревался попросить Дюймовочкину, с любовью и нежностью смотревшую на рыжее животное с огромной головой, позаботиться о нем. Но Газопроводов, уловивший мысль почтальона в его взгляде, был абсолютно убежден, что в их квартире не хватало не только тела Крохоборова, но и коня, а так был бы полный комплект, сразу поставил условие: или Крохоборов или конь.

И в тот момент, когда доброе сердце Дюймовочкиной, сопровождаемой ласковым взглядом со стороны Минометкиной и особенно глубоким вздохом со стороны тети с очень больной головой, стало терзаться в выборе между Крохоборовым и конем, буфетчик, понимая, что у него не было выхода, тоже мяукнул.

– Нет, ну этого котенка надо найти, покормить и приласкать, – нежно сказала Дюймовочкина.

– Этого тоже вряд ли, – снова усмехнулся Братанов. – Если только пару котлет ему пожарить.

При слове «котлет» у Крохоборова снова кольнуло в желудке. Это привело к тому, что он перестал мяукать, но стал дрыгать ногами. Причем, один ботинок у него расшнуровался при этом. И Крохоборов, поглядывая на него сквозь щелку, на какое-то время даже задумался, зашнуровать или продолжать дрыгать. В итоге выбрал последнее.

Дюймовочкина с тоской бросила заключительный ласковый взгляд в сторону коня, который, как ей показалось, грустно улыбнулся в ответ. А потом обреченно посмотрела в сторону бившегося в каких-то неестественных конвульсиях Крохоборова и кивнула Газопроводову. Антресолькин и Братанов вызвались помочь транспортировать Крохоборова к ним в квартиру.

Минометкина, твердо решив для себя ни в коем случае не оставаться наедине с Кимычевым совершенно не обратила внимание на все эти действия с цыганами. И на вопрос тети Крохоборова, что делать с этим (при этом та чуть кивнула своей больной головой в сторону лежавшего на лавочке Дяди Лёни), выразила полную готовность поухаживать за ним.

Дядя Лёня, практически отчаявшись и понимая, что теперь его точно зарежет Бандюганов, в момент, когда услышал информацию о том, что его судьбу направили по скорректированной траектории, хотел даже заплакать от радости, но опять мяукнул. Дюймовочкина уже из подъезда в третий раз озаботилась судьбой котенка, на что Братанов, успокаивая ее, сообщил, что котенок в данный момент находился в таких нежных руках, что им всем еще можно было ему позавидовать.

Пастушков, решая проблему с конем, остался перед сложным выбором, кому его в конце концов доверить, Бандюганову или Пятницыну, все-таки выбрал первого. У Пятницына до полуночи был самогипноз, а конь тоже, как говорится, человек, и хотел не только жить, но и кушать. Пятницын даже в состоянии самогипноза мог его напоить. Но вот накормить вряд ли.

Бандюганов думал с минуту, но принял предложение как-то пристроить коня. Разумеется, в свои криминальные схемы, запланированные на ночь. Поэтому, поцеловав коня в губы, Пастушков заскочил в кибитку, аккуратно положив тяжелую руку на плечо Кимычеву, у которого из-за этого тюбетейка сползла окончательно и полностью закрыла лицо. И цыгане тронулись.

Внезапно большинство из тех, кто был во дворе еще несколько минут назад, отправились по разным направлениям. Тетя Крохоборова, тяжело вздыхая, вслух высказывалась о своей непростой жизни находившемуся в глубоком самогипнозе Пятницыну, а двое интеллектуалов Правдорубов и Аналитиков, сидевших в отдалении, совместно думали каждый о своем.

Крохоборова, как тяжело раненного, доставили в квартиру Газопроводова и Дюймовочкиной. Его появлению больше всех обрадовался сверчок, который высунул голову из коробки и, улыбаясь, посмотрел на заносимое в квартиру неподвижное, но не до конца безнадежное, тело. Но так как сверчок опасался чайку, то голову высунул ровно наполовину, чтобы не привлекать внимание. Из-за его подмышки на вновь пришедшую делегацию с существенными запасами крови внутри, облизываясь, поглядывал комар, но высунуть голову не решался по причине своего длинного носа. Из-за которого мог быть легко обнаружен ужасной птицей, неожиданно поселившейся в их квартире.

Попугайчик, после появления чайки ограничивший свое хождение по столу небольшим уголком, заставленным кружками и стаканами, в надежде, что грозная птица не решится бить хозяйскую посуду для того, чтобы его уволочь, довольно безучастно отнесся к появлению большого количества гостей. Хотя, когда Газопроводов пригласил всех за стол, чтобы что называется на ход ноги, попугайчик вздрогнул и попытался поплотнее укрыться за баррикадой из стаканов и кружек, понимая, что в любой момент его могли позвать.

Черепаха уже месяц находилась где-то между шкафом и тумбочкой, питаясь фисташками из пакетика, упавшего за тумбочку, и пылью, поэтому ее мнением в целом можно было пренебречь. Чего нельзя было сказать о петухе. Последний, наблюдая через окно с балкона за появлением в квартире значительного количества гостей, которых необходимо было кормить, вспомнил про большую кастрюлю. Которую несмотря ни на что, так и не убрали с балкона, поэтому петух занервничал, включил беговую дорожку и стал усиленно бежать по ней.

В это время Крохоборов отчетливо понимал, что ему необходимо выдержать очень тонкую грань, находившуюся на узком стыке тяжело больного; пациента, которому ни в коем случае не надо ни в больницу, ни тем более обратно во двор; но, в принципе, вполне себе не безнадежного, кого можно отпустить к себе в квартиру к оставшимся без защиты деньгам и котлетам от потенциального вторжения криминального короля Кимычева.

Именно котлеты стали новой опцией в системе переживаний Крохоборова за свои сокровища. Первоначально он о них почему-то не подумал. И совершенно напрасно. Помимо текущего запаса там находилось сто акционных котлет – практически целое состояние. И такой прожженный мафиози, как Кимычев, наверняка должен был понимать цену этого актива. А раз уж это чудовище в человеческом обличие, решило добить его полным разгромом собственности, то есть денег и котлет из морозилки, Крохоборов в отчаянии опять задрыгал ногами.

– Смотрите, опять куда-то бежит, – авторитетно заявил Братанов.

Газопроводов, забыв в связи с большим наплывом гостей про аттракцион с попугайчиком к величайшей радости последнего, уже подготовил всем согревающее из своего знаменитого бара на ход не только одной ноги, но и, пожалуй, двух. Крохоборов, через боковую щелку заметив, что все внимание вновь оказалось сконцентрировано на нем, перестал дрыгать ногами и стал неподвижен.

– Смотрите, не двигается! – закричала Дюймовочкина и тут же подскочила к лежавшему на полу Крохоборову делать искусственное дыхание.

– Может, ему тоже немного? – невозмутимо спросил Газопроводов, кивая на наполненные на столе стопки.

– Даже не начинай, – резко отрезала Дюймовочкина. – Ему нужны лекарства и перевязка. И желательно укол.

Участники преимущественно цыганского по этническому составу семинара по конокрадству, за исключением почтальона Пастушкова, прочно оккупировавшего передвижное караоке и самого медленного таксиста Кимычева, с ужасом периодически выглядывавшем из-под тюбетейки на происходящее.

– Дорогой, пойдем пить и танцевать! – когда Кимычеву впервые за определенное время приподняли тюбетейку, то его глаза, вооруженные очками, увидели перед собой не совсем бритое лицо с черными курчавыми волосами. – Да, он же тоже цыган!

При этих словах заглянувший Кимычеву в глаза приподнял его с кибитки чуть ли не одной рукой и поставил рядом, а какой-то седой цыган в большой шапке поднес Кимычеву стакан, видимо с водой, решил непьющий таксист.

– Посвящение! – торжественно провозгласил седой цыган под продолжавшуюся песню про коня от Пастушкова.

Кимычев, которому действительно хотелось пить, сделал большой глоток…

То, что он прямо сразу не упал под кибитку стало совместным результатом нескольких обстоятельств: первоначальным положением корпуса, при котором он максимум мог сесть на землю; сильными волосатыми руками цыган, подхватившими его в последний момент; тем, что, сделав большой глоток, примерно половину цыганского самогона он выплюнул как раз по дороге в сторону земли, куда первоначально направлялся. Крепче пива он никогда и ничего в жизни не пил. При этом Пастушков, не замечая происходивших событий, продолжал петь в передвижном караоке про коня, которого надо срочно было искупать. Кимычев, только что не только посвященный в цыгане, но и пойманный в последний момент, неподвижно лежал в кибитке, укутанный одеялом, и через пять минут сладко спал под бесконечные песни про коней от Пастушкова.

Минометкина, чей пациент самостоятельно доковылял до подвала, к своему удивлению, обнаружила в этом логове настоящий многофункциональный центр. Единственное, что смущало даже ее, было отсутствие персонифицированных зон. Проще говоря, даже в туалет там сходить было весьма некомфортно при отсутствии не только дверей, но даже шторок. Дядя Лёня, конечно, не хотя отвернулся, но все равно подсматривал. А вот черная муха, бегавшая как заведенная по его потолку и не думала даже делать вид. Но при этом Минометкина не увидела ни одной тематической конструкции. А это удивило ее еще больше.