Глазов: (Наливая по следующей) Дурила! В Библии о человеке сказано: сотворил его Бог на шестой день…Главное в какой-то простой истине, от которой мы ушли… И попали совсем в иную систему координат. Вот, к примеру, природа желания и удовлетворения … по существу направлены на одно действие… Являясь важнейшими двигателями жизни… они всегда побеждают душу, но разводят человека по характеру в разные стороны. Созерцательный человек стремится к мечте, а ловкача – тянет к разврату.
Бутов: Интересно подмечено!
Глазов: Для жизни необходимо создать образ. Когда образ достигает самой жизни, необходим новый образ. Только так. Когда не знаешь, что впереди, будущее можно лишь чувствовать.
Бутов: Это как?
Глазов: Глубокие мысли не могут возникнуть в достатке. Вот потому идеи, рожденные в русской душе, израненной и одинокой, так сильны во всем мире. Демократия. Социализм. И даже Анархизм. Русские всегда странно и безучастно относились к правительству. Назначил, выбрал и…, не дождавшись своих надежд, забыл о нем. И созерцает мир дальше…
Бутов: Ты тут очень прав!
Глазов: Первая попытка осознать демократию в феврале 17-го привела нас к братоубийству. Мы слепо верили в социализм и коммунизм, не понимая его сути, потому, что это не наше, не российское. А вот анархизм – намного ближе русскому характеру, но опять мало, что знаем… Государство – не как элемент эксплуатации. Общество взаимопомощи. Человек во главе всего. И опять Запад украл основу этой идеи!
Бутов: Как украл?
Глазов: Сегодня слышим теперь оттуда – Права человека!
Бутов: Откуда?
Глазов: Это сказал один из первых философ-анархист Бакунин, потом Петр Алексеевич Кропоткин…Когда эти мысли правильно зарождались, победили именно чуждые нам идеи, которые подкрепили революцией… Свое же выстраданное… изговняли и превратили в фарс.
Бутов: Так кто во всем виноват!?
Глазов: Ты опять ничего не понял. Не спеши осуждать, прокурор фигов! Обижаться в жизни можно только на себя. Держать обиду на кого-то неумно и даже вредно. Обидчик сам быстро нарывается на киллера. В тебе сейчас только зависть и злость, поэтому ты из сильного драчуна-мальчишки превратился в слабого человека… А тот очкарик-то твой наверняка стал сильным… И дело тут вовсе не в свободе, о которой стрекочут вокруг…
Бутов: Среди них сейчас многие дорвались до власти…А вот почему заработав деньги, многие рванули из России?
Глазов: Сначала думали, что Россия – оковы, а на самом деле, где еще такая почва для осмысления жизни… Да и рванули, положим, не все. Это, знаешь, скорее запретный плод. Многие скоро поняли, что от России очень трудно оторваться духовно…Другие, не менее мудрые, мыслят по-иному: «Здесь, конечно, я в говне, но в своем – стерпеть можно. А если уеду – могу оказаться в чужом»… Вот тебе никуда ехать не надо, потому что там сразу заклюют…
Бутов: Почему? Я тоже … Свободный человек…
Глазов: Свободный от мыслей. С полным их отсутствием. Как в химии, непотопляемый «свободный радикал».
Бутов: Слышь… Ильич… Я забыл, что такое «радикал»?
Глазов: Это кретин, который рождает кал.
Бутов: Да ну тебя…
Глазов: (немного погодя, вздыхая): А лишняя, брат, извилина, большая сила.
Бутов: А где ее взять, извилину-то?
Глазов: Ты стал жить в одиночестве, стало быть, презирая общество. У тебя должны появиться новые мысли…И ты становишься сильным…
Бутов: И много этих сейчас сильных?
Глазов: Сейчас на плаву – говно. Не вижу истинно сильных, которых можно уважать… Сильный протягивает руку, а не прячется за высокий забор или чужое гражданство.
Бутов: Слышь, Ильич, твои слова очень убедительны. За это надо выпить. (Обозревая пустую бутылку): Кончилась! Если … деньги остались, я мигом сбегаю.
Глазов (вынимая деньги): Возьми еще черного, огурчиков солененьких или капустки … Надо поесть, а то без закуски за косеем.
Бутов быстро выходит. Глазов вздыхает, оглядывается по сторонам,
Встает. Неожиданно натыкается на кого-то.
Саматова: Ты че, мужик!? Сиди спокойно.
Глазов: Ешь твою двадцать! Кто тут? (Немного оправившись от неожиданности): Ты кто?
Саматова: Бабушка в пальто.
Глазов: Женщина… Только этого не хватало… Чего прячешься и пугаешь?
Саматова: Сами шляетесь неизвестно откуда. Будете теперь сидеть, пока не нажретесь до блевотины.
Глазов: А тебе-то что?
Саматова: Да ничего! На черта вы мне сдались?
Глазов: Что же затаилась?
Саматова: Сначала сама перепугалась, потом ничего, слышу, нормальные мужики. Пьют с разговорами. Вообще я мужика не боюсь – пуганная. Но двое – немного боязно.
Глазов: А мы собирались свечку зажечь.
Саматова: Это твой придурок нашел мою свечку.
Глазов: Так ты здесь и ночуешь?
Саматова: Ты прямо, как из КГБ … Всякое бывает.
Глазов: А у нас подъем настроения!
Саматова: … Это старость в вас пробивается.
Глазов: Мы тебя не съедим…Выпивка – дело мужское. А старость… дело не простое. И не завидую я молодости. Сколько ошибок и глупостей.
Саматова: Только не надо… Неужели не завидуешь тем, кто помоложе?
Глазов: … Я только сейчас начал понимать себя и жизнь вообще…Сколько у тебя еще впереди, чтобы встать наравне.
Саматова: Не хочу наравне с пьянчугами!
Глазов: Знаешь, прошло время, когда я тоже готов был бежать за каждой юбкой.
Саматова: Неужели в таком подвале можно разглядеть женщину? В сегодняшнем обличии чувствую себя скорее бесполой…
