Полночь в Малабар-хаусе

4

Полицейский участок находился недалеко от книжного магазина. Персис села в джип и влилась в утренний поток машин. Город готовился встретить новый день, и на улицах повсюду царила суета. Велорикши лавировали между двухэтажными автобусами и грохочущими трамваями, а орды торговцев с тележками с упорством самоубийц рвались потягаться с автомобилями, которых после Раздела в Индии хватало с избытком.

После войны, по мнению Персис, людей в Бомбее как будто стало меньше. Но после наступления независимости в город хлынули толпы мигрантов, чем спровоцировали в нем конфликт идентичности. Но, даже будучи самым многонациональным городом в стране, Бомбей все еще не утратил собственного лица, которым дорожил больше всего. Это был город джаза и возможностей. Город ночных клубов и гедонистического империализма эпохи Раджа. Тысячи иностранцев продолжали вести здесь привычный образ жизни, пусть даже от этой жизни остались лишь обломки. За последние годы Бомбей успел познать общественные волнения, протесты и сильный толчок к социализму по Неру. Те, кто сумел приспособиться к новым порядкам, сейчас процветали. По большей части это были оппортунисты, хотя попадались среди них и искренне сочувствующие. Заявить о себе в новом мире стремились и американцы, и европейцы, а порой даже британцы. Португальские корни здесь мешались с британской архитектурой и местным колоритом. Родной город менялся, и Персис пока не понимала, по вкусу ли ей эти изменения.

Она припарковалась у главной дороги и направилась по оживленной улице в сторону Малабар-хауса, который за последние месяцы стал ей домом.

Это было четырехэтажное здание в стиле эдвардианского неоклассицизма. Построил его гениальный шотландец Джордж Виттет – по совместительству создатель монумента «Врата Индии». Передний фасад был сделан из красных маладских камней, среди которых виднелись створчатые окна и ряд горизонтальных углублений. Некоторые окна были увенчаны балконами с балюстрадами, а над улицей тут и там уродливо свисали кондиционеры. На крыше сидели в ряд несколько горгулий и смотрели вниз. Из их каменных ртов лилась вода, и от этого кладка внизу приобрела неприятный желтый цвет. На нижнем этаже у парадного входа, украшенного надписью «Малабар-хаус», стоял швейцар в униформе.

Здесь располагалось единственное отделение полиции в районе Малабар-хилл – богатом анклаве с видом на залив Бэк-Бей. Пару десятилетий назад, когда снесли старый Бомбейский форт, этот район стал домом для многих британцев. Сейчас он был акрополем богатства и власти, и жители его были достаточно надежно защищены от попадания в водоворот истории.

Персис прошла через парадный вход, и швейцар изящно ей поклонился.

Вестибюль здания состоял сплошь из белого мрамора, тераццо, покрытого лаком дерева и бесконечно вращающихся вентиляторов на потолке.

Три собаки подняли головы и снова улеглись в тени. Собаки были бродячими, но однажды забрели сюда, сразу почувствовали себя как дома и вскоре сделались неофициальными талисманами Малабар-хауса.

Прошло уже полгода, а Персис все не переставала удивляться, как хорошо они вписались в обстановку. Прямо-таки оказались на своем месте, словно спица в движущемся колесе или прокладка в работающем двигателе. Малабар-хаус располагался на относительно спокойной Джон-Адамс-стрит, принадлежал одному из крупнейших в стране торговых домов и по совместительству служил ему штаб-квартирой. Только благодаря щедрости патрона этой корпорации полиция получила в аренду подвал здания и смогла разместить там офис нового отдела уголовного розыска, который создали для ведения некоторых наиболее деликатных дел. Поступали такие дела из трижды клятого главного управления уголовного розыска, у которого было слишком много работы и слишком мало ресурсов.

По крайней мере, так гласила официальная версия.

Разумеется, все прекрасно понимали, что на самом деле никто просто не знал, куда еще их поместить, и только поэтому их отправили сюда. По сути, этот отдел представлял, говоря словами одного из газетчиков, «сборище неудачников». Никому не нужные и не угодные люди. Но если этот ярлык и беспокоил Персис, то она старалась этого не показывать. Она всегда знала, что жизнь первой женщины-следователя станет для нее испытанием предубежденностью.

Она вспомнила свое первое собеседование в Форте. Изумленный клерк сначала рассмеялся, а потом, когда понял, что она не шутит, повел Персис в маленький кабинет. Там она прождала несколько часов, пока не явился старший офицер. Внимательно выслушав Персис, он закурил трубку и сказал:

– Вы не первая женщина, которая сюда приходит. Большинство из них исчезает, как только понимают, с чем столкнулись. Почему вы думаете, что годитесь на эту роль?

Персис описала свои достоинства, свое прекрасное образование, свои превосходные физические данные, свое стремление добиваться справедливости. В ответ он доброжелательно улыбнулся.

– Персис, я не сомневаюсь в вашем энтузиазме. Но дело в том, что в индийской полиции никогда не служили женщины. Каково вам, по-вашему, будет в такой обстановке?

Персис вызывающе выпятила подбородок.

– Спросите уж сразу: каково будет со мной индийской полиции?

Он пристально посмотрел на нее – и разразился диким хохотом.

Через три месяца Персис сдала вступительные экзамены в индийскую полицию, заняв первое место по стране. С заданиями на физическую подготовку она тоже справилась на отлично: в свое время она несколько лет занималась в кружке боевых искусств, которым руководил друг ее отца, и не ленилась каждое утро проплывать по сотне кругов в бассейне клуба «Брич Кэнди» недалеко от дома.

Два года тренировок оказались для Персис не таким тяжелым испытанием, каким могли стать для кого-нибудь другого. Она успела неплохо подготовиться, годами вырабатывая в себе уверенность и упрямство, граничащее с одержимостью. Что до открытой враждебности со стороны окружающих, то ее Персис старалась просто не замечать.

Она спустилась по мраморной лестнице в подвал, вошла в офис отделения полиции и резко остановилась, увидев, что ее коллеги уже сидят за своими столами. Тогда она посмотрела на часы.

Не может быть.

– Что вы все тут делаете?

Было как-то непривычно, что они все ее опередили, да еще и бодрствуют в столь ранний час.

– Возможно, вы нам объясните, мэм, – приподнялся младший инспектор Карим Хак. Прямо перед ним стояла тарелка с жареными пирожками-самосами. Хак ел их на завтрак каждый день и поэтому с трудом влезал в униформу. – Нас вызвал суперинтендант. Сказал, что хочет вас видеть – и немедленно.

Персис протиснулась между столами и постучала в дверь в самом конце комнаты.

– Войдите!

Персис вошла и закрыла за собой дверь.

Рошан Сет, суперинтендант полиции, оторвал взгляд от лежащей перед ним раскрытой папки и уставился на Персис остекленевшими глазами.

– Доброе утро, сэр, – сказала она и, спохватившись, добавила: – С Новым годом.

– Бога ради, не так громко, – поморщился Сет.

Он выпрямился, взял стакан с водой, бросил в него таблетку – получившаяся смесь сразу зашипела – и с отвращением осушил.

Персис не ответила. Видеть начальство в дурном настроении ей было не впервой. Поэтому она осталась стоять прямо, словно палку проглотила, молча излучая неодобрение.

Рошан Сет был для нее загадкой. Но за то время, что она служила под его началом, она научилась ценить его лучшие качества. Не так давно Сет блистал на службе в полиции Бриханмумбая[3] и уверенно шел к успеху. Затем пришла независимость. Сет, офицер с палкой-латхой и слезоточивым газом, придерживался британской линии, поскольку ставил служебный долг превыше долга перед отечеством – и, как следствие, он сразу впал в немилость. Его не стали клеймить как коллаборациониста, но тем не менее бюрократы, пришедшие на смену британцам, признали его заслуживающим порицания. Так началось падение, которое завершилось переводом в Малабар-хаус. Когда-то Сет командовал лучшими из лучших, а в итоге остался с теми, с кем больше никто не хотел работать. Скоро он пал жертвой пьянства.

– Итак, – начал он наконец, – похоже, из-за тебя мы крупно влипли.

Персис напряглась.

– Боюсь, я не совсем вас понимаю.

– Я о сэре Джеймсе Хэрриоте. Сегодня утром мне домой позвонил зампомощника комиссара Амит Шукла и похвалил меня за проявленную инициативу и за начало расследования убийства сэра Джеймса. Еще он спросил, когда ему ожидать завершения дела. Ситуация вышла щекотливая, и он всячески старался мне на это указать. Политическая бомба. Его смех стоял у меня в ушах, даже когда я уже положил трубку.

– Я не понимаю.

– А я и не жду, что понимаешь, – пальцы его правой руки забарабанили по столу. – Персис, это не просто еще одно убийство. Подобные случаи сразу привлекают внимание прессы. Попадают на первую полосу. И одно неверное движение может положить конец какой-никакой карьере каждого из нас.

– Сэр, я уверена, мы раскроем это дело.

– Неужели? – Сет бросил на нее суровый взгляд. – Знаешь, почему нам позвонили? Сейчас объясню. Что бы там Джеймс Хэрриот ни делал для правительства, это были задания определенной секретности. Сегодня утром я позвонил тем друзьям, которые у меня еще остались, и, похоже, никто не в курсе, чем же именно он занимался. Понимаешь, что это значит?

– Нет.

– Это значит, что он был замешан в чем-то сомнительном, о чем мало кто знает, а если знает, то не хочет говорить. Между прочим, твой приятель Лал мог позвонить кому угодно – в том числе и самому комиссару. Тогда в его распоряжении была бы целая группа захвата из подразделения Патнагара.

Рави Патнагар, глава уголовного розыска штата, когда-то был другом Сета, а ныне числился у него в злейших врагах.

– Однако вместо этого он позвонил нам. Тебя это не настораживает?

– А что я должна была сделать, сэр? Сказать, что места в очереди больше нет, и отправить его куда-нибудь по другому адресу?

Сет поджал губы.

– Помнишь день, когда застрелили Ганди? Со мной тогда был коллега-мусульманин, и, услышав эту новость, он чуть не рухнул мне на руки. Потому что он, конечно же, как и все мы, считал, что убийца наверняка из мусульман. Представляешь, какая могла начаться паника? Мы все вздохнули с облегчением, когда пошли слухи, что убийца на самом деле индус. Но затем забеспокоились индусы: вдруг это кто-то из их касты, их племени, их общины? Увы, но в нашей стране миллион фракций, и все они с готовностью обвинят друг друга в чем угодно, – тут он тяжело вздохнул. – Пойми, Персис, времена сейчас неспокойные. Любая неопределенность сразу вызывает у людей ужас. Никто не хочет становиться козлом отпущения. А ты нас сейчас именно этими козлами и делаешь.

– Я только хочу, чтобы мне позволили делать то, чему меня учили.

– Ты женщина с амбициями. Но от чрезмерных амбиций, как известно, погибали целые народы.

– Выходит, если мужчина честолюбив – то он добродетелен, а если женщина – то она порочна? – сверкнула глазами Персис.

Взгляд Сета смягчился.

– Этого я не сказал. У меня у самого три дочери. Индия меняется, Персис, но она пока еще не готова выслушивать, что хорошо, а что плохо. По крайней мере, выслушивать от женщины.

На это Персис не решилась ответить.

Молчание затянулось. Наконец Сет поднялся на ноги.

– Позови остальных. Пускай тоже узнают, во что ввязались.

Один за другим в кабинет вошли все члены команды. Коллега Персис, инспектор Хемант Оберой, три младших инспектора: Джордж Фернандес, Прадип Бирла и Карим Хак, и наконец два констебля Суреш Субраманиум и Рабиндранат Рэй. Они вошли молча, однако Персис ощутила их любопытство и трепет.

Она ждала, что говорить будет Сет, но вместо этого он отошел в сторону.

– Вам слово, инспектор.

Персис глубоко вдохнула и быстро изложила суть дела.

Когда она закончила, все как один повернулись и посмотрели на Сета. В душе Персис вспыхнул огонь раздражения.

– Дело политическое, – заметил Фернандес и нахмурился. – Почему его дали нам?

– Рассуждать – не наше дело, – сухо ответил Сет.

– Помяните мое слово, – мрачно пробормотал Бирла, – ничего хорошего нас не ждет.

Хак, как обычно, перешел сразу к сути:

– А зачем с него сняли штаны?

Но дальше эту тему развивать не стали. Оберой, который до сих пор не произнес ни слова, повернулся к Сету.

– Почему она возглавляет расследование?

Персис сощурилась.

Высокий, похожий на телезвезду Хемант Оберой воплощал в себе все недостатки сильного пола, все худшие аспекты мужского высокомерия, невежества и привилегированности. По некоторым слухам, он происходил из браминов и был отпрыском какого-то бывшего аристократа. Вел он себя, во всяком случае, соответственно – ни дать ни взять и вправду какой-нибудь свергнутый британский дворянин, который ждет, когда закончится его заточение и он вернется на законный трон. В Малабар-хаус он попал случайно: неосторожно завел интрижку с сестрой высокопоставленного чиновника, и эта интрижка плохо для него закончилась. Карьера, предрасположенная к росту – в конце концов, кумовство на то и кумовство, чтобы помогать отпрыскам богатых и влиятельных особ, – была грубейшим образом поломана, и Оберою только и оставалось, что кипеть от негодования.

– Трубку взяла она, – сказал Сет. – Это ее дело.

– Она, если что, стоит прямо здесь, – процедила Персис. – Так что можешь все сказать ей лично.

Оберой повернулся к ней.

– Ты недостойна вести это дело.

– А ты, значит, достоин?

– Я на службе дольше тебя.

– От лишнего дня в поле корова умнее не станет.

Хак хихикнул. Лицо Обероя перекосилось от ярости, зато губы Сета растянулись в улыбке.

– А что насчет других наших дел? – озабоченно спросил Фернандес.

Сет удивленно поднял бровь.

– Каких еще дел?

Собравшиеся принялись смущенно переминаться с ноги на ногу. Из всех полицейских участков в городе в Малабар-хаус поступало меньше всего вызовов. А те дела, которые им все-таки давали, вряд ли могли заинтересовать газетчиков.

Персис знала, что Джордж Фернандес был хорошим полицейским. В Малабар-хаусе он оказался всего лишь из-за трагической оплошности, которая могла случиться с каждым.

Джордж Фернандес выстрелил не в того.

Во время рейда на логово контрабандистов началась погоня. Фернандес преследовал преступника по закоулкам Колабы и, наконец, загнав его в угол, застрелил. И только потом обнаружилось, что на самом деле он застрелил ни в чем не повинного прохожего, который увидел, что Фернандес мчится на него с револьвером наперевес, и попытался скрыться. В суматохе Фернандес потерял из виду человека, за которым гнался, и стал преследовать гражданского. К тому же этот гражданский и контрабандист были в одинаковых красных рубашках. Словом, произошло одно из тех роковых совпадений, которые не прописаны в законах.

– Какой мотив мог быть у убийцы Хэрриота? – подал голос Прадип Бирла.

Этот тихий, глубоко религиозный индус был для Персис, пожалуй, самым непостижимым из всех ее коллег. Каждое утро он начинал с молитвы возле импровизированного храма, который соорудил в задней части их подвала. Стоило Бирле почтительно сложить руки перед идолами, втиснутыми в его диораму, как по офису сразу распространялся аромат сандалового дерева и благовоний. Карима Хака все это – и дым, и голос Бирлы, произносящий молитвы, – неизменно приводило в бешенство. В некотором смысле эти двое олицетворяли собой ту неприязнь, которая все никак не утихала в новой республике. Де-юре индусы и мусульмане в Индии были равны по статусу, но де-факто озлобленность, вызванная Разделом, все еще отзывалась эхом в сердцах миллионов жителей страны.

Своим замечанием Бирла, казалось, снял всеобщее напряжение, и команда мало-помалу принялась решать поставленную задачу.

– У него были враги? – спросил Фернандес.

– Ни о чем таком мне никто не рассказывал, – отозвалась Персис.

– На самом деле все очень просто, – заявил Оберой, смерив ее надменным взглядом. Персис впилась ногтями себе в ладони. – Сэр Джеймс – англичанин. В стране еще хватает смутьянов, которые уверены, что всех англичан следовало отсюда вытурить еще в сорок седьмом. В человека вроде Хэрриота многие из них вонзили бы нож и глазом не моргнув. И разве можно их в этом винить?

– Твоя семейка при них не бедствовала, – пробормотал Хак.

– Ты на что это намекаешь? – вскинулся Оберой.

Они уставились друг на друга, но Хак не стал больше ничего говорить. Особой любви эти двое друг к другу не питали. Впрочем, Обероя вообще мало кто из сослуживцев любил.

Персис задумалась, не оказался ли он здесь прав. Мог ли кто-то, кто затаил злобу на британцев, выбрать Хэрриота в качестве мишени?

Изложив ситуацию, Персис выдала коллегам задание посетить тех, кто присутствовал на балу сэра Джеймса, но ушел до того, как она успела их допросить. Каждый получил список имен и адресов, а также вопросы, которые нужно было задать. Персис особо подчеркнула, что необходимо быть настойчивыми.

– Все они богатые и влиятельные люди. Не позволяйте им от вас отмахиваться.

По правде говоря, ей претила сама мысль доверять кому-то еще эту часть расследования. Но имен в списке было слишком много, и ей просто не хватило бы времени бегать по городу за каждым. Кто мог поручиться, что все они задержатся в Бомбее надолго? У многих друзей Хэрриота были дела и дома по всей стране. Такие, как они, летом отдыхают в Шимле, покупки делают в Париже, а остальной люд в это время помирает от голода у них под дверью.

Оберой, как и ожидала Персис, особого энтузиазма не проявил.

– Если ты думаешь, что я соглашусь носиться по городу, словно я твой мальчик на побегушках, то ты глубоко заблуждаешься.

Персис ответила ему ледяным взглядом. Просить Сета вмешаться было бессмысленно. Оберой подчинялся только себе самому, и вероятность того, что он согласится работать под ее руководством, была ничтожно мала.

Она вернулась к своему столу. Было почти десять. До встречи с замминистра внутренних дел оставалось еще три часа. Она очистила свой разум и сосредоточилась на делах предстоящего дня.

Встреча с Тилаком, как она надеялась, должна была пролить свет на работу Хэрриота и таким образом предоставить ей больше сведений о его личности. После этого Персис надеялась поговорить с Робертом Кэмпбеллом, человеком, с которым Хэрриот встречался утром в день своей смерти.

Вскрытие должно было состояться в Медицинском колледже Гранта в двенадцать часов следующего дня. Тут Персис с раздражением осознала, что ей придется сообщить об этом приятелю Лала – Арчи Блэкфинчу. Он казался достаточно компетентным, но Персис возмущало, что его ей фактически навязали. Трудновато будет руководить командой и не отвлекаться при этом на недотепу-англичанина, склонного констатировать очевидное.

Персис достала свой блокнот, пролистала его и перебрала в памяти информацию, которую ей удалось собрать к настоящему моменту.

Джеймса Хэрриота убили в его собственном доме. В обществе его любили, он был богат и влиятелен и вполне неплохо себя чувствовал. Составить картину его жизни будет нетрудно. Но как быть с обстоятельствами его смерти?

Персис не давали покоя мелкие детали: корешок билета, листок бумаги и бессмысленная мешанина букв и цифр на нем.

Она достала записку из пакета для улик, лежавшего на ее столе. «Бакши» – достаточно распространенное имя. А под ним – код «УЧК41/85АКРЖ11». Кто такой Бакши? И что значат эти цифры и буквы?

Ей в голову так ничего и не пришло, и тогда она сосредоточилась на надписи в верхнем углу бумажки. «Шестьдесят восьмая святыня, что стоит у водоема с нектаром».

Этот листок явно вырвали из блокнота.

Тут Персис поняла, что у нее почти получается разобрать несколько букв, напечатанных вдоль неровно порванного края. Три буквы «О», одна «З» и еще «Р» ближе к концу. Всего слов, кажется, было три. Персис подумала, что это может быть штамп – следовательно, строка про водоем с нектаром и шестьдесят восьмую святыню каким-то образом связана с организацией или учреждением, из которого взяли бумажку. Либо девиз, либо название. Если удастся его расшифровать, то, возможно, получится отследить передвижения Хэрриота и так выяснить, что означают символы «УЧК41/85АКРЖ11».

Персис выписала буквы, которые, как ей казалось, она сумела разобрать, а между ними – черточки там, где, по ее подозрению, были пропуски.

О_ _ _ _ З_ _ О _ О _ _Р_ _

Некоторое время она билась над этой загадкой, но безуспешно. Может быть, это все вообще не имело никакого отношения к убийству Хэрриота.

На мгновение Персис задумалась об открытом сейфе и о пропавших штанах.

То, что вороватый убийца мог опустошить сейф, было еще объяснимо. Но зачем было забирать штаны? И как ему удалось их вынести из Лабурнум-хауса? То же самое касалось и орудия убийства. И нож, и штаны словно растворились в воздухе.

Мысли Персис топтались на месте.

5

Когда она вышла из офиса, движение на улице уже стало более оживленным. Дорога была забита машинами, повозками-тонгами и изрыгающими дым грузовиками, а на обочинах теснились разносчики, пешеходы, тачки и книжные ларьки.

Стадо коз перекрыло кольцевую у фонтана Веллингтон. Потом к неразберихе примкнула толпа протестующих фабричных рабочих, которые размахивали кулаками и выкрикивали разные направленные против Конгресса лозунги. С момента обретения независимости волнения среди рабочих распространились, как лесной пожар. Социалистические идеалы Неру влились в общество, в котором тысячелетиями царили глубокие разногласия и правили короли с завоевателями. Только на прошлой неделе Персис прочла заметку о волнениях в Дели и о том, что в столице разочарованные сталелитейщики устраивают марши. Четверо рабочих облили себя керосином и подожгли прямо перед зданием парламента. Самосожжение в стране превратилось в ужасающее средство протеста.